Антология. Достояние Российской словесности 2024. Том 5

УХОДИЛИ ПО ЛЬДУ

Уходили по льду. Без креста. Без раскаянья. Молча.Шли в проклятье, едва ли подумав о нём.Шли в надежду дойти. Взгляд затравленный, волчийобернётся в упор полыхнувшим огнём.И погаснет в бессмысленном крике и боли,отвернувшись внезапным смиреньем навек.И затихнет чужой покорившийся волеот руки человечьей другой человек.Пусть хоть в честном бою. Есть за что. Справедливо.Но вовеки и тем же воздастся тому,кто копьё – в человека. Как в дичь. Торопливо.Но кому смерть нужна человечья? Кому?Чтоб – невидящий взгляд. Опрокинуты плечи.И – ни страха, ни ненависти, ни тебя,ни его. Только – боль. Только плач человечийоттого, что вот только убил сам себя —человечью судьбу, человечье дыханье,человечью мольбу на последнем путико всему, что вокруг. Что имеет названье…И – надежду. Надежду куда-то дойти…Уходили по льду. За семь вёрст уходили.Кто не шёл, тот валился пути поперёк.Или – вдоль. Как придётся. И стыли, и стыли,принимая копьё как последний упрёк…

«Уж скоро день споткнётся на бегу…»

Уж скоро день споткнётся на бегуо чей-то вскрик, обронённый невольно.И прежде чем подхватит колокольняего, застынут кони на снегу,чтобы потом и вдруг, и бестолково,куснув горячим зубом хрусткий снег,сквозь косину, в проёме врат тесовыхувидеть сани. В санях – человек…И – бабы, следом, редкими шажками…Юродивый в лохмотьях. Тоже тут…Идут сквозь косину, не зная самио ней. Да и зачем вообще идут…к саням. К кому-то длинному, большому.Он в них едва вместился, знать, не мал.Зачем идут? Зачем идём к другомумы, люди, если даже тот не звал?Ещё? Уже? Кто это знает? Может,обида или боль сомкнула рот.Идём к другому, потому что кожейвдруг чувствуем, что он не позовёт…Не позовут ни сомкнутые веки,ни белизна бескровного лица,ни сила, что ещё в том человекебыла, хоть не до красного словцатой силе было… И не бросить взгляда,ни слова ей не вымолвить сейчас.И длинный крик пронзит стоявших рядом —юродивый вдруг вскрикнет. Он не раз,вдруг понимая всё, когда молчалидругие, еле сдерживая ком,знал то, чего они ещё не зналии по чему заголосят потом…

Как ярок свет

Как ярок свет. Слепит как никогда.Идёт паром средь тысяч солнц, и далибезоблачны. И прошлое едва лидогонит, распростившись навсегда.Идёт паром вперёд. Идёт – туда…Мне – не туда. Мне по пути – обратно.И солнце, отражённое стократно,единственным вдруг станет. И водаего отпустит в полумрак каминный.Туда, где Бинц… и – вечные ветра.И сенбернар, свидетель ночи длинной,распахнутой в «сегодня» из «вчера».И – необъятность дня, и тайна ночи,и разноцветье крыш, и чувств река.И – тихий шёпот потаённых строчек —остаться до последнего звонка…Прибоя натиск. Рокот непокоя,дневные, неприкаянные сны.И что-то неизбывное, земноепридёт, тебя увидев со спины.И смолкнет тишина на полуслове.И я своё вязанье отложу.И трепетнёт мгновенье – лещ в прилове…И ты – «Не уходи!» – «Не ухожу!..»

