скачать книгу бесплатно
А вот андерманир штук – город Париж, поглядишь – угоришь, где все по моде, были б денежки в комоде, барышни на шлюпках, в широких юбках, в шляпках модных, никуда не годных. А кто не был в Париже, так купите лыжи: завтра будете в Париже.
Между прочим, с первой ночи и навсегда андерманир штук стал самой главной тайной Льва. Почему… ах, да кто б еще знал, почему что-то становится нашей главной тайной!
Маленьким он часто спрашивал деда Антонио:
– Деда, ведь андерманир штук – мой? Только мой?
– Твой, – успокаивал его дед Антонио. – Конечно, твой. Все в этой комнате твое. Да и не в этой комнате…
– Нет, – упирался Лев, – мой – один андерманир штук. Остальное – общее, всех людей.
Вот и поговори с ним!
– Львенок, давай за апельсинами в очередь станем?
– Давай.
В очереди проведен час: за этот час Антон Петрович успевает рассказать Льву про всю войну – от сорок первого до сорок пятого.
Наконец у них в руках сетка с апельсинами!
– Лев, хочешь апельсинчик?
– Нет.
Какой-то у него паралич всех желаний… Может быть, это действительно от того, что ничего невозможного для него нет? Захоти он что угодно – дед Антонио тут как тут: Луну с неба достанет!
И ведь достанет…
– Хочешь санки – как вон у того мальчика?
– Нет.
От-тор-же-ни-е.
Любой ребенок тащит снаружи – внутрь. Направление желаний Льва – изнутри наружу. А-ты-сделай-фокус! Сделай, значит, так, чтобы то, что снаружи, внутрь не попало… так, стало быть, и осталось снаружи – и даже еще дальше бы отодвинулось. Словно у Льва внутри места вообще нет. Куда-ты-сюда-со-своими-санками-когда-у-меня-тут-душа!..
Ближе к лету начали поговаривать даже о двух школах: одна от деда поблизости, другая – от Леночки. И будто бы без конца решали, решали – и решить не могли, какую же из них все-таки выбрать… Лев слышал, что об одной говорили как о школе с уклоном, о другой – как о школе без уклона. «Только бы сразу в обе не отдали!» – с ужасом думал он.
Сам Лев хотел во вторую школу, без уклона, – потому что рядом с дедом. Но все якобы зависело от Леночки. И, выходило, по-Леночкиному, что его все равно отдадут в школу с уклоном. Жить ему в таком случае надо будет «у родителей».
«А-ты-сделай-фокус – чтоб без уклона!»
Самое важное для Антона Петровича (не для Льва, но Льву этого сейчас не втолковать), что уклон – в английский. И что Льву, когда он окончит школу, – все пути открыты. Да и жить, наверное, лучше дома: привыкать надо. Потому что… никто ведь не знает, сколько ему, Антону Петровичу, чего осталось. Впрочем, как бы там ни было, выбор – за Леночкой. Мне не сделать этого фокуса…
– Мне не сделать этого фокуса, львенок.
Львенок не верит – и улыбается: святая простота.
– Видишь ли… – Антон Петрович пытается звучать убедительно, – фокус можно сделать только тогда, когда ты уверен, что…
– Когда я уверен?
– И ты – тоже! Но вообще – когда любой человек уверен, что фокус делать – надо. А я в этом не уверен, львенок. Та школа, которая около мамы, она действительно очень, очень хорошая.
– Потому что с уклоном?
– Именно поэтому, – улыбается дед Антонио.
Лев не понимает, но, засыпая, пытается представить себе школу с уклоном.
Школа стоит на горе – и в ней все кривое, когда находишься внутри: кривой пол, кривой потолок… даже мебель кривая. И школа медленно сползает вниз по горе. Вот уже Лев вынужден перепрыгнуть с пола, который накренился настолько, что не устоять, на стену… то есть на то, что раньше было стеной, но теперь у него на глазах становится полом. Лев быстро вскакивает с кровати, чтобы успеть поменять положение…
– Господи, львенок!..
Дед Антонио делает ему холодные примочки: Лев упал, ударившись лбом о порог – к деду бежал.
– Дед Антонио, школа, которая с уклоном, она ползла вниз, прямо в пропасть…
– Тебе начали сниться сны, слава Богу! Снов не надо бояться, они всем снятся, когда люди спят.
