скачать книгу бесплатно
Загрохотало над головой. Пошёл трещинами потолок. Зверь проклятый! Уже и дома своим брюхом рушит! Эрил подскочил к козе, схватил верёвку, потянул за собой.
Не хочет идти, рогатая. Упрямится. Ну же, ну! Мальчик обхватил её за шею, силой поволок. Упёрлась, заблеяла. Ненормальная.
И тут шевельнулось что-то под кроватью. Вздохнуло, втянуло воздух со свистом. Эрил так и обомлел, даже козу выпустил. Какая-то чёрная скользкая тварь глядела на него из темноты глазами желтыми. Скрипнули доски, показались лапы мохнатые, с когтями заострёнными. Пахнуло смрадом и гнилью. И даже не почувствовал Эрил, как по штанине тёплая струя потекла…
– Вот ты где, чертёнок, – злой отец вихрем влетел в комнату. Схватил его за грудки, тряхнул, будто куклу. – Сказано было, наружу ни ногой! Сказано!
– Я козу, – залепетал Эрил, – козу хотел…
– Я вас вместе с козой высеку, – закричал отец, брызжа слюной. – Марш обратно!
Будто пушинку, подхватил козу, вытолкнул мальчика из комнаты, даже на кровать не оглянулся. Не почуял тварь чёрную.
Выскочили во двор. Крыша позади охнула жалобно, просела под зверем.
– Бегом! – подгонял отец. – Бегом! Всеку! Всеку паршивцу!
От брюха, что над головой нависло, шёл жар необычный. И звук противный, на стрёкот кузнечиков похожий. И чудилось, что не зверь это, а дверца огромной печи. Того и гляди откроется, засыплет горящими углями.
От этого в животе совсем холодно стало, скрутило кишки в узел. Скорее, скорее в подпол! Вот уже и дверь в земле, и матушка смотрит из темноты, в руке нож сжимая. Отец бросил козу к её ногам:
– Ну, пошла! И ты, проклятый иди…
Замолчал, обернулся к дому Лютичей. Открыл рот, побледнел.
– Слышите? – проговорил он испуганно. – Слышите? Ребёнок кричит! Зовёт на помощь!
Эрил обратился в слух. Рушились самые высокие крыши, плакал ветер. Одинокая калитка хлопала на ветру. Никакого крика. Никто не звал на помощь.
– Вито, – прохрипел отец. – Это же Вито кричит! Тоже живой! Внутрь бегом! Я приведу мальчишку.
Сам того не понимая, Эрил схватил отца за руку. Прошептал:
– Не ходи! Не ходи туда! Там пиявка! Убьёт тебя!
Отец с размаху ударил его по лицу. Левую щеку обожгло, перед глазами красные точки заплясали. Слёзы горячие брызнули из глаз. Матушка взяла Эрила за плечи, утянула внутрь.
– Ну же, не плачь. Не надо. Обошлось всё, обошлось. Сейчас отец приведёт Вито, и вместе схоронимся, и будем ждать, когда зверь уберётся…
Слова её казались слабым шелестом. А слёзы текли и текли, жгло щёку, щипало глаза.
– Да нету Вито, нету! Вместо него пиявка! Съела его! И отца съест! А потом приползёт сюда и нас съест! Весь мир съест!
Матушка охнула, занесла уже руку, но не ударила. Не посмела. Сестра спряталась за вязанку дров, там и рыдала. Эрил чувствовал, как закипает внутри ярость. Ослепительная, всё вокруг пожирающая. Думал уже схватить нож, и к отцу на выручку бежать. Но тут мелькнула тень в дверном проёме.
– Привёл, – довольно промычал отец. – Успел!
В подпол вошёл Вито, грязный, взлохмаченный. Мокрый, будто только из болота. Но спокойный. И глаза у него были чёрные. Точно и не глаза вовсе, а два провала, две чёрных глотки неведомых пиявок…
Вито ни слова не сказал. Сел на землю. Закрыл лицо руками.
– Устал? – спросил у него отец, запирая двери. – Ничего, сейчас вымоем, накормим. С нами не пропадёшь.
