скачать книгу бесплатно
Чтобы ушли невзгоды все, и беды!
(А. П. Колясников, Май 1998 год).
Леонид открыл глаза.
Голова шла кругом, уши заложило. Горечь подобралась к горлу. Осколки мокрой земли, поднятые взрывами гранат, падали на лицо.
Небо затянуло тучами. Дождь вымочил одежду, но лишь треск под каской обращал на себя внимание.
Слух снова напомнил о себе. Казалось, что вокруг нет ничего, кроме грохота, скрежета траков и звонких хлопков винтовок.
Вблизи, прямо над лицом, пролетели самолеты, с красными звездами на крыльях. Земля задрожала, с оглушительным криком в себя – это бомбы достигли цели.
– С тобой все в порядке? – Хриплым голосом поинтересовался мужичек в фуфайке. Он был похож на Женьку, но постаревшего и уже с серебром в волосах.
– Евгеша, ты?
Мужичек с темным израненным лицом, улыбнулся.
– Ну, значит пришел в себя. Давай, подымайся. – Протянул руку состарившийся друг. – Надо добить гада, а потом разговоры.
– Ты так постарел, – не унимался Леонид, поднимаясь на ноги.
– А ты что, помолодел? Шестой десяток, а ведешь себя, как мальчишка.
Старый друг сунул Леониду винтовку и ринулся вперед с криком:
– За родину, за Сталина!
Выстрел, другой и люди в серых одеждах падали на землю.
Мимо бежало с десяток мужчин разных возрастов. С гулким «ура», они проносились мимо, стремясь за Женкой, к разрушенному взрывами и снарядами остову высотного дома.
– Иваныч, – крикнул один из них на ходу – ты чего? Бей фрица! – И толкнул плечом Леонида. – Ура-а… – голос молодого парня оборвала пуля, выпущенная из окна первого этажа дома.
Недолго думая, Леня вскинул винтовку, нажал на спусковой крючок и серая пилотка, неизвестного стрелка, слетела с окровавленной головы.
Леонид бежал, бежал туда, где у входа уничтоженного подъезда стоял, оглядываясь по сторонам, «старый» друг. Там уже собралось еще четверо в выцветших телогрейках, из зеленого к серо-желтому цвету. Мужчины зашли внутрь остова дома. Выстрел, другой, очередь… и вот Евгеша машет Лене рукой.
Леонид спешил, но грязь, арматура и переломанный кирпич, словно цеплялись за ноги. Почти у самого входа в остов, проволока обняла лодыжку и повалила Леньку на горячую от смерти землю. Что-то пролетела над головой, свистом заложив уши, шлепнулось у столба на углу, некогда дома, и заворчала взрывом.
– Стихло! – Произнес Евгений, когда на пороге появился Леня. – Скоро начнут.
Леонид стоял недоумевая. Молодой, лет двадцати, парень в лейтенантских погонах забился в углу и что-то бубнил, он трясся от страха. Двое солдат, возрастом как Евгеша, собирали пули в магазины для оцарапанного черного незнакомого оружия. Они забирали его у трупов, в серых шинелях и с металлическими птицами на груди, коих покойников под ногами были десятки. Один парень, совсем молодой, сидел под окном, с длинной винтовкой, смотрел в какую-то трубку, прицепленную поверх своего оружия. Он был сосредоточен, будто наблюдал за тем, что происходит за окном. Женька же, обыскивал трупы ловко, не тревожа их покой, он доставал из прикрепленных боковых карманов тонкие магазины.
Но недоумение у Леонида появилось от увиденных собственных рук – они покрылись морщинами и ссохлись, от этого волнами задрожал воздух, закружило голову, и Леня не заметил, как выронил свою винтовку.
– Евгеша, что это? – Чуть не плача, с хрипом в голосе, произнес Леонид. Он почувствовал, как голос его состарился. – Мы же не могли, так быстро постареть.
Все обернулись на Леню – «старый Иваныч» плакал, и слезы прорывались разводами по морщинистым, измазанных сажей и грязью, щекам. Даже парень с длинной винтовкой оторвался от черной трубки.
– Только не сегодня, – обняв ноги Леньки, затараторил лейтенант. – Только не сегодня, пожалуйста!
– Что не сегодня? – Леонид Иванович не понимал.
