Лица пустоты. Книга 1

– Повезло!

Огонь запылал, разгоняя мрак по углам. Линда смотрела на отблески пламени на усталых, но довольных лицах и ощущала сильный жар от костра. Впервые за день ей было тепло.

Глава 3

– Блин-блин-блин!

Столб огня взмывает чуть ли не до потолка. Ира отшатывается. А нет, именно что до потолка. Трещат остатки штукатурки, и что-то там еще наверху очень зловеще так трещит.

Антон смеется и, расстегнув ширинку, пытается помочиться на пламя.

– Кретин! – вопит Даша, но ей тоже смешно, как и остальным.

– С дровишками переборщили, – замечает Кирилл, и все снова покатываются со смеху.

– Надо тушить! – кричит Макс и пытается металлическими ножками старой табуретки разворошить костер.

Огонь распадается на несколько меньших шипящих языков пламени, и один из них перекидывается на пакеты с мусором. Что-то хлопает.

– Ну нафиг, – говорит Ира, отстраняясь от искр, которые летят во все стороны. – Лучше пойдемте отсюда!

– Да, пошли! – Линда хватает ее за руку, а другой тащит Дашу за собой.

Макс все тычет в пламя своей табуреткой. Пол уже горит, точно политый бензином, тлеет потолок.

– Бежииим! – орет Даша.

Девчонки втроем, уже не оглядываясь, мчатся по коридору. Сзади тяжело дышит Кирилл. Они все вместе вываливаются на улицу и, пробежав по инерции метров тридцать, останавливаются.

– Вот черт, – говорит Макс, отряхиваясь от золы. – Как так получилось-то?

Как это получилось, никто не знает. Они стоят и смотрят на зарево пожара в окнах бывшей столовой. Ира чувствует, что дрожит. От холода или от нервного возбуждения, она не уверена. Там, у костра, было жарко, и она вспотела, а теперь уличный холод пробирается под одежду.

– Но круто было, да? – говорит Кирилл. – Как мы бежали, а?

– Как угорелые, – хихикает Ира.

Все начинают наперебой делиться впечатлениями.

– Где Антон? – внезапно спрашивает Даша.

Они оглядываются, но Антона нигде нет. Макс чертыхается.

– Антон! – орут все в один голос. – Антон!

Линда делает было шаг к двери, но на самом деле никто не собирается возвращаться в горящее здание. Тем более, отблески пламени теперь видны и в других окнах, не только в столовой.

– Что там горит? Там ведь и гореть-то нечему, – обескуражено говорит Кирилл.

– Антон! – снова кричат Линда и Даша.

Ира не нетвердых ногах подходит к Кириллу и обнимает его. Его куртка пахнет дымом. Кирилл гладит Иру по голове и зарывается носом в ее волосы.

– Вон он! – орет внезапно Макс.

Ира резко поворачивается и видит, как Антон, будто в замедленной съемке, прыгает из окна и катится по высохшей траве. Все бегут к нему, и тут что-то рушится, а языки пламени высовываются из окон, норовя лизнуть каждого, кто попадется на пути.

Они оттаскивают Антона и валятся на землю.

– Совсем, что ли? Ты чего там застрял? – накидывается на него Макс.

– Я на минутку отвлекся, а вас нет! Ходил, бродил, просто какой-то тупняк нашел, вообще не мог ни во что врубиться… Потом, когда уж загорелось все, выпрыгнул в окно.

– Ну, дебил, – весело говорит Кирилл и одобрительно хлопает его по плечу.

Ира смотрит на здание. Огонь охватил весь второй этаж. Что-то жутко заунывно стонет внутри.

– Там же точно никого не было? – в волнении спрашивает она.

– Это перекрытия, – отвечает Даша.

Словно подтверждая ее слова, что-то снова рушится внутри.

– Видно, это здание строили еще и из крайне огнеопасных материалов, – задумчиво добавляет Даша.

Они вшестером смотрят на пожар и не могут отвести глаз.

– Ой, у тебя кровь, – Линда показывает на Ирину руку.

Ира поднимает руки, ребро правой ладони расцарапано в кровь. Даша протягивает ей бумажный платок.

– Надо валить, – говорит Антон, в тысячный раз осматривая себя, чтобы удостовериться, что не горит.

Скоро зарево пожара можно будет увидеть из города. Ира думает об этом и все начинает казаться ей нереальным. Моргнешь – и картинка исчезнет. Ира моргает, открывает и закрывает глаза, но ничего не исчезает.

