Песня голодного паука

Юрий Климович

Песня голодного паука

Правление ЖКХ вывесило на стене у лифта список жильцов, которые едят крыс. На фотографиях были солидные мужчины и женщины. Некоторые мужчины были в очках, на нескольких висели галстуки, один курил трубку. Конечно, женщины были не все солидные, но тоже ничего. Отдельные дамы улыбались.

Но мне не дали дочитать до конца и узнать, что грозит провинившимся.

– Пауков Лука Лукич? – строго спросила меня член правления в модельном халате «Мария», стилизованном под луг из голубых цветов, и нарукавной повязкой со стальной аббревиатурой «ЖКХ». Что-то в ней было от кустодиевской красