Священные чудовища. Ужасные родители

Эстер. Возможно, что твои слова открывают мне глаза… что они мне их уже открыли.

Флоран. И, несмотря на это, ты тоже хочешь пережить свой кризис. Ты хочешь последовать моему примеру, потерять время и причинить горе.

Эстер. Если бы мы думали о горе других…

Флоран. Это легкий триумф, Эстер. Твое увлечение будет таким же коротким, как мое. Это как туннель. Дай мне возможность ждать тебя на другом конце.

Эстер. Флоран, я уже тебе говорила, я боюсь, что мой кризис не является просто кризисом и что он будет долгим, очень, очень долгим… бесконечным.

Флоран. Это невозможно… Я не узнаю тебя…

Эстер. Тем лучше, Флоран. Значит, ты меня снова видишь. Ты так привык ко мне, что уже давно не видишь меня. Я изменила своим привычкам, ты изменил своим, и ты меня увидел.

Флоран. Я отдал бы все на свете, только чтобы ты не исчезала… Все на свете, чтобы видеть тебя всегда.

Эстер. Я знаю одно средство.

Флоран. Эстер!.. Какое?

Эстер. Волшебное средство. Я не шучу.

Флоран. Скажи его, скорей скажи!

Эстер. Оно очень простое, это средство, простое, как чудо.

Флоран. Я готов на любое испытание.

Эстер. Закрой глаза и спроси меня: «Кто тот человек, которого ты любишь?»

Флоран. Эстер… Эстер…

Эстер. Ну же… спрашивай!

Флоран (с закрытыми глазами). Эстер, кто тот человек, которого ты любишь?

Эстер (тихонько смеясь). Но это же ты, дурачок, ты!

Флоран. Повтори!..

Эстер. Я люблю тебя. Счастье – это долготерпение. Раньше я тебя плохо любила, я тебя приукрашивала в самом худшем смысле этого слова. Я любила тебя отретушированного, как фотографию.

Флоран. Это несправедливо! Я не заслуживаю такого счастья. Я заслужил, чтобы…

Эстер. Ты был так же смешон, поверив, что это кто-то другой, как я сама была смешна, поверив этой девчонке в тот первый вечер.

Флоран. Эстер, я организую поездку Лиан в Голливуд, организую бешеную рекламу, я уйду из «Комеди Франсэз», и мы станем играть вместе…

Эстер. Нет, этого не будет. (Подражая ему, как в первом акте.) Тебя заносит… заносит… Оставайся на своем месте, а я на своем. После смерти мы попросим Шекспира написать для нас пьесу, и мы сыграем ее вместе.

Флоран. Наверное, я все это вижу во сне.

Эстер. Нет. Ты спал. Теперь ты просыпаешься.

Флоран. А Лиан? Как ей сказать? Она такая дикая.

Эстер. Предоставь это мне.

Флоран. Тебе? Но я тебя знаю, и…

Эстер. Я не причиню зла даже мухе, а она не муха… Твоя жизнь поставлена на карту…

Дверь на площадке открывается, появляется Лиан.

Сцена VI

Те же, Лиан.

Лиан. Ну как?

Эстер. Я преуспела. Вы едете в Голливуд.

Лиан (обезумев от радости). Не может быть!

Эстер (твердо). Вы поедете, дорогая Лиан, но вы поедете одна.

Лиан. Что вы сказали? (Она уже спустилась с лестницы и, услышав это, застыла от удивления.)

Эстер. Я сказала, что Флоран согласен отправить вас в Голливуд, а сам остается здесь. Он остается со мной. Он женится на собственной жене. Мы слишком стары, чтобы открывать Америку.

Лиан. Флоран, это правда?

Флоран. Да, правда. Произошло недоразумение. Это твое тщеславие и мое жили вместе. А не мы с тобой. Не волнуйся, я организую твое путешествие.

Лиан (к Эстер). А я считала вас честной.

Эстер. Я многому научилась.

