скачать книгу бесплатно
Больно.
– И-ди-от, – с горечью повторяю я.
Может быть, настал момент, когда я могу наконец-то оставить Морна наедине с его проблемами и позволить ему разбираться самому? Увы, но нет. Хотя бы потому, что он вряд ли понимает масштаб этих проблем. Там, где Морн видит счастливый конец, я ясно вижу трагическую развязку драмы. Нет, Миртес не знает, Вейт Ритал не знает, но Управитель поместий Юма не спускает глаз со своей дочери, которую так удачно сторговал.
– О Боги!
Я смотрю на статую Бога Бетхара. Помоги мне, что ли? Все-таки этот влюбленный дурак уже три года натирает твой золотой зад до блеска. Ладно, Сентек, пора заняться делами.
Я встаю и потягиваюсь – бессонная ночь дает о себе знать. Морн, да что б тебя… Неожиданно мне приходит в голову интересная догадка. Я обхожу алтарь и открываю ящик для подношений. Пуст. Морн мне все уши прожужжал тем, что в конце месяца им приходится подсчитывать дары Богу Бетхару, и каждый раз они получают нагоняй за то, что этих даров слишком мало. Ящик пуст. Нетрудно догадаться, что это Благочестивый Морн сгреб выручку. Я примерно представляю ее размер и понимаю, что этого вполне может хватить, чтобы улететь с Альрата. Морн, Морн…
Моих скромных средств, естественно, не хватает на те роскошества, которые может позволить себе мой друг, но, скрипя зубами, я все-таки выкладываю деньги за аренду кара и отправляюсь по координатам из записки Алетры. Уже ночь. Ночью пустыня Асеир выглядит совсем непривлекательно – просто темное безжизненное нечто. Пустыню нужно перелететь, вернуться к Ландеру и там, собственно, не так уж и далеко от города назначена встреча. Во время полета я просматриваю почту, на которую приходит несколько писем от заказчиков. Семейный портрет, статуя Великого Царя Ракса Гриала для личного храма, статуя Великого Царя Вейта Ритала для личного храма, статуя самого заказчика опять же для личного храма. Неплохо, но скучно до зубной боли. Тем более, что мне еще нужно закончить портрет Великого Царя и Великой Царицы. По правилам двора, пока я этого не сделаю, я не имею права брать другую работу. Мне приходится поставить соискателей в лист ожидания, где уже и так человек пятьдесят. Понятия не имею, как я смогу со всем этим справиться. Надо взять себя в руки и закончить этот проклятый потрет. Если Миртес сразу же не закажет следующий. Нет, оплата меня вполне устраивает, но вечно рисовать Миртес даже при всем ее очаровании несколько утомительно. Кар подает сигнал, и я вижу, что в нескольких километрах от меня находится еще один. Судя по расчетам, он направляется в ту же точку, что и я. Морн? Нет. Он пользуется личным каром, и ему точно следует его сменить, так что у меня перед ним фора. Честно говоря, я надеялся прибыть на место встречи раньше него и уговорить Алетру вернуться домой. Да только кто-то оказался еще резвее меня. Нетрудно догадаться, кто.
Ее кар легко разглядеть, а когда я снижаюсь, прожекторы освещают ее фигурку в желтом платье на фоне темной ночной зелени. Кар приземляется, опускается трап. Я кляну свой затрапезный вид, потому что помятого Мастера Сентека Алетра все-таки не заслуживает. Представляю ее разочарование. Ценю женщин, которые разочаровываются при виде меня, потому что они редки, как цветы в пустыне Асеир. Хотя и в Асеир встречаются оазисы.
Прожекторы кара освещают меня из-за спины, она не может разглядеть, кто это, и бросается ко мне.
– Морн… – она замирает всего в нескольких шагах.
Нас сложно спутать, но любовь, как говорят, слепа.
– Нет, – я качаю головой.
Алетра отступает. Конечно, она меня знает, да и о нашей дружбе с Морном наслышана.
– Возвращайся, – говорю я. – Вы не сможете сбежать. Вернешься сейчас – спасешь и себя, и его.
На себя-то ей наплевать, а вот спасение любимого – это другое дело.
– Через несколько минут здесь будет еще один кар, и это не Морн, – добавляю я. – Возвращайся, пока можешь!
