скачать книгу бесплатно
– Фамилия. Мне так больше нравится.
– Интересно… Но мой козырь еще выше.
– Не понимаю, – улыбнулась Дайнека.
– Закаблук… Как вам это понравится?
– Что?..
– Фамилия – Закаблук.
– Здорово.
– Не то слово… Ну а имя обыкновенное – Ирина.
– Очень приятно, – сказала Дайнека, сообразив, что с попутчицей ей повезло.
– Взаимно, – ответила та.
Дверь открылась, и к ним заглянула проводница:
– Чайку перед сном не желаете?
– Желаем, желаем, несите! – воскликнула Ирина.
Проводница ногой оттолкнула дверь и вошла в купе, держа в каждой руке по солидному подстаканнику, в которых плотно сидели стаканы с темным чаем. Поставив их на стол, вышла.
Перемешивая ложечкой сахар, Ирина молча разглядывала золотисто-коричневые вихри внутри стакана.
– Ну и ливень. Я такого за всю свою жизнь не видала. Что-то здесь в Москве не так, если с небес на вас столько воды вылили.
– Скорее на вас… – возразила Дайнека и сама удивилась своей мысли.
– Ты даже не представляешь, насколько точно сказала! – Ирина встала и, уже выходя из купе, заметила: – В такой компании, какая собралась в этом вагоне, можно оказаться только от большого несчастья или от нелетной погоды. Ты переодевайся, а я пойду в душ.
Дайнека вынула из сумки футболку и брюки, осмотрелась, прикидывая, где развесить промокшую одежду. Подняла и встряхнула сброшенную впопыхах куртку, примостила ее на крючок.
За перегородкой, в соседнем пятом купе, кто-то закашлялся.
Переодевшись в сухое, Дайнека достала мамину открытку и положила на стол. Повернулась к двери и увидела себя в зеркале. Короткие темные волосы топорщились мокрым «ежиком», лицо – слишком бледное, в глазах – тревожное ожидание. Как мама узнает в ней, совсем взрослой, ту двенадцатилетнюю девочку?
Волной накатила тоска. Мама… Единственным желанием теперь было увидеть ее и помочь. Помочь, как если бы не она, Дайнека, была дочерью, а мама – слабым, обиженным жизнью ребенком. Мама нуждалась в ней, и это меняло все в их жизни.
Раскат болезненного кашля прервал ее мысли. От этих провоцирующих звуков у Дайнеки самой запершило в горле. Она поморщилась, припоминая, не прихватила ли с собой какого-нибудь лекарства. Протянув руку, чуть приоткрыла дверь и вдруг услышала раздраженный голос, переходящий в шипение:
– Вернись в купе.
Дайнека замерла. Но тут же, еще не определившись, как отреагировать на этот приказ, услышала женский голос:
– Я не твоя собственность, ты не имеешь права.
Невидимая рука задвинула приоткрытую дверь купе. Дайнека отпрянула и услышала, как о перегородку ударилось чье-то тело.
– Скоро все закончится. Обещаю тебе, – произнес мужчина.
Через закрытую дверь Дайнека уловила причитание женщины:
– Чтоб вы все сдохли… Сдохли…
Потом раздался звук удаляющихся шагов, и все стихло.
Переждав несколько мгновений, Дайнека рывком открыла дверь и от неожиданности вскрикнула.
– Что случилось? – обеспокоенно спросила Ирина.
– Просто испугалась, не думала, что здесь кто-то стоит. Простите!
– Сама иногда пугаюсь, – миролюбиво улыбнулась Ирина, заходя внутрь. – Особенно по утрам, когда вижу себя в зеркале. И что самое страшное, – продолжала она, усаживаясь на свое место, – надежды на перемены к лучшему – никакой.
– Да ну… Вы – такая…
– Давай на «ты». Не усугубляй, – попросила попутчица.
– Не буду.
Дождь закончился неожиданно. Ветер стих, когда московские пригороды еще мелькали за окном далекими разбросанными огнями. В купе царил полумрак. Свет был тусклым и переменчивым, он то разгорался ярче, то совсем угасал. Бутылки с минеральной водой позвякивали посреди стола, откликаясь на покачивание вагона и стук колес. С бутылками соседствовали бокалы и ваза с печеньем.
Глядя в окно, Ирина тихо сказала:
– Два часа назад я сидела в зрительном зале и слушала музыку…
Дайнека из вежливости поинтересовалась:
– Оперу?
– Нет. «Юнону и Авось» в Ленкоме.
– Я тебя никогда не увижу…
– Я тебя никогда не забуду, – улыбнулась Ирина.
– История великой любви, – прошептала Дайнека.
– Ты так считаешь? – Ирина взяла печенюшку и сунула в рот.