Лиан (бежит к лестнице, но на первой ступеньке резко оборачивается и дальше поднимается спиной, продолжая говорить). Прекрасно! Лучшее решение! Никакое другое не могло подойти мне больше. Желаю вам успехов. Актеришка вернулся к актерке. Тенор и примадонна. Вполне логично. Наконец-то я могу вздохнуть свободно. Кончайте вашу жизнь в Шату. В Европе можно задохнуться. Мне нужны новизна, пространство, воздух, солнце…

Эстер. Прожекторы…

Лиан. Дерьмо! (Исчезает, сильно хлопая дверью.)

Сцена VII

Эстер, Флоран.

Эстер. Ну что же, если это стиль Голливуда, то я поздравляю тебя с тем, что ты туда не едешь.

Флоран. Оставь ее. Пусть уезжает. Это ты, снова ты, ты! Я тебя вернул. (Прижимает ее к себе.) А этот нож, гадкий нож исчез совсем?

Эстер. Есть люди, которые живут с пулей в сердце. Этот гадкий нож все еще здесь, мой дорогой. Он существует, но он окостенел за это долгое время. Он стал частью меня самой. Я его почти не чувствую. Знаешь, это почти приятно. Раньше я никогда не вспоминала, что у меня есть сердце. Я считала вполне естественным иметь сердце и не думать о нем. Благодаря этому ножу я вспоминаю о нем.

Флоран. Я тебя больше не отпущу.

Эстер. Я не сошла с ума, чтобы уехать. Люлю ждет меня в машине со всеми чемоданами.

Флоран. Ясновидящая.

Эстер. Потому что, Флоран, я никогда бы не приехала по ее первому знаку и не рискнула бы на трюк с чемоданами, если бы у меня не было важнейшей причины тебя увидеть.

Флоран. Какой?

Эстер. Телеграмма от Жанно. Телеграмма из Шотландии. (Вынимает из сумочки телеграмму и протягивает ему.) Читай!

Флоран (прочтя). Внук!

Эстер. Мы созрели, чтобы играть Пеллеаса и Мелизандру

Флоран (разглядывает ее). Бабушка.

Голос Шарлотты (за сценой). Эй! Флоран… Лиан… Лиан… Лиан!

Сцена VIII

Те же и Шарлотта.

Шарлотта. Вы здесь? Этот снег совершенно ослепил меня. Лиан, Флоран, я проезжала мимо на машине, я подумала… (Увидев супружескую пару, резко останавливается.) Эстер!

Эстер. Да, это я, Шарлотта, именно я выхожу замуж за своего мужа.

Шарлотта. Вот это новость! А… другая?

Эстер. Другая укладывает свои чемоданы, собираясь в Америку.

Шарлотта. В конце концов…

Флоран. Садитесь…

Шарлотта. Нет. На этот раз, Эстер, вам не удастся увильнуть.

Эстер. Увильнуть?

Шарлотта. От моей мамы! Я вам ее представлю! Она в машине! Я иду за ней.

Флоран. Такой снегопад… Я вас провожу…

Шарлотта. Бесполезно! Эстер, я вам ее сейчас приведу!

Эстер (кричит). Ведите ее скорее сюда!

Шарлотта убегает в сад.

Флоран. Какая зануда!

Эстер. Да нет. Ты увидишь.

Он хочет что-то сказать.

(Закрывает ему ладонью рот.) Оставь. Я так хочу. Это эксперимент.

Флоран. Эксперимент?

Эстер. А потом я тебя похищаю. Завтра мы уезжаем в Шотландию.

Входят закутанные из-за метели Шарлотта де Ковиль и очень старая дама в черном.

Шарлотта (сияя). Мамочка, я представляю тебе наших дорогих звезд.

Старая дама стоит направо, на переднем плане, спиной к зрительному залу.

Эстер (в то время как Флоран кланяется, кричит во все горло). Мадам! Я должна немедленно сообщить маме Шарлотты чудесную новость, которая доставит ей удовольствие. Я стала бабушкой.

Потрясенная новостью старая дама изо всех сил начинает пожимать плечами и кивать, как бы говоря: «Нет, нет, нет!»