Она не двигается с места. Вот ведь упертая! Беги же! Давай!
– Алетра, это не игра! Жизнь Морна зависит от твоего решения!
Она отступает на шаг. Я хорошо ее вижу. Да, симпатичная, но на мой вкус простовата. В ней нет изюминки, чего-то, что придавало бы ей очарование. Девушка как девушка, по улицам Ландера таких ходят сотни.
Я слышу гул опускающегося кара.
– Алетра…
Она цепенеет. Ну что за бестолковая баба! Замирает как животное посреди дороги в свете фар.
– Алетра!
Кар садится. Поздно. Я слышу топот, человек пять, не меньше. И еще один кар идет на посадку. А вот и наш герой! Только вот опоздал ты, Морн, мы начали вечеринку без тебя. Я обреченно смотрю в небо, где отчетливо видны сигнальные огни кара Морна, краем глаза замечаю бегущие ко мне фигуры. Да что б ты горел в Дауте, Морн! Да что б твоя душа претерпевала вечные муки! Да что б ты никогда не был обожествлен! Да что б твое тело было сожжено, и ты никогда не познал бессмертия!
Одним широким шагом я подхожу к Алетре, прижимаю ее к себе и целую в губы. От неожиданности она даже не сопротивляется. Конечно, меня от нее оттаскивают, валят на землю и начинают бить. Кто бы сомневался…
Морн
Я сбегаю по трапу. Я вижу три кара, а прямо посередине, там, где скрещиваются лучи их прожекторов, что-то происходит. Через несколько секунд я понимаю, что мужчины в черной форме Царской стражи бьют кого-то лежащего на земле. Этот человек даже не пытается сопротивляться – то ли он без сознания, то ли уже мертв. А чуть в стороне стоит Алетра, ее отец, Юма, берет ее за плечи и уводит. Она похожа на безвольную куклу. Я пячусь, поднимаюсь по трапу, закрываю люк и отправляю кар обратно в пустыню. Перед взлетом я бросаю последний взгляд на картину на земле. Алетры уже нет, человека поднимают и волокут под руки. На нем коричневый костюм, модная прическа в полном беспорядке, лица я не вижу, но я уверен, что оно залито кровью. Мой кар резко взмывает в небо. По щекам текут слезы.
Сентек
Знаете, меня всегда привлекали тюрьмы. Там можно найти самые удивительные композиции и самых удивительных персонажей. Да-да, не смейтесь. Что интересного можно увидеть, например, во дворце какого-нибудь вельможи? Да ничего. Так, дорогая мебель, дорогие фрески и картины на стенах, очередные золотые статуи и тарелки, выставленные на всеобщее обозрение. Сами вельможи еще скучнее. Вот он – либо отощавший от бренных трудов, либо разжиревший от волнений, которые он заедает. Вот она – либо очень красивая, потому что когда-то вертела задницей в ближайшем доме терпимости, либо очень некрасивая, но с отменной родословной и таким приданым, что она могла бы быть и мертвой, ее бы все равно сажали за стол. Вот их дети – вне зависимости от того, как выглядят родители, это либо пухлые чада в золоте и драгоценностях, либо всем недовольные нервные подростки, тоже в золоте и драгоценностях.
Тюрьмы в этом отношении гораздо увлекательнее. Ну да, их обитатели редко моются, много лет не видели расчески и одеты весьма однообразно, но, Боги Анима, какие у них лица! Кого здесь только не встретишь: помешанные убийцы, матери, придушившие младенцев от нищеты, воры, отсиживающие короткие сроки, какой-нибудь знатный тип из вышеозначенных, проигравшийся в карты или чем-то насоливший Царю, гулящие женщины, которые знают по именам и убийц, и воров, и горе-матерей, и, тем более, знатных господ, карточные шулеры с отрубленными пальцами, пьяницы, угрюмые продавцы наркотиков, парочка чиновников, пойманных на растрате, нелегальные иммигранты из Агломерации Радор, какая-нибудь глупая тетка, порезавшая мужа-алкоголика, нищий, укравший кусок хлеба, торговец, проигравший тяжбу поставщику, служанка, обвиненная госпожой в краже. Вот он, Альрат! Вот его истинное лицо, нелицеприятное, грязное, но самое, что ни на есть, настоящее! Каждое из этих лиц – театральная драма, социальная трагедия, поучительная история с плохим концом и желтым налетом, так любимым простым обывателем. Какой простор! Какая благодатная почва для размышлений о том, что тебе повезло, и ты не прожил жизнь так, что оказался рядом с ними! О да! Истинное удовольствие для тех, кто любит посмотреть в замочную скважину и поглумиться над тем, что с ним никогда не случится. Знаете, в начале своей карьеры, до того, как стать блистательным дворцовым живописцем, я рисовал обитателей тюрем и снабжал рисунки краткими, но красочными подписями о том, что совершили мои модели. Я не продал ни одной картины, но люди платили просто за то, чтобы на них поглазеть. Всем нравится наблюдать со стороны мерзость человеческих проявлений. Это пользуется спросом.