– Я же тогда не спал еще, когда школа вниз ползла! А «сны» – это как?
Он не понимает, что такое сон. Или действительно не видит снов? Мы, вообще-то говоря, с какого возраста сны видим? Странно… дед Антонио никогда не думал об этом. И не помнил, когда сам впервые увидел сон – или когда понял, что увидел сон. Да и сна тоже не помнил, хотя ведь, казалось бы, – такое событие!..
Падение, к счастью, не имело иных последствий, чем синяк во весь лоб, – Антон Петрович заметил только, что Лев, нервничавший было по поводу выбора школы, стал опять спокойным. Антон Петрович не знал, радоваться ему или нет.
– Лев, – осторожнее некуда спросил он, – ты какой язык хочешь учить?
– Французский. Потому что на нем во Франции разговаривают.
– Ммм… боюсь, что в школе рядом с мамой только английский преподают, – ты как насчет английского?
– Та школа сползла в пропасть, дед Антонио.
– Ну-ну…
От гастролей дед Антонио, конечно, опять отказался: «У меня внук в-первый-раз-в-первый-класс, Вы с ума сошли?» Леночка же, из-за отцовских «капризов» снова вынужденная отправиться якобы на больничный, ибо распиливать на гастролях ее было некому, неожиданно прибежала к Антону Петровичу прямо с больничного в самом начале августа – совершенно заплаканной.
Чмокнув в прихожей Льва (какой-ты-большущий-стал-Аленка-вот-тут-хочешь-нет-небось!), она пулей-дурой влетела в кабинет деда Антонио и мало того, что захлопнула дверь, – даже еще и заперла ее изнутри. Потому-то Лев пока и не узнал, а Антон Петрович не только узнал, но и прочувствовал следующее: к сожалению, настало время расстаться с Ве-ни-а-ми-ном, несмотря на то, что он инженер-конструктор, в то время как Геннадий гребец… правда, не простой, а а-к-а-д-е-м-и-ч-е-с-к-и-й.
– Гре…бец? – едва сартикулировал дед Антонио. – Он как-то, похоже, забыл, что в мире бывает гребля. – Один гребет – или на галере?
– «Каноэ» это называется, – отвернулась Леночка.
– Ты, что же… м-да. Как знакомятся с гребцами? Вы познакомилась, когда он… греб?
– Па-ап… ну, веди ты себя прилично!
Кустистые брови Антона Петровича взлетели чуть ли не над головой:
– Леночка… имей же снисходительность, ты первая этот разговор начала!
Ей стоило большого труда не сорваться: срываться в данный момент было никак нельзя. Впрочем, момент оказался совсем не таким ответственным, как ей представлялось.
Конечно, Лев может продолжать жить здесь – без вопросов. Понятно, что Лев не поверит, если сказать, что и второго его папу захотел какой-то мальчик: таких мальчиков не бывает… почему я жестокий? Я просто видел Ве-ни-а-ми-на! Бог с ней, с английской школой – Льву все равно, как выяснилось, французский нравится, а тутошняя школа тоже хорошая.
– Па-ап, ты только Льву про Геннадия пока не говори, ладно? Мне кажется, еще рано.
– Можно и вообще не говорить!
– То есть? А когда он придет ко мне и найдет там совершенно другого человека?
– Думаешь, еще найдет? – усмехнулся Антон Петрович.
А вот тут можно было уже и сорваться. Именно так Леночка и поступила, сказав па-апе ровно столько гадостей, сколько, по ее представлениям, должно было хватить, чтобы не появляться «в этом доме» весь отпуск и даже еще чуть-чуть.
– Лееев! – взревела она в прихожей.
Испуганный Лев стал перед ней как лист перед травой или наподобие.
– Во-первых, когда тебе приносят шоколадку, неприлично оставлять ее в коридоре.
– А во-вторых? – спросил Лев.
– Во-вторых? Только если между нами…
– Это как – «между нами»? – Ягненок ягненком… то есть, агнец агнцем.
– Неважно! Я должна уйти сейчас, меня дедушка очень обидел. Так что… мы теперь не скоро увидимся.
– Ничего.
Если бы Леночка не была уже обижена, ее, может, и задело бы это «ничего». Но на таком фоне, конечно, не задело. Тем более, что ягненок ягненком. То есть, агнец агнцем.
