скачать книгу бесплатно
Выжить. Детективные истории
Валентин Колесников
Эта книга погружает читателя в истории детективного жанра, фантастики и приключений, печатавшиеся ранее из списанных из жизни настоящих персонажей и придуманных фантастических событий. Имена и фамилии действующих персонажей вымышлены автором, совпадения случайны.
Валентин Колесников
Выжить. Детективные истории
Книга 1. Рассказы
Сборник фантастических рассказов, и просто списанных из жизни, с которыми автору удалось столкнутся в различных жизненных ситуациях …
Глава 1. Астероид Патрокл
Высоко в синем небе трепещет жаворонок. Его мелодичная песня слышится среди широких, залитых солнцем полей. В густой траве стрекочут на все лады кузнечики. Легкий ветерок чуть колышет зелень трав, донося ароматы полевых цветов, смешанный с терпким запахом хвои недалекого леса.
Там, вдали, видны верхушки стройного сосняка. Как легко дышится в нем, рядом с прохладой лесного озера. Хвоя и прохлада воды вливают силы, дают здоровье и жизнь. О, как сладко окунуться в прозрачную негу озерной воды, затем лежать на теплом песке и слушать плеск волн.
А песня жаворонка все летит над полями, облаками, близким лесом и озером, вплетаясь в трели кузнечиков, в пение птиц, в журчание родника. А певец лета, жаворонок, поднимается все выше и выше в синюю небесную даль и теряется там.
Куда ты, жаворонок?! Стой! Не рвись в синюю бездну, стой! Там мертвая пустота…
– Стой! – чуть слышно двигаются губы.
Человек в скафандре, с залитым потом лицом, шепчет.
– Стой, стой! – затрепетали ресницы, открывая синие, как небо, глаза. Взгляд чуть посветлел. Лицо сосредоточилось. Две морщины глубоко обозначили переносицу прямого носа.
– Где, я? – слабый голос утонул в скафандре. Сознание медленно возвращалось. Вспомнились три дня перед стартом. Потом старт космического корабля. Затем неоткуда возникло это пение жаворонка, и кузнечики, вернее их стрекотание…
В равномерном жужжании приборов слышится эхо песни летних полей. Взгляд тревожно сосредотачивается на приборах. Там среди спектра огней, ярко светит красный
– Что, разгерметизация? – прошептали губы. Рука устало потянулась к щитку управления. Щелчок. Красная лампочка погасла.
– Вот и все! – облегченно вздохнул космонавт. Узкое пространство кабины рассчитано на двоих. В ее тесноте размещены два кресла и пульт управления. Сюда, в спасательный модуль, вынужденно перешел космонавт после аварии. Теперь корабль под влиянием гравитации Юпитера, неуправляемый, несся сквозь пояс мелких осколков в район группы астероидов под названием «Скопление Троянцев». Сквозь треск эфира в сознание космонавта вкраплялись слова руководителя полетов. Из-за радиопомех, создаваемых поясом скопления, что говорит Земля, не понять. Но даже такая связь с Землей придала силы, и уже окрепшим голосом он радировал на Землю:
– Высаживаюсь на Патрокл. Шлите спасателей!
Ответ пришел незамедлительно. Из отрывков связи космонавт понял, что его слышат хорошо, и что экспедиция уже снаряжена, координаты высадки приняты. Ободренный связью с Землей, он уверенно выполнял расчеты маневра. Оказалось, что седьмое кольцо астероидов позади, впереди до скопления Троянцев свободный космос.
Юпитер огромным шаром висит в бездне космоса, испуская бледно-голубое свечение. В полутьму кабины проникает этот свет, наполняя чувства тревожным ожиданием. А корабль движется по инерции, неуклонно уклоняясь от расчетной траектории полета, в цепкие объятия Юпитера. Космонавт определил, что времени на путь осталось два часа. Юпитер уже превратился в огромный диск. В голубой, полупрозрачной атмосфере планеты хорошо видны кучевые облака сжиженных газов. Оттенки всех цветов видимого глазу спектра, наблюдаются в плотном его покрове. Планета, медленно вращаясь, демонстрировала свои бока не прошеному гостю с Земли.
«Патрокл уже хорошо виден», – подумал космонавт. В россыпях светлых точек-звезд висит, вращаясь, каменная глыба. В лучах солнечного света она отсвечивает серебристым мерцанием, напоминая свет луны. Как гигантский кристаллический монолит, влечет к себе внимание колдовской силой отраженных лучей. По мере приближения, уменьшения пути, грани постепенно расплываются, теряя форму. На их месте возникают все новые темные и светлые пятна. Четче вырисовываются зазубрины. И вот уже перед изумленным человеком, явился гигантский обломок породы, медленно показывая свои бока в величавом вращении.
Пришло время. До критической секунды оставалось шестьдесят, пятьдесят девять, пятьдесят восемь…, методично, сменяя одну за другой, плыли цифры времени. На сороковой, спасательная капсула-модуль вздрогнула, оставляя остов космического корабля, двигаясь по эллиптической дуге вокруг Юпитера, стала отклоняться в сторону Патрокла.
