скачать книгу бесплатно
В тысяча шестьдесят шестом году состоялась битва при Гастингсе. Я заношу номер взвода себе в память. «Интересно, последовательно ли назначают эти номера и когда они начали считать. Мы – тысяча шестьдесят шестая группа новобранцев за декаду, за год или за месяц? Если пятьдесят процентов набора отсеивается, сколько взводов должно пройти через учебку за год, чтобы в войсках САС не было недобора?»
Сержант Гау достает стопку бумаг и бросает ее на столик ближайшего к себе новобранца.
– Возьмите верхнюю форму и передайте стопку следующему. Положите форму перед собой и не открывайте, пока я не прикажу.
Бумаги перемещаются по комнате. Когда они прибывают ко мне на столик, я снимаю верхнюю форму и передаю стопку вправо. Подчинение приказам приносит удивительное спокойствие. Пока я делаю все, как сказано, сержант будет доволен. Я решаю даже носа не чесать, пока мне не позволит кто-нибудь с шевронами на воротничке.
– Возьмите маркеры и заполните свою анкету. Когда закончите, закройте маркер колпачком и положите на форму. Выполнять.
Вопросы в форме стандартные, что кажется ненужным повторением. Подав заявление в вербовочный пункт, я провел в военкомате немало часов, заполняя бездну форм кучей информации. Когда живешь в Коммунальном Кластере, правительство знает о тебе все, включая ДНК-профиль, через месяц после рождения, но гражданские и военные бюрократы, видимо, нечасто общаются между собой.
Поэтому я в тысячный раз заношу в анкету подробности своего существования.
На последней странице – контракт: пять абзацев концентрированного юридического языка, и я по-быстрому просматриваю его. Все та же информация, которую давали на вербовочном пункте. Когда-то давно вербовщики соблазняли потенциальных рекрутов, раздувая преимущества службы и сглаживая недостатки, но теперь все не так. Теперь о преимуществах почти не говорят. Каждый и так знает, что его будут кормить и что по окончании службы его ждут счет в банке и свидетельство о выслуге лет. Теперь они пытаются отбить у большинства людей охоту стать солдатом, расписывая трудности армейской жизни. Не сомневаюсь, что есть ежемесячное число людей, которых нужно отсеять, не дав им подписать контракт.
После пяти лет службы мой счет будет активирован, и я получу доступ к накопившимся на нем шестидесяти двум выплатам. Если я погибну до окончания срока, государство заберет все деньги обратно как возмещение затрат на мое обучение и экипировку.
Я подписываю контракт. В конце концов, я хотел именно этого – выбраться из КК и получить шанс заработать настоящий банковский счет. Не важно, что случится с деньгами, если я умру. Пока меня не демобилизуют, они все равно будут абстракцией, всего лишь кучей циферок в базе данных.
Когда все заканчивают, сержант Гау приказывает одному из нас собрать формы и сложить их на кафедру в конце комнаты.
– Поздравляю, – говорит сержант Гау. – С этого момента вы официально приняты в ряды Вооруженных сил Североамериканского Содружества. Помните, что этот статус – временный, пока вы не завершите Начальную подготовку.
Ни церемонии, ни принесения клятвы, никаких торжеств и ритуалов. Подписал контракт – значит, ты солдат. Немного разочаровывает, но хотя бы в этом армия постоянна.
Глава 3. Спешка и ожидание
Бо?льшую часть первого дня мы стоим без дела и ждем, пока что-нибудь случится. Проходим очередной медосмотр, на котором весь взвод осматривают два доктора, так что он заканчивается лишь через три часа. Нас по-быстрому сканируют и берут кровь, чтобы проверить, не накачались ли мы напоследок какой-нибудь веселой химией. Потом делают серию прививок, шесть уколов подряд. Наверное, мне должно быть интересно, что за вещества впрыскивают в мой организм, но я чувствую лишь безразличие. Все равно отказаться от уколов не позволят.
После медосмотра сержант Гау ведет нас к другому зданию, возле которого мы выстраиваемся и смотрим, как в дверь один за другим проходят остальные взводы. Рекруты одеты в камуфляж – мешковатые униформы, покрытые узором из сине-зеленых пятен, который, кажется, будет бросаться в глаза на любом фоне.
– Обед, – объявляет сержант Гау, и эти слова пробуждают у моих собратьев первые улыбки с тех пор, как мы прибыли сюда ранним утром. – Заходим в столовую по одному. Каждый берет по подносу из стопки в начале очереди. Можете накладывать себе что угодно, не спрашивая разрешения. Когда закончите нагружать поднос, садитесь за свободный стол. Усевшись, приступайте к еде. Общение с другими новобранцами во время обеда разрешено. Как только я объявлю номер вашего взвода, прекращайте питание, возвращайте подносы на стойки у двери и выстраивайтесь у входа в столовую.
Большинство из нас не ели ничего с тех пор, как ушли из дома на призывной пункт. Я голоден, и по неожиданному оживлению во взводе понимаю, что не я один.
– Добрый совет, – говорит сержант, прежде чем вести нас в столовую. – Не привыкайте объедаться. Иначе будете выблевывать кишки, когда начнется физподготовка. Рекомендую держать аппетит в узде.
Обеденный зал уже полнится приглушенными разговорами новобранцев, которые заняли столы перед приходом взвода 1066, но мы сохраняем тишину, пока стоим в очереди за едой. Тем не менее мы можем оглядываться и делать удивленные и неверящие лица, чем и занимаемся. За стеклянной перегородкой между столовой и кухней стоят огромные металлические подносы с едой, и я никогда в своей жизни не видел и не обонял ничего вкуснее.
Еда на подносах перед нами – настоящая. Я вижу пюре, куски мяса в подливе, макароны и рис. Мне приходится сдерживать себя, чтобы не рвануть мимо всей очереди туда, где видны пончики, куски запеканки и что-то вроде фруктового пирога. Наверное, это всего лишь внезапная перегрузка запахами, но мне кажется, что я могу учуять шоколадную глазурь на пончиках со своего конца столовой.
Мы заваливаем подносы едой. Я беру салат, миску супа, в котором плавают овощи и курица, гору пюре и два куска мяса. Под конец очереди мне приходится сдвинуть еду на подносе, чтобы уместить пару пончиков и кусок яблочного пирога. Оглянувшись на стоящих позади, я вижу, что лишь некоторые подносы нагружены меньше моего.
Я нахожу себе место за одним из длинных столов в обеденном зале и набрасываюсь на еду, едва коснувшись стула ягодицами. Нам разрешено разговаривать, но первые несколько минут мы слишком заняты, набивая рты.
– Я ведь к такому и привыкнуть могу, – наконец заявляет один из новобранцев. Он худой как соломинка, с рубцами от угрей и клочковатой бороденкой.
– Тебя заставят ее сбрить, – говорю я, показывая на свой подбородок, но он пожимает плечами.
– Если меня каждый день будут так кормить, пусть хоть все волосы с тела посбривают.
Рядом с нами сидят еще четверо рекрутов, и каждый пытается выяснить, сколько еды может затолкать себе в рот, не вывихнув челюсть. За столом царит равенство полов – трое парней и три девушки, – и, оглядевшись, я вижу, что такое соотношение сохраняется в каждом взводе.
– Это настоящее мясо, – говорит сидящая с нами высокая девушка с короткими темными волосами. – Волокна и все такое. Я не ела настоящего мяса с тех пор, как съехала от родителей.
– Говядина, – говорит ее соседка, показывая вилкой. – У тебя на тарелке стодолларовый кусок говядины.
Девушка отрезает приличный кусок мяса и отправляет себе в рот.
– И я только что съела десятку, – отвечает она с набитым ртом.
Я уверен, что позже нас заставят отработать каждую крошку, но сейчас решаю просто насладиться обедом и запихивать в себя калории до тех пор, пока не затошнит. Записаться в армию стоило ради одного только питания, и, если все обеды здесь будут такими, я радостно прыгну через любой обруч, который передо мной поставят.
