«Я гибну, но мой смех еще не стих», или Сага об Анле Безумном. Книга первая

– Не этих слов я ждала от тебя, – побледнев, ответила Ирса. – Делай, что хочешь, только от униженья меня избавь, ибо оно не принесет тебе славы. Я же никогда не стану твоим врагом, хотя и тяжко мне быть отвергнутой тобою.

Ранним утром, когда солнце спелым яблоком выглянуло из-за зелени уходящей ночи, Харальд ярл повел воинов на север. Они бодро шли по тропе, по которой затем пролегла дорога, известная ныне как «Ратный путь»105. Харальду ярлу так не терпелось увидеть Геруту, что он задержался только на ночлег. И воины, давно желавшие обнять своих жен и детей, не отставали от него ни на шаг.

LIII

Теперь надо сказать о том, как это время жила Герута, дочь Хрёрека конунга. Целый год она провела в усадьбе родичей Харальда, сына Хельги. Асгерд, мать Харальда, взяла не себя заботу о княжне, чтобы знатная дева ни в чем не знала нужды. Фенге, брат ярла, первое время нечасто бывал в усадьбе. Он отлучался, чтобы следить за порядком в крае после того, как разошлись вести о гибели Хрёрека Метателя Колец. Времена были тревожные, и бонды видели большое несчастье в том, что живут без конунга и должны сами защищать себя.

А студеной зимой нагрянули стаи волков, которые перешли по морскому льду из земель норгов. От голода звери стали такими лютыми, что никого не боялись, забирались во дворы даже днем и вырезали весь скот. Они задрали много коров и овец, а на дорогах и в удаленных местах загрызли до полусотни человек. Но пуще всего волки были охочи до лошадей, которых в ту пору было мало в Ютланде, и они высоко ценились. Люди не один раз устраивали облавы на зверей, только волки уходили от них в леса, погубив при этом немало загонщиков.

Хевдинги и бонды из селений, особенно страдавших от волков, пришли к Фенге, сыну Хельги, надеясь, что он избавит их от этой напасти. Фенге, в отличие от прежнего времени, рьяно взялся за это дело и, созвав многих людей, начал большую облаву. Трупы волков, убитых на охоте, он приказал развесить на деревьях, чтобы устрашить их сородичей. После этого звери сделались осторожнее, но набеги не прекратили. Тогда Фенге объявил людям, что можно покончить с волками, только принеся жертву Одину, который властвует над ними106.

Сын Хельги велел им в один день явиться в свою усадьбу, дабы не было недостатка в свидетелях силы его веры. Люди поступили, как он сказал, придя к Вересковой пустоши в великом множестве. На виду у собравшейся толпы Фенге вывел из конюшни белого коня и взошел с ним на вершину холма. Он трижды объявил, что приносит коня в дар Одину107, заклиная отца богов избавить свой народ от волков, после чего заколол его жертвенным мечом. Волки вскоре оставили их в покое, а Фенге заслужил большую славу и прозвище Годи Одина108.

Фенге хотел, чтобы люди надолго запомнили это событие. Он велел обнести ковшами браги всех мужей, кто пришел к его усадьбе. А на йоль пригласил первых людей края и угощал их отменными яствами и отборными медами. Во время пира Фенге заводил с ними беседы о делах, достойных внимания, и каждый поведал о битвах, местах и чудесах, которые видел сам или слышал о них от людей. Младший сын Хельги так старался всем угодить, что, по словам многих, он еще никогда не был столь гостеприимен и обходителен. Но имеющие мудрость догадывались, что все это было нужно Фенге, чтобы показать свою власть над людьми и прийтись по нраву знатной девице, которая гостила в его доме.