Астероид медленно плыл навстречу. И вот уже превратился в огромный монолит, закрывая собой Юпитер. Казалось, что ни одного ровного места, ни одной ровной площадки в хаотическом нагромождении зазубрин, изломов и впадин поверхности. Но садится необходимо, причем немедленно, иначе Юпитер заберет себе в смертельный котлован. Пилот хладнокровно маневрировал послушной спасательной капсулой. Модуль, словно живой организм, покорялся воле командира. Медленно метр, за метром приближаясь к поверхности. В метре от поверхности из нижних ниш модуля вышли три амортизационные стойки. Бурильные головки, установленные на их концах, с легкостью врезались в породу. И уже, укрытая космической пылью, капсула-модуль, замерла, надежно закрепившись бурами лап к Патроклу.
Бесконечный ряд цифр на табло часов. Цифры сменялись поочередно, отсчитывая отрезки времени. Но уставшим от ожидания глазам, казалось, что девять вдруг замерла на бесконечно длинную секунду, ее сменил нуль, затем единица и так далее. Взгляд напряженно следил за четким ритмом секунд. «Сколько я уже тут? – тревожно думал космонавт, всматриваясь в циферблат часов, – Две недели бездействий…Хотя нет, наверное, намного больше»?
В кабине царил полумрак. Свет падал от табло зеленым отсветом на стекло скафандра, оставляя свой след на лице. Неожиданно легкая дрожь пробежала внезапно по остову корпуса модуля. Взгляд настороженно скользнул к иллюминатору. На серебристых зазубринах астероида, то тут, то там возникали пыльные облачка. «Бомбардировка! – внезапная мысль молнией пронеслась в голове»! И в доказательство опасности, корпус капсулы встрепенулся, как вздыбленный конь. Космонавта выбросило из кресла мощным толчком. Обрывки привязных ремней повисли тряпками на поручнях. Превозмогая боль от ушибов, пилот сквозь иллюминаторы увидел клубы густой пыли с «Северной стороны» астероида…
Среди «живых» теней, застывшей черной молнией, врезалась в Патрокл глубокая трещина. Она тянулась с «Юга» на «Север», разламывая астероид надвое. Вдоль черного провала этой трещины по направлению «Севера», маленьким серебристым человечком, двигалась фигурка космонавта. Трещина шла сквозь «долину» и зигзагом подобной лентой исчезала из поля зрения за нагромождением гигантских глыб. В резком прыжке космонавт попытался достать верхушку ближайшей глыбы. Тело воспарило над обломком и замерло там в вышине, и с ускорением устремилось вниз на вершину. Площадка верхушки приблизилась, но отошла несколько в сторону. Космонавт, напрягая тело, уцепился кончиками пальцев за край карниза. От столкновения рук и глыбы, тело сменило траекторию, и ноги двинулись вперед. Скоро космонавт почувствовал опору, но зная повадки Патрокла, с еще большей осторожностью подогнул ноги и амортизировал удар. Руки мгновенно ухватили надежную опору. И тело замерло. Он перевел дыхание, сделал привычное движение рукой ко лбу, как бы вытирая пот, но рука скользнула по прозрачной поверхности шлема скафандра.
– Теперь, главное, не делать резких движений. – Предостерег он себя, высказавшись в слух. И осторожно влез на плоскую верхушку глыбы. С этого места хорошо просматривалась широкая панорама мертвого пейзажа. Везде хаотическое нагромождение каменных монолитов. Сквозь их острые грани до самого горизонта, тянется черным призраком пропасть. Космонавт делает прыжок. Тело движется вперед вдоль трещины. Поверхность, медленно, ускоряясь, удаляется от серебристой фигурки. Ужас морозными иглами впивался в тело, сковывал руки. Мгновение! Космонавт овладел собой. Быстро оценил обстановку. Близость Юпитера, вот возможность гибели. Пальцы лихорадочно забегали по встроенной в скафандр панели с рами разноцветных кнопок. Вмиг скафандр задрожал. Могучие струи ранцевого двигателя развернули его лицом к модулю и понесли навстречу. «Слава Богу, – подумалось пилоту, – навигация модуля в порядке, точно сориентировала меня». Поверхность астероида приближалась. «Помогает Патрокл», – эта мысль успокоила пилота, и придала уверенности благополучного исхода его одиссеи. И он, как живому, сказал Патроклу: – А хотел отдать меня в лапы этому Сатиру! – космонавт кивнул в сторону, закрывающей пол черного неба огромной планеты, гигантским диском плывущем в черноте космической пустоты.
В модуле, сидя в кресле у пульта управления, он чувствовал невероятное облегчение. Порывшись в аварийном пакете, достал пастообразное мясное филе, открыл крышечку, затем протерев соединительный столовый клапан специальным дезинфицирующим тампоном, подсоединил тубус со съестным к скафандру, и через соединительную трубку стал обедать, высасывая пастообразную еду из тюбика через трубку, закрепленную у рта внутри шлема.
Отдохнув, как следует, он вновь вышел на разведку более надежного убежища. За скоплением глыб, там, на «Северной» стороне астероида, где в черной небесной бездне висит маленьким шаром, величиной с теннисный мяч, Земля, сразу бросился в глаза черный метеорит. И, как он раньше его не заметил? – мелькнула мысль, еще увереннее приблизилась уверенность в спасении: «Теперь к нему!» – приказал он себе.