Флоран. Вот видишь, Эстер, мадам тоже не может поверить. (Старой даме.) Я только что говорил Эстер то же самое.

Его прерывает безумный хохот Эстер, который передается Шарлотте. Смех Шарлотты передается старой даме, которая смеется, как сумасшедшая, продолжая пожимать плечами. Флоран, ничего не понимая, разражается хохотом. Со стороны сада входит Люлю с чемоданами, ставит их на пол и смеется вместе со всеми.

Это развязка театрального фарса после пятимесячного нервного и трагического напряжения.

ЗАНАВЕС

Трудные родители[1]

Ивонне де Брэ, вдохновившей меня на написание этой пьесы, в которой она, заболев, не смогла сыграть, а также тем, кто потрясающим образом передал мой замысел, посвящается.

Жан

Предисловие I

(написанное одновременно с пьесой)

В современной пьесе цель головоломки состоит в том, чтобы создать произведение, способное поражать зрителей и как можно более верно передавать состояние общества без руля и ветрил. Я взялся сочинить такую драму, которая представляла бы собой комедию, в самом центре которой была бы водевильная завязка, если бы развитие действия и механизм человеческих отношений сами по себе не были драматическими. Я постарался изобразить семью, члены которой способны пребывать в состоянии разногласия друг с другом и с самими собой и вести себя загадочно, при этом надлежало не выходить за объем такой пьесы, которая должна казаться монолитной, дабы как-то особенно поразить зрителя.

Пьесе гораздо проще казаться монолитной, если хотя бы один из главных персонажей никогда не отклоняется от того порока или той добродетели, которые ему присущи, и если второстепенные персонажи также не меняют то и дело свою линию поведения. Проблема на протяжении трех актов состояла в том, чтобы изобразить персонажей не одноплановых, а способных на колебания, отклонения, на порывы и возврат к прежнему, и при этом таких, которые самым естественным способом образовали бы некое нераздельное целое, созданное одним духом, единым блоком.

Из чего вытекает, что предпочтение должно было быть отдано пьесе в ущерб ролям, которые призваны служить ей вместо того чтобы пользоваться ею.

И потому во втором акте мать уходит на второй план, а на первый выходит молодая женщина, тогда как в первом акте эта молодая женщина не появляется вовсе и существует разве что в виде призрака, а отец показывает, на что способен, лишь в последнем акте, после того, как явил себя на сцене существом слабым, эгоистичным и жестоким.

Двое из персонажей обеспечивают баланс между порядком и беспорядком, который лежит в основе всей пьесы. С одной стороны – молодой человек, чей беспорядок является беспорядком чистейшей воды, с другой стороны – его тетя, чей порядок таковым не является. Я, как мог, придерживался близкой мне линии поведения: оставаться по отношению к произведению вовне, не принимать ничьей стороны и не защищать ни одного из персонажей.

Театральное искусство должно быть не моральным или аморальным, а всего лишь действием как таковым. Во Франции больше не принуждают нас играть в поборников морали, и главной сложностью, которую следует преодолеть, должно стать обретение своего стиля, без каких-либо языковых изысков и утраты натуральности.

Стоит ли добавлять, что персонажи пьесы – плод моего воображения, что я не списывал их с кого-то, кого мог знать? Чтобы обеспечить им подобие жизни, я был озабочен лишь последовательной сцепкой нелогичных обстоятельств. И в этом тембр голоса и особенная повадка некоторых актеров, которых я прочил на роли в моей пьесе, помогли мне в моем начинании.

Предисловие II

(написанное при постановке пьесы)

Представляю вам самую, без всяких сомнений, непростую и самую опасную из всех своих затей. Пришлось запереться в одном из отелей Монтаржи, не обращая внимания на скандал, связанный с постановкой. Должен признаться: я сам стою у истоков этого скандала. Но любой скандал начинает становиться поистине скандальным тогда, когда из здорового и живого, каким он был в начале, он превращается в догму и, я бы сказал, когда он окупается.