Фенге давно смекнул, что дочь Хрёрека конунга томится в его усадьбе, вдали от родного дома и привычных людей. И он был готов из кожи вылезть, чтобы приобрести доверие девушки и отвести ее думы от тех, кого не было рядом. Вскоре как чутьем, так и разумом Фенге понял, что более всего Герута ценит свою красоту и любит внимать словам о себе. Он подметил, как в праздничные дни княжна радуется восхищенным взглядам гостей. Сам Фенге, сидевший напротив, казалось, не смотрел на Геруту и не говорил с ней. Но во время застолий все его речи подводили к тому, чтобы гости не забывали чествовать дочь конунга.

Тогда мужи дружно поднимали чаши в память об ее отце и матери, во славу ее брата и за ее красоту. Почтение к своему роду Герута принимала как должное, а от здравиц в свою честь розовела, как яблоневый цвет. Она не спешила покинуть палату и после того, как в гостях начинал говорить хмель. Ведь многие мужчины, даже выпив лишнего, продолжали восхвалять ее и заверять в своей преданности. От этих слов княжна забывала о своих горестях и тревогах и будто возвращалась во времена, когда ее отец устраивал знаменитые пиры в Хлейдре.

Вскоре дочь Хрёрека конунга стали нередко видеть с Фенге, сыном Хельги. Если прежде она, как будто, избегала встреч с ним, то после зимнего праздника девушка с улыбкой отвечала на его приветствия и любезности. А Фенге продолжал делать все, чтобы знатная гостья чувствовала себя, как дома. Он велел раздобыть для нее богато украшенные сани, в которых княжна совершала прогулки в погожие дни. Учтивая Герута порой просила Фенге поехать с ней вместо одного из стражей, и радушный хозяин не ждал, когда его позовут дважды.

Для нее Фенге приглашал в усадьбу торговых людей, которые продают все, что ценят и любят женщины. Осматривая платья, украшения и благовония, привезенные из дальних стран, Герута не скрывала своей радости, и Фенге был очень доволен, что угодил ей. Но всякий раз, когда он хотел заплатить за вещь, что была ей по нраву, княжна не принимала его услуги. Вперед важно выступал Бруне, который мог заговорить любого, и купец с тяжким вздохом сбавлял цену, лишь бы этот бойкий на язык человек перестал придираться к его товару.

В начале лета, когда еще рано темнело, но уже не спалось, Герута порой оставалась в зале после ужина. Она пила понемногу из кубка гретого меда и слушала новости или рассказы Фенге, в которых тот был большой искусник. И нередко сквозь его воркование звучал ее удивленный высокий голос и звенел чистый, как колокольчик, смех. Бруне привык ложиться и вставать с петухами и при поздних беседах клевал носом и издавал мерный храп. Княжна вначале потешалась над ним, а затем приказывала слуге идти в спальную клеть. Она же еще проводила некоторое время с Фенге, под приглядом двух гридей своего брата.

Понемногу эти поздние застольные беседы вошли у них в привычку, что весьма не понравилось Асгерд. Каждый раз, когда ее сын засиживался с княжной в палате, она посылала за ним своего доверенного человека. Он сообщал Фенге, что мать зовет его по неотложному делу, и тот неохотно прощался с Герутой, желая ей милых снов. Тогда сын ярла и дочь конунга расходились, довольные занимательной беседой, чтобы на другой вечер вернуться к ней. О Харальде ярле они говорили мало, а к середине лета почти совсем перестали поминать его.

Так приятно текло для них время, пока не явился Харальд. И приход его был похож на ветер, что поднимает ниву, дремлющую в сладкой неге.