Вблизи, глыба резко отличалась по цвету от породы Патрокла. Как будто обломок железорудной скалы невесть, откуда свалившейся на «голову» Патрокла. Характерный темно-коричневый оттенок присущ именно железорудным породам. «В поперечнике метров с девять будет», – прикинул космонавт. Он подошел ближе, внимательно рассматривая трещины, образованные при ударе о поверхность астероида. Впечатление складывалось весьма убедительно в пользу метеоритного происхождения обломка. Об этой версии свидетельствовали трещины, а что самое главное, борозда пропасти у основания метеорита была шире, как бы сужалась к концам. Сомнений не было. Трещина образовалась от падения этого черного камня на Патрокл. У основания ширина провала была метров два, три, не больше. Космонавт подошел к самому краю и включил фонарь на шлеме скафандра. Слепящий луч выхватил из черноты тени бездну и утонул в ней. Глыба образовывала свод. Под этим сводом космонавт различил удобную площадку, ступеней, выступающую над пропастью. Он влез на этот карниз и скоро очутился под глыбой. Площадь площадки оказалась больше, чем казалось из дали. Обрадовавшись находке, он подпрыгнул на радостях, но удар в шлем быстро охладил эмоциональный прилив. «Да, земные привычки не любит Патрокл, – подумал с улыбкой, – надо бы максимально перетащить сюда все запасы». И стал вылезать на поверхность. Красивые пылевидные облачка то тут, то там появлялись над поверхностью астероида и на первый взгляд, казалось, что Патрокл салютует в приветствии человеку о его находке надежного убежища. Космонавт тревожно сказал сам себе вслух:
– Стоп!!! Бомбардировка!!! – Беспокойно застучало сердце. Настороженно наблюдая за облачками, космонавт поспешно вернулся под крышу метеорита. Патрокл вздрогнул всем своим телом, как бы одобряя поступок гостя. А человек взволновано выбрался из укрытия. Пыль толстым слоем стояла над астероидом:
«Как на лугу туман, – подумалось вдруг, – опасно, но зато как красиво. Такой картины не увидишь на Земле. Да глаза б мои не видели такого». Где-то в глубинах души он понял, что стал привыкать уже к Патроклу. Чувство опасности притуплялось с каждым часом одиночества здесь на этой Богом забытой пустыне. И он продолжал свой путь к модулю. На его пути пыль понемногу опадала. Вот уже и знакомое скопление глыб. Он влез на вершину бесформенной кучи огромных камней, чтобы точнее рассмотреть модуль. Взгляд натыкался на горизонт пустыни, модуля нигде не было. Всюду хаос из нагроможденных глыб и мелких камней. На месте недавней капсулы-спасателя виднелись лишь остатки опор да чернота от сгоревшего топлива. Космонавт тревожно засуетился среди каменистой почвы и торопливо, насколько позволяло снаряжение и тяготение Патрокла, устремился на место, туда, где всего несколькими часами тому назад был модуль. В поисках кислородных баллонов осматривал место аварии. Без его внимания не осталась ни одна трещина, ни один обломок, ни один камень. Солнце внезапно вынырнуло из-за горизонта, ударив в глаза ярким блеском. Удлиненные тени от хаотически разбросанных камней бежали черными призраками. Среди танца теней ярко вспыхнул отраженным лучом никелированная поверхность кислородного крана. Космонавт быстро направился туда. Среди узкой щели, торчал синий кислородный баллон с ярко отполированным вентилем, втиснутый взрывной волной между камней. Он схватил и вскинул над шлемом баллон, и затряс, крепко держа в руках…
Сколько прошло времени с тех пор, как нашелся, первый баллон с кислородом он уже не помнил. Он знал лишь одно, что кислород того первого баллона закончился, и что заканчиваются запасы другого, а помощи все нет. Потеряв всякую надежду на спасение, он сидел в своем убежище, тупо уставившись в одну точку. Уже давно закончились аварийные пакеты с едой, которые уцелели в металлическом аварийном боксе, что был среди обломков модуля., и мучил голод. Неотвратимо приближалась гибель. И решил космонавт умереть не в этом капкане-убежище, а там на серебристом теле Патрокла. Он выбрался из своего защищенного места и пошел по каменной пустыне вперед. Куда идет, он не знал. Рядом возникали красивые облачка пыли. Скорость падающих метеоритов достигала таких величин, что взгляд не улавливал их движения, и казалось, что кучевые облачка возникают сами собой, как бы из тела астероида. Мелкие осколки стучали по прозрачной заслонке шлема, почти у самих ног медленно растаяло облачко пыли. Космонавт устало двигался дальше. Смертельная опасность, грозившая каждую секунду, ему уже казалась безразличной. Он шел навстречу этой опасности. Но смерть и на этот раз обошла его. Пушистые облачка пыли постепенно опадали, тая на глазах, и исчезали совсем. Снова серебристая поверхность разостлала перед ним свое однообразное покрывало пустыни…
Тишина летних вечерних сумерек укрыла берега озера. Стройная рать сосняка, опускаясь к самой воде, закрывает от глаз набережные холмы и сливается в единую стену. Стеклянная поверхность озера отражает яркие мигающие звезды. Камыш шепчется в первых рядах, переговариваясь с сосняком. И вот, наконец, тишина царствует над озером, слышны лишь всплески рыб, шум далекой воды, испуганное хлопанье крыльев летучих мышей. Луна выплыла огромным светляком. Залила сказочным светом плотину на противоположном берегу. Свет ее упал на поручни кладки и, наконец, нырнул в тишину воды, превращаясь в глубине в маленький подводный светящийся кораблик. Этот кораблик подплывает к берегу словно дразня:
«Излови меня и я буду светить в твоих руках». Но хитрая Луна быстро убегает, прячась за ширмой волн, затем выныривает снова и снова, дразнится. «Не изловишь меня! Не изловишь! Не изловишь!» …
Сознание постепенно возвращалось. Рука, дрожа, скрюченными пальцами держит серебристый обломок, так похожий на Луну. «Я поймал его, – подумал космонавт, вот он в руках. Но почему он дразнится?»– до его слуха снова и снова доносилось:
«Не изловишь! Не изловишь!» Космонавт напряг слух. Сквозь трескотню наушников, чуть слышны ритмические сигналы:
– Пи-пи-пи! Пи-пи-пи! Пи-пи…! Что это?! – шепчут пересохшие губы.
