скачать книгу бесплатно
Он кивнул так, словно понимал, что мне не просто произносить эти слова.
– Моя бабушка часто и с большой теплотой вспоминала о ней. Она надеялась, что когда-нибудь они снова встретятся.
– Моя бабушка думала, что сможет вернуться, – ответила я. Чем дольше я говорила о ней, тем сильнее ощущала горечь потери. Разговоры о бабушке для меня всегда палка о двух концах – с одной стороны, когда я о ней говорю, она становится мне ближе, а с другой – я еще сильнее ощущаю ее отсутствие.
Луис свернул на другую дорогу, и я наконец впервые увидела Гавану.
Конечно, я видела много фотографий этого города, но изображение на фотографии никогда не сравнится с реальностью. Впереди возвышались здания, многие из которых были выкрашены в яркие цвета – коралловый, канареечно-желтый и бирюзовый. Лучи солнца придавали фасадам янтарный оттенок. С яркими фасадами сочетались не менее яркие автомобили, но во многих местах штукатурка на зданиях уже отвалилась. На каменных балконах, украшенных замысловатыми коваными решетками, висело белье, а между домами были протянуты линии электропередач. Люди сновали туда-сюда и группами стояли везде, где было свободное место.
Несмотря ни на что, архитектура города была настолько красивой, что дух захватывало. Вдоль пешеходных дорожек, словно часовые, стояли черные железные фонари. Здания были украшены сложной резьбой и витиеватыми орнаментами, которые выглядели просто сногсшибательно. Но из-за отвалившейся штукатурки на стенах домов образовались серые проплешины, и возникало ощущение, что город не мешало бы хорошенько помыть.
Гавана напомнила мне женщину, которая когда-то была роскошной, а теперь переживает непростые времена, не утратив до конца следы своего былого величия. Словно я смотрела на старую поблекшую фотографию, на которой осталось изображение былой эпохи, но чьи края пожухли со временем.
Когда я закрывала глаза, то представляла себе Гавану такой, какой мне описывала ее бабушка. Но когда открывала их, видела, во что превратилась Гавана за почти шестьдесят лет изоляции. Я была рада тому, что бабушка не узнает, в какой упадок пришел столь горячо любимый ею город.
– Когда-то здесь было очень красиво, – сказал Луис, и его слова удивили меня. Наши взгляды встретились.
– Да. Это нетрудно заметить.
– С каждым годом Гавана стареет все больше, – вздохнул он, переводя взгляд на дорогу. – Мы красим и штукатурим дома, стараемся приводить их в порядок, но работы слишком много.
Все было понятно без слов. Без денег они мало что могли изменить.
– Старая часть Гаваны выглядит лучше, чем другие ее районы. Они сохраняют ее для туристов, поэтому, если вам интересно посмотреть, как город выглядел раньше, у вас будет такая возможность.
Испанцы основали старую часть города в шестнадцатом веке. Из того, что я читала и слышала, я знаю, что Гавана разделена на разные районы, каждый из которых имеет свои особенности. Одной из причин, почему я предпочла остановиться у Анны, а не в гостинице, было то, что ее семья до сих пор проживала в доме по соседству с домом моей бабушки – тем самым домом, где родилось и выросло не одно поколение Пересов.
– Что вы можете рассказать мне о Мирамаре? – спросила я, переводя разговор на район, в котором жила бабушка.
– А что вам интересно услышать? Лекцию профессора истории или рассказ человека, который прожил в этом районе всю свою жизнь?
– Думаю, и то и другое.
– Современная история кубинцев – это в первую очередь история о том, как людям пришлось приспосабливаться. Выживать за счет тех ограниченных ресурсов, которые нам дала великая революция.
Он произнес слова «великая революция» с некоторым осуждением. Наверное, здесь подобное поведение считалось кощунством.
– Мирамар выглядит лучше, чем большинство других районов, благодаря расположенным там посольствам. Некоторые здания требуют ремонта, но в целом все не так уж плохо. Сейчас в Мирамаре проживают многие генералы и высокопоставленные чиновники. Они живут в тех домах, в которых раньше жили приближенные Батисты и самые влиятельные семьи Кубы. – Теперь осуждение в его словах прозвучало более отчетливо. – Вот такой у нас прогресс. Мы избавились от паразитов, и теперь посмотрите, кто занял их место.