LIV

Харальд ярл, едва переоделся с дороги, велел известить дочь конунга о своем прибытии. Герута, говоря по правде, думала о нем гораздо реже, чем о брате, и даже подзабыла его облик. Тем более волнующе для нее было увидеть возмужавшего Харальда, раздавшегося в плечах, со свежими шрамами на загорелом лице и сильных руках. Он выглядел как герой из мира, полного подвигов и чудес, о котором люди говорят долгими зимними вечерами. И княжна приняла его приветливо и ласково. Она уже знала, что брат отомстил за отца и захватил новые земли, но не слышала этого от свидетелей. Герута просила рассказать ей подробно, как Харальд конунг совершил эти славные дела. Сын Хельги не утаил ничего, кроме перемен в ее брате. Когда же Харальд поведал княжне, как помог конунгу отомстить кровнику, Герута подалась к нему с просиявшим лицом и радостно воскликнула:

– Да будет счастье твоим рукам!109

Тогда Харальд ярл порывисто обнял ее, глядя в глаза девушки. Дочь конунга попыталась было избавиться от нежданного плена. Однако в глазах Харальда она увидела не только прежний любовный восторг, но и дотоле незнакомое чувство его власти над ней. К тому же от него пахло солнцем, морем и ветром, а, еще как будто отчим домом, о котором она тосковала в чужой усадьбе. Мягко и нежно размыкая объятия Харальда, она словно в полузабытьи слушала другие новости ярла – о военной удаче конунга и безвестной судьбе ее служанки Тордис. Когда же сын Хельги передал ей волю брата повременить с отъездом в Хлейдр, Герута не смогла сдержать слез и уже сама, нуждаясь в опоре, припала к груди ярла.

Весь день Харальд ярл не отходил от дочери конунга. На пиру в ознаменование его возвращения они сидели на почетных местах. Когда взгляды их встречались, то не скрещивались и не отражались, а словно пытались проникнуть в глубину другого. Не сказав на людях ни слова, Харальд и Герута, казалось, вели безмолвный разговор, вызывавший на их лицах беспричинную улыбку – радостную у ярла, задумчивую у княжны. Люди, поднимавшие чаши и воздававшие славу молодому правителю и знатной гостье, не обращали на это внимания. Но два человека в палате следили за их тайной беседой: Фенге, теребивший свою холеную бородку, и Асгерд, беспокойно глядевшая на сыновей. Лишь проводив княжну в ее покои, ярл уединился с матерью и братом, дабы рассказать о важном деле.

Харальд известил их, что конунг даровал ему земли и усадьбу Хатера ярла. Говоря о новых владениях, он не забыл упомянуть Ирсу, дочь Хальвдана Черного, которой позволил остаться вместе с сыном в ее прежнем доме. Ярл хорошо отозвался о ней как хозяйке, но не рассказал обо всем, что было между ними. Асгерд внимала речам старшего сына, погруженная в свои думы, не проявив даже обычного женского любопытства. Но Фенге жадно ловил каждое слово брата, будто хотел узнать от него, где спрятан клад. Когда же Харальд закончил рассказ, он первым делом осведомился, позволит ли тот осмотреть свои новые владения.

Брат заявил, что не видит в том для себя никакого ущерба. И тут Фенге спросил, как он поступит, если вдова приглянется ему. Харальд ответил, что не позволит нанести ей бесчестье или держать женщину и ее сына в нужде. В остальном Фенге может делать, что угодно, хоть жениться на вдове. Тогда его брат сказал, что хотел бы отъехать на юг с рассветом, – так ему не терпится увидеть эту женщину и усадьбу. Харальд говорит, что тот волен ехать, куда пожелает.

Фенге, обрадованный его словами, наскоро простился с матерью и братом и пошел готовиться к отъезду. Глядя ему вслед, Харальд признался матери:

– Не знаю, что выйдет между ними. Может быть, лис поймает эту птичку.

Асгерд, дочь Торбранда, ухватила сына за вихор и, нагнув, сказала:

– Та птичка лесная и, верно, имеет острые коготки. Но птичка в доме вздохнет свободней, когда лис переменит место охоты.

Харальд удивленно взглянул на мать и задумался над ее словами. Затем он спросил ее, какого она мнения о нем с Герутой. И Асгерд прямо ответила:

– Дочь конунга красива и приветлива, знает, как себя вести и кому что сказать. Вы с ней, будто камень и волна, – сходитесь вместе, но по сути разные. Ты человек суровый и не красноречивый, она любит веселье и приятные разговоры. Похоже, вы будете любить друг друга, но не знаю, суждено ли вам жить в ладу.