Не пропадёт. А вот они с ним…
Отец закрыл сначала нижнюю, потом верхнюю задвижку. Пощупал дверь. Обернулся. Выдохнул, вытер пот со лба.
Прямо над головами затрещало. Обвалилась крыша, зазвенели черепки на кухне.
Рушился их дом. Рушилась прежняя жизнь.
III.
– Ты не бойся того, что снаружи, – наставлял отец, пока Мила грызла чёрствую булку. – Страхи все, они же в нас, внутри сидят. Главное их перебороть. Тогда, считай, и снаружи весь мир победила.
– А пиявка может внутри сидеть? – спросила вдруг сестра.
Отец нахмурился.
– Страх твой и есть пиявка, силы сосёт, заставляет всего вокруг бояться. Ты эту подлюгу без еды оставь, она быстро издохнет.
Мила откусывала хлеб понемногу и кивала, будто болванчик. Матушка всё хлопотала, переставляла корзины, перебирала вещи. Лишь бы не сидеть без дела. Вито больше лежал, от всех отвернувшись. По родным тосковал. Сам же Эрил почти не ел, кусок не лез в горло.
Не покидало его странное чувство, что кроме них есть кто-то ещё в подполе. Большой и невидимый. Ходит кругами, дышит тяжело, но облик свой не показывает. Выжидает.
Пока другие спали, Эрил со стены головку чеснока стянул. На зубчики разделил, по карманам разложил. Кто-то из стариков в деревне говаривал, что нечисть запаха чесночного боится. Вдруг и пиявка поганая тоже испугается? Мальчик сам чесноком вооружился, потом и сестре пару зубчиков подсунул. Соврал, что они страх отгоняют. Украдкой и Вито чесночные дольки подсовывал. Тот даже носом не повёл. Похоже, глубоко в нём пиявка устроилась, не показывалась наружу. Эрил был уверен, рано или поздно она появится. И тогда он будет готов.
Коза совсем молока не давала. Матушка к ней и так, и этак подступалась. Всё одно, животина глядела на неё тоскливо, блеяла жалобно. А молока – ни капли.
– Никак испортилась, – вздыхала матушка.
Отец угрюмо добавлял, что теперь на свете проклятом всё испортилось. Обязательно к дверям подходил, прислушивался. А по ту сторону тишина, словно весь мир исчез. И казалось, что сами они давно в утробе зверя находятся. Того и гляди их переваривать начнёт.
Эрил пробовал считать, сколько ночей они уже под землёй провели, сколько раз спать укладывались. Получилось пять. Или шесть?
Мила, у которой из игрушек была только кукла деревянная, да маска уродливая, часто докучала, просила рассказать небылиц.
– Вот ты меня будешь страшными сказками пугать, – храбрилась она, – а я не испугаюсь! Я свою пиявку победила! Вот так!
Брат от неё чаще отмахивался, не было желания. Но даже ему порой становилось скучно.
– Ты же знаешь, что шкура у этого зверя, она волшебная, – шептал мальчик, садясь возле лампы. Дрожащее пламя внутри неё извивалось чудной змейкой, будто ужалить пыталось. – И волшебство по-разному проявляется. В одном городе люди на гору взобрались, потрогали шкуру зверя и в камень обратились.
Мила фыркнула, заявила, что это совсем глупости.
– А в другом городе, и это чистая правда, люди долго на брюхо зверя смотрели, и в тварей злобных превращались. Шерстью обрастали, друг друга поедали. По ночам на крыши забирались и выли, выли, глядя на зверя!
Раздался шорох. Вито, поднявшись с лежанки, протёр глаза.
– И не страшно вовсе, – ответила Мила. – Говорю же, я свою пиявку победила.
– А ты слышала, – прохрипел Вито со своего места, – что зверь этот старить может?
– Это как? – не поняла сестра, глазами захлопала.
– Вот жар от него идёт сильный, как из печки, это он тебя старит! За пару дней в старуху превратишься, морщинами покроешься. Будешь, как дерево гнилое. Не заметишь, вся ссохнешься, только кожа и кости останутся.