«И расступились берега…»

И расступились берега,как расступаются туманы.И острова, и океаныоткрылись. Радуги дугазажгла, как зажигают свечимгновения и вглубь, и вширь.И вечным в нём противоречьемв долине не зацвёл имбирь.И не возникло натяженьемежду «возможно» и «уже».И резким самовыраженьемвдруг вспыхнул свет на этаже.И в ожиданье близкой буриумолк в долине чей-то плачо нецветении в лазури,восторженной, как пёстрый мяч.И о пронзившем вдруг решеньепонять, уж если не проститьневещий сон, невдохновенье,что можно только отпуститьтуда, где тайна, где туманы,где линий странная игра.Где острова и океаны,и – лунный светкак из ведра…

«Уйти, пока молчат колокола…»

Уйти, пока молчат колокола,и день ещё не задувает свечи.И праздник, что вчера ещё звала,закончился. И он, увы, не вечен.И вот уже разбуженный волчоккружится то невидимо, то зримо,и вольный парус, кем-то не любимый,повис в безветрии, как сломанный смычок.Уйти, пока кружится голова,пока ещё друг друга зримой нитьюмы продолжаем. И молчат слова,не следуя случайному наитью.И соглядатай времени, петух,бесшумно дремлет на своём насесте.Пока огонь в камине не потух.Пока свеча на том же самом месте.И ни о чём не ведает молва —начало дня таит остаток ночи.И нет пути прямее и короче —уйти, пока любовь ещё жива…

«Забрезжит новый день и, размыкая вежды…»

Забрезжит новый день и, размыкая вежды,свой светлый взор на дали заструит.И чей-то взгляд, исполненный надежды,о чём-то главном с ним заговорит.И тайной думы неумолчный говорне потревожит тайной тишины,где день за днём судеб неслышный сговормешает в склянке бдения и сны.И будто нет ни злобствующей бури,ни мора, ни огня, ни саранчи,ни ласковых посулов злобных курий —нигде вокруг, хоть сотни вёрст скачи…И только – освящённая надежда,открытый миру и пространству взгляд…И Третий Рим светло и НЕИЗБЕЖНОстоит, как сотни сотен лет назад…

«Ущербная Луна. И над Босфором сизым…»

Ущербная Луна. И над Босфором сизымпредутренней порой струится сизый свет.И тайный чёлн, влекомый лёгким бризом,скользнул в волну, минуя минарет.Крест на Крест – Храм. Три слова верным людям —Даст бог, вернёмся… Тишина в ответ.– А налетят? – Ступайте. Мы остудим…Даст Бог, вернётесь, – шелестнуло вслед.Чёлн исчезал и появлялся снова.И, увернувшись, обходил волну.Писания спасительное слововело их через море. И одну,всего одну молитву говорили.Она была негромка и проста.Не о себе. Не для себя просили.Просили об одном: Спасти Христа…Константинополь не глядел укором —не ведал тайны до поры Коран.С Московского Вселенского Соборавернулись братья с вестью от христиан.И высились повсюду минареты,Святой Софии застилая свет.Но свет иной нарушил эти меты —Великий древних пращуров завет —стояние во тьме. Долготерпенье.Хранящие безмолвие уста.И – тихая забота о моленье,спасавшем в каждом своего Христа.

«Все краски мира вспыхнут вдруг, когда…»

Все краски мира вспыхнут вдруг, когдаты молча остановишься у двери.И будешь так стоять, пока я ужинне соберу. И, на тебя не глядя,не уроню случившуюся склянку,в которой я хранила равновесье…И от потери глаз поднять не смея,замру затем, чтоб дух перевести.Слегка качнувшись, он со мною вместевдруг кротким станет, чтоб не повиниться,но подчиниться простоте сюжета,в котором оживают краски мира,когда незрячий папоротник утромКупальной ночи вдруг глаза откроет.И самой некрасивой из подружекдостанется на миг цветок пурпурный…Когда зелёно-жёлтое созвездьеокрасится малиновым рассветоми золотистый дождь прольётся ливнемна ложе вожделенное Данаи…Когда Земля грозит остановиться.Должно, затем, что я разбила склянку…И всё стою, не поднимая глаз…Вот как сейчас…

Мосты Кёнигсберга

Пройти по всем семи мостам, не возвратившись дважды.