Сознание окончательно вернулось к нему, когда другой космонавт включил подпитку кислорода со своего скафандра. Помутневший взгляд потеплел.
– Кто ты? – шептали губы.
– Я Петр Собинов! Отправлен на поиски генералом Гариновым. А тут сигнал!
– Спасибо! – ослабевшим голосом сказал космонавт.
– Ну, как ты? – озабоченно спросил Собинов, ставя легкое тело космонавта на ноги.
– Леонид Кразимов. Пилот Международного Космического Агентства! – до конца не осознавая, что пришло спасение, как в бреду, отрапортовал другу Леонид.
– Хорошо Леня! Давай, кислорода мало, пошли!
В бледном сиянии Юпитера, каменистая почва астероида кажется мертвой пустыней, и только причудливые формы застывших глыб, как фантастические чудовища сплетены между собой в страшной схватке могучими объятиями «вдыхают» жизнь в этот мертвый пейзаж. Ничто не тревожит покой, царящий здесь, и только редкие облачка, вздымаясь над поверхностью то там, то тут, украшают эту мертвую пустыню.
Среди сплетения теней внезапно ожили две. Задвигались и поплыли вдоль видимого нагромождения. А вот и ожившие изваяния, нет это не мертвые камни, это люди в скафандрах двигаются в направлении космического аппарата, застывшего над сверкающей поверхностью астероида.
– Почему сигнал шел с обратной стороны? – спросил Петр. Кразимов ответил, чуть замедляя шаг:
– Там был корабль и спасательная капсула. – Сказал со вздохом.
– Как бы там не было, мы должны успеть. Кислорода может не хватить.
Они шли в единой спайке, дыша кислородом из скафандра Собинова Петра. Вскоре по выдвижной лестнице поднялись к переходной камере космического корабля. Внутри, в узком отсеке, рассчитанного на одного, люди готовились к свиданию с Землей. По их усталым, но радостно возбужденным лицам, заметна радость встречи. Неуклюжие скафандры, космонавты не снимали в целях безопасности…
Еще долго висело облако пыли, белым призраком отражая лучи солнца, но и оно стало бледнеть. Потом, сквозь его пелену, просматривались уже серые камни и глыбы, все отчетливее и резче. Облако вскоре расплылось и оседло, слилось с астероидом. А корабль превратился в маленькую яркую звездочку, движущуюся по направлению к Земле, унося на своем борту двух отважных людей…
Глава 2. Похитители
На пятом ярусе, глубоко под землей шел Ученый Совет Палаты Врачей. Вел Заседание Совета его председатель Ор.
– Уважаемые коллеги, наши исследования подошли к завершающей стадии. Мы готовы к воссозданию нашей древней цивилизации с устойчивой функцией воспроизводства и с помощью особей, живущих на этой планете наш генотип будет восстановлен, и мы наконец, обретем бессмертие расы.
В зале зашумели. Послышались возгласы: – Что тебе нужно для этого, только скажи?
– Какие ресурсы? Ты получишь все, что тебе необходимо от нас.
– Хорошо, уважаемые коллеги, слушайте. – Ор, обвел присутствующих взглядом, выдержав значительную паузу, затем продолжил. – Нам необходим человек средних лет, женщина.
– Чем это вызвано, Орт? – спросил в длинном парике из крашенных в каштановый цвет волос, ученый.
– Как я уже сказал, это необходимо для завершающего эксперимента.
– Ты, наверное, забыл, что мы подписали договор с президентом этой страны о том, что не будем похищать и ставить эксперименты над обитателями этой планеты.
– Ты, Отис, забываешь, что договор подписан на территории, этой страны, и он не касается сферы влияния всего земного шара.
– А, как вам известно, уважаемые коллеги, связь возрожденного сознания с прошлой жизнью уже почти налажена, мы на пути бессмертия, кроме ничтожно малого вопроса «х», которым никто из вас, уважаемые коллеги, никто даже не занимался. – Вступил в дискуссию третий член Палаты Врачей.
– Как раз этот-то вопрос и вынуждает нас вступить в контакт с людьми. – Вмешался Ор.
– Но, почему? Мы на протяжении многих веков старались скрыть наше присутствие на Земле. Человечество до сих пор не подозревает о существовании нашей цивилизации. – Возразил Отис.
– Я думаю, что исчезновение одной женщины на небольшой промежуток времени в два Земных дня не вызовет подозрений. – Настаивал на своем Ор. – Ведь вопрос «х» является связующей частью материи, который допускает существование двух миров на Земле, не зависимо одного от другого.