Двое стариков, откинув оружие, подскочили к лейтенанту и, оторвав его от сапог Леньки, оттащили офицера назад, в угол.
– Сегодня, значит сегодня! – Сказал один из них.
– Умри достойно! – Добавил другой, и пощечиной привел в сознание лейтенанта. – Мы должны занять высоту!
Не обращая внимания на вновь возобновившиеся взрывы и выстрелы за окном «комнаты», Женя, выпрямившись, подошел к другу.
– Как называется наша страна? – Спросил он Леню, глядя ему прямо в глаза.
– Российская Империя?! – Удивленно, от самого вопроса Евгеши, произнес Иваныч.
– Сейчас! – Объявил Евгений остальным. – Давайте примем бой достойно!
Он отбежал к другому окну, взяв с собой странное оружие.
– Ленька, – обратился Евгеша к другу – ты займи позицию рядом с Рустемом. – Азиат был здесь один – мальчишка с длинной винтовкой, и Леня послушно присоединился к нему, у окна. – Бей таких же, как эти мертвяки. – «Как эти» – это лежащие здесь с железными орлами на груди, понял Леонид. – Лейтенант, на дверь! Остальные ко мне!
Все подчинились приказу.
Только теперь, когда Евгеша скинул телогрейку, Леонид увидел на плечах друга, новенькие, сверкающие погоны капитана.
Из комнаты раздались выстрелы – это три старика, в купе со «старым Женькой», били очередью из странного оружия. От входа летели гранаты, и за редкостью раздавались выстрелы из пистолета. Мальчик-азиат стрелял из своей длинной винтовки, глядя в трубку со стеклами, словно в пристроенную к винтовке маленькую подзорную трубу.
Через прицел винтовки, Леонид видел приближающихся людей в серых шинелях, совсем молодых, но приказ был стрелять, а Женька дурного советовать не будет.
Люди, с орлами на груди, стреляли, кидали гранаты… и падали на землю замертво.
Через полчаса, или меньше, у подъезда упала граната, и Ленька увидел, как тело лейтенанта откинуло в сторону. Леонид обернулся. У второго окна уже не было слышно выстрелов – двое стариков лежали на трупах врагов, а Евгеша, улыбаясь, смотрел на Леньку. Что-то хлопнуло, и висок Женьки выпустил фонтан крови в «комнату». Пуля убила Евгешу, влетев ласточкой в окно.
За спиной разорвалась граната, ноги и шею обожгло кровью, рот наполнило кровью, и Леонид невольно упал на мертвое тело Рустэма. Он умирал, но перед смертью разобрал немецкую речь. Люди говорили о русских свиньях, и что-то о коммунистах.
Тошнило. Бинты стягивали голову, но мягкая постель, после дождя и холода смерти, расслабляла.
Леонид открыл глаза.
Перед ним сидел его друг, все такой же молодой, с сияющей улыбкой. Женькина грудь была забинтована.
– Очнулся? – Тихо спросил Евгеша. – Слава Богу!
– Я видел, как мы умрем. – Вцепившись в друга, зашептал Ленька. Он посмотрел на свои руки, они вновь были молоды и полны сил. Леонид с облегчением вздохнул. – Мы будим старыми, и война уже будет другой…
– То есть, мы состаримся. – Перебил Леньку, Евгеша. Тот кивнул. – Вот и хорошо, а теперь спи – ты в госпитале. Врач сказал тебе нельзя разговаривать после контузии, а потом поправишься, и все мне расскажешь. Нам еще за Империю повоевать придется.
(Октябрь, 1998 год).
Фанат
Любовь – это лишь слово, которое сказать
может каждый, но понять его могут не все.
(А. П. Колясников, 26. 01. 1999 год).
Зимние каникулы, что может быть лучше для школьника, но не когда ты болеешь. Новогодние праздники Николай провел в постели, ему ничего не хотелось, лень подавляла желания подняться. Сквозняки, в подсознание его, возбуждали агрессию и нервозность. Мама крутилась вокруг Коли, радость празднества, заходила в каждый дом, в каждый уголок нашей планеты кроме квартиры в доме номер четыре по улице Советской.
