скачать книгу бесплатно
– Как Свенельд с его варягами?
– Да, вот и получается: ратники во время набегов привыкли без спроса брать чужое, и в миру не могут остановиться – тайно берут у своих.
– Нехорошо это.
– Ясное дело, нехорошо.
Их беседу прервала Вита, обратившаяся к дочери:
– Беги, руки сполосни, сейчас вечерять будем.
Когда Малуша выскочила за порог и начала плескаться у рукомойника, Корж бросил жене:
– Взрослеет девонька. Ишь, какая смышлененькая, головастенькая…
– Пора бы уже, – ответила Вита. – Года-то бегут…
Княгиня Ольга сидела в уединении с греческим священником Григорием, с недавних пор обосновавшемся в Киеве. Ольга жаловалась ему на то, что чернь совершенно распустилась, людишки совершенно не страшатся княжеского гнева.
Ни наказания, ни жесткие приговоры не могут остановить разбой. Тати не страшатся даже гнева языческих богов.
– Ваших богов, что песчинок в пустыне бесплодной. Кого только ни выдумали, – и Овсич, и Свентовит, и Крышень, и Белобог, и Ветрич, и Озернич, и Дождич, и Пчелич, и Плодич, и Зернич, и Ледич, и Студич, и Птичич… Все они – рядом, под рукой. И наказать-то их можно.
– Да, порой и побивают идолов, коли что не так, – добавила Ольга.
– Вот видишь, – продолжил священник. – Что же это за бог, которого можно не бояться и даже побить?
– В Византии, когда я была там, императоры Константин и Василий убеждали меня принять их учение. Да и персы суетятся, в свою веру тянут…
– Где они, персы-то? – всплеснул руками Григорий. – На краю земли. У них даже лика Аллаха нет! Кому молиться? Духу незримому? Да и учение их странное, непонятное… А что касаемо византийцев… Мало они горя принесли русинам? Да и обида у них на князя Игоря, мужа твоего, за то, что взял их столицу и заставил выплатить огромный откуп.
– Да, немало эти византийцы кровушки нашей пролили. Еще наши деды и прадеды рассказывали, что те вкупе с половцами ходили на рать с русинами.
Мне нравятся обряды и ваше учение, поэтому я и крестилась в вашу веру. Но как донести до нашего народа ваше учение, если у вас и письменность какая-то странная – пользуетесь знаками, кои далеко не все из нас понимают.
– Вот потому я и привез к тебе двух братьев-монахов – Кирилла и Мефодия. Не дело вам писать чудными чертами да резами. Кирилл принял на себя пост и сейчас пишет славянскую азбуку. Как только создадут ее, начнут переводить христианские книги на новый славянский язык.
– Коль скоро азбука будет готова? – спросила Ольга.
– Намедни я был у него. Трудится, не разгибая спины. Сам понимает, что дело не терпит отлагательств. Наберись терпения, матушка, все образуется. А вот как княжичи, не хотят креститься?
– Беда с ними, уперлись и ни в какую! Не хотят принимать новую веру.
– Что так? Вон уже и многие бояре, воеводы и тысяцкие восприняли новую веру…
– Упрямы зело, – махнула рукой Ольга. – Особенно Всеслав. Начинаю говорить с ним о вере, плюется. А Святослав только посмеивается. Уноши[18 - Уноши – юноши] уже, трудно на них найти управу. Сам-то пробовал с ними беседовать?
– Пробовал, – вздохнул Григорий. – Не ведаю, чем их еще можно вразумить. Издевательски смеются и посылают меня проповедовать старухам да старикам.
В этот момент со стороны площади послышался конный топот, а через некоторое время дикий женский вопль.
– Господи, что там еще случилось? – встала Ольга.
Встал и Григорий и вслед за княгиней стал спускаться по лестнице во двор.
Там уже стояла толпа, конюхи уводили оседланных лошадей. Увидев княгиню, толпа расступилась, и Ольга увидела лежащего на земле Всеслава. Голова его покоилась на коленях дядьки Чурилы, горло, руки и грудь были залиты кровью. Над сыном выла Прекраса.
Святослав со своим дядькой Асмусом стояли здесь же, низко опустив головы.
– Кто его? – обратилась княгиня к Асмусу.
– Горячий… Погнался в лесу верхи за лисой и горлом напоролся на торчащий сломанный сук. Мы прискакали, а он уже мертвый.
– Почему не удержали? – продолжала допытываться Ольга.
– Остановишь его, – махнул рукой Асмус. – И упреждали, и кричали, да куда там! Чурила даже изловчился схватить лошадь под уздцы, так княжич так огрел его плетью, что глаз едва не выбил.
Ольга посмотрела на дядьку Всеслава, – действительно, поперек щеки кровоточил глубокий шрам, идущий почти от самого глаза к уху.
– Похоронить язычника сегодня же, – приказала Ольга ближнему боярину.
– На костре или в землю? – спросил тот.
– В землю, на Горе, – кинула та. – Пока костер готовят, день кончится…
Когда Ольга оделась в траурную одежду и уже сходила с крыльца терема, ее остановил священник:
– Ты же христианка, а там хоронят язычника!..
– Хоронят княжича. Что подумают мои подданные, если я не явлюсь на погребение?
– Давно надо было крестить своих людишек, – проворчал Григорий.