Узнать, увидеть, доказать другим и самому…

Математический завет не выполнен. Но каждый надеется, что повезёт ему…

Теорема Эйлера

Ганзейский мост

Осторожно иду, как в вечность,где закутано в быль былое.Где дневные погасли звёзды,а ночных – будто вовсе нет.Ненароком упали с неба…А над самою головою —над Альтштадтом и над рекою,зеленея, встаёт рассвет.И увиделись над волноюразноцветных морей штандарты.Неизвестных земель посланцы(предложенье рождает спрос) —воск и ткани, меха и мёды,шкуры, пряности, померанцы.И – янтарь, этот торг и праздник —всё шумливый Ганзейский мост.Лавки, лавочки… Гимн на башне.Яркий полдень труба играет.Жив и ныне тот день вчерашний,за которым – уже судьба…Будто резкий звонок в передней,и, сорвавшись, секунды тают…Говори со мной, день последний.Не спеши уходить, труба.Говори со мной, день погожий,обо всём, о чём знать хочу…Говори со мной, если сможешь…Даже если я замолчу.

Зелёный мост

Прозрачный день. Зелёная вода.Над островом – виденьем – Герб зелёный.И, кажется, ничто и никогдаздесь не было иным. И просветлённогляжу на мост. Гляжу издалека,туда, назад, из своего столетья.И лет шестьсот, включая лихолетья,расскажут всё, что видела река.И отворятся потихоньку вдругзелёные Форштадские ворота.И юный Кант войдёт в безбрежный кругтрансцедентальности. И не узнает кто-тоего тогда. Но так или не так,войдёт он в мир, уже расставшись с детством,чтоб стать и откровеньем, и наследством,едва успев промолвить Guten Tag…И сторож у Форштадских, у ворот,глубокомысленно жуя печенье,вдруг станет думать о предназначеньевсего – всему, что от чего идёт…И про большой оранжевый пакет,что нёс гонец, приветствуя науку.И вот, с письмом протягивая руку,заговорит про звёзды, про Закон…про то, как это понимает он…Что правильная мысль – всегда проста,как адрес – «У Зелёного моста»…

Высокий мост

Да здравствует Высокая Вода,где высока вода и мост высокий.И, нет сомненья, пижма и осоказдесь первыми не будут никогда.Здесь – плоскодонки, баржи, корабли.И парусов больших великолепье,когда, как в продолжение Земли —мост разведён – прошествуют столетья…И башенка, у самой у реки,игрушечно-торжественное диво,узнает их… И долго, сиротливоглядит им вслед, как вдаль из-под руки…А дальше – всё уходит в поворот.И, если кто-то мог над ним подняться,увидел бы Кнайпхоф, и, может статься —как Прегель пробивается вперёдк морским просторам… Замок на Горе…Услышал бы ветра – литовский, польский.И – Орденский призыв в преддверье Польскойвойны с Московией… И громкий, на заре,скрип двух обозов в Мемельской таможнес московскими деньгами на войну…С высокой точки всё увидеть можно.Услышать просьбу можно не одну.И миссия проста, и – непроста —Ведь как взглянуть с Высокого Моста…

КОММЕНТАРИИ

Кто сказал тебе, что ты – наг?Не ел ли ты с дерева?Библия (Ветхий Завет, 3:11)Ах, Ева, что тебе в той сладкозвучной негезапретных наваждений, тонкой лжи?И ЗАПОВЕДИ нет, как в обереге —не преступать чужие рубежи?И яблок нет? Смотри. Они – повсюду.Зачем ещё то, что пророчит Змей?Он, правда, нежен, но в угоду зудуВсеобольстителя лжёт и тебе, злодей.Что в том тебе, что обо всём и многоты станешь знать,пусть больше, чем сейчас,и чувствовать, и быть, подобно Богу,который всё равно мудрее нас.И шепотком, что невесомей пуха,к тебе сейчас изящно наклонясь,что это шепчет он тебе на ухо,а ты смеёшься, к ветру прислонясь?В том смехе всё – от яблока до чувствавсепозволенья, власти или НЕ —ПОВИНОВЕНИЯ… А впрочем, нет – искусствабыть разной вне судьбы и сердца вне.Повсюду быть не следствием – причинойвсех следствий в разговоре о судьбе.И – никогда, ни в чём наполовину…Всё – до конца! Зачем это тебе?Молчание улыбкою играет.И яблоко – на краешке стола…Что впереди, ещё никто не знает.Но женщиной она уже была…