– Да, но причем тут женщина? – спросил третий ученный.
– Женщина на Земле у людей – это мать, дающая жизнь. – Говорил Ор, – Нас интересует механизм зарождения жизни человека, отвечающий полностью вопросу «Икс».
– Вы пытаетесь все же связать их происхождение в единое целое с нашим существованием. – Высказал свое мнение четвертый, не вступающий до сих пор в дискуссию.
– Да, пытаюсь, не только пытаюсь, но и уверен в правильности выводов, вот мои выводы, – он достал толстую папку рукописей. – Рядом с нами живет жизнеспособное и могущественное человечество. Хоть и срок жизни каждого индивидуума в среднем составляет восемьдесят лет, в сравнении с нашей пятисотлетней жизнью – это ничтожно мало, но это не дает нам право отторгать их, как неспособных понять нас.
– Да, но мы пока говорим о другом. – Вмешался ученый Отис, он тряхнул головой, парик на его голове ответил ему водопадом взметнувшихся волос до плеч. – О решении вопроса бессмертия на шей расы «Серых», – как нас называют эти приматы, – презрительная улыбка скользнула по его лицу, – люди! Мы достигли пределов развития, а полноценно развиваться не можем, кроме, как клонировать себя. Посмотрите на нашу расу. Все, как один, невозможно отличить друг от друга. А что говорить об утраченных функциях производства. Как оказалось, замена клонированием, да продлевает нам жизнь, а в итоге. Вырождение нашего биологического вида на лицо. Поэтому я всесторонне поддерживаю Ора.
– И не удивительно, Отис, ты ведь носишь парик из волос своей любовницы уже двести пятьдесят лет. Не так ли? – кто-то из задних рядов выкрикнул это в зал. На что Отис ответил:
– Тот, кто это сказал, не знает, что такое возрождение в новом теле.
– Говорят, у тебя есть ребенок от любовницы. – Донесся еще один голос. Ученый склонил голову, волосы парика укрыли его тонкую шею, глухим голосом он ответил: – Да, был, он давно умер, прожив всего семьдесят шесть лет.
– Итак, уважаемые собратья, – решил прервать отвлекающий разговор и возобновить дискуссию Ор- Последнее и завершающее исследование позволит нам получить возрождение организма заново, со старым интеллектом и с опытом прошлых жизней. Вот для этого нам и необходима женщина. Мы усыпим ее и исследуем ее по разработанной методике. Все функции ее органов будут скопированы и изготовлены по копиям. Нам необходимо изучить зарождение полей материи, из которых складываются частицы атомов человеческого зародыша в самой начальной стадии. Формула зарождения полей и есть вопрос «х», который нам осталось решить.
– Да, но тогда меняется вся суть опыта! – Возразил Отис.
– Нет, наоборот, мы сейчас уже можем определить формулу материальных полей частиц, атомов нашего развития интеллекта, закладывая его в программу механизма зарождения полей, мы получим рождение человека со старым интеллектом и новым молодым телом.
– Если вопрос касается только этой стороны, я согласен с вами, профессор. – Поддержал Ора Отис.
– Я против эксперимента. – Отозвался четвертый ученный, молчавший до сих пор и тут же покинул лабораторию. На плазменном мониторе, отображался зал с посетителями четвертого уровня. И там присутствующие негодовали. В зале началась дискуссию между посетителями. Ор понял, что поддержка Отиса решила все в его пользу. Нажав пульт, Ор выключил монитор. Экран потух, в лаборатории воцарилась тишина. Третий ученный, как две капли воды похож с Ором, высказался в поддержку профессора.
– Итак, приступим к осуществлению плана…
Петя, двенадцатилетний веснушчатый мальчуган, как всегда возвратился из школы и поспешил на кухню. Там ждал его обед, и он привычным движением взял кастрюлю с супом, поставил на газовую плиту. Потом достал спички и, повернув ручку на газовой плите, зажег газ. Тело его вдруг приняло искаженную форму, потом постепенно становилось прозрачным, поплыло и превратилось в единую легкую дымчатую структуру. Эта дымчатая масса, что только что была Петей, стала рассеиваться и исчезла.
Вернувшаяся с работы мама Пети обнаружила на кухне зажженную газовую горелку, нетронутую еду и одежду сына, лежащую кучкой на полу возле плиты. Петя бесследно исчез.