7. МНЕ КАЖЕТСЯ, ОН УЕХАЛ В ИТАЛИЮ…
В школу-ту, которая никуда не сползла, обычную, – дед Антонио повел внука «записываться» на следующий день.
– Антонио Феери… да мы просто глазам своим не верим! – засуетились и молоденькие записчицы, и какая-то брошенная сюда благосклонною фортуною затрапезная родительская пара – с толстым чадом девичьего пола, тоже записываемым в первый класс. Кстати, чадо тут же подошло ко Льву и сказало басом:
– Меня Вера зовут. Я хорошая девочка. А ты?
– Не знаю, – сказал Лев и улыбнулся нелепому ребенку. – Я Лев.
– Ле-е-ев? – оторопела хорошая девочка, но ее тут же принялись записывать, и она больше не отвлекалась.
Зато свободные записчицы устроили бурный флирт с Антонио Феери, совершенно просто не записывая Льва, которого тоже неплохо было бы записать. Антон Петрович хотел напомнить им об этом, да остолбенел: он увидел, что Лев разговаривал с другим ребенком. И более того: тот же самый Лев, почувствовав, что им пока не занимаются, подошел к записчице, обрабатывавшей толстое чадо девичьего пола, и, дождавшись окончания обрабатывания, сказал:
– Запишите нас, пожалуйста, в один класс… можно?
– Конечно, конечно! – скромным полевым цветком расцвела записчица и бросила кроткий взгляд на широко улыбавшегося и неизвестно почему качавшего головой Антонио Феери. – В первый «А».
– А если это любовь? – скосила глазки сразу на Антонио Феери и на толстое свое чадо девичьего пола мамаша из состава родительской пары.
Игнорируя окосевшую, Антон Петрович обратился ко всем записчицам сразу:
– И ежели, стало быть, Вы не посадите их за одну парту, я превращу вас всех в… в хризантемы!
– Это такая угроза? – тоненько прыснула самая находчивая.
В общем, запись в школу превзошла все ожидания всех.
– Хоть бы каждый день тебя в школу записывал! – сказал дед Антонио по дороге домой.
Лев думал о своем и, казалось, не слышал.
Самая находчивая из записчиц, по имени Алевтина Георгиевна, стала его учительницей. Первое, что она сделала, – это посадила Льва за одну парту с Верой. Вера просияла, а Лев знал, что так и будет.
Дети оказались не такими неприятными, как ожидал Лев. Они были тихие – и многие даже выглядели дрессированными. Так что Лев решил потерпеть их общество, сколько сможет. У каждого из них, как и у Льва, было с собой по большому букету цветов. Все они сложили цветы на стол Алевтины Георгиевны, и Вера тихо сказала Льву:
– У меня бабушка умерла. На нее тоже много цветов положили. У тебя есть бабушка?
– Нет, только дедушка, – ответил Лев. – Бабушка была змея.
Вера с восхищением посмотрела на Льва:
– Понима-а-аю…
В остальном же в школе было не очень интересно – и Лев скучал по деду Антонио. Теперь они виделись гораздо меньше: дед Антонио перестал брать Льва в цирк на Цветном, потому что в жизни Льва появилось новое занятие, которое называлось «учить уроки». Когда он заканчивал «учить уроки», дед Антонио еще был в цирке. Леночку же Лев не видел с того самого дня, когда она ушла, так сильно хлопнув дверью, что фотография женщины-змеи в прихожей упала на пол… стекло разбилось. Дед Антонио, помнится, только покачал головой и пару раз вздохнул, подметая осколки.
– Ты скучаешь по своей бабушке? – спросил Лев Веру.
– Очень, – сказала Вера и заплакала.
– А я скучаю по деду Антонио, – признался Лев. – Он поздно приходит из цирка… я уже почти всегда должен в это время спать.
– Но он же не умер! – укорила его Вера. – А в цирк мы можем ездить на троллейбусе. Я знаю как.
На следующий день они встретились на троллейбусной остановке.
– Давай пойдем в кусты, – сказала Вера. – Мне там надо кое-чего разбить.
В кустах она взяла камень и раскурочила им маленький деревянный домик красного цвета, который до этого держала в руках.
– Тут деньги, – объяснила она. – Я их копила. Надо платить, когда на троллейбусе едешь.
– Разве детям надо?