Дайнека посмотрела на нее с удивлением.
– А как же иначе?
– Я, знаешь ли, журналистка. Журналисты, как и врачи, циники.
– Но ведь они любили друг друга…
– Свидетелей не осталось.
– В каком смысле? – Дайнека оторопела.
– Как было на самом деле, теперь не знает никто. Мой нынешний шеф помешан на этой истории, и мы часто спорим. Я ему говорю: делала сюжет для телевидения, воспоминания читала, свидетельства современников, любовью там и не пахнет. Резанов – опытный дипломат, и его помолвка с Кончитой – то же самое, что династический брак. С ее помощью он шел к своей цели.
– Да не было у него никаких целей! – горячо возразила Дайнека. – Просто встретил и полюбил.
– Идеалистка. Такая же, как Турусов.
– Кто такой Турусов? – спросила Дайнека. – Друг командора Резанова?
Ирина расхохоталась.
– Турусов – кандидат в губернаторы, мой шеф. Я работаю в его избирательном штабе.
– А-а-а-а… – от смущения лицо Дайнеки стало пунцовым.
– Резанов умер и похоронен у нас в Красноярске. Возможно, поэтому многие красноярцы интересуются этой историей. Турусов – не исключение. Именно он финансировал постановку «Юноны и Авось» в краевом драмтеатре и дал денег на памятник.
– На памятник командору Резанову?
– Да. Его установили на месте первого захоронения, там, где раньше стоял Воскресенский собор.
Дайнека наморщила лоб.
– Я не помню, где он стоял, мы уехали из Красноярска лет десять назад.
– Успокойся, – Ирина заулыбалась, – этого ты знать не могла. Собор снесли в начале шестидесятых. В то время ни тебя, ни меня не было даже в проекте. Тогда же, в шестидесятых, гроб с прахом Резанова перезахоронили в другом месте.
– Зачем?
– Не знаю. Документов никаких не осталось. Когда я делала сюжет, нашла одного очевидца и пару статей на эту тему.
– И все-таки я уверена, что они любили друг друга… – вложив в эти слова что-то личное, Дайнека отвернулась к окну.
Не заметив, что ее глаза повлажнели, Ирина возразила:
– Говорю тебе, я всерьез изучала эту историю. И вот что скажу. Николай Петрович Резанов был очень продуманным чуваком. Высокий сановник, действительный камергер русского императора. Командор (и, значит, масон), опытный дипломат. Не многие знают, что, прежде чем попасть в Сан-Франциско к Кончите, он проделал утомительное путешествие. Представь, с ней он встретился в конце марта 1806 года, а путешествие началось в июле 1803-го.
– И где же он был эти три года?
– А ты думаешь, что Резанов только за тем и поехал, чтобы познакомиться с девочкой? – съехидничала Ирина.
– Да нет… Наверное, у него были дела.
– Дела точно были. Государь послал его в Японию договариваться с тамошним императором о торговле. Поплыл Резанов на корабле «Надежда», которым командовал Крузенштерн.
– Иван Федорович?
Ирина удивленно вскинула брови.
– Ого! Да ты молодец.
Дайнека скромно потупилась.
– Давай, рассказывай дальше.
– По дороге в Японию они с Крузенштерном страшно переругались. Против Резанова восстали все офицеры. Дошло до того, что ему объявили матерную войну.
– Как это?
– В общем, ругались на него, матерились. Резанов заперся в каюте и ни с кем не общался. Потом он заболел, но даже врач к нему не пошел. Кто-то из офицеров предложил заколотить дверь каюты гвоздями.
– Неужели заколотили? – изумилась Дайнека.
Ирина вздохнула и поправила волосы.
– Конечно же нет. Но в результате всего этого Резанов отказался идти в Японию, заявив, что не может представлять интересы великой державы, пребывая в таком униженном состоянии. И велел направить «Надежду» на Петропавловск. Там губернатор заставил Крузенштерна и его офицеров принести Резанову извинения, после чего корабль отбыл в Японию. Как видишь, Николай Петрович Резанов был изрядным занудой.
– Скорей – человеком чести, – возразила Дайнека.
– Ты все стараешься приукрасить, – заметила Ирина. – Как раз эта его честь, а также высокомерие помешали наладить торговые отношения с Японией.
– В смысле?
– Так написал Крузенштерн в Санкт-Петербург.
– И это было правдой?
– Сама посуди. По прибытии в Японию Резанову полгода пришлось ожидать аудиенции.
– Почему?
– Столько времени понадобилось посланнику японского императора, чтобы встретиться с русским послом.
Дайнека удивилась:
– Далеко было ехать?
– Нет.
– Тогда почему так долго?
– Чтобы унизить русских и подчеркнуть собственное величие.