Светлана Васильевна воспитывала одна Николая – муж сбежал, испугавшись трудностей и ответственности, лишь Коля появился на свет, дав ему только фамилию и отчество. Валентин (отец Николая) появился вновь через год, когда подавал заявление на развод. Маме приходилась работать на заводе и мыть подъезды, а когда Коля загрипповал, она при каждой возможности приходила домой пораньше, даже во время обеда, чтобы быть с сыном как можно дольше. От работы ей отказываться нельзя, даже на время, иначе после не на что было бы жить.
Но у каждой болезни есть свой инкубационный период, и хворь начинает отступать, если правильно назначить лечение. Так произошло и с Николаем, под Рождество. Он чаще стал прогуливаться по квартире, готовить себе завтраки, встречать маму, приготовив обед, или ужин. Все же большее время он проводил за компьютером. Сначала он переписывался с друзьями в соцсетях, после смотрел сериал о жизни молодежи.
Многосерийная эпопея ему уже надоела, хотелось экшена, но актриса, игравшая в нем главную роль, не давала оставить затею досмотреть сериал до конца, а после пересматривать каждую серию… еще и еще. Ее милая улыбка сводила Николая с ума. Он вглядывался в каждое движение актрисы, слушал ее нежный, как шелк, голос. Во снах Коля обнимал ее, проводя ладонью по волнистым темным волосам. Рука скользила ниже по бархатистой, совсем молодой коже, спускаясь по спине.
В интернете Николай нашел ее фото в стиле ню, опубликованные в одном из мужских журналов. О, как он был не прав в своих мечтах – ее тело в миллионы раз прекраснее. И Коля понимал, он полюбил ее – Ольгу Венскую. Миниатюрная девушка манила к себе своими голубыми глазами. Блеск кошачьих глаз очаровывал его, гипнотической магией любви, и неважно, что ему пока семнадцать, а ей уже двадцать восемь, ведь рядом с ним Ольга выглядит ровесницей Николая.
Кроме фото и видеороликов, сериалов и фильма, информации об актрисе было мало: родилась; раньше жила; переехала; мечтала быть работником сцены и стала. «Значит, она свободна, – думал Коля, вглядываясь в скаченное фото, увеличивая масштаб пальцами рук. Ну вот, следа нет на пальце, а значит и обручальное кольцо не одевала». Он тешил себя надеждой о встречи с Ольгой, когда-нибудь они будут вместе. Это уже решено!
«Что это? – Николай видит интервью Венской в газете. – Она родила? Она вышла замуж? Но как она могла? А как же я?» Перехватило дыхание. Яростным горячим ручьем потекли слезы. Во рту пересохло. Отступающая болезнь нахлынула с большей силой.
Коля лег в постель, тело ослабло и совсем не подчинялось ему. Он даже не слышал, как на обед пришла мама. Светлана Васильевна трогала губами лоб сына, поставила градусник ему подмышку, проверила – «нет, не ошиблась, температуры нет, но тогда что»? Сын был бледен, он не видел и не слышал ее, он не разговаривал со своей любимой мамочкой. На всякий случай, Светлана Васильевна поставила стакан с водой, и положила таблетки, на маленький комод, рядом с кроватью Николая. Приготовив, по-быстрому, омлет и поджарив тонкие ломтики бекона, оставила еду Коле, рядом с лекарством.
Когда Светлана Васильевна вернулась с работы, ее маленький ребенок лежал все так же, как и прежде, словно за все это время он ни разу не пошевелился. «Как быстро летят годы, мой Коленька влюбился, но страшно – она бросила его…». Надо было что-то делать, но что? Светлана Васильевна, закрывшись на кухне, звонила своей подруге. Они долго обсуждали происходящее с Николаем, говоря о первой любви, и как все изменились, а в их времена было все иначе.
«Так и сделаем! Позовем на выходные Ирину с дочкой. Катенька красивая и веселая, уж точно сын отвлечется. Глядишь, и с Ириной породнимся».
Утром, лишь мама скрылась за дверью, Николай прошел в ванную комнату. Струи теплой воды ударялись по акриловому дну, они наполняли белое судно чистоты, дыханием влаги. Решение было бесповоротным, не сомкнув глаз, всю ночь Николай обдумывал его. Он достал упаковку лезвий для бритвенного станка (мама подарила его Коле на «день защитника отечества», но воспользоваться он не успел – на гладком лице выступил, лишь легкий пушек, словно оперение у цыпленка), вынув из тонкой коробочки стальное полотно для мужчин, Коля полез в ванну. Снимать плавки, он не захотел, Николай представить себе не мог, как его могут увидеть без одежды – это же стыд.