РЕФОРМАЦИЯ

Быть может, грешен я. Простишь ли ты меня…Осмелился вчера я вознестись до тайны…за проповедью вслед… И – тайны не храня,предстать перед тобой, хулитель не случайный.И, повинуясь истине, и папству вопреки,во славу Виттенбергского Собора,я возвеличил Правду от своей руки.И именем твоим избавил от позора.Своекорыстие, мирская суета,бесовские дела меж ангельских сентенций,и грешник грешникам – святая простота —всё отпускает впрок продажей индульгенций.Повсюду слышна чуждая латынь.И Библия, немецким не владея,не стала другом… Праведник, остынь!Друзья – ростовщики и лицедеи…И человеки, веря и скорбя,и милости одной твоей желая,стоят пред пустотой, в которой нет тебя,обман и вероломство прославляя…Восторг и откровения любви…Глаза в глаза… И вера во спасенье…И в каждом – воля. Только позовиисполнить на Земле своё предназначенье.И, принимая молча свой удел,изгнав в себе лукавство лицемера,признать приоритет Закона Делпред сущим естеством Закона Веры.Быть может, грешен я. Но – сто за одного —высокому – полёт! Нет ни преград, ни крыши…Лишь ТЫ один… И больше – никого.Услышь меня! Но ты меня не слышишь…

«И он не знал, что БИБЛИЮ “исправив”…»

… И он не знал, что БИБЛИЮ «исправив»,переиначив всё в её дому,и ничему надежды не оставив,он навсегда «исправил» жизнь саму…И тихо таит «Прокламация» —КАПИТАЛИЗМ ПРИШЁЛ С РЕФОРМАЦИЕЙ…Жестокие дела. Зато слова – как шёлк…Человек человеку – волк!

СКАЗКА ПРО ТЕДА И ТОДДА

Фрагменты немецкой сказки

На жёлтом камне у леска,вдали от всех дорог,где предвечерняя рекаи звёзды, как горох,лягушки всплеск – последний шансхоть с кем поговорить,сидит, раздумывая, Хансо том, как дальше жить.Двенадцать душ в его дому,хоть столько не просил.И никогда и никомуне говорил: «Нет сил».А тут – тринадцатый… Где взять-токрёстного ему?Тринадцать душ, ни дать ни взять,теперь в его дому.– Что с кем сегодня не срослось?В тебе или с тобой? —летит кукушка, будто вкось,над Ханса головой.– Вот, поджидаю храбреца,но не видать пока.Ищу я крёстного отцадля младшего сынка.– А ты Медведя попроси,храбрее – никого.Горшочек мёда принесида угости его.Он – добрый и почтенный муж.– А мёда где возьму?Нет ничего. Тринадцать душтеперь в моём дому.– Тогда прощай. Мне недосуг.Лечу, где не была…И закружились в круге кругкукушкины дела.

«Падают звёзды, срываясь в последний полёт…»

Падают звёзды, срываясь в последний полёт —души людские… с ночной крутизны небосклона,правдою жизни отмечены. Кто разберёт,как и когда их настигла судьба Вавилона —кто-то в нечаянной радости, кто-то – смеясь,кто-то, приблизившись вдруг к долгожданному счастью,кто-то, возникнув опять из беды и ненастья,кто-то, расставшись с судьбой, ничего не боясь…Тихо, смиренно, безропотно и не скорбя,так, что подручный Аида, привычный к недолгому делу,так же бездумно и так же по-своему смелосортировал эти души, поверив в себя…И где бы ни был – на Звёздной Земле или под —в благословенных самою курносой чертогах,краткое имя его холодящее – Тодд —разноязыко звучало на дальних и ближних дорогах.Но он об этом не слышал. Не слышал, покасиняя звёздочка, падая, остановилась,и, не желая лететь – видно, издалека —не затухая, настойчивым светом светилась.И, недвижимая, быстрым делам вопреки,странною силою к действию благословенна,как направляема волею тайной руки,так и осталась на склоне небес неизменно.И тут подручный – как будто взглянув сквозь стекло —понял: однако, на свете добро есть и зло…И представленье своё обо всём, чтоб унять,он рассудил про добро и про зло всё понять…