Когда туман рассеялся, мальчик увидел нагромождение приборов, светящихся табло, мигающих зеленым и красным, лампочек. Он же лежал совсем голый на белом очень удобном операционном столе. Какая-то невидимая сила сковывала его все конечности. Мальчику не удавалось оторвать от мягкой простыни стола даже руки. Стол, как магнит притягивал к себе все тело. Вскоре к столу подошли. Краем глаз он увидел, как над ним склонились трое высоких обтянутых серыми комбинезонами в черных очках, лысых людей. На одном был надет парик с длинными коричневыми волосами до его худых плеч. Эти трое стали внимательно осматривать его с головы до ног. Мальчику захотелось закричать, но скованный магнитом стола не мог даже раскрыть рот. Он стал лучше разглядывать этих особей, которые так бесцеремонно стали ощупывать его тело. Удивлению мальчика не было предела, когда он увидел, что огромные очки вдруг имеют лишенных ресниц веки и время от времени они мигают этими очками. Так5 это оказывается глаза, промелькнула мысль в его голове. Он слышал в школе, что мальчишки пугали друг друга, какими-то инопланетянами из летающих тарелок. И, что кожа у них серая, и они похищают людей для своих экспериментов. От этого стало страшно, и Петя закрыл глаза, чтобы не видеть этого ужасного кошмара яви, пусть лучше все происходящее будет кошмарным сном. Но любопытство брало верх, и он снова открыл глаза, стал смелее осматривать похитителей. Оказывается, что людей с такими крупными головами и не большим ростом он нигде не встречал. Еще мальчика поразило то, что они разговаривали на языке не похожем ни на один из языков планеты Земля. Это пришельцы окончательно убедился он и хотел сказать в слух, забыв, что язык и рот не повиновались ему. Ничего другого не оставалось, как молча лежать на этом столе и рассматривать незнакомцев. С каждым мгновением мальчик находил в них разительные отличия от людей Земли. Например, волос у них не было вовсе, как в первый раз ему показалось, сто это люди в серых комбинезонах и волосы на голове спрятаны под ними. Руки с длинными тонкими пальцами ощупывали тело мальчика. После чего, незнакомец в парике сказал что-то, обращаясь к товарищу. Тот долго молчал, размышляя, потом махнул рукой и, как показалось Пете, рассержено вышел из комнаты. В парике незнакомец наклонился над столом и внимательно посмотрел в глаза Пети. Мальчику показалось, что он заговорщицки подмигнул ему. После чего все куда-то поплыло, и уже в рассеивающемся тумане он различил кухню, заплаканную мать и толпу соседей, собравшихся у плачущей матери.
На следующий день Петя в школе рассказывал о своем приключении товарищам. Ему, конечно, никто не поверил, но с тех пор к нему раз и навсегда приклеилась кличка «Инопланетянин», в кругу своих одноклассников…
Глава 3. Реинкарнация
Стремление безраздельной власти, зависть и злоба к особам, занимающим ее вершины, были стремлением прошлых моих жизней. В предпоследней из них, я помню себя владельцем замка. К замку принадлежали окружающие его землями. Огнем и мечом добывал я себе владения, и мои земли утроились. О, как славно упиваться победой и приобретать владения. Но был человек, который стоял выше меня во всем, перед которым мне приходилось снимать рыцарский шлем- это король. И я решил стать королем. Но король пресекал всех, кто становился богаче его и сильнее. Он стал на защиту слабых. Разгорелась война. Я мужественно сопротивлялся. Со сплоченной и закаленной в боях дружиной одерживал победу за победой, над регулярной армией плохо обученных солдат короля. Слава пьянила меня. Я упивался походами, как свежим предутренним воздухом у опушки молодого сосняка. Однажды мы отдыхали на привале, после боя, в котором никто из моих бойцов не был потерян. Нас застали врасплох. Удар сабли врага прервал мою жизнь в самом ее расцвете. О, как страшна смерть в расцвете молодости и сил, когда ты видишь встревоженные лица боевых товарищей, знаешь, что никогда больше не вскочишь в седло, не уедешь с ними, не сядешь за победные столы пиров. Никогда не ощутишь тепла от походного костра, запаха пищи и вкуса вина. Страх сковал все мое существо, дыхание остановилось, застыли картины виденного мира, время прекратило свой бег для меня. Все члены замерли ни боли, ни страха больше не было, лишь два чувства остались во мне жить. Первое чувство закостенелого однообразия и неподвижности. Второе это невыносимое желание неудобства. Страшного непередаваемого неудобства и неподвижности ввергали в потребность движения. Эта потребность росла с течением времени, но осуществить ее не было сил, не было возможности, так как смерть отобрала способность жить, а значит двигаться. Двигателем потребности движения была неподвижность и неудобство. С течением времени привычное чувство движения с помощью членов тела забывалась и исчезла, так как попытки к движению таким способом таили в себе страдание однообразие и неудобство. Нарастало чувство освобождения от привычных форм движения. Нарастало райское чувство легкости и покоя. Одновременно спасением возникало чувство забвения. И чем быстрее включалось забвение прошедшей жизни, тем быстрее приходило спасение от невыносимого неудобства и однообразия. И настал час, когда родилось чувство полета с невыносимого однообразия и неудобства. Но вначале был свет. Свет нежно голубой появился первым перед чувством полета. Он манил, звал в голубую высь. И наконец, однообразное чувство сдавленности и неудобства выстрадал в чувство полета. В полете я почувствовал нечто, вроде ворчания. Словно слепой я натыкался на застывшие статуи, и они ворчали мне в след по-стариковски с упреком, но слов не было, было лишь чувство, вызванное этим ворчанием. Я так плыл в этом голубом сиянии с непередаваемым чувством легкости и покоя. К этим чувствам легкости и покоя пришло ощущение себе подобных. А с ощущение других появилась радость бытия и счастья. Радость легкости, счастья и покоя, лишенная тревог, страха, какой-либо боязни все чаще и чаще заставляла верить в то, что тревогу, страх, голод, можно исключить из жизни на Земле. И люди станут жить счастливо без тревог, войн и голода. Нужно лишь разумно жить. Я почувствовал, что со мной соглашаются. Вокруг меня собрались единомышленники, и мы гурьбой носились по голубом простору, мечтая о счастье на Земле. Некоторые становились менее подвижны, ныряли куда-то вниз и исчезали внизу. Я понял, что они уходили на Землю в новое рождение. Я бы мог тоже уйти, но память о недавних пережитых страданиях удерживала меня в мире счастья и покоя. Я не уходил. Нас становилось все меньше и меньше. Другие, чувствуя уходящих, поддавались и шли следом, обрекая себя на новые земные муки и тяготы. Настал и мой черед. Я сделал попытку со старшим, который показывал мне, как это делать. Он подлетел к месту самому низкому в нашем обиталище, оно было означено белой, почти молочной мглой, и показал мне, что нужно нырнуть вниз, и не бояться. И он нырнул в молочную мглу, и исчез в молочном тумане. Я же ужаснулся ожидаемыми его земными страданиями, но тут же успокоил себя тем, что больше никогда не смогут пережившие им муки смерти вершить дела, причиняющие другим и себе подобные мучения. Это меня бодрило, придавало сил и уверенности. И я решил уйти на Землю к моим товарищам, чтобы вершить дела добродетели, делать так, чтобы исключить страдания и невзгоды из жизни людей. Меня там ждут, я не одинок. Я приблизился к месту ухода на Землю и не раздумывая больше, нырнул.