– Пока не будет крещен весь народ, я не могу вставать поперек давних обычаев, даже если они и языческие. Отойди, не мешай мне…
Через несколько дней после погребения Всеслава Ольга позвала Чурилу:
– Подбери дельного ябедьника и пошли ко мне, – распорядилась она.
Когда тот явился, княгиня приказала:
– Возьми людей и срочно поставьте в Любече небольшой терем.
– Для кого? – поинтересовался тот.
– Ты строй быстро и ладно, а остальное не твое дело, – отрезала княгиня.
Тот поклонился и на следующий же день с ватагой черных работных людей выехал в Любеч.
В середине травня[19 - Травень – древнерусское название апреля и мая] ябедьник возвратился, доложил княгине о том, что терем с поверьем[20 - Поветье – хлев, сарай] излажен, и за усердие был награжден добрым платном.
Вызвав Чурилу, Ольга приказала:
– Подбери пятерых мечников[21 - Мечник – страж]. Повезете Прекрасу в Любеч и останетесь при ней. Да чтобы оттуда никуда ее не отпускать.
– А если… – начал было Чурила, но княгиня резко бросила:
– Тогда – в жажели[22 - Жажель – цепь]!
Узнав о том, что ее отсылают в Любеч, Прекраса с утра до вечерницы кричала в крик, рвала на себе волосы, винила во всем Ольгу.
– Господи, пожалей страдалицу, – молился Григорий. – Что же она так мучается, бедолага?
– Не от того кричит, что увозят, – усмехнулась княгиня. – От того, что ее задумка не совершилась.
– Что за задумка? – полюбопытствовал священник.
– Она надеялась, что со временем Всеслав, как старший из детей Игоря, станет князем и она возвысится над всеми. А с его смертью все надежды ее рухнули, а тут еще и удаляют из Киева.
– А пошто ты ее удаляешь, она тебе не соперница, – не отставал священник.
– Озлобилась она. Может любую пакость сделать. А так будет спокойнее. А ты чего пришел-то?
– Да, нет ничего страшнее рассерженной женщины. Чтобы отомстить за свою обиду, она пойдет на все, чтобы удовлетворить свою месть.
Ольга повернулась к Григорию и строго глянула на него. Тот понял, что напомнил ей о мести за мужа, и, стараясь замять свою оплошность, тут же заискивающе проговорил:
– Отец Кирилл изготовил славянскую азбуку, просил тебя посмотреть и узнать, не нужно ли что переделать?
– Ну, пошли, глянем, что там намудрил твой византиец из Солуни, – кивнула Ольга. – Сам-то видел ли?
– Видел, видел, – забормотал Григорий, направляясь к кельям Кирилла и Мефодия.
Жизнь смерда не мазана медом, – зимой ли, летом ли, работы всегда хватает. Вот и приходится вертеться от восхода до заката.
Зимним вечером при свете лучины Вита перебирала засушенные летом лечебные травы и поучала дочь:
– Это – золотуха. Она растет на борах, на раменских местах, при осинниках. Листики, глянь, махонькие, в пядь. А это суровец, ее надо собирать при водах, она в локоть вышины, красновата, листки, как елочки. Вот это – шам, листочки язычком, видом, что капуста…
– Ты что, ведунью из нее готовишь? – усмехнулся сидевший рядом Корж, выстругивая черенок для мотыги.
– Хозяйка должна все знать и помогать домашним при хворях, – наставительно проговорила Вита.
– Дело говоришь, – согласился муж и, отложив законченный черенок, предложил: – А не повечерять ли нам?
Малуша быстро вскочила и весело проговорила:
– Я приготовлю.
Шустрая девушка начала быстро расставлять посуду на столешнице.
– Хорошая хозяйка будет, – похвалил отец дочку.
– Да вон уж уноши возле нее вьются, – улыбнулась Вита.
– Ой, что ты говоришь, мама, – покрылась румянцем Малуша.
– А что за парубок провожал тебя после посиделок? – не унималась мать.
– Да это Хоре, сосед. Ему надо было возвращаться домой мимо нашей избы, – оправдывалась дочка.
– Плети лыко, – продолжала смеяться над дочерью мать, но Корж, видя смущение дочери, пришел ей на выручку:
– А что сейчас делают на посиделках?
Малуша с благодарностью посмотрела на отца и начала рассказывать:
– Унотки[23 - Унотки – девушки] пряжу прядут, уноши играют на гуслицах или свирельке, песни поем, смеемся.
– А что за песенки? Спой, – попросил Корж.
– Такую вот распевали:
Введение пришло,
Зиму в хате замело,
В сани коней запрягло,
В путь-дорожку вывело,
С берегом связало,
К земле приковало,
Снег заледенило,
Малых ребят,
Красных девчат
На салазки усадило,
На ледянке с горы покатило…
Или вот, когда уноши зачнут пугать лешими, мы запеваем:
Вы катитесь, ведьмы,
За мхи, за болота,
За гнилые колоды,
Где люди не бают,
Собаки не лают,
Куры не поют, —
Во там и место!
– И мы те же песенки пели, такоже нас уноши пугали, – отозвалась Вита.
– Страшно было? – спросила ее дочь. – При лучине-то темень. И вдруг кто-то из уношей как крикнет по-совиному… Жуть!