Фрагменты романа в стихах «Влажный ветер Леванте…»

Времена Афинской демократии

– Симпозион, – сказала Ника громко, —несите рыбу, овощи, десерт,напитки с ячменём в сосуде ёмком,вино и сыр, и – пирожков конверт.Душистых, сладких, как вино Эллады.Солёных – к сладкому, подскажет винодел.И – флейты. И танцовщиков – усладунебесных и земных насущных дел…– Но флейты и тимпаны днём и ночьюуже поют. Сатиры все – в разлёт…Пастуший пан и Боги – всё – воочью…Агора ждёт…– Агора подождёт…Как только прочь уйдут дневные тени,и солнечный зенит осушит тлен,мы все пойдём, где Диониса генийвершит дела.– И учит Демосфен…

«Ликуют тимпаны, волнуются звуки свирелей…»

Ликуют тимпаны, волнуются звуки свирелей,И флейты восторженно славу поют.Вливаются в хор песнопевцев восторги и трели.И в чашу хмельную вино неразбавленным льют.Плывёт Дионис над весельем. Большой и священный.Статую несёт вся Агора – хореги, жрецы.И – даром, что в дереве он воплощённый,поют ему гимны и воины, и мудрецы.Корзины с плодами над статью хорошеньких женщин.Венки из плюща и фиалок у юношей и у мужчин.И каждый, кто здесь, его славой увенчан —разбойник и праведник. И – государственный чин.Силены, сатиры пешком, на ослах и на мулахкружатся в причудливых танцах в стихии своей —комический образ насмешки. В пирах и разгулахрождённый всевластием глупых и жадных людей.Наивный напев и дурашливый лик скомороха.Под маской – зловредный и яркий народный протест.Но – праздник. И кажется всё не больнее гороха,шрапнелью стреляющего по мишеням окрест.Проносятся толпы поэтов, хоревтов, актёров.Священный огонь и восторги вокруг алтаря.И сотни быков рёвом глушат пространство, в которомждут праздника люди, улыбки друг другу даря.А справа поёт хор сатиров козлиный —козлиные маски, как облик природы самой —то песня про солнечный луч, чтобы жаркий и винный,тогда виноград будет тоже такой.То – песня про грусть, про дыхание смерти,когда Дионис не услышит мольбу,ему принесённую в песне – конверте —назначено только ему одному…И, как в подтвержденье того заклинанья,трагический Мим поднял руки мольбы.И долго стоял, как само изваяньеизменчивой и неизбывной судьбы.И хор уже снова – про год без изъяна…Грохочут тимпаны, и флейты поют.И в жёлтый киаф козлоногого Панасатиры вино неразбавленным льют…

«Восторженной радости, счастья, согласья и спора…»