После постановок Антуана[2] вошло в норму прибегать к громоздким механизмам декораций, сложным костюмам и утрированной жестикуляции. Мы отдали этому дань. Ныне текст как подтекст и эксцентричная постановка превратились в нечто обыденное. Их требует публика. Так что важно поменять правила игры. Вернуться вспять невозможно.

А вот возобновить отношения с примерами тонкого свойства весьма заманчиво. Помню время, когда бульварный жанр царил во всем. Постановки не были авторскими. Естественность Л. Гитри, Режан[3] была естественностью подмостков, столь же подчеркнутой, как и излишняя выразительность монстров драмы – Сары Бернар, Муне-Сюлли, де Макса[4]. В ту эпоху я воображал себе театр с помощью программок, названий, афиш, выходов в театр моей матери в платье красного бархата. Я представлял себе, что такое вообще театр, и этот воображаемый театр оказывал на меня влияние.

В Монтаржи я попробовал написать пьесу, которая, будучи далекой от того, чтобы послужить поводом для постановки, могла бы послужить поводом для игры великих комедиантов. Я уже давно использовал в своих пьесах декорации, принимающие участие в действии. Дверь, позволяющая несчастью входить и выходить. Стул, позволяющий присесть судьбе. Я не терпел перегруженности. Мне удалось полностью ее избежать. Нужно было сочинить современную и оголенную пьесу, не дать артистам и публике ни одного шанса перевести дух. Я исключил телефон, письма, прислугу, сигареты, окна-обманки, все, вплоть до фамилии, которая ставит персонажей в определенные рамки и всегда несет в себе лишнее. Из этого вышла водевильная завязка, мелодрама, типажи – хоть и целостные, но противоречивые, последовательность сцен – подлинных маленьких театральных актов, – в которых души и перипетии каждую минуту находятся на пределе самих себя.

Не является ли народный театр – театр, достойный публики, которая не судит заранее, – именно таким театром и не знаменует ли он провал сценических произведений, неспособных жить без декоративных уловок?

Пьеса «Трудные родители» была впервые поставлена в театре «Амбассадер» 14 ноября 1938 года.

Действующие лица

Ивонна

Леони

Мадлена

Жорж

Мишель

Декорации

Действие происходит в Париже в наши дни.

Акт I: Комната Ивонны.

Акт II: У Мадлены.

Акт III: Комната Ивонны.

В комнатах семейства царит беспорядок, у Мадлены – наоборот.

Одно обязательное условие: декорации, очень реалистичные, должны быть достаточно прочными, чтобы можно было стучать дверьми.

Лео (Леони) часто повторяет: «У вас дом, где стучат двери».

Акт I

Комната Ивонны. На втором плане слева дверь, ведущая в комнату Лео. На первом плане слева кресло и туалетный столик. В глубине сцены слева дверь в остальные комнаты квартиры. В глубине справа приоткрытая дверь ванной комнаты, судя по всему, она белого цвета и очень хорошо освещена. На втором плане справа дверь, ведущая в прихожую. На первом плане справа открывается вид сбоку на широченную неубранную постель, заваленную мехами, шалями и т. п. В ногах постели стул. В глубине по центру комод. Подле кровати столик с лампой. Люстра на потолке погашена. Там и сям пеньюары. Окна в четвертой стене, подразумеваемой между сценой и зрителями, открыты. Из окон здания, расположенного напротив, в них вливается мрачный свет.

На сцене царит полутьма.

Сцена I

Жорж, затем Лео, затем Ивонна.

Когда занавес поднимается, Жорж с криком бежит от ванной комнаты по направлению к комнате Лео и резко хлопает ею.

Жорж. Лео! Лео! Быстрее… Быстрее… Где ты?

Голос Лео. Мишель подал признаки жизни?

Жорж (кричит). Речь вовсе не о нем… Да быстрее же.

Лео (появляется на пороге своей комнаты, на ходу надевая элегантное домашнее платье). Что случилось?

Жорж. Ивонна отравилась.

Лео (в изумлении). Что?

Жорж. Инсулин… Должно быть, она набрала полный шприц.

Лео. Где она?

Жорж. Там… В ванной.

Ивонна распахивает приоткрытую дверь ванной комнаты и появляется на ее пороге в махровом халате, в ее лице ни кровинки, она едва держится на ногах.