Ну что ж, сегодня коллекция городской тюрьмы Ландера пополнилась еще одним ценным экспонатом: Мастер Сентек, придворный художник, обвиняемый в совращении невинной девы. Им бы следовало кинуть клич на улицах, чтобы все девы могли явиться и предъявить мне обвинения, но дело деликатное, Царское, и поэтому непубличное, что не помешало поместить меня в один ряд с моими любимыми моделями. Хотя вру, определенные привилегии, указывающие на мой статус, у меня все-таки есть: во-первых, у меня одиночная камера, во-вторых, у меня не просто солома на полу, а целый топчан, в-третьих, моя камера находится в самом начале коридора, что облегчает сохранение инкогнито моих важных посетителей. Впрочем, посетителей у меня пока не было, хотя я их с нетерпением жду. Царская стража приложила меня от души: ребра болят, левый глаз не открывается, на голове корка запекшейся крови. Боюсь даже представить, как я сейчас выгляжу, но если бы мне дали зеркало, бумагу и карандаш, то, видят Боги, я бы себя нарисовал и пополнил свой альбом падших душ. Как только смогу видеть левым глазом, надо бы поторчать пару часов у решетки и рассмотреть обитателей. Возможно, попадется кто-нибудь интересный.
Я устраиваюсь на топчане и начинаю насвистывать, где-то дальше по коридору подхватывают незатейливый уличный мотив. Я прекрасно представляю, что сейчас происходит за стенами тюрьмы. Ландер пока живет обычной жизнью, но по нему текут ручейки странных слухов. Мастер Сентек арестован. Как? Сам Мастер Сентек? Любимчик Царицы? За что? Неужели?… Да нет, ребята, мимо, там что-то другое, говорят, его поймали где-то за городом и хорошенько намяли бока. Говорят, замешана какая-то девица. Неужели?… Нет, это не какая-то девица, это дочь Управителя поместий Юмы, скромная такая девушка, глаза все время опускала, разговаривала тихим голосом – но все же знают, что в тихом омуте водятся черти. Вот тебе и скромница! А ведь, говорят, за нее сватался лучший друг Мастера Сентека, Благословенный Морн. Вот ведь низка человеческая натура – совратить возлюбленную лучшего друга! А что же эта дочь? О, она заперта за семью замками, ее уже давно не выпускают из дома. А Благословенный Морн? Тоже заперт и тоже сидит под замком. Переживает аж целых два предательства, кому было бы легко в его положении? Но причем здесь Царская стража? Послала Великая Царица Миртес? Да нет, она не имеет власти над черной стражей, у нее собственная гвардия. Значит, сам Великий Царь Вейт? А он-то здесь причем? Какой у него интерес к девице, которую совратил Сентек? Неужели?… Да, точно, вот на этот раз прямо в яблочко. А что же Царица? Позволит своему фавориту сидеть в тюрьме? Конечно, нет! Наверняка, Миртес рвет и мечет, но что она может поделать, если таков приказ Царя? А вот тут опять мимо, друзья мои, Миртес может много, если захочет. Большой вопрос, захочет ли она. На самом деле я не жду от Миртес какого-то снисхождения. Она всю эту историю раскусит за две минуты, она сразу все выяснит о сватовстве Морна и поймет, что я как всегда его прикрываю. Но вот чего она точно мне не простит, так это того, что я знал о предстоящей женитьбе ее муженька и не сообщил об этом. Это с точки зрения Миртес – настоящее предательство. А она вспыльчива, нужно время, чтобы она отошла, и этим временем я не располагаю. Великий Царь Вейт Ритал же даст залп из всех орудий: он закроет глаза на присутствие Морна в этой истории и вцепится в меня как бульдог. Я ему не нравлюсь по той простой причине, что мне благоволит Миртес, да еще и эта история, когда его блестящая интрига оказалась раскрыта раньше времени. Нет, Великий Царь Вейт точно меня казнит. Во дворце сейчас жарко, представляю баталии, которые там идут. Настоящий фейерверк, как бы до революции дело не дошло.