Странный голос был у Вито. Будто кто чужой внутри него сидел и говорил, заставляя его губами шевелить.
– Или про дождь червивый слышала? Нет? Вот я расскажу. Сыпется с брюха звериного шелуха. Как земли или человека коснётся, личинкой жирной оборачивается. Заползает в ухо и там яйца откладывает. И через семь ночей эти личинки по тебе расползаются, проедают все внутренности! Превращают их в тоннели! И ползают там, новые яйца откладывают!
Тут сестра не выдержала, закричала. Подскочила матушка, принялась её успокаивать, та ни в какую, давай твердить, что внутри неё личинки, и надо их выгнать. Насилу её успокоили. А Вито бровью даже не повёл, отвернулся, снова затих.
– Дурак, – прошипел ему Эрил. – Дурак, тараканами дохлыми набитый.
Матушка шикнула на сына. Эрил разозлился, ушёл в дальний угол, к козе. Та совсем ослабла, на ноги не вставала. Но хотя бы глупостей не делала. Матушка начала рядом с Вито хлопотать, что-то ему говорила, лоб трогала. Причитала, что горячий весь, надо жар сбивать, иначе загубит лихорадка. Отец рядом с Эрилом присел, стал жизни учить. Наставлять, мол, ссориться нехорошо, надобно вместе держаться, тогда и проживут дольше.
Мальчик не слушал его. Думал о своём, о том, что снаружи творится. Представлял, как зверь ослабеет, истончится весь, а жаркое солнце его высушит, да прах по свету разнесёт. И тогда они снова смогут на небо смотреть, светлому дню радоваться. Новый дом отстроят, ещё больше и краше. И у каждого будет комната отдельная. В своей Эрил будет оружие изготавливать, ножи точить, наконечники для стрел мастерить. И самым богатым станет в деревне. Много денег будет у него, сможет и корову купить родителям, и сестру в городе выучить. А сам? Сам невесту найдёт, первую красавицу, и детей у них много родится, и все ему помогать станут.
Замечтался, не заметил, как уснул. Когда совсем озяб, к себе на лежанку перебрался. Не увидел, с какой тоской ему коза вслед смотрела. Рядом сестра пыхтела, зачем-то маску свою клыкастую надела. И снять не могла. Или не было всего этого? И приснилась ему подобная чепуха?
И как ходил кто-то в подполе, тоже приснилось. Бродил из угла в угол, вздыхал тоскливо, и сотрясалось всё от его шагов, и дыхание его казалось ледяным, мёртвым. И, самое страшное, невидим был гость, только шаги, только дыхание. А после…
После кто-то принялся по потолку бегать. Быстро, быстро. Пробежит, хихикнет. И обратно. И взглянуть страшно, вдруг заметит? Спрыгнет, вцепится и глаза выцарапает! Нет, нет!
Так и лежал он, слушая, как беснуются внутри невидимые гости, как скребётся во всех углах тёмное нечто. И шевельнуться боялся, чтобы самого не сцапали. И, вроде, начали страхи отступать, уходить за какую-то незримую границу восприятия. И снова провалился Эрил в липкую и горячую яму, забылся тревожным сном.
Но тут кто-то постучал в закрытую дверь.
Мальчик подскочил, как ужаленный. Вытянулся струной, того и гляди, внутри всё зазвенит. Неужто показалось?
И снова стук, частый, громкий. Чудилось, стоит по другую сторону человек раненый, которого чудовище преследует, нависает смертельной тенью. А он, загнанный в ловушку, стучит, просит его внутрь пустить!
Не может быть! Там же брюхо звериное! Наверняка уже до самой земли провисло и давит на неё своей утробой необъятной! Тогда кто? Кто может стучать снаружи?
Снова удары, от них задрожали крепкие доски, задвижки скрипнули угрожающе! И хоть бы закричал гость или слово молвил, чтобы убедиться – снаружи живой человек!
– Кто там? – спросил Эрил боязливо. – Кто ты? Что тебе надо?
Тишина. Хрупкая. Тронь, рассыпается на осколки. И снова стук, будто неведомые силачи ствол берёзы в руки взяли и долбят им в дверь.