Лео. Ивонна… Что ты натворила? (Бросается к ней через всю сцену, чтобы подхватить ее.) Ивонна!

Ивонна делает знак: нет

Скажи нам… Скажи мне…

Ивонна (еле слышно). Сахар.

Жорж. Я позвоню в клинику. Но сегодня воскресенье, там никого…

Лео. Не предпринимай ничего. Вы теряете голову… Слава богу, я с вами. (Укладывает Ивонну на постель.) Ты все еще не поняла, что после инъекции инсулина нужно что-нибудь съесть, или хотя бы положить кусок сахару в рот.

Жорж. Господи!

Он входит в ванную комнату и выходит оттуда со стаканом воды в руках. Лео принимает у него стакан и подносит к губам Ивонны…

Лео. Пей… Попробуй, через не могу… Расслабься, держи себя в руках. Пока не увидишь Мишеля, смерть тебе не грозит.

Ивонна приподнимается и пьет.

Жорж. Какой я дурак! Если бы не ты, Лео, она бы умерла, я бы позволил ей умереть, так и не поняв, что происходит.

Лео (Ивонне). Как ты себя чувствуешь?

Ивонна (едва слышно). Все случилось так быстро. Но мне лучше. Прошу у вас прощения. Я вела себя так нелепо…

Жорж. Как сейчас слышу, что говорил профессор: «Только не тот сахар, что у вас. Он редко бывает настоящим. Купите тростниковый.» Стакан воды с растворенным в нем сахаром всегда наготове…

Ивонна (более отчетливо). Я сама виновата.

Лео. С такой сумасшедшей, как ты…

Ивонна (выпрямляясь на постели и улыбаясь). Сегодня я была еще более сумасшедшей, чем обычно…

Жорж. Это-то меня и ввело в заблуждение.

Ивонна. Вот Лео, та не сумасшедшая. Я бы не преподнесла Мику столь очаровательный сюрприз…

Жорж. Он лишен твоей щепетильности.

Ивонна. Уф! (Обращаясь к Лео.) Спасибо, Лео. (Опершись на подушки.) Вот как было дело. Было пять часов, время укола. Я подумала, что это отвлечет меня. Когда укол был сделан, мне показалось, что на нашем этаже остановился лифт. Я бросилась в прихожую. Но, оказалось, я ошиблась. Когда я вернулась в ванную, мне стало дурно. Жорж оказался рядом каким-то чудом!

Жорж. Чудом. Я шел убедиться, что ты хоть немного забылась сном.

Лео. Ну вот опять они со своими чудесами! Ты работал, твои мысли были где-то далеко… Услышав, как часы пробили пять, ты, по-прежнему витая в облаках, пришел к Ивонне узнать, сделала ли она себе укол.

Жорж. Возможно, так и было. Ты вела себя лучше меня, Лео. Я думал, что случайно забрел к Ивонне…

Ивонна. Ты забрел к ней чудом, мой дорогой Жорж. А без тебя!..

Жорж. И без тебя, Лео…

Ивонна (смеясь, уже придя в себя). Если б не вы, я могла бы непоправимым злом заплатить за небольшое зло…

Жорж. За большое зло, Ивонна. Для меня ясно лишь одно: Мишель не вернулся вчера вечером домой. Он не ночевал дома. Не подал признаков жизни. Мишель тебя знает. И догадывается, в каком ты состоянии… Ты забыла съесть сахар потому, что у тебя нервы на пределе. Это чудовищно.

Ивонна. Лишь бы с ним не случилось ничего страшного. В воскресенье не к кому обратиться за помощью. А что, если какой-нибудь его приятель стесняется позвонить нам, предупредить нас…

Жорж. Все страшное сразу становится известным, Ивонна. Нет и нет. Этого не-ве-ро-ят-но! (Он произносит последние слова по слогам, как-то особенно голосом выделяя их.)

Ивонна. Но куда он запропастился? Где он?