Сын объявил ей, что за Герутой он готов плыть хоть за Море мрака110.

Асгерд улыбнулась его признанью и, как вынося приговор, изрекла:

– Вы, мужи, все одинаковы. Вечно ищете женщину, за которой надо идти на край света. А мудрее было бы искать ту, что пойдет на край света за вами.

LV

Спустя некоторое время Харальд конунг прислал ладью за своей сестрой Герутой и Харальдом ярлом, чтобы они прибыли к нему в Хлейдр. Перед тем, как отплыть домой, княжна захотела пройтись по этой земле, где она провела время в тревоге и надежде, печали и радости. Она попросила Харальда показать ей такое место, повидав которое, она бы могла вспоминать его край лишь добром.

Тот, недолго думая, повел Геруту к Вересковой пустоши, по которой отец его Хельги назвал свою усадьбу. Ярл и дочь конунга шли рука об руку, пока не оказались одни посреди вереска, у которого в то время была пора цветения. И, когда налетел ветер, они увидели, как вокруг них вздымаются и опускаются волны: белые, как парное молоко, или красные, как солнце на закате. А внизу набегают другие волны: зеленые до синевы вдали и серые и пенные вблизи. Девушка долго любовалась на это диво, а потом, взяв Харальда под руку, открылась ему:

– Я провела здесь год, а не видела ничего краше. Не сравнятся с этим ни золото, ни жемчуг, ни янтарь. Как бы я желала увезти эту красоту с собой!

На это Харальд говорит княжне, что для него она всегда будет хозяйкой Вересковой пустоши. Герута взглянула на него с улыбкой и ничего не ответила. Но после этой прогулки в глазах княжны, обращенных на Харальда ярла, появился тот мягкий, мерцающий, влажный блеск, которого люди раньше не замечали.

LVI

Плаванье в Хлейдр выдалось недолгим и приятным, так как дни были ясные, ветер – попутный, ладья – под защитой. Харальд конунг встретил Геруту на пристани и отвел сестру в ее новые покои, светлее и просторнее, чем были прежде. Харальд ярл и Бруне увидели, что конунг не терял времени даром, так как новый терем величиной и красотой превзошел старый дом. Не укрылась от их взоров и гавань, полная боевых кораблей. В этот раз в гости к Харальду конунгу прибыло столько народу, сколько редко съезжалось даже во времена его щедрого отца.

Три дня в Хлейдре пировали111 в новых палатах, источавших душистый запах дерева и смолы. Харальд конунг восседал на почетном месте, а напротив него сидели Рандвер конунг и его сын Сигурд, совсем еще молодой, но уже дородный, с открытым приятным лицом и громким заливистым смехом. Яств и питья было вдоволь, а шуму и веселья и того больше. Со всей округи свезли карликов и карлиц, которые развлекали гостей непотребными плясками и шутками. От беспробудного пьянства и бесстыдных игрищ к исходу третьего дня многие спали, как убитые. А Харальд конунг собрал вождей в одном месте и объявил свою волю.

– Я созвал столько гостей, – изрек Харальд Боевой Зуб, – чтобы наши враги поверили, будто этим летом мы станем только веселиться. Между тем я решил воевать в землях Оттара конунга, чтобы упредить его нападение. Иные скажут или подумают, что войско гаутов больше нашего, что Оттар конунг замирился с Инге, конунгом Свеаланда112, и тот обещал ему поддержку. Но когда это мы, даны, боялись биться с гаутами и свеями? К тому же мы будем сражаться не одни. Я заключил союз с Асмундом, конунгом Нордлёнда113, который ударит на Инге конунга, если тот придет гаутам на помощь. Поэтому нам предстоит война, которая, по-моему, будет не более трудной, чем охота на диких кабанов. Мы выступаем утром, и если вашу хмель не прогонит ночь, то завтра это сделает море…