Я усмехаюсь. А что, кстати, наш Благословенный Морн? Наверняка, уже имел неприятную беседу с Миртес, после которой отсиживается в отчем доме, где получает нагоняй за роман с Алетрой, ограбленного Бога Бетхара и дружбу с отребьем по имени Сентек. Благословенный Джалан – человек уважаемый, с хорошими связями, он замнет это происшествие. Он поговорит с Миртес, останется ей должен, и они разойдутся взаимно удовлетворенными: Миртес получит информатора в Аниме, а имя Морна исчезнет из этой неприятной истории. Ну и, конечно, Морна ждет какое-нибудь там наказание вроде лишения карманных денег на пару месяцев. Всегда удивлялся, почему тридцатилетний мужик до сих пор клянчит деньги у отца. Я невольно думаю о своей семье, о которой как обычно не думал прежде, чем ввязываться в неприятности. Будем надеяться, у Морна хватит совести о них позаботиться, раз уж ни совести, ни смелости для того, чтобы помахать кулаками со стражей ради лучшего друга и самой великой любви в его жизни, у него не нашлось.
От мысли о семье настроение у меня сразу портится, я вытягиваюсь на спине, закрываю глаза и ныряю в многообразие тюремных звуков: бубнеж, стук, треск, крик, чья-то ругань, скрежет… Я засыпаю.
Дверь в мою камеру открывается, и меня вытаскивают в коридор. Ребра болят еще больше, да и голова трещит как после нескольких дней пьяного угара. Зато глаз, кажется, чуть открылся, по крайней мере, поле зрения у меня теперь слегка пошире. Меня ведут вверх по лестнице. Неужели выпустят? Да ну, Сентек, не надейся – на этот раз так легко не отделаешься. Мы поднимаемся на очень даже прилично выглядящий этаж, и меня заводят в кабинет, судя по всему принадлежащий какой-то важной шишке. Дверь за мной запирают, в кабинете темно, горит только лампа на столе. За окном тоже темнота. Сутки я что ли проспал? Хотя ничего удивительного. За столом, положив перед собой руки, сидит женщина. Эти самые руки я не отважился рисовать и снабдил ее другими. Руки у Миртес не очень красивые: пальцы короткие, толстые, остриженные ногти даже несмотря на старания служанок никогда не принимают ухоженный вид.
– Моя Царица, – я низко кланяюсь и охаю от боли.
Миртес молчит. Сейчас у нас с ней зеркальное отражение нашей беседы с Морном в храме Бетхара. С ее точки зрения самый главный идиот – это я, и это меня ей придется спасать. Наверное.
– Опять за него заступился?
Я пожимаю плечами.
– А что мне еще делать?
– Сентек… – вздыхает она.
На ней плащ с капюшоном, которыми так увлечены нынче знатные дамы. Никогда не понимал, как они их носят в вечной жаре Ландера.
– Ну и что со мной будет? – спрашиваю я.
– Посмотрим, – сейчас голос у Миртес другой, совсем не такой игривый, как обычно, это железный голос женщины, которая уверена в своих силах и знает себе цену.
– Прости, что не сказал тебе. Я должен был. Просто как только я узнал, то сразу же бросился за ними, ну а когда прилетел туда, то понял, что дело дрянь и… сымпровизировал. Получилось, как видишь, не слишком удачно.
– Ты знал, что Вейт собирается жениться?
– Откуда бы? До меня дошло только в камере. Я подозревал, что она должна выйти замуж за кого-то знатного, но чтобы за Вейта… Только когда увидел черную стражу, начал подозревать, что дело нечисто.