– Нервный тик? – участливо спрашивает Антон и хохочет.

Ира слабо улыбается и толкает его:

– А у тебя капюшон дымится.

Антон принимается скакать и крутиться, как собака в погоне за собственным хвостом, и теперь смеются уже все.

Звонит телефон, это у Макса. Он долго пялится в экран, а потом скидывает и говорит:

– Ну, по домам, что ли?

– Да, – вздыхает Даша. – Пошли.

Все разом выходят из оцепенения и бегут к бетонному забору, потом несутся по лесу и останавливаются только в городе.

– Может, вызвать пожарных? – предлагает Линда, когда они уже шагают по темным дворам на безопасном расстоянии от леса.

Странно, что раньше это и в голову никому не пришло, думает Ира.

– Нет! – возражает Антон. – Кто-нибудь другой вызовет. Иначе они узнают, что это мы. Да и вообще, это всего лишь заброшка. Подумаешь, сгорела!

Его все поддерживают.

– Если завтра народ будет спрашивать, как мы сходили, скажем им, что так никуда и пошли, – решает Даша. – Хорошо?

Все согласны. Лишние проблемы им ни к чему. Они вновь наперебой делятся впечатлениями, ведь это было совсем неплохое приключение. Смущает только запах дыма. Волосы и одежда у всех пропахли насквозь.

– Родакам можно сказать, что ходили на пикник, – предлагает Кирилл. – Сосиски там жарили, все дела…

– Но я уже сказал, что мы сидим у Антона! – жалуется Макс. – Черт!

– Ага, мы ходили на пикник, разводили костер и именно в этот же вечер сгорела заброшка, – говорит Даша. – Это подозрительно.

– Можно сказать, что мы ходили в кафе, где сидели у мангала, – говорит Ира. – Например, в «Тайге».

Идея нравится всем, кроме Макса. Ира благодарит бога, что осталась у бабушки, ведь вечерние посиделки в кафе для мамы приравниваются к самым худшим поступкам, вроде курения, распивания алкоголя, прогулкам по ночному лесу и встреч с парнями.

Глава 4

Ира, попрощавшись с Кириллом, отперла дверь бабушкиной квартиры и на цыпочках прокралась по коридору. Она все еще дрожала. На сковородке ждал остывший ужин. У Иры не было аппетита, но чтобы не обижать бабушку, она разогрела еду и прямо со сковородки начала есть, а там и не заметила, как прикончила все, а потом еще и в холодильник полезла за добавкой. Тогда и пришло паническое сообщение от Кирилла:

«Фак! Мня спалили!!!!»

«КАК? ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?» – спросила Ира, но ответа так и не получила. Наверное, впервые Кира поймали ночью с поличным.

Изнывая от неизвестности, Ира зашла на его страницу, но в сети Кирилл так и не появлялся. Тогда она прошлась по его контактам и добавилась в друзья к Линде и Даше, а после, подумав, к Антону и Максу тоже. Сейчас ей было смешно вспоминать, как она волновалась и тянула время перед сегодняшней встречей. Чего она боялась?

Все прошло хорошо, не считая, конечно, сгоревшей заброшки. Но и в этом, если подумать, разве есть что-то плохое? Жаль только, те старые журналы так и остались наверху. Надо было прихватить парочку, но она не догадалась.

***

Линда слышала приглушенное елозенье за тети Катиной дверью. Стоит там, чекирит. Макс рвался проводить Линду чуть ли не до квартиры, но она его удержала. Не хватало еще, чтобы тетя Катя видела, как они целуются. А они целовались! Вначале было немного неловко, потому что Линда этого не ожидала и уже собралась идти, но потом… «Потом» Линде очень понравилось, но тут у Макса снова зазвонил телефон.

Линда ковырялась с ключами, стараясь не смотреть на тети Катину дверь. У нее до сих пор теплело в груди от воспоминаний об этом поцелуе. Но что теперь? Они с Максом вроде как встречаются или еще нет?

Внезапно ей показалось, что за соседской дверью слышно тяжелое дыхание и Линда представила, с какой жадностью тетя Катя приникает сейчас к глазку. Линда подняла глаза и сделала то, чего не делала никогда: улыбнулась и помахала тете Кате. Тут же за чужой дверью что-то загромыхало.