В синей дымке раскинулись передо мной пейзажи Земли. Болота, леса, реки, море. Я витал над Землей и увидел вдруг огонь и дым сражения. Я не понимал, что происходит. Всадники отличались от тех рыцарей, которых я знал. Они были облачены в мундиры с преобладанием красного цвета. На голове носили высокие шапки с пером. На боку солдат болталось холодное оружие, чем-то напомнив мне меч. Я понял, что тут страдание людей. Льется рекой кровь. Что муки смерти встречаются на каждом шагу. Вот бы прекратить это. А прекратить может только король. И вновь страстное желание власти, но с целью добродетели, завладело мной все цело. Я ринулся к королю. Но запас чувств мира, счастья и покоя подходил к концу. Нетерпения рок начал преследовать меня, ввергать в чувства неудобства и однообразия. Кольцо сжималось, я ощущал страшную жажду потребности рождения. Если рождения нет то наступает неудобство и жуткое однообразие…
Я витал вокруг императора, могущественного полководца распоряжающийся армиями и людскими жизнями. Он чувствовал беспокойство, но рождения моего не наступало. Терпение мое вконец извелось. Я стал перед выбором рождения, либо неудобства и однообразия, либо рождение в низшем существе (кошке, собаке, другом животном и так далее). Но дух мой был выше. Дух стремился к человеческому облику, либо к вечному однообразию, подобно ворчащим статуям. У меня еще был запас страданий накопленный прошлой жизнью, воспоминание о них помогали мне преодолеть неприятные беспокойства, и я с обидой на неудачу рождения и горечью разочарования оставил императора и погрузился в мир большого города среди каналов и парков. Мне было теперь все равно, лишь бы облечь себя в форму человека. Я не помню, как я попал в семью Петербургского мещанина, помню лишь, что родился в весьма состоятельной семье. Особенно запомнились мне высоченные окна в гимназии, сквозь которые сочился синеватый свет зимнего вечера. Я в форме гимназиста ждал, стоя у окна ее, свою первую любовь. Юношеские мечты все были поглощены службой в офицерском корпусе. Мне хотелось блистать, хотелось, чтобы она гордилась мной, а я мог бы распоряжаться судьбами вверенных мне людей. Но судьба распорядилась иначе. Отец отправил меня в университет на медицинский факультет. Я стал учиться на врача. С этого момента мне казалось, что она даже не смотрит в мою сторону. Но я глубоко ошибался. Она, почему-то ждала, жаждала встреч со мной. Я со временем понял, что быть врачом это благородно. Лечить людей, спасать их, избавлять от страданий, что может быть прекраснее. Я стал знаменитым врачом Петербурга. У меня были деньги, свой экипаж. Я женился на моей первой любви. Я был счастлив. Мы выезжали в театр. Нас приглашали состоятельные семьи. У меня были дети. Я располнел, стал тучным, страдал от одышки и однажды меня хватил удар. Так страшно было умирать в достатке, роскоши и знатности. Со мной уходил опыт хорошего врача. И я понял, что, страдая о потерянном земном благополучии, к чему стремишься всю свою жизнь, понимаешь и только теперь, что это не главное. Снова чувство неудобства и жуткого однообразия сковало меня. Страх, и страдание, порождало чувство раскованности полета в голубизну возникающего свечения. Там в пространстве я почувствовал свободу и счастье. И теперь я не стремился в своем рождении к власти, к деньгам, славе. Мне хотелось просто родиться человеком, чтобы воззвать людей положить конец страданиям, путем уважения друг друга. Путем уважения труда друг друга. Жить радостно, вот смысл моего бытия, с которым я стремился в современную жизнь. Меня понимали. Меня любили, и любили мы все друг друга. Мы клялись вершить добродетель на Земле. Клялись встретиться там в образе людей для того, чтобы рассказать другим, что жизнь вечна, она лишь меняет свой облик. Мы были счастливы, мы купались в радости излучаемой повсеместно, но однообразно. Хотелось земных ощущений бытия, борьбы. Но память о прошедших страданиях удерживала от воплощений на Земле. Снова смельчаки старожилы «ныряли» и уходили на Землю, увлекая своим примером остальных. Я решился, когда со мной не оставалось никого. И тут появилась она. Молодой совсем дух привязался ко мне. Я долго думал, искал в глубинах памяти, кто он? И нашел. Этот дух жил в теле одной ослепительно прекрасной девушки. Я помню стены древнего города. Она сидит под каменной стеной в страдальческой позе, протягивая ко мне руки. Ее пышные золотистые волосы и лазурные глаза устремлены ко мне. Я в колоне рабов приговоренных законом на вечное страдание у весла римской галеры. Мы безумно