Хотя все я знал, и многие в Ландере знали, жрецы Анима хуже баб – нет-нет да и разболтают все по пьяной лавочке.
– Врешь, – холодно говорит Миртес.
– Нет, Миртес, я не вру, – я поднимаю на нее взгляд. – Я хоть когда-нибудь тебе врал?
На самом деле, я постоянно вру ей. Ее темные глаза похожи на провалы на бледном лице, я замечаю морщины на лбу, губы сжатые в плотную тонкую линию. Я качаю головой.
– Вейт настаивает, что тебя нужно казнить.
– С чего бы? Я девицу и пальцем не тронул, а Морн – тем более. Он у нас романтик, ты же знаешь.
– Все шутки шутишь?
Я пожимаю плечами.
– А что же мне еще делать, Миртес? Я полностью в твоей власти. Ты решаешь мою судьбу.
Уголки ее губ чуть вздрагивают. Ей нравится, что решает только она, а не Вейт Ритал.
– Иди, – она машет рукой.
– Я умру? – спрашиваю я.
– Посмотрим, – снова отвечает она, но голос у нее уже не такой холодный.
– Не бросай мою семью, пожалуйста.
Так и не дождавшись ее ответа, я стучу в дверь, и меня отводят обратно в камеру.
Нас было трое: я, Морн и Миртес. Детство – счастливое время, лишенное печальных знаний о происхождении и богатстве. Но детство прошло, подвалы и фермы перестали быть такими интересными, и однажды вдруг оказалось, что нет трех людей, столь же далеких друг от друга как Сентек, Морн и Миртес. Миртес вдруг оказалась не просто девчонкой с разбитыми коленками, а дочерью Великого Царя и будущей Великой Царицей. Ее увезли в удивительное место – дворец Ландера, где она сменила рубашку и штаны на красивые платья, отпустила волосы и внезапно стала есть не руками, а ножом и вилкой. Морн из пухлого неуклюжего мальчишки стал сначала школьником, а потом семинаристом в зеленой ученической тоге. Его руки украсили татуировки будущего жреца, у него было много книг, дорогих вещей и летал он исключительно на личном каре. А что же Сентек? Для Сентека ничего не изменилось, он как приходил в небольшой дом в бедном районе, где его ждал уставший отец, больная мать и два вечно голодных младших брата, так и продолжал туда приходить. На образование денег не было, да никто в нашей семье и не получал образования. После бесплатной школы я должен был пойти работать. Но я не пошел, я пошел рисовать. Отец сказал, чтобы я катился в Даут и больше не появлялся в доме. Так я и сделал, но потом, когда рисунки начали приносить деньги, я все-таки вернулся, чтобы заплатить сначала за починку крыши, а потом и за новую мебель. Морн к тому времени прорывался сквозь сложности обучения, а Миртес уже вышла замуж за Вейта Ритала. Странно, но какое-то подобие дружбы существовало между нами даже тогда, хотя у Морна и Миртес друг с другом было гораздо больше общего – они были рождены, чтобы занять место на небосклоне. Я тоже, как оказалось, был для этого рожден, но настоящий успех пришел ко мне, когда Миртес назначила меня дворцовым художником. Впрочем, все мои якобы баснословные гонорары уходили на лечение матери и учебу братьев, а остальное я бессовестно спускал на шлюх и выпивку. И даже тогда мы продолжали быть друзьями. До одного дня. Тогда мы с Миртес о чем-то повздорили, и Морн встал на мою сторону. Повод для ссоры был незначительным, да и это была даже не ссора, а так, добродушная перепалка. Но Миртес почему-то вышла из себя. И тогда она сказала:
– То, сколько вы проживете, зависит от моих слов.
И расклад поменялся навсегда. Больше не было трех друзей или знатных Морна и Миртес и бедняка Сентека. Была Великая Царица Миртес. И ее свита.