Защелкивая за собой замок, Линда снова хохотала. Но резко замолчала, стоило только темноте и тишине обступить ее. Тусклая лампочка в коридоре мигала. Раскрутилась, наверное, надо будет подкрутить.

Конечно.

Темные проемы дверей выглядели так, будто скрывают что-то зловещее. Линда быстро скинула ботинки и побежала включать везде свет.

Глупый был порыв, думала она уже потом, когда искала зажигалку, чтобы разжечь газ на старой кухонной плите. Весело забулькал чайник, и Линда не отрываясь от переписки с Дашей, залила кипятком пару ложек растворимого горячего шоколада. В доме напротив не горело уже ни одного окна. Линда опустила жалюзи и села на пол. Почему? Просто потому что могла. Мама, случись ей это увидеть, пришла бы в ужас.

Спать хотелось, но Линда чувствовала, что не уснет. Мир слегка подрагивал в такт с головной болью, в глаза будто насыпали песка. Не надо было ей пить. Не перед школой. А еще и эта идея Антона с костром. Она знала, что ничем хорошим это не кончится. А теперь Линда просто поверить не могла – они сожгли здание.

Звякнуло оповещение. «Спокойной ночи», – написал Макс.

Линда минуту лихорадочно раздумывала, что ответить. И тебе спокойной? Приятных снов? Просто «И тебе»? В конце концов, она написала: «Спокойной», потому что нельзя было дальше тянуть и прибавила смайлик, надеясь, что Макс не сочтет ее тормозом. И быстро вышла из приложения, не читая новое сообщение Даши.

Делать нечего, пришлось идти спать, и Линда все же заснула, грезя и прокручивая в памяти приятные моменты вечера.

***

Даша зашла в туалет и, пока смыв ревел, опрыскала курку дезодорантом. Надо было избавиться от запаха дыма, пока мама его не заметила. А заодно и от запаха пива, пролитого на рукав. Мама спала чутко, но вроде бы не проснулась, когда Даша пришла.

Даша вернула куртку на место, подозревая, что сделала только хуже, умыкнула из холодильника несколько йогуртов и завалилась к себе. Декстер сонно повел носом и приоткрыл один глаз.

– Это я, – шепнула Даша и нырнула под одеяло, – спи.

Когда она поняла, что забыла ложку, вставать уже было неохота. Пришлось черпать густой йогурт школьной линейкой, как оказалось, вполне для того пригодной.

Когда Линда вышла из сети, не прочитав ее последнее сообщение, Даша даже немного обиделась. Общаться было не с кем, все спали. Но тут словно почувствовав ее отчаяние, Ира добавилась в друзья.

«Снова привет! Неплохо потусили, да? Ну что, идем завтра гулять?»

«Конечно, – ответила Даша. – В школе договоримся.»

Потом подумала и добавила: «Давай поболтаем? Спать неохота совсем!»

Они подробно обсудили пожар и свои впечатления от него, хоть Даша и опасалась, что это может прочитать ФСБ и в случае чего принять меры. Потом поговорили про того маньяка. Даша дала ссылки на мамины статьи, а Ира утверждала, что эта история может быть интересной разве что с точки зрения краеведения. Они смеялись, представляя каким может быть урок, посвященный этому событию и попрощались только глубокой ночью, чуть ли не утром, уже хорошими подругами.

***

Антон несся по улице, опустив голову.

Домой… Скорее домой… Домойдомойдомой…

Пламя все еще ревело в ушах, жар опалял. Антон то и дело вытаскивал руки из карманов, ощупывал волосы и толстовку, боясь, что горит. Стоило моргнуть – и огонь появлялся перед глазами. Он думал тогда, что умрет. На целую секунду в это поверил. А потом прямо перед ним выскочило это окно, не успел ничего обдумать – и уже на той стороне, катится по колкой сухой траве. Что это, блин, с ним было?

Наваждение.

Антон шарахнулся в сторону, когда из подворотни вышел человек с собакой. Он даже не понял, кто это был, мужчина или женщина, так спешил убраться подальше.

Домой… домой…

Он постарался взять себя в руки, нельзя ведь в таком виде показываться дома.

Он видел лица в пламени. Много лиц. Искаженных криком, болью, яростью. И они видели его. Видели! Они смотрели на него, звали, умоляли, ругались. Он и забыл тогда, где находится, кто он, что с ним происходит.

Это же был глюк?

Уже белочка?

Антон знал, что с этим домом нечисто. Знал, что дело было не в грибке. Почему же тогда он так хотел туда пойти?

«Спокойно.»

В лифте не горел свет, кто-то опять выбил лампочку, и Антон выбрал лестницу.

Отец пьяно дрых на кухне, Антон узнавал это по характерному храпу. Под дверью родительской комнаты виднелась полоска света – мать еще не спала. Антон тихо прошел к себе, бросил толстовку под кровать, туда же отправил и пропахшие дымом джинсы. Он только успел улечься, когда услышал:

– Паспорт.

Антон подскочил, но тут же осознал, что говорит его брат, лежащий на соседней кровати.

– Чего?

– Где мой паспорт? Я знаю, ты его взял.

Антон ненавидел, когда Леха говорил таким вот спокойным холодным тоном. Это значило, что он в ярости.

– Не брал я его, – ответил Антон и улегся обратно.

«Завтра подкину, он подумает, что паспорт выпал и завалился… к примеру, за диван.»

– Вот почему ты врешь? Завтра чтобы паспорт лежал на моем столе, понял?

– Я не… – начал Антон.

– Понял или нет?

– Понял, понял. Поищу я завтра твой паспорт.

Леха отвернулся к стене и почти сразу засопел. Но он хотя бы отвлек Антона от переживания огненного кошмара. Антон свесился вниз и потянулся к брошенным под кровать вещам. Зажимать Лехин паспорт себе дороже, черт с ним, на стол, так на стол.

Проблема заключалась в том, что паспорта нигде не оказалось, ни в джинсах, ни в толстовке, ни в куче пыльных носков под кроватью. Антон сполз вниз и в свете телефонного фонарика принялся шарить по полу. Паспорта не было! Ни в комнате, ни в прихожей, ни в коридоре. Он выронил его, наверное, когда выпрыгивал из горящего здания или когда сооружал костер, или когда они бежали по лесу. Да мало ли было моментов? Вот только как объяснить это Лехе?

***

Макс задержался в подъезде. Ему хотелось немного успокоится перед неизбежным. На третьем этаже кто-то выставил старую калошницу, и Макс сидел на ней возле окна с большой банкой-пепельницей. Он не курил, поэтому просто сидел, крутя в руке мобильник. Осмысливал события вечера, пока тот не будет испорчен родительским гневом, и проветривал голову, ожидая, когда запах алкоголя и его действие хоть немного выветрятся.

Он написал Линде, пожелал ей спокойной ночи, сам до конца не веря, что может ей писать вот так вот просто, не чувствуя себя неуместным идиотом. Он просидел бы в подъезде и до утра – настолько сильно не хотелось ему идти домой, настолько тягостно это было, но сидеть до утра было, конечно, нельзя.

К его удивлению, сердитым сегодня был папа. Мама лишь молча пила чай, смотря в одну точку, пока отец его отчитывал. В конце Макс не выдержал:

– Вы понимаете, что вы на меня давите? Я не могу ни погулять с друзьями, ни сходить в гости, ничего не могу! Постоянно должен оправдываться, отчитываться! А я, между прочим, уже не ребенок!

– И как мы на тебя давим? Не разрешаем гулять по ночам? Между прочим есть даже законы, которые запрещают несовершеннолетним находиться ночью на улице! Запрещают! Понимаешь? Я даже не говорю о твоей безопасности, о том, что мы волнуемся и не можем бодрствовать всю ночь и с опасением ждать, не случилось ли там чего с нашим сыном. Я говорю о том, что если что, ответственность лежит на нас, мы за тебя отвечаем! – Макс смотрел на брызжущий слюной рот отца и не мог по какой-то странной причине отвести взгляд. Это напоминало о времени, когда еще совсем маленьким он жутко боялся любого проявления родительского недовольства. Даже нудные и умеренно строгие нотации, и те наводили на него ужас и вгоняли в ступор. – Ты сам еще ни за что не отвечаешь. Ты это понимаешь? Мы ответственны за тебя перед собой, перед законом, перед обществом!

– Да что ты ему объясняешь? Он только как гулять взрослый, а как серьезное дело, так «не трогайте меня, я всего лишь подросток».

– И когда я такое говорил? Когда? А?! – взъярился Макс.

Как бывает в таких случаях, все заорали друг на друга одновременно.

– Ну чего вы от меня хотите? Чего?!

Поняв, что с родителями так ничего не уладишь, Макс унесся к себе в комнату и захлопнул дверь. Он не чувствовал себя виноватым, он ощущал себя злым. Пройдет год, потом еще один, изменится ли тогда хоть что-нибудь? Он рос, но мнение родителей о нем не менялось.

Плевать! Вечер был хороший, им этого никогда не понять. Им не заставить его сидеть дома и пропускать жизнь. Пропускать все мимо. Гнить.

– Господи, что это? – донесся до него голос Маргариты Олеговны, такой тревожный, что сердце екнуло и мгновенно перехватило дыхание .

Макс вскочил и кинулся на зов, позабыв все обиды.

– Что?

Мать стояла в коридоре и брезгливо держала на весу его правую кроссовку. Макс ощутил секундное облегчение – ничего не случилось.

– Что?

– Это ты мне скажи, что это?

Лицо Маргариты Олеговны выражало отвращение.

Кроссовку заполняла густая черная масса. В тусклом свете прихожей было не разобрать, грязь это или что-то еще. Макс подавил рвотный позыв.

– Откуда это?

Шнурки были перемазаны и весь пол коридора тоже.

Это что, прикол какой-то, думал Макс? Ведь его ноги были чистыми. Он пришел домой в чистой обуви. Может, родители решили его проучить? Странный способ. Макс ничего не мог понять.

Глава 5

– Твою мать, – говорит пожарный.

Здание, как карточный домик, складывается на глазах. Клубы дыма валят в сторону города, яркое зарево пожара освещает лес.

Они застряли у ворот. Отсюда вода из гидрантов не дотягивается до горящего здания.

– Тарань ворота! – кричит кто-то.

– Не получится, там дерево валяется. Не проехать.

– Ну оттащите кто-нибудь дерево! Сегодня что, никто не хочет работать? Мозги свои чугунные включите!

Пока люди возятся с воротами и упавшим деревом, здание прогорает до основания.

– Из картона его, что ли, строили? – возмущается кто-то.

Пожарные льют воду на пепелище.

– Думаешь, поджог?

– Бомжи, наверное. Все же первый день холодов. Погреться хотели, небось.

– Надо поискать останки.

– Ну, это когда остынет.

К утру руины уже не горят, но их продолжают заливать, опасаясь, что еще тлеет где-то внутри. Подходить близко опасно, хоть здание почти целиком обрушилось, там все еще время от времени что-то трещит, ломается и обваливается с громким скрипом и утробными стонами.

Когда начинается дождь, пожарные уезжают.

Руины дышат.

Испускают дым из горячей пасти. Здание умерло, но нечто иное под ним ожило. Шипит пепелище, кряхтят останки перекрытий: что-то вылезает, пробивает себе путь наружу.

В дыму тени. И лица. В треске стоны и голоса. Что-то проснулось после долгого сна.

***

Давным-давно…

Двое прогуливаются по набережной, ее рука тонет в его, сразу видно – они пара. Девушка не может скрыть улыбки, юноша задумчив. Вокруг царит весна.

– Хорошее место, – говорит юноша.

– Тебе здесь нравится?

– Ты знаешь, почему я выбрал этот город. А потом встретил тут тебя, – юноша останавливается и нежно берет девушку за подбородок. – Это знак. Благословение.

Она счастливо улыбается.

– Я ведь собиралась уехать, можешь себе представить? Только кое-что случилось…

– Да? – юноша выглядит чрезвычайно заинтересованным. Он останавливается. – Расскажи.

Девушка не может прекратить улыбаться, он хочет знать о ней все, он хочет ее слушать – как это вдохновляет!

И хоть ей неприятно вспоминать о дне несостоявшегося отъезда, она начинает говорить. Теперь понятно, что это было к лучшему.

Пусть она дурочка, но дурочка счастливая.

Девушку зовут Настя, и всю жизнь, сколько себя помнит, она мечтала свалить из этого тухлого города. Он находился не так уж далеко от цивилизации, но Настя ощущала себя на самом глубоком дне мира и знала, что здесь жизни никогда не будет. Теперь-то она понимает, как ошибалась. Но тогда, когда ей было всего семнадцать (два года назад – подумать только!), она сходила с ума от одной только перспективы задержаться тут еще хоть на день.

Настя все решила сама, договорилась с подругой (они только и делали, что планировали это весь выпускной год), купила билеты и с нетерпением ждала отъезда. Мать не одобрила их план. Мать никогда ничего не одобряла. Она была такая отсталая и скучная… Дитя этого безнадежного города.