Меня удивила прямота его слов и то пренебрежение, с которым он говорил.
– В нашем доме мы открыли ресторан, – продолжал Луис. – Он заполнен туристами из Европы, потому что большинство кубинцев никогда не смогли бы позволить себе обед в нашем ресторане, если бы не субсидии за счет высоких цен для приезжих. Разумеется, высоких для местного населения.
Я слышала о том, что правительство разрешило кубинцам открывать неофициально рестораны у себя дома. У меня был список лучших заведений Гаваны, о которых я собиралась написать в статье, и ресторан под управлением семьи Родригес был в моем списке.
– Ваша бабушка готовит сама?
– В основном да. Мы принимаем каждого посетителя нашего ресторана как члена семьи. С каждым годом ей становится все труднее, но ей нравится угощать гостей. Когда у меня есть возможность, я ей помогаю.
– А ваши родители? Они тоже живут в Мирамаре?
Он не сразу мне ответил. Какое-то время он просто молчал, постукивая пальцами по обтянутому кожей рулю. Он свернул с шоссе на боковую улицу, и перед нами неожиданно возник океан. Вода была идеального бирюзового цвета, как коробочки от Тиффани, а волны, ударяя о берег, превращались в белую пену.
– Мой отец умер, когда я был ребенком. Он воевал в Анголе.
– Мне очень жаль, – сказала я. – Он был военным?
– Да. Он служил в армии, был офицером. Воевал в Анголе в 88-м. Битва за Куито-Куанавале. Героическая смерть. Моя мама работала в ресторане вместе с бабушкой.
Он сказал мне это с обманчивой прямотой. Я поняла, для чего это было сделано – сразу рассказать чуть больше, чтобы избежать дополнительных вопросов.
Мы замолчали, и остаток пути я с удовольствием рассматривала пейзажи, представляя, как моя бабушка прогуливалась по этим улицам, стояла около этих фонарей, бродила вдоль этого берега, а вода касалась ее ног. Я также представляла ее сестер – озорную Беатрис, которая хулиганила везде, где оказывалась; Изабель, которая всю свою жизнь оплакивала потерянную любовь и покинула нас почти два года назад; и Марию, самую младшую из моих двоюродных бабушек, которая в момент отъезда была совсем ребенком.
Панорама района напомнила мне испанские улочки Корал Гейблс, и мне стало понятно, почему бабушка выбрала именно эту часть Майами, когда переехала в Соединенные Штаты. Именно там она попыталась воссоздать страну, которую любила и которой была лишена.
Среди деревьев преобладали огромные пальмы, их переплетенные тонкие стволы являлись доказательством того, что острову приходится сопротивляться нападкам природы, которая так часто обрушивает на него ураганы. Здания пребывали в разной степени упадка и выглядели так, словно были призраками жизни, разрушенной революцией. А рядом с полуразвалившимися домами возвышались современные гостиницы, построенные для привлечения европейских туристов, и пестрели вывесками магазины и бары, ориентированные на ту же клиентуру. В стороне одиноко стоял неработающий фонтан. Он был разбит, украшавшие его русалки грустили без дела. Казалось, будто злой волшебник наложил на него свои чары.
Мы продолжали ехать, жизнь на улицах кипела, люди шли по своим делам или стояли на остановках в ожидании автобуса.
Мы выехали на улицу Кинта Авенида, на которой выстроились в ряд здания посольств. Я увидела большие дома, окруженные заросшими лужайками, увидела пустые бассейны во дворах. Здесь было больше пространства, участки домов были более просторными, и, судя по состоянию зданий, Мирамар показывал лучшие результаты по сравнению с другими районами Гаваны, несмотря на то что даже здесь состояние домов сильно отличалось от привычного мне. Не говоря уже о блеске и великолепии, о которых рассказывала мне бабушка.
Дома походили на роскошные европейские поместья, материалы привозили из Франции и Испании на огромных кораблях. Кусты и деревья были идеально подстрижены, повсюду цветы, в воздухе чувствовался аромат апельсинов, а мы скрывались от солнца в тени огромных пальм.
Луис указал на здание российского посольства, когда мы проезжали мимо. Его было невозможно не заметить – высокое здание, похожее на ракету, взмывающую в небо.