Я не могу заснуть после этого разговора, потому что, во-первых, невозможно столько спать, а во-вторых, даже у меня нервы не железные. Я меряю камеру шагами, периодически выслушивая недовольство соседей из-за того, что я мешаю им спать. Постепенно до меня доходит осознание того, что меня действительно могут казнить. Вейт Ритал будет только рад – он с самого начала своего правления жаждет кого-нибудь казнить, но ему это никак не удается. А Миртес, возможно, и не будет возражать. Хотя нет, все-таки будет, хотя бы для того, чтобы сказать что-нибудь наперекор Вейту. Но слово Миртес не всегда значит так много, как ей самой хотелось бы. Есть и другие силы, те самые, которые не дают ей окончательно загнать Вейта Ритала за трон и править за него. Об этих силах я тоже как-то не подумал, когда пускался в свою авантюру.
Утро. Обход стражи, обыск в камерах, снова шум и кутерьма, кого-то приводят, кого-то уводят. Я сижу на топчане и наблюдаю за теми, кого проводят мимо моей камеры. Они пялятся на меня с любопытством, я им улыбаюсь. Думаю, вид у меня совершенно беспечный, как у человека, попавшего сюда по ошибке и полностью уверенного, что досадное недоразумение разрешится в самом скором времени.
За мной приходят после полудня, сразу после раздачи еды, к которой я, естественно, и не думаю прикасаться. Снова никто мне ничего не объясняет, а я не задаю вопросов. На этот раз меня выводят в тюремный двор и сажают в кар. Внутри он разделен на несколько секций, как я понимаю, его предназначение – перевозка заключенных. Ну и куда? На суд? Или сразу на казнь? Что ты решила, Миртес? И определили ли твои слова, сколько я проживу? Жаль, что нет окон – хорошо бы посмотреть на этот чудесный мир еще раз. Кар летит всего минут пятнадцать. Тюрьма находится на окраине Ландера, так что приземляемся мы где-то в городе. Интересно, где? Насколько я знаю, публичные казни не устраивают уже несколько веков, но наш Великий Царь Вейт Ритал, дабы запомниться потомкам, вполне может возродить эту печальную традицию. Войду в историю, как художник, умерший за любовь. Причем, даже не за свою.
Черный стражник – а черная стража, это стража Царя – заходит в кар и приказывает мне вытянуть руки перед собой. Я подчиняюсь, и он защелкивает наручники на моих запястьях. Меня выводят из кара, и мы оказываемся на взлетной площадке Царского дворца. Меня заводят внутрь через служебный вход, а потом я прохожу по знакомым коридорам. В какой-то момент я понимаю, что стоит мне свернуть налево, подняться на этаж выше, и я окажусь в своей студии. Что будет с моими эскизами? Что они сделают с моими картинами? Кто закончит парадный портрет Миртес и Вейта? И будут ли вообще его заканчивать?
– Черт… – выдыхаю я, потому что мне становится невыносимо больно от того, что мои картины отправятся на свалку.
Мы поднимаемся еще выше, к тронному залу. Это может оказаться и казнь. Или все-таки суд? А скорее всего, сначала суд, а потом казнь. Миртес, Миртес… Разве ты позволишь мне умереть? Разве я для тебя совсем ничего не значу? Мы останавливаемся у огромных золотых дверей. Слуги открывают их, и мы заходим внутрь. Стража делает несколько шагов и опускается на колени, я тоже падаю ниц – у меня никогда не возникало желания проявлять характер перед Вейтом Риталом.
– Поднимись, – голос принадлежит Великому Царю.
Я послушно выпрямляюсь. Тронные залы Альрата не меняются веками: их стены покрыты золотом, их своды поддерживают колонны, свет у входа тусклый и рассеянный, и только там, где трон, он нестерпимо ярок, чтобы все могли оценить величие Царя. Великий Царь Вейт Ритал сидит на золотом троне, рядом с ним трон пониже – это трон Миртес, и она тоже здесь. Чуть за троном Вейта – Стоящий по правую руку Диммит, поставленный на эту должность еще Лаиром Тартом. Он уже очень стар, но ум его до сих пор ясен. Диммит – единственный человек, который отделяет Вейта от острых зубов Миртес. Пока она не в силах справиться с таким соперником.
– Подойди, – Великий Царь Вейт Ритал вскидывает голову.
На нем парадное одеяние, опять же золотое, потому что золото – символ Альрата. Миртес тоже надела лучший из своих Царских нарядов. Я кошусь по сторонам, но не вижу никого, кроме стражи. Я выхожу на середину зала.