Восторженной радости, счастья, согласья и споравместилище. То же – и скорби, и жертв приношенья, и бед.Источник живительной силы и славы народной – Агора.И – фронда последнего часа трагических лет.И нет тут конца ни надеждам, ни робким                                        и тайным сомненьям,разочарованьям и вере в победу опять,когда, уповая на милость богов и инстинкт сохраненья,приходит сюда человек утешенья искать.Когда мир померк, и никак не уймётся ненастье,и крылья свои не найдёт в суматохе Амур,«Живи незаметно. Люби, и придёт к тебе счастье», —вдруг скажет кому-то в волшебном саду Эпикур.А что до души – неприметна, безлика, инертна.Поёт, соблюдая привычно знакомый канон,пока существует…                          – Не слушай! Бессмертнадуша человека, – ответит Зенон.– Она, словно песнь с переливами, льётся —огонь к огоньку, чтоб искре не остыть.В одном от другого она остаётся,чтоб жизнь человечью собой повторить,хотя говорят про плохие законы —в плохом государстве, мол, плох и закон…– Его покидают враги и вороныне больше, – тотчас отзовётся Платон.А там, за колонной – фигура Сократа.Босой… и при жизни себя не менял.Стоит пред согражданами виновато,хоть он демократию не отменял…А вот – философская притча о счастье —оно есть у каждого, до одного.Оно – уже вечное к жизни причастье.Оно – уже ваше. Найдите его!А кто-то напомнит про хитрость Ликурга —как сделать богатства богатых ничем.Одним осторожным движеньем хирурга… —он сделал монеты железными. Всем!Никто не имел серебра, позолотыв своих кошельках и домах под рукой.Какие покупки, когда все заботы —телегу с железом возить за собой…Вместилище жизни, согласья и спора,великих прозрений и маленьких бед,казнит и простит, и поднимет Агоранад праздником, выше которого нет.И сделает это с весельем и страстью.И ясно – с какой стороны ни возьми —хоть каждый твой день побеждает ненастье,но счастье возможно лишь только с людьми…

«О Боги, О Геракл, великий из великих…»

О Боги, О Геракл, великий из великих,могущественный Зевс, бессмертный Аполлон,Ареопаг разумных, светлоликих,Эллады час настал. Филипп! Грозится онпобедным рёвом Хаоса и казньюЭллады… Этот дикий вопль и войиз неизбывно-вечной неприязнинизвергнет всех в борьбу между собой.Великие, мы здесь! И, преклонив колени,едва взошла афинская заря,мы просим вас с сороковой ступениПергамского большого алтаря —предотвратить бесчисленные беды,кровавого разбоя кутерьму —мы просим нам помочь добыть Победу,низвергнув в ад насилие и тьму.Отринуть македонских партократов,разбить их строй – предателям ПОЗОР! —не пощадивших ни отца, ни брата,везде несущих Македонский вздор…Эсхил и Филократ, послы Эллады,скрепили мир с Филиппом потому,что взяли мзду… хоть Греции не надофокейцев было отдавать ему…Повсюду – ложь, предательство, изменасебе самим под властью темноты.И вот стоим мы, преклонив колена,у Алтаря, и… жизненной чертыпроэллинского мира, над которымтемнеет небо, как огонь в золе,за то, что возвеличила АГОРАсвободу ЧЕЛОВЕКА на Земле…

александр, Филиппа грозный сын

Никто ещё не отменял мольбы,

как, впрочем, и превратности судьбы…

Когда сам Александр, Филиппа грозный сын,разбил восставших, уничтожив Фивы,и, уступив мольбам, не тронувший Афин,не медля, торопясь и суетливопошёл на персов, македонский клир,отняв у афинян остатки власти,возвысился. Но долгожданный мирне наступил, разбив страну на части, —простой народ, приверженцы Афин,его демократического лона,и – хищники, до каждой из седин,промакедонцев пятая колонна…Ещё была надежда на пролог —на возвращенье своего, родного,тысячелетнего. И все, кто только мог,ушли за Демосфеном… И такогонакала возвеличилась борьба,что не ждалось от маленькой Эллады!И, кажется, услышала судьба,и повернулась к ней. И вот – награда —разрушив Персию, разграбив Вавилон,вознёсся Александр. И там же умер он…

«Пространство и время привычное – прочь!..»