любим друг друга. И тогда поклялись быть на века вместе, чтобы не случалось с нами. И вот, спустя множество столетий я узнаю ее. Но мне пора уходить, и я ухожу. Она стремится за мной. И мы договариваемся о встрече и дружбе на Земле. Вновь я вижу прекрасные пейзажи Земли. Витаю у жилищ людей. И наконец, рождение. Здесь было родиться легко, и я родился. Память еще не стерлась. Я твердо решил быть мужчиной, но родился девочкой. Осознав это, я оставляю тело. Дух ее был рядом. Узнав, что я ушел с женского тела, она мгновенно заняла оставленное мной тельце новорожденной. Позже мне рассказывали повивальные бабки, что с новорожденной творилось что-то непонятное. Ребенок вдруг весь посинел и стал судорожно содрогаться. Его быстро накрыли черным платком. Когда дух вселился в тело девочки ребенок успокоился. Я пробыл в состоянии ожидания еще несколько лет, показавшихся мне минутами. Затем родился мальчиком. И родила меня Она. Она стала мне матерью, а я ее сыном. Она стала уважаемым человеком, и я был счастлив, пока мне не исполнилось четыре года. Когда я стал осознавать, как тяжело завоевать расположение людей. Как неузнаваемо изменился облик людей, некогда счастливые порывы моих товарищей. У одного, он родился женщиной, было трое детей. Он стал толстой неопрятной женщиной, стремление к добродетели, у которой, сводилось к еде. Чтобы дети были сыты, да добра было больше чем у соседей. Странный человеческий мир, непонятный мне. Я страдал. Поначалу не осознанно пугали меня вечерние лучи заходящего солнца, затем боязнь темноты пробуждала во мне картины прошлых жизней, являющихся в моих снах. О, как сильны впечатления от этих снов, приходящих в минуты горестных обид, причиняемых людьми, и как я становился от этих снов сильнее духом и уверенней в себе. Это вызывало не лестные реплики со стороны двоюродных братьев, что-то вроде: «Сильно самоуверенный. Пора его проучить!»
Кто-то говорил:
«Это потому, что отца нет и бить его некому!»
Так идет, и по сей день. Нет мне покоя от человеческой черствости и еще хуже от глупости, самодурства и желания быть какому ни будь дураку умнее других, что особенно становиться обидно, когда примитивные поступки выдаются за достижения.
Поневоле рождается вывод, что успех в жизни приходит с властью или известностью. Люди, обладающие властью или известностью, только они, могут вершить добродетель, открывать завесу забвения добродетели, ибо их слушают, им верят. Если бы все помнили прошедшие жизни, на Земле царил бы порядок и покой, а может быть и рабство. А сейчас царит что-то среднее между двумя этими противоречиями, между добром и злом.
Глава 4. Эксперимент
«Я хочу пропеть гимн человеку будущего на страницах этого завещания…», – написал старый хирург на листке пергамента специальным составом, им же приготовленных чернил. Он глубоко задумался. Он решился на эту операцию добровольно. Он будет делать ее сам и, чтобы идея не умерла вместе с ним, он решил донести ее до сознания потомкам, которые будут жить в далеком будущем.
«Я открыл способ существования человека без кишечно-желудочного тракта. Я верю, в исход моего дела и поэтому рискую. Хоть мне еще семьдесят четыре года».
Он вновь задумался, потом снова склонил голову, старательно выводя на бумаге суть метода. Еще долго, почти до самого утра, скрипело перо в маленькой, тускло освещенной настольной лампой комнатке. Еще долго склонялась седая взлохмаченная голова над кипой исписанного пергамента. Но вот усталые глаза оторвались от работы. Ученный думал. Он сидел, сосредоточенно вспоминая, не упустил ли что, и наконец, поставил свою подпись. Потом вложил исписанный пергамент в пакет, запечатал его и на конверте написал обычными чернилами: «Прошу хранить тысячу лет после моей смерти».
Затем кряхтя, по-стариковски, тяжело поднялся из-за письменного стола. Вошел в ослепительно яркую от света электрических ламп лабораторию. За отгороженной стеклом перегородкой хирургическая комната. Профессор разделся, принял дезинфицирующий душ и тяжело ступая, открыл прозрачную дверь…
Профессор не мог передать все, что чувствовал в эти минуты операции, проводимой самим себе, и только обращаясь к своим мыслям, говорил им:
– Страх сковал все мое существо. Он проникал в каждую клеточку моего старого тела, и, казалось, нет, да и не было спасения от ощущения близкой гибели. Я стар, мне семьдесят четыре года, но умереть не хочется. Сейчас я лежу на операционном столе в моей лаборатории. Опыт, к которому я готовился с группой моих коллег, таких же врачей, как и я, будет осуществляться на мне.