LVII

Все вышло так, как задумал Харальд конунг. При нападении на гаутов он разделил свои силы. Сам конунг со своим хирдом и отрядами херсиров сошел на землю в Сканей и быстрыми переходами повел их в Смоланд. Другую часть войска во главе с Харальдом ярлом он послал разорять побережье Гаутланда114, чтобы враги думали, будто на них напали с моря. Вступив на вражескую землю, люди конунга предали ее огню и мечу. Воины Харальда ярла совершали набеги на своих ладьях на прибрежные селения и нанесли их жителям не меньший урон.

Оттар Урожай не ждал скорой войны и не был к ней готов. Узнав, что даны вторглись в его владения с моря и суши, конунг гаутов послал людей к Инге конунгу. Но когда тот повел войско на юг, на его земли напали норги, которых привел Асмунд конунг. Пришлось тогда свеям вернуться назад, оставив гаутов на волю богов. Ведь мало кто будет гасить пожар у соседей, видя, как горит его дом. После этого Оттар конунг запросил мира у Харальда конунга, признав его права на владение Сканей и ратную добычу, к которой он прибавил много даров.

В конце лета Харальд Боевой Зуб повел свои войска назад, и не было человека, который возвращался бы из того похода, не славя мудрость и храбрость полководца. По пути в Хлейдр конунг остановился в усадьбе, принадлежавшей прежде Ингвару ярлу. Там он устроил пир в честь своей победы над гаутами.

LVIII

На пиру конунг Харальд Боевой Зуб пожелал разделить свое почетное место с ярлом Харальдом Суровым к Вендам. Они сидели посреди палаты, в которой год назад ютились в углу, выдавая себя за нищих. И сказал тогда конунг ярлу:

– Видишь, каково счастье тех, кто верит в мою удачу и храбро идет за мной! Служи мне преданно и отважно, и не будет у тебя недостатка ни в чем. Великие дела я задумал и щедро воздам тем, кто мне верен и полезен.

– А могу ли я спросить, конунг, – промолвил Харальд ярл, – о каких делах ты ведешь речь?

– Я чую в себе силы сделать то, – пытливо глядя на него, говорит Харальд Боевой Зуб, – о чем ни один правитель севера не мог и помыслить. Будущим летом я вновь пойду на Оттара конунга и отберу у него Смоланд. Затем захвачу Гаутланд, за который пойдет жестокая битва, так как Оттар, верно, отдаст свой одаль115 только вместе с жизнью. После этого я начну войну с Инге конунгом и отберу у него Свеаланд. Если против меня выступит Эйрик конунг, я поведу свое войско в Уппланд116. Потом начну войну с норгами за южные земли. Их скалы и леса на севере пусть забирает Асмунд конунг или Олав конунг. Расширив свою державу на востоке и севере, я раздую пламя войны на юге и западе. Вначале подчиню весь Ютланд, а затем буду воевать в Стране Фризов и Стране Саксов, пока они не склонятся передо мной. Скажи без утайки, будешь ли ты мне в том опорой?

– Да, высокую цель ты наметил, – признал Харальд Суровый к Вендам, – и если в нее попадешь, не будет равного тебе в наших землях. Только одно дело – победить войско в битве, другое – покорить народ. Даже если у тебя будет в десять раз больше воинов, не знаю, сможешь ли ты совершить задуманное.

– Что же может помешать мне? – удивился Харальд конунг. – Неужели ты не веришь в мою отвагу? в мою мудрость? в мою удачу?

– Все это у тебя есть в избытке, – уверяет вождя Харальд ярл, – но ты ведь знаешь поговорку, что человек судьбу не пересилит. Ты можешь одолеть Оттара конунга в битве, но не веру гаутов в то, что он приносит им богатый урожай и приплод. Трудно изменить поверья людей, конунг, а без этого нельзя править ими.