Большой автомобиль Луиса, словно корабль, преодолел один поворот, и мы оказались на улице, где раньше жила моя семья.
Луис остановил машину напротив дома. Несмотря на поблекшую краску, я сквозь железные ворота сразу узнала этот дом.
Он был выкрашен в светло-розовый – такой цвет бывает у внутренней стороны ракушек. Беатрис обожала стоять на балконе второго этажа словно королева перед двором.
А где же я была в это время?
Наверное, вместе с Марией плавала в бассейне. Или читала в библиотеке. А после мы вместе шли на кухню, и повар, не дожидаясь обеда, угощал нас чем-нибудь вкусненьким. Мама очень не любила такие перекусы, но запретный плод сладок.
Я сняла очки и вышла из машины. Направляясь к дому, рассматривала пальмы, а потом остановилась перед входом. Беатрис мне рассказала, что дом был построен в стиле барокко предыдущими поколениями семьи Перес. То, что я видела перед собой, не было похоже на фотографии, которые мне показывали друзья нашей семьи и бывшие сотрудники компании. Но отголоски былой роскоши еще чувствовались.
– Кто теперь здесь живет? – спросила я Луиса, когда он подошел и остановился рядом со мной. Он стоял молча, держа руки в карманах своих брюк цвета хаки. Рукав его рубашки касался моего голого плеча, и я физически ощущала тяжесть его тела.
– Несколько десятков лет назад сюда переехал российский дипломат, – у него перехватило дыхание, когда наши руки соприкоснулись. – Я тогда был подростком.
Спальня моей бабушки находилась в задней стороне дома. Из ее окна открывался вид на океан, и я сгорала от желания оказаться сейчас там.
– Сейчас кто-то есть дома?
Может быть, мне удастся уговорить их впустить меня? Из всех мест, из которых мне нужно было выбрать то, где упокоится прах моей бабушки, дом ее детства казался лучшим вариантом.
– Сейчас никого нет.
Солнце освещало здание, добавляя ему сияние, украшавшее все вокруг. Небо было невероятного голубого цвета, казалось, оно вместило в себя все оттенки синего, которые только можно представить. Белые облака оживляли картину.
Никогда раньше я не видела ничего более прекрасного.
– Он прекрасен, – прошептала я, обращаясь скорее к себе, чем к Луису. Я сделала шаг вперед и руками прикоснулась к железным воротам, закрывающим доступ на территорию.
Были только я и дом, все остальное словно перестало существовать.
Прошла одна минута. Две.
Неохотно я опустила руки – мне не хотелось уходить. Когда я повернулась к Луису, то увидела, что он смотрит не на дом, а на меня.
– Мы можем продолжить? Я достану багаж, и вы разместитесь в вашей комнате? – уточнил он, избегая моего взгляда.
Я лишь кивнула, не в силах произнести ни слова.
Луис жестом показал мне, куда идти. Я снова вызвалась самой нести свои сумки, но получила отказ. Я пошла по тротуару к соседнему дому, а Луис следовал за мной.
Дом семьи Родригес оказался трехэтажным. Он был выкрашен в бледно-желтый цвет. По сравнению с другими строениями состояние этого дома было вполне удовлетворительным. Здание с достоинством встречало свою старость. Вдоль одной стены расположился ресторан – знак того, что обитателям этого дома пришлось изменить свое положение в обществе. Люди толпились на улице, там, где стояли столики. Большие, от пола до потолка, стеклянные двери открывались внутрь, и можно было рассмотреть интерьер обеденного зала.
Мы прошли по дорожке, посыпанной гравием, и Луис повел меня к главному входу. Двери открылись со скрипом, и мы вошли внутрь. Прихожая была отделана мрамором, местами уже потрескавшимся, но, несмотря на это, выглядела она очень впечатляюще. Судя по пустым местам на стенах и в комнате, большое количество предметов интерьера было продано, а те, что остались, сохранились в хорошем состоянии, несмотря на возраст.
Бабушка рассказывала, что семья Анны занималась бизнесом по производству рома, пока Кастро его не национализировал, но даже пятьдесят лет коммунизма не смогли стереть следы былого богатства.
Стены были выкрашены в пастельный зеленый цвет. На одной висело тяжелое зеркало в позолоченной раме, украшенной ирисами. В некоторых местах позолота потемнела. Другая была увешана картинами вперемешку со старыми фотографиями. С потолка свисала люстра, двойная лестница вела на второй этаж.