– Сентек из храма Даран, – начинает Великий Царь Вейт Ритал, – пьяница и развратник, посмевший посягнуть на ту, что предназначена Великому Царю, ты понимаешь, какого наказания ты заслуживаешь?
– Да, Великий Царь, – я наклоняю голову, – я заслуживаю смерти.
Опрометчиво говорить такое, могут и убить на месте. Я съеживаюсь, ожидая, что вот-вот прозвучит выстрел.
– Но знай я, что эта девушка обещана Великому Царю, я никогда не посмел бы к ней приблизиться, – торопливо добавляю я, потому что выстрел так и не раздается.
Это, кажется, выбивает Вейта из колеи. Он поворачивается к Диммиту. На губах Миртес появляется язвительная улыбка.
– Видимо, зря ты держал это в секрете, – не выдерживает она.
Она обращается к нему прилюдно на «ты», что несколько противоречит закостенелым традициям Альрата. Я-то и не такое слышал, да и Диммит, наверняка, тоже, но все-таки здесь еще и стражники, как бы безмолвны они ни были.
– Позвольте просить о снисхождении, Великий Царь – вставляю я.
– Да как ты смеешь?! – взвивается Вейт.
– А откуда ему было знать, что она твоя? – Миртес небрежно пожимает плечами. – Тем более, он ничего с ней не сделал. Он же так никуда ее и не увез, а, может быть, и увозить не собирался. Это могло быть просто свидание. Это не запрещено.
– Мои намерения были непорочны, Великий Царь, – между нашими с Миртес фразами практически нет паузы. – Алетра – чистейшее создание, не буду врать, меня пленила ее красота, но лишь как художника, а не как мужчину. Она прекрасная модель, я счел бы за честь ее нарисовать. Я никогда бы не оскорбил Великого Царя. Если бы я знал, то испросил бы милости Великого Царя на то, чтобы ее рисовать.
– Ты ее поцеловал! – не унимается Вейт.
– Как старший брат младшую сестру, – возражаю я, хотя, конечно, мой поцелуй нисколько не был похож на братский. – Мне было жаль с ней расставаться.
– Не думаю, что этот остолоп заслуживает серьезного наказания, – бросает Миртес. – Но проучить его все-таки следует, чтобы в дальнейшем он не рисовал ночами невинных дев на окраине города. Мы должны блюсти нравственность.
Ах, Миртес! Все-таки ты решила, что мне следует еще немного пожить.
– Защищаешь его, значит? – Вейт наклоняет голову как цапля.
– На все воля Великого Царя, – безразлично отвечает Миртес.
Диммит молчит, и это меня беспокоит. Вейт словно бы читает мои мысли.
– Что скажет Стоящий по правую руку Царя?
Старик смотрит на меня, его взгляд пронизывает насквозь. Неприятно в этом признаваться, но я его боюсь. Счастьем было бы нарисовать такие глаза, но, если я это когда-нибудь сделаю, то они будут преследовать меня в кошмарах до конца моих дней.
– Великий Царь, – очень тихо говорит он, но его слова почему-то прекрасно слышны, – если мне позволено будет высказать мое мнение, то я сказал бы, что проступок этого человека – следствие его распущенности и вседозволенности, которой наделила его Великая Царица. Он совершенно точно заслуживает наказания, но учитывая, что он не лишен определенных талантов, я считаю, что остаток своей жизни он должен посвятить служению Великому Царю. Если Великий Царь снизойдет, чтобы слышать мои слова, то я скажу, что этот человек должен навсегда покинуть Альрат и отправиться на Желтую землю, чтобы трудиться над гробницей Великого Царя и его приближенных.
Миртес бледнеет, губы Вейта Ритала медленно растягиваются в улыбке.
– Да будет так! – провозглашает он. – Ты сослан на Желтую землю до конца своих дней, Сентек из храма Даран! Ты будешь расписывать стены гробниц, пока дышишь, а когда умрешь, то не будешь похоронен с честью! Я лишаю тебя пристанища и имени после смерти! Такова моя воля!
Я рассеянно кланяюсь, успевая лишь скользнуть взглядом по лицу Миртес. Ее глаза становятся огромными, на их дне плещется что-то, что я сейчас не в силах объяснить.
– Великий Царь милостив, – бубню я, но меня уже выводят.