– Так что ж мне, жить и умереть, – вскричал Харальд конунг, – как мой отец, коего спалили в собственном доме?! Вот уж не думал, что ты столь осторожен.

– Всяк волен выбрать свой путь, – произнес ярл, – но славный отец не худой пример для сына. Любя тебя, конунг, хочу дать совет. Не трать свои силы на восток и север, но плыви с дружиной на запад, где и земли добрее, и люди слабее, чем у нас. Там ты увидишь, что я не из тех, кто сидит дома, как девушка, ждущая жениха. Направь копье войны в Страну Англов, и я стану острием этого копья!

– Не нахожу мудрым твой совет, – отрезал Харальд Боевой Зуб. – И, чего уж скрывать, не такого ответа я ждал от человека, желающего породниться со мной.

– Как мне это понимать, конунг? – спросил пораженный Харальд ярл. – Разве можно сыну изменить слову, данному отцом?

– Ты не забыл, будущим летом, – усмехнулся правитель данов, – истекает срок уговора между моим родителем и тобой? Если ты к тому времени не сразишь третьего конунга, я и моя сестра будем свободны от этого обещания.

Сын Хельги сухо возразил, что ему об этом напоминать не нужно. С тех пор люди заметили охлаждение между Харальдом конунгом и Харальдом ярлом.

«Как же они были похожи, эти два Харальда! Оба гордые, смелые, сильные, но обделенные большим умом, который конунгу заменяло высокомерие, а ярлу – воображение. Несмотря на разность их положения, они могли бы быть близкими друзьями. Но Харальд конунг не нуждался в друге, а Харальд ярл – в господине».

LIX

Харальд ярл не стал оставаться на зиму в Хлейдре. Надменность Харальда конунга росла с каждым днем, и выносить ее гордому ярлу было все труднее. К тому же сыну Хельги не давали видеться с Герутой, что пришлось ему не по нраву. Поэтому Харальд ярл решил покинуть усадьбу Харальда Боевого Зуба, где ему жилось, как в неволе, и вернуться в Ютланд. Конунг позволил ему отбыть домой, но к началу лета велел держать людей и ладьи наготове.

За время отсутствия Харальда мало что изменилось в его доме и крае. Фенге вернулся из поездки на юг, довольный владениями и усадьбой, которые конунг пожаловал его брату. О своих делах с Ирсой, дочерью Хальвдана, он сказывал неохотно, но говорил о ней с уважением. Асгерд еще была в доме полной хозяйкой, хотя ее волосы побелели, глаза выцвели, лицо заострилось. Повидав мать и брата, Харальд ярл объехал свои земли и нашел хороший прием. Хевдинги видели в нем защиту от лихих людей, а бонды – управу на хевдингов.

Незадолго до зимних бурь к причалу возле усадьбы «Вересковая пустошь» подошел невиданный прежде корабль. Харальд ярл вышел на берег посмотреть на диковину. По сходням уже спускались Браги, сын Бодди, и Гримольв, сын Гранмара, и ярл принял их с распростертыми объятьями. Он спросил гостей о новостях, и Браги поведал, что говорят люди. Не стал он скрывать и слухов о том, будто Асмунд конунг желает посвататься к Геруте. Харальд ярл помрачнел, но промолчал, а только пожелал осмотреть новое судно Гримольва.

Это был один из тех новых кораблей, какие тогда только начали строить корабельные мастера в Вестфольде и Рогаланде, в Согне и Трандхейме. Весел у него было больше, кормило – свободнее, мачта – крепче, киль – острее и длиннее. Парус этого корабля был широкий, сделан из шерсти, имел четыре угла, но выглядел более косым, чем делали прежде. Харальд ярл бережно и любовно провел рукой по узким и гибким планкам обшивки, блестящим, влажным и скользким, как рыбья чешуя. Хотя осадка у судна была небольшая, оно могло ходить и против ветра и на большой волне, приставать к берегу на мелководье и подниматься вверх по реке. На носу корабля, где мастера ставили резные изображения зверей или птиц, стояла зачехленная парусиной деревянная голова ворона117.