Страшно, но надо доказать ей, что у такой сильной девушки может быть только сильный мужчина, такой, как Коля. По запястью, будто наждачная бумага, оцарапала лезвие. Раскроив кожу, острый металл разорвал сухожилия, кисть стала не послушной, и упала на дно ванны.
Николай ни чего не чувствовал, а думал что будет больно, но все иначе, лишь хотелось спать. Перед лицом был фантом Ольги, сошедший с одной из фотографий – она была в синем пальто, подложив руки под свой подбородок, задумчиво смотрела на Николая. Ее глаза были необыкновенно красивы, сияя ярким голубым цветом, два чистейших сапфира с маленькой черной точкой. «Мой малыш, я люблю тебя» – думал он. Глаза Николая сами закрылись. Теплая вода ласкала кожу убаюкивая тело, а в голове бегали мысли: «зачем, ведь все назовут меня трусом и слабаком, а она? Она ни когда не узнает его, и что потом»? – Потом он умрет, и все. Для чего тогда это все?
«Да и не должна она мне ничего, она же не обещалась перед ним». После Коля подумал о маме – как же она останется без сына, даже такого труса, как он? Нет, так нельзя, он должен жить ради любимой мамочки.
Силы совсем отпустили его. Он напрягся, чуть-чуть, еще чуть-чуть и веки открылись. Сколько Николай пролежал в ванной, он не знал. Снова отключили свет, но маленькое окошко под потолком, ведущее на кухни, кое-как озаряло комнатку.
Николай поднялся, скользя пятками по дну ванны. В дверь кто-то стучал – это была мама, она плакала и ломала деревянную преграду. Встав на пол, Коля почувствовал что-то липкое под ногами – это была вода, какая-то мутная, какая-то темная. Ноги будто вязли в битуме, но он дошел до дверей ванной комнаты. Раз, еще раз… пальцы скользили сквозь щеколду. Коля оглянулся и увидел свое тело, лежащее в ванной, над ним, упав на колени, склонилась мама, бьющаяся в истерике.
Коля умер.
Сбоку от Николая послышалось причмокивание – это серая, желеобразная масса, приближалась медленно к нему по коридору. По всей площади желеобразной массы, снизу-вверх, сверкали огненные молнии, они вырывались пламенной лавой поверх ее и снова опускались назад. Чем ближе «масса» приближалась, тем явнее чмоканье превращалась в голоса. Всплесками лавы, были люди, вырывающиеся из нее, они молили о помощи, об избавлении от боли ожогов.
Юноша попятился назад, лишь поясница коснулась туалетного столика, Николай упал на колени, закрыв лицо руками – он рыдал. Коля чувствовал жар, но теперь это было не важно, как и та девушка, которую он вожделел. Ему хотелось увидеть маму, он повернул голову и дикий крик, загнанного в капкан зверя, вырвался из Николая. Мамы не было рядом, а желеобразная масса поглощала его, испепеляя медленно обездвиженное тело Николая, становясь одной целой волной боли.
Коля не думал ранее о том, что совершает, что маме его потом останется жить два дня, что горе сильнее жизни – оно разрывает сердце в болезненных мучениях, убивая непониманием и любовью. Теперь он сам, вырываясь из огненной массы, будит видеть лицо своей мамы и вечно просить, не о прекращение боли телесной, а о прощение души, тлея в лаве мучения смерти суицида.
(Январь, 2013 год).
Выходящий из моря зверь
Солнце, проталиной красного золота, пустила рассвет над лесной дорогой. Пушистый мороз, охладевший поверх водой, собрался в сугробы, отступив от тропы. Пыхтя теплом, из ноздрей, уставшая лошадь тянула сани, стремясь к очагу. Извозчик, вожжами хлещет лошадку, бурчит себе в бороду, или песнь напевает.
– Ванька, – Алексей Дмитриевич, развалился на заднем сиденье пролетки, будто не замечая морозности утра. Из-под распахнутой, в верхних пуговицах, шубы, выглядывал продольный погон мундира коллежского асессора[22 - Коллежский асессор – гражданский чин, равен армейскому званию майор, или чину на флоте капитан третьего ранга.]. – Ты бы погромче что ли, а то, как волк на луну. Одна тоска, да и только.