Лео. Послушай, Ивонна, после того, что с тобой случилось, тебе не стоит волноваться. Жорж, не волнуй ее. Возвращайся к своей работе, я позову тебя, если ты нам понадобишься.

Ивонна. Попробуй взяться за работу…

Жорж (направляясь к двери в глубине сцены слева). Замаялся с цифрами. Ошибаюсь, начинаю заново.

Он выходит.

Сцена II

Ивонна, Лео.

Ивонна. Лео, где же провел ночь этот ребенок? Ну как он может не понимать, что мать сойдет с ума?.. Ну как можно не позвонить? Ведь чего проще: взять и позвонить?

Лео. Не всегда. Если требуется соврать, существам чистым, неиспорченным, неприспособленным к жизни, вроде Мишеля, претит говорить по телефону.

Ивонна. А зачем бы ему врать?

Лео. Одно из двух: либо он не смеет ни вернуться, ни позвонить, либо ему так хорошо там, где он в данный момент, что он ни о том, ни о другом он не помышляет. В любом случае он что-то скрывает.

Ивонна. Я знаю Мика. Не тебе открывать мне глаза на него. О том, чтобы забыть вернуться домой, не может быть и речи, когда дело касается Мика. И если он не звонит, как знать, не грозит ли ему смертельная опасность. А что, если он просто не может позвонить?

Лео. Позвонить можно всегда. Мишель может, но не хочет звонить.

Ивонна. Ты с утра какая-то странная, у тебя слишком спокойный вид. Ты что-то знаешь.

Лео. Я не просто что-то знаю. Я уверена. Это не одно и то же.

Ивонна. И в чем же ты уверена?

Лео. Нет нужды сообщать тебе, ты все равно не поверишь. Ты наверняка воскликнешь: «Это не-ве-ро-ят-но!», просто невероятно, как вы все пристрастились к этому словечку с некоторых пор.

Ивонна. Послушай!… Это словечко Мишеля…

Лео. Может быть. Но порой словечко попадает в семью извне, и семья его принимает. Тот или другой член семьи привносит его в нее. Ваше «не-ве-ро-ят-но» напоминает мне похищенного ребенка. Откуда оно взялось? Я задаюсь этим вопросом. Мне бы очень хотелось понять, откуда оно взялось.

Ивонна (смеясь). Нет ничего необычного, что у маньяков, у сумасшедших, у цыган, у похитителей детей, у семьи, колесящей по миру в кибитке…

Лео. Ты шутишь, Ивонна, оттого что я как-то сказала, что вы живете на колесах. Но так оно и есть. Могу повторить. Как и то, что вы ненормальные.

Ивонна. Наш дом – своего рода цыганский табор, согласна с этим. Мы ненормальные, согласна. А кто виноват?

Лео. Так ты, пожалуй, и дедушку на свет божий вытащишь!

Ивонна. Дедушку, который коллекционировал точки с запятыми. Он подсчитывал точки и запятые в произведениях Бальзака. Он говорил: «Я насчитал тридцать семь тысяч точек и запятых в «Кузине Бетти». Он думал, что ошибся, и начинал пересчитывать заново. Правда, в то время людей не называли ненормальными. В ходу было слово «маньяк». А ныне кто только не сойдет за ненормального при желании.

Лео. Положим, вы маньяки. Ты это признаешь.

Ивонна. Да и ты тоже, в своем, правде, роде – маньяк.

Лео. Возможно… Я маньяк порядка, как вы – маньяки беспорядка. Тебе прекрасно известно, почему наш дядя завещал мне свое весьма скромное состояние. Подразумевалось, что я не дам вам умереть с голоду.

Ивонна. Что ты несешь, Леони?

Лео. Не обижайся. Я никого ни в чем не упрекаю. Никто не восхищается Жоржем больше меня. Я безмерно счастлива, что, благодаря полученному мной наследству, он может продолжать свои изыскания.

Ивонна. Но то, что ты, именно ты принимаешь его изыскания всерьез… это выше моего понимания… Кстати, Жорж – типичный маньяк. Усовершенствовать подводное ружье! Между нами, ну не смешно ли заниматься этим в его возрасте!..