– Кто ты? – вскричал напуганный Эрил. – Чего ты хочешь?
Ни слова гость по ту сторону не сказал. Ударился в дверь. Раз, другой, третий!
В ужасе мальчик к родителям подскочил. Начал отца за плечи трясти.
– Вставайте! Скорее! Там в двери кто-то стучит! Войти пытается!
А отец, будто неживой. Не дышит, не отзывается. И страх скользкой змеёй опутал сердце Эрила, сжал его изо всех сил. Повернул мальчик отца на спину. И чуть не завопил.
Не было лиц у родителей. Только провалы чёрные. Будто кто лица их содрал, вскрыл черепа, все внутренности высосал, оставил пустоту. И страх.
И стук снаружи прекратился.
И, скрипнув, отворилась дверь.
IV.
– Вито! Не надо! – умолял Эрил. – Вито!
Не слушал его друг. Только шипел, подобно змее:
– Родители думали, если меня пиявке оставить, то зверь их отпустит! Даст убежать! А он обманул их! Пиявка есть меня не стала! Не стала! А теперь родители – там…
Он шире распахнул двери, взвыли тоскливо старые петли. Как заколдованный, смотрел Вито туда, где раньше заборы с деревьями высились. А сейчас только брюхо бесформенное, на тесто коричневое похожее. Толчками быстрыми начало оно внутрь просачиваться, заполнять подпол жаром и смрадом невыносимым.
– Вито! – закричал Эрил. – Не трогай! Не вздумай!
Поздно. Обезумел друг, болезнь его рассудок помутила. Рванул он вперёд, ударился о брюхо необъятное. Увяз, словно муха в смоле. Завопил, заплакал от боли. А зверина ненасытная уже заглатывала его медленно. Исчезла голова, руки исчезли. Только спина отчаянно дёргалась, противилась своей участи. Но и её быстро засосало. Хлюпнул зверь противно, будто изрыгнул воздух. И дальше пополз, по стенам, по полу, к Эрилу с сестрой подбираясь.
– Что там? Что? – повторяла Мила, крутя головой во все стороны.
– Да сними ты маску свою! – Мальчик схватился за края деревянные, потянул их на себя. Сестра взвыла, будто кожу с неё сдирали.
– Не снимается! Приклеилась! Не могу!
Подобрал Эрил нож. Попробовал им поддеть дерево. Тщетно. Маска сидела, как второе лицо.
– Зачем ты надела её? Зачем? – закричал он на сестру.
Та заплакала, завыла от досады. И страшным был этот вой. Будто старуха причитала скрипучим голосом.
– Сам сказал, чтобы пиявок отогнать! Сам велел её надеть! Сними! Не могу дышать!
Эрил стиснул зубы. Ухватился за маску. Рванул, сколько было сил.
От крика сестры уши заложило. Мила лягнула его ногой, сама упала. Заколотила руками по земле. Эрил вскочил быстро, оглянулся. Всё дальше зверина в подпол заползала. Уже и до стола дотянулась. Что делать? Что?
Схватил лампу, кинул её. Разлетелась на осколки, моргнул огонёк жёлтый и погас. Кинул нож, чтобы лезвием тварь вспороть. Не вышло, ударился тот о брюхо рукоятью деревянной, хлюпнул и исчез, словно не было. Поглотила его тварь, даже не подавилась.
Как котёнка слепого, Эрил взял сестру за шиворот, оттащил в угол дальний. Туда, где коза сидела. Не разглядел поначалу, что с животиной стало. А присмотрелся, так и охнул.
Бутоном кровавым брюхо её было раскрыто. Капала на землю кровь тёмная. Внутренности свисали гроздьями фиолетовыми, вперемешку с чем-то чёрным и липким.
– Вот она, – изумленно прошептал мальчик, – вот в ком пиявка сидела?
Ответом был чавкающий звук за спиной. Заглотила тварь стол обеденный. И всё ближе подбиралась. Сестра дрожала рядом, всхлипывала без конца. Эрил огляделся беспомощно, на родителей мёртвых, на козу убитую. И чуть не вскрикнул.