* * *
После обеда сержант Гау ведет нас на склад, доверху полный обмундированием и снаряжением. Распределение экипировки работает так же, как и очередь в столовой. Мы проходим мимо окошек выдачи колонной по одному.
Угрюмый служака в первом окошке достает огромный рюкзак и еще более гигантский вещмешок и кидает на стойку передо мной. На плотном брезенте видны царапины, болотный окрас местами выцвел, и на внешнем клапане рюкзака виднеется прямоугольный след отпоротой полоски с именем предыдущего владельца.
Остальные вещи тоже бывали в употреблении, среди них есть лишь чуть поношенные, а есть почти убитые. В одном из окошек мне выдают складную лопату и универсальный нож. На лезвии ножа видны следы сотен заточек. Штык лопаты когда-то был выкрашен в болотный цвет, но бо?льшая часть краски отвалилась, а края штыка зазубрились. Похоже, нам выдают в основном вещи, годные лишь на последнее использование перед выбросом.
Нас обмеряют и выдают несколько комплектов одежды каждому. Одежда тоже поношена, и я рад видеть, что хотя бы трусы и носки выглядят ненадеванными. Наверное, даже у государственной бережливости есть свои пределы.
– Они твои насовсем, – говорит сержант Гау, увидев, как я осматриваю серые гольфы, отмечаю их в списке полученной экипировки и запихиваю в вещмешок. – Когда тебя отчислят, ты заберешь носки и трусы с собой. Все равно никто не станет носить их после тебя. Считай их сувенирами на память о недолгой армейской службе.
Мы проводим послеобеденное время, наполняя рюкзаки и вещмешки: униформа, дождевики, патронные сумки, шлемы, армейские ботинки, химзащита, кроссовки для бега, сандалии для душа, швейные наборы и еще куча вещей неизвестного назначения. Когда мы наконец отходим от последнего окошка, дело идет к вечеру, и каждый из нас навьючен рюкзаком и мешком, весящими, наверное, килограммов пятьдесят. Самые худые члены взвода раскачиваются под их тяжестью, когда мы выстраиваемся перед складом. Казалось бы, отличный повод для первой тренировки на выносливость – прогнать нас пешком до казарм с полусотней килограммов на горбу, однако сержант Гау приготовил для нас автобус.
Нас размещают в большом здании с плоской крышей, одном из целого ряда одинаковых построек. Единственный способ различить их – посмотреть на щиты над входом, где на экране высвечиваются списки расквартированных взводов. Мы делим кров еще с пятью взводами. Центральная лестница разбивает здание пополам, сбоку от лестницы на каждом этаже – большое спальное помещение. Когда сержант Гау заводит нас в нашу спальню, мы видим два ряда двухъярусных коек, протянувшихся вдоль стен. Перед каждой койкой стоит пара шкафчиков, развернутых в проход.
– На койках – таблички с именами, – говорит сержант Гау, пока мы заполняем спальню. – Найдите свою и сбросьте вещи на матрас. Выполнять.
Начинается легкая неразбериха, пока тридцать три новобранца ищут свои койки, но скоро мы обнаруживаем, что они идут в алфавитном порядке. На каждом матрасе обнаруживается стопка простыней, одеяло и подушка.
Моей соседкой оказывается темноволосая девушка, с которой мы сидели за одним столом. Закидывая вещи на койку, мы обмениваемся воодушевленными улыбками. По велению алфавита ей достается верхний ярус – ее зовут ХАЛЛИ Д., а меня – ГРЕЙСОН Э.
Еще час мы тратим на распаковку вещей и распихивание их в шкафчики под руководством сержанта Гау. Он стоит в середине спальни, высыпав себе под ноги содержимое чьего-то мешка. Сержант поочередно достает вещи из кучи, произносит их названия и ждет, пока мы откопаем такие же в груде собственного барахла. Убедившись, что все мы держим в руках тот же самый предмет, он показывает нам его место на полке.
Когда все вещи оказываются убраны, сержант приказывает нам снова открыть шкафчики и достать тренировочные костюмы и кроссовки. Мы переодеваемся, и взвод впервые приобретает однородный вид.
– Возьмите свою гражданскую одежду и уберите в правый нижний ящик шкафчика. Большинству из вас она скоро понадобится.
Разобравшись с одеждой, мы снова отправляемся в столовую. Ужин потрясает не меньше обеда, и мы снова обжираемся до ступора: горячие бутерброды с сыром, говяжье жаркое, три вида фруктов.
После ужина мы возвращаемся в казарму и обнаруживаем на койках персональные планшеты. Над экраном каждого – наклейка с именем нового владельца. Таких ПП я раньше не видел. Они большие и громоздкие, с черно-белым экраном, похожие на реликт ушедших веков. Они упакованы в прозрачные полимерные чехлы, прикрывающие экран в полевых условиях, и как раз умещаются в боковой карман выданной униформы.
– Да уж, не последнее слово техники, – тихо бормочет моя соседка, разглядывая свой ПП. – У меня в первом классе и то лучше был.
– Это ваши новые помощники, – объявляет сержант Гау из прохода между койками. – Выглядят не очень, зато крепкие и надежные. Ознакомьтесь со своими ПП и включите урок 1.001, «Звания военнослужащих и офицеров».
Мы сидим двумя рядами вдоль прохода, изучая названный урок, а сержант Гау заставляет нас повторять систему воинских званий от начала и до конца. После нескольких десятков повторений сержант приказывает отключить планшеты и повторить все по памяти еще раз двадцать. Удовлетворившись нашим знакомством с армейской структурой, он приказывает убрать ПП.
– А теперь, – говорит он, – посмотрим, кто из вас прислушался к моему доброму совету. Строимся в три колонны у выхода. Выполнять.
Мы смотрим друг на друга с нарождающимся ужасом. И за обедом, и за ужином мы наелись до отказа – за ужином даже сильнее, потому что за весь день никаких тренировок не было, – и в моем животе все еще ощущается тяжесть. Одна мысль о беге или отжиманиях вызывает тошноту.
– Выполнять приказ немедленно, – кричит сержант Гау, и мы поспешно высыпаем из спальни.
* * *
Мы собираемся в три неровных колонны, и сержант Гау ведет нас по дороге. Сначала мы идем медленно, но через несколько шагов сержант начинает ускоряться.
– Постарайтесь не отставать, – говорит он. По его тону ясно, что это не рекомендация.
* * *
Сержант Гау бежит не особенно быстро, но через десять минут в боках у меня колет, а живот скачет вверх-вниз, как плохо закрепленный противовес. Мы стонем и кашляем, пытаясь не отстать от сержанта. Он бежит в форме и армейских ботинках и даже не сбивается с дыхания.
Через полчаса первые люди из нашего взвода отбегают к краю дороги и извергают горячие остатки своего ужина. Мой желудок стремится сделать то же самое, я чувствую привкус желчи в горле, но пока что ухитряюсь сдерживаться.
Потом сержант Гау замедляется. Он жестом приказывает развернуться и собирает нас вокруг троих новобранцев, согнувшихся над бордюром, забрызганным блевотиной. Запах свежей рвоты вызывает во мне новую волну тошноты, и я отбегаю, чтобы изрыгнуть в канаву содержимое желудка.
Закончив блевать, я замечаю, что был не единственным, кто не смог вынести запаха. Половина взвода занята тем, что вносит свою долю в вонючий суп, заполняющий теперь придорожную канаву.
– Я думаю, урок усвоен, – произносит сержант Гау, и в голосе его нет ни глумления, ни угрозы.
* * *
Вспальне сержант Гау снова выстраивает нас перед шкафчиками. Сложно выглядеть достойно с засохшей рвотой на одежде.
– На сегодня хватит, – говорит он. – Если вы удивляетесь, почему никого из вас еще не вышвырнули, ответ прост. Вы еще не приступили к подготовке, поэтому особой возможности засыпаться мы вам не предоставили. Это изменится завтра утром, ровно в четыре тридцать. Сейчас у вас есть десять минут, чтобы привести себя в порядок в сортире в конце спального помещения. Ровно в двадцать один ноль-ноль построиться возле коек в выданных вам пижамах. Выполнять.