– Очень красивый дом.
Луис снял очки и улыбнулся.
– Благодарю.
– Марисоль?
Я обернулась.
Она вышла из дверного проема со стороны коридора. Несмотря на то что прошло пятьдесят лет, я сразу узнала в ней ту девочку, которая смотрела на меня со старых бабушкиных фотографий.
Анна Родригес была миниатюрной женщиной – на несколько сантиметров ниже меня – со стройной фигурой. Завитки ее темных волос выглядывали из-под ушей, на щеках был румянец, а на лице – широкая улыбка.
В три шага она пересекла коридор, распахнула руки и обняла меня.
– Марисоль.
Она произнесла мое имя с такой любовью, что, если у меня и оставались сомнения, стоит ли мне останавливаться в чужом доме, они мгновенно улетучились. Она встретила меня так, как бабушка встречает родную внучку, вернувшуюся после долгого отсутствия. Я утонула в ее объятиях, и мои глаза наполнились слезами. Что-то в ее жестах, в том, как она держалась, напомнило мне бабушку. Она пахла ароматами кухни – я мгновенно узнала запах мохо[4 - Пряный соус, популярный в канарской кухне.] и черных бобов, а на талии у нее был повязан передник.
Не скажу, что считаю себя плаксой, но учитывая все обстоятельства – с одной стороны, мое горе, с другой – волна ностальгии, – мне было непросто справиться с эмоциями. Истории, которые я слышала в детстве, стали реальностью. Куда бы я ни посмотрела, я ощущала дух бабушки, дух моей семьи, наше наследие.
Анна улыбалась, а в ее карих глазах стояли слезы.
– Ты похожа на Элизу.
Так и есть. Я унаследовала от бабушки черные волосы. Как и у бабушки в молодости, волосы у меня были длинные. У меня такой же овал лица – в форме сердечка. И у меня ее рот. А еще я унаследовала ее миниатюрную фигуру.
В глазах Анны промелькнул огонек.
– Хотя и от Беатрис есть немного.
Более приятного комплимента невозможно представить. Тетя Беатрис – самая красивая в нашей семье. Истории о том, как она разбивала сердца, стали легендами.
– Благодарю вас.
– Как она? Как Беатрис?
– Хорошо. Она передала вам подарки.
– Она все еще…
Ей не нужно было заканчивать фразу.
Я захихикала.
– Ну разумеется.
Моя двоюродная бабушка была причиной многих скандалов, которые не знали границ и охватывали целые страны и континенты.
– А Мария?
– У нее все хорошо. Она занимается внуками – моими двоюродными братьями и сестрами.
– Я расстроилась, когда узнала про Изабель. И про твою бабушку.
Я кивнула – эмоции были слишком сильны, чтобы что-то говорить. Благодаря этому дому я чувствовала себя так, словно перенеслась во времени и очутилась на месте моей бабушки, и от этого мне стало еще грустнее. У горя есть один нюанс – никогда не знаешь, когда оно обрушится на тебя.
Анна взяла меня за руку и повела вперед, Луис остался позади нас.
– Пойдем. Я отведу тебя в твою комнату. Ты наверняка устала после перелета. Отдыхай, а после мы с тобой поболтаем.
Я не стала сопротивляться, и она повела меня вверх по огромной лестнице в приготовленную для меня гостевую комнату. Анна, не вдаваясь в подробности, объяснила, что дом был разделен на апартаменты, в которых сейчас проживают другие семьи.
Луис шел за нами, держа в руках сумки.
Мы остановились перед тяжелой деревянной дверью, выглядящей так, словно она принадлежала какому-то испанскому монастырю.
– Надеюсь, тебе будет удобно в этой комнате, – сказала Анна, толкнув дверь.
Спальня оказалась маленькой и чистой, окна были открыты, и белые льняные занавески колыхались от легкого ветерка. Кровать была придвинута к стене, рядом с ней стоял старый деревянный стол. Букет разноцветных цветов в потрескавшейся стеклянной вазе стоял на столе. В углу был шкаф, выполненный в том же стиле, что и остальная мебель, а на стене висело зеркало, по краям которого я заметила сколы и пятна. Зеркало было украшено крупными сердоликами.
– Комната отличная.