Пространство и время привычное – прочь!Хранитель и тайных порывов ваятельбезумство свободы – Музейная ночьи исповедальности вещей искатель.Ищу многоликих восторгов Земли,родившейся жизни наивных законов,чистейших ночных и полуденных звонов,сомкнувшихся радостью где-то вдали.Ищу обещаний свершившихся миги несовершившихся необещаний,прозрачные утра последних интриг,и – серые будни разочарований, —когда поворота не видят глаза,а только того, кто идёт к повороту.Когда примирились все «против» и «за»,и даже Абсент примирился… Но что-тотаится во мгле не ума, но душисреди пустоты, разрывающей будни.То коротко вспыхнет и стихнет к полудню,то снова вернётся в вечерней тиши.Ищу отголоски, восторги и беды,любовь или ненависть (тайный союз)того и другого. И – тихой победынад собственным выбором дружеских уз.Ищу восхищенья в единстве с природой,безмерностью высей, полей и лугов —великое в малом – и тихой погодойрождественским днём у друзей и врагов.Ищу воплощённую в образе нежность,и молча склоняюсь в ответ перед ней,и – очаровательную безмятежностьв соитии душ где-то выше, над ней.Вступившего дважды в знакомую рекукаким-то случайным, бессмысленным днём…В безмолвном пространстве ищу ЧЕЛОВЕКА,прекрасного в горе и счастье своём…

«Как радостна и как тиха она…»

Как радостна и как тиха она,упрямая надежда, что таитсяв прозрачности живой – ни стен, ни дна —лишь лёгкое тепло из глубины струится.И вот уже раскрепощённый Духукрадкою вдыхает полной грудью,хотя судьбы пасьянс – один из двух —пока ещё не сложен… Многолюдьетерзает неизвестность, ранит страх,простых вещей подчас непониманье,опасных игрищ предзнаменованьеи – миропониманья полный крах.Разрозненный аккорд военной меди,и – диссонанс гармонии с судьбой,и – потускневший памятник Победенеандертальца над самим собой…И – реки вспять. И – фуэте верблюда.И – хохот гор, молчанью вопреки.И – нерукопожатие откуда,как ни старайся, не пожать руки…Взгляд в никуда, безмолвный и бездумный,отставленный от мира и идей…И снова, снова! Человек Разумный —совсем один, один среди людей…И снова – допотопная туманность,где будто не ступала и нога…И – вирусно-немая первозданностьживотворящего когда-то очага…Как радостно между ветрами, междудождями – очагу в них не гореть —почувствовать тепло живой надеждыи жизнь, уже озябшую, согреть…

Елена Щербакова

Россия, Москва

Елена Евгеньевна родилась пятьдесят два года назад. Получила два специальных образования: медицинское и литературное. В 2014 году окончила Литинститут им. А. М. Горького.

Член Академии российской литературы, ЛИТО «Друза», Академии русской народной поэзии, Союза писателей России, Союза независимых авторов и издателей, секции драматургии «Образ», литературного клуба «Московский Парнас».

Издала более пятидесяти книг, в которые вошли новеллы, дорожные очерки, рассказы о Севере, сказы, сказки, лирика и пьесы, а также биографические тетради и литературные дневники.

Публиковалась в альманахах, журналах, газетах. Участница VIII Международного литературного фестиваля, посвящённого Всемирному дню русского языка и дню рождения А. С. Пушкина, в Черногории и Сербии.

Имеет награды: три благодарственных письма, три медали (им. М. Ю. Лермонтова, Н. П. Огарёва, 60-летие Союза писателей России).

Ко дню письменности

Веленье сердца и задумкаТам, где бескрайние луга.Одних идей надёжных в сумкеСгребать бумажные снега.И согревать теплом у свечки,И видеть сквозь безбрежный свет,Как из ручьёв стекает речка,Читая письменный ответ.Такая рябь бежит, как строчка,Что серебристая река.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Коммандер не совсем прав: большинство акул – пойкилотермные (холоднокровные) животные. Температура тела акул соответствует температуре окружающей среды. Тем не менее есть исключения из этого правила – некоторые виды пелагических акул – например, мако, белая и голубая акулы (всего семь видов). Они частично теплокровны (мезотермны) и могут иметь температуру некоторых частей тела на 8-11 °C больше, чем температура окружающей среды, за счёт интенсивной работы мышечной системы. – Прим. ред.