Положив руку на темя птицы, Харальд ярл с печалью произнес:

– Были бы у меня два или три таких корабля, я бы ходил с ними каждое лето в Западное море. Но Харальд конунг хочет воевать на востоке, а не на западе. Если он не передумает, у данов еще не скоро появятся такие корабли.

– Не тужи об этом, господин, – ободрил его Гримольв. – Скоро ты станешь зятем конунга, и будет у тебя таких кораблей, сколько душе угодно.

LX

Харальд ярл позвал своих гостей к столу и скоро заметил, что между ними нет особой приязни. Браги был оживлен и красноречив, но говорил больше с хозяином, а словоохотливый Гримольв нарочито молчал и тяготился общей беседой. Когда Браги вышел по нужде, сын Хельги спросил у Гримольва, что за плуг провел борозду между ними. Гримольв тяжело вздохнул, а затем признался:

– Прости меня, ярл, ибо нехорошо так говорить о своем спутнике. Только сил у меня больше нет слушать этого малого. Пусть у него язык без костей, что порой и с умным мужем бывает, но этот Браги совсем чудно говорит, а то и просто несет околесину. Вот давеча, как вышли в море, так он мне и сказал, что «опьянен» его дыханием, а ведь накануне даже не бражничал с нами. Велел я поднять парус, а он опять взялся за свое: стал меня уверять, что ладья «летит, как стрела», будто она птица какая. Э, думаю, с головой у него неладно, держусь от него подальше, а он, видя такое дело, подошел ко мне и спросил, чем я «обуреваем». Да что я, ветер что ли, чтобы вызывать бурю?! Не можешь ли ты оказать мне услугу, принять его в своем доме, пока я поезжу и посмотрю какие товары у вас в цене?

Харальд ярл, мысли которого были заняты другим делом, не мог не посмеяться над словами купца, но обещал ему позаботиться о Браги, пока тот будет в отъезде. Утром Гримольв поехал со своим добром по владениям Харальда ярла, а Браги охотно остался в усадьбе «Вересковая пустошь». И хотя хозяин и гость беседовали о разных вещах, всякий раз речь у них заходила о Харальде конунге и его сестре. Под конец ярл перестал таиться и спросил Браги, не думает ли он, что конунг, и вправду, решил выдать Геруту замуж за правителя Нордлёнда. Тот ему отвечал, что, хотя Харальд Боевой Зуб возомнил себя выше всех людей, даже он вряд ли нарушит слово отца, данное при свидетелях.

– Чтобы исполнилось это обещание, – говорит Харальд ярл, – я должен к лету сразить еще одного конунга. Но сойтись с вождем в сражении или вызвать его на поединок – дело ненадежное. В битве он храним стеной щитов, и редкий конунг по своей воле станет биться с ярлом. Поэтому придется мне, видно, ехать в Вестфольд и бродить, как мой дед, задирая знатных мужей и предлагая им честный бой. Ибо что-то мне говорит, что Харальд конунг призовет меня в начале лета в свое войско и направит в такое место, где не отыщешь правителя края.

– Встретить конунга в Вестфольде, – подтверждает Браги, – все равно, что наткнуться на кабана в дубраве. К зиме они там сбиваются, как пчелы в улье. Одни следят за торговлей и обмениваются новостями, другие – заключают союзы и договариваются о походах. А также предаются отдыху, попивают заморские вина и тешатся с красивыми рабынями. Но поединки, кроме судебных, там запрещены. Поэтому не уповай на то, что конунг вызовет тебя на поединок, или, вызванный тобой, не выставит опытного бойца118. Так делу не поможешь. Но, мне сдается, есть среди них один конунг, что примет вызов и не будет искать замены.