Сортир оказывается большой комнатой с унитазами с одной стороны, душевыми с другой и стоящими кругом раковинами из нержавейки посередине. Уединиться здесь негде. И в туалете, и в душе нет ни дверей, ни перегородок.
Согласно приказу, мы умываемся и переодеваемся в пижамы. И женский, и мужской комплект выглядят одинаково: бесформенное синее нечто совсем не военного вида. Когда все собираются в спальне перед сержантом Гау, мы выглядим как стайка детдомовцев-переростков, выстроившихся в очередь за супом.
– Отбой, – провозглашает сержант, бегло оглядев взвод. – Забирайтесь в койки. Никаких разговоров после выключения света. В случае особой необходимости стучаться в комнату старшего инструктора, где мне придется ночевать вместо того, чтобы быть в постели с женой. Беспокоить меня разрешается, только если у кого-то кровь из глаз пойдет.
Когда мы укладываемся в койки, обернувшись колючими армейскими одеялами, светодиодные лампы на потолке начинают гаснуть. В комнате темно, и мне слышно только дыхание сослуживцев и гудение кондиционера, который поддерживает в комнате температуру в двадцать градусов и убирает из воздуха всякую дрянь. Мы достаточно далеко от любого из метроплексов, но, поскольку и в Чикаголенде, и в Лос-Анджелесе-Сан-Диего-Тихуане, и в Большом Нью-Йорке сейчас живет больше пятидесяти миллионов человек, не так много осталось мест в стране, где не нужно очищать воздух.
Моя соседка свешивается с края постели, и я едва-едва различаю контур ее головы в наступившей темноте.
– Не так все и плохо, – шепчет она.
– За исключением блевотины, – отвечаю я, и она тихо хихикает.
Еда была самой вкусной, какую я пробовал, но вот условия для сна тут не лучше, чем в маминой квартире в КК. По ощущениям этот матрас и тот, что был в моей старой спальне, вышли с одной государственной фабрики.
Пытаясь уснуть, я вдруг понимаю, что тоскую по дому. Как бы сильно я ни жаждал выбраться из КК, часть меня не хочет быть здесь и спать в одной комнате с совершенно незнакомыми людьми, прислушиваясь к их дыханию и время от времени доносящемуся кашлю. По крайней мере дома я мог оставаться в одиночестве, когда хотел. Часть меня хочет вернуться в старую предсказуемую жизнь. Когда я просыпался дома, я знал, что будет дальше. Здесь я не представляю, что произойдет завтра утром. Я чувствую себя свободным, но еще мне чертовски страшно.
Оборачиваю тощую поролоновую подушку вокруг головы, чтобы закрыть уши. В обретенной тишине мой мозг наконец подчиняется утомленному телу, и я засыпаю.
Глава 4. Вхождение в колею
Ровно в четыре тридцать ярко вспыхивают потолочные лампы, и сержант Гау широкими шагами входит в спальню.
– Подъем! – вопит он безо всяких вступлений. – Оправиться, умыться, одеться в сине-зеленое. Это такая одежда с пятнами. Если нужна помощь – обратитесь к ПП, раздел «УНИФОРМА, ПОЛЕВАЯ, ИНДИВИДУАЛЬНАЯ». Утренняя поверка в четыре пятьдесят пять, так что поживее.
Через двадцать минут мы уже одеты и стоим перед шкафчиками. Если сержант Гау и доволен тем, что мы готовы за пять минут до назначенного времени, он этого не показывает. В стене комнаты старшего инструктора есть окно, и я вижу – он прекрасно знает, что взвод построен и ожидает поверки, но все же не выходит к нам до тех пор, пока часы над входом не показывают ровно 4:55.