Накануне отъезда они снова поругались. И утром в этот самый день. Настя наговорила много гадостей и захлопнула дверь перед ее носом. Но она не раскаивается в этом даже теперь. Она была права.

Стояла ужасная жара. У Насти не было чемодана, на плечах висел большой надутый рюкзак, а через плечо была перекинута еще большая потрепанная спортивная сумка. Настя надела юбку-клеш и топик. Вспотевшие плечи моментально начали зудеть, и скоро она обнаружила, что под тяжестью ноши кожа на них стерлась до крови. Она еле влезла в автобус, и все вокруг с недовольством и презрением глядели, как она сшибает все вокруг себя, пытаясь пройти или хотя бы просто развернуться. Сумка еще и натирала голую ляжку, а и без того короткую юбку задирала вверх. Настя думала, что умрет от тяжести и жары. Почему-то ей показалось хорошей идеей надеть туфли на каблуке, и хоть каблук был толст и невысок, каждый шаг скоро стал казаться мучением.

В довершение и без того замечательной поездки, едва сойдя с автобуса, Настя неудачно наступила на решетку ливневой канализации, и ее каблук застрял в проеме между железяками. И это после того, как ее сумку только перед этим зажало автобусными дверями!

Город – этот чудовищный монстр – будто прикладывал все силы, чтобы не отпустить свою жертву.

Вокзал был совсем близко, через пару дворов, и Настя сдаваться не собиралась. Туфлю ей так и пришлось оставить в канализационной решетке, потому что каблук застрял намертво. Настя бросила вторую тут же, и надела старые домашние чешки, которые единственные из всей обуви лежали не в самой глубине дурацкой сумки.

Настя чувствовала, что взбирается на Эверест, а не шагает к вокзалу по уходящей вверх улице. Главный вход, как назло, оказался перекрыт, а вся площадь перекопана, и ей пришлось обходить весь длинный забор, пока она не вышла на станцию через калитку у чебуречной. Там, как всегда, толпились цыганки. Настя никогда не обращала на них внимания, к ней они в жизни не приставали с навязчивым предложением погадать и не просили денег. Она всегда с гордостью считала, что они подсознательно чувствуют ее сильную волю и потому обходят стороной. Но в тот день одна из цыганок, довольно молодая, подбежала к ней и схватила за руку. Настя так удивилась, что не смогла даже возмутиться.

Цыганка забормотала было что-то общее про Настину счастливую судьбу, как вдруг отскочила словно ошпаренная.

– На тебе черная метка! – выплюнула она. – Грязь! Мерзость!

Настя отшатнулась. В словах цыганки было столько отвращения, что Настя ощущала себя почти в прямом смысле слова оплеванной.

– Зло!

Настя развернулась и побежала назад через калитку, мимо чебуречной…

– Смерть!

Вниз по улице.

Ей стало так плохо, а она даже не знала от чего. Как будто ей три года, и она испугалась злой тети.

Уже потом она стала думать, может быть, она так расстроилась в тот день, потому что знала, что цыганка права? Может, на ней, действительно, какая-то черная метка, что не позволяет выбраться из города и изменить свою жизнь?

Ведь в тот день Настя так и не смогла заставить себя вернуться на вокзал. И потом очень долго обходила его стороной. Ей было страшно даже выходить на улицу, не то, что куда-то там ехать.

Может быть, цыганка ее прокляла. Может быть, мать заплатила цыганке, чтобы та ее прокляла. Чтобы Настя навсегда осталась с ней жалкой приживалкой без будущего.

У Насти не было сил бороться до тех пор, пока она не встретила его.

Вячеслав.

Слава.

Вот он держит ее за руку и слушает ее историю. Он серьезен, не улыбается, когда она рассказывает про цыганку и ее слова, хотя Настя пытается свести все к шутке. Ну в самом же деле, будто ее действительно могли задеть слова какой-то бомжихи. Будто она могла засыпать в тревоге эти два года, только потому что вспоминала их каждый день.

Нет.

Нет.

Нет.

– Черная метка, – смакуя слова на языке, тянет Слава. – А ты интереснее, чем кажешься…

Настя чувствует, как теплая волна поднимается у нее в груди. Ее мимические мышцы уже болят, но улыбка никак не желает сходить с лица. Она самая счастливая девушка на свете!