– А вы, – обернулся извозчик, но ворот полушубка закрывал его лицо снизу, а заячья шапка сверху, лишь борода легла на плечо – ваше высокоблагородие, в гости к нам, иль по службе?
Алексей Дмитриевич ухмыльнулся и посмотрел на бескрайние поля, что раскинулись с правой стороны от дороги.
– По службе, братец, по службе. – Задумчиво произнес Алексей Дмитриевич.
Ванька передернулся, от неприязни, и подскочил на козлах, будто напал на кочку колесом.
– Так-с, – заметив метаморфозу, сотворившуюся с извозчиком, асессор приступил к работе – ведаешь что, по делу?
– По, какому-такому, делу? – Вполголоса заговорил Иван, как плохой лицедей, наигранно. – Не знаю я никакого делу.
– Слухай, – появились железные нотки в голосе чина – ты дурака не валяй, говори что знаешь! Шесть крепостничих за полгода. Но до них мне и дела нет, из-за них, я кабинета не покинул бы, но тут, за день, княгиню с ее управляющим в мясо разорвали, как тех шести девок.
– Бесовщина барин здесь. – Еще тише стал говорить Ванька.
– Что ты там бормочешь? – Прикрикнул асессор.
– Зверь, говорю, дитя Сатанинское на землю пришло. Как в писание сказано. – И стал Ванька цитировать тринадцатую главу из книги «Откровение святого Иоанна Богослова», но Алексей Дмитриевич остановил его, когда извозчик перешел к раненой голове, рассказанной в писание. – Жен себе взял, а потом и за княжество принялся. – Опомнившись от Евангелии, высказался Иван.
– Жен? Крепостных? Сатана? – Рассмеялся во весь голос асессор.
– Так нет же уже крепостных, восьмой год как, ваше высокоблагородие. – Как бы поправил асессора, Иван.
Впереди дороги показались пышные усадьбы.
– Крестьяне! – с неприязнью произнес Алексей Дмитриевич – один черт. А ты когда, это, считать научился? Давно ль в вольных-то?
– Почитай третий десяток, с четырнадцати лет. Мне тогда, барин мой, муж убиенной княгини Ореховой, дал вольную и удел свой, с лошадкою, а эта Настенька, внучка той первой кормилицы. Они приплод приносят, после гулки, а я кобылку оставлю, а остальное на рынок свожу. Лошадь вырастишь, старую продашь. Так и живу и книжки разные читываю.
– Хитрец ты Ванька. – Засиял, в доброй улыбке, асессор. – За что же тебя князь так возлюбил.
– Я силен был, в те времена, поэтому меня Владимир Михайлович часто брал с собой на охоту. – Иван прокашлялся, покряхтел и продолжал. – Вот я его, рогатиной от медведя, и выручил. Это через пятнадцать лет, видно затаив обиду, медведь сломал князю хребтину. Эх, – вздохнул тяжело извозчик – жаль, не было меня рядом. Знаете, какой у нас барин был? Не чета их прежнему, молодому. – Будто опомнившись, Иван умолк, вскоре и лошадь прекратила свою рысь. – Ну вот, мы и приехали.
Сани остановились у открытых ворот усадьбы. Извозчик, получив заработанное, пригласил асессора к себе, в скромную хибару, где и жена, и ребятишки будут за всегда рады ему, коли что понадобится, то пособит Алексею Дмитриевичу. С тем и уехал. Иван жил сразу за поместьем, и дом его был виден от ворот.
Со всего было ясно, что Алексея Дмитриевича здесь ждали. Двери открыл сам хозяин – худощавый, с болезненным лицом и затуманенными глазами. Шубу с шапкой и саквояжем, сразу унесли наверх, асессор лишь успел выхватить сою фуражку.
Асессор с молодым хозяином прошли в большой зал, и им принесли напитки.
– Выпьете? – Спросил князь Михаил. Они расположились в креслах, и асессор сразу заметил, что Орехов младший, явно нервничал – он вздрагивал от каждого шороха, тянувшийся из кухни приятный запах яств, его нисколько не трогал. Князь кого-то ждал.