Маршируем на завтрак. Это всего лишь третий наш поход в столовую, но компании, случайно собравшиеся за столиками в первый день, уже закрепились. Шестерка за нашим столиком пока что не поменялась. Я и моя соседка Халли, Риччи, тощий парень с рубцами и нелепой бороденкой, и Гамильтон, спортивного вида девица с длинными светлыми волосами. Еще есть Каннингем, покрытая татуировками и носившая стрижку под ноль задолго до того, как решила пойти в армию. И, наконец, Гарсия, темноглазый парень, никогда не заговаривающий первым. Халли родом из СиТакВана, Риччи – из метроплекса Даллас/Форт-Уэрт, а Гамильтон – из Юты. Каннингем записалась на службу в каком-то фермерском городишке в Теннесси, а Гарсия попросту качает головой, когда его спрашивают о родном городе.
– В какие войска вы пошли бы, если б могли выбирать? – спрашивает Риччи, поглощая яичницу с тостом.
– Блин, – Халли смеется, – да я рада буду, если не вылечу из учебки. Потом пусть посылают куда хотят.
– Ну же, – настаивает Риччи. – У каждого есть предпочтения.
Халли отправляет в рот еще один кусок яичницы и пожимает плечами, прежде чем ответить.
– Я не знаю, честно. Они решат, на что мы годимся, в конце подготовки. Я была бы не против посидеть за рулем или штурвалом. Пилот десантного корабля, может быть, или танкист.
– Как насчет тебя? – спрашиваю я у Риччи.
– Я хочу во флот, – отвечает он. – Рассекать на звездолете. Не бегать куда попало под огнем. Чем угодно бы занялся там, серьезно. Драить палубы, чистить толчки – не важно.
– А попадешь в десантуру, – говорит ему Халли. – Или хуже – в пехоту.
Наши знания о видах вооруженных сил ограничены информацией из противоречащих самим себе сетевых шоу да пропагандистских роликов, которые нам крутили в вербовочных пунктах, когда поняли, что не смогут отпугнуть нас от службы.
У флота в распоряжении тяжелое вооружение – звездолеты, что прыгают между колониями и обеспечивают огневое преимущество в борьбе за территорию, – а морская пехота воюет на поверхности колоний. На флот отбирают лучших из лучших, и кандидаты отправляются во Флотскую школу на Луне сразу после тренировочного лагеря. Космическому десанту требуется больше всего народа для обеспечения защитных гарнизонов почти на полутысяче миров, так что, скорее всего, большинство из нас туда и попадет.
Территориальная армия – для тех, кто не прошел ни туда, ни туда. Это бойцы, поддерживающие порядок на самой Земле, схватываясь с любой из сотни земных наций. Пехотинцы не летают на космических кораблях и не защищают колонии, они – мусорщики вооруженных сил. ТА приходится разбираться со всеми земными агрессорами, включая тех, кто слишком беден или неразвит для космической экспансии. Еще ТА – основной инструмент государства для разборок с бунтовщиками внутри САС. Спускаться на незнакомую планету или защищать новую колонию от вторжения Сино-Русского десанта опасно, но слово «опасность» приобретает новое значение, когда тебя сбрасывают в середине бунтующего Коммунального Кластера, а вокруг пять миллионов людей на разных стадиях возбуждения и недовольства.
– Пусть только попробуют засунуть меня в пехоту, я сразу порву контракт, – говорит Риччи.
– Ты серьезно? – спрашивает Каннингем. – Пройдя Начальную подготовку?
– А то, блин, – отвечает он. – Не для того я сюда записался, чтобы мне башку прострелили. Флот или ничего. В конце концов, три месяца нормальной еды – это тоже неплохо, правда?
– А ты как? – спрашивает меня Халли после завтрака, пока мы несем подносы к стойке. – Кем ты хочешь стать после подготовки?
Я пожимаю плечами, так же, как и она в разговоре с Риччи.
– Да без разницы, – говорю я. – Что угодно лучше, чем возвращаться домой.
Я представляю, что будет, если меня отчислят, и каким мерзким и самодовольным будет лицо моего отца, когда я приползу в КК, не пройдя даже Начальной подготовки. Он будет счастлив узнать, что его сын продержался меньше, чем он сам, уволенный за недостойное поведение. Он умрет, зная, что был не самым главным позорищем семьи, а я не хочу дарить ему даже этой маленькой победы.
Я замолкаю на мгновение, пока она ставит свой поднос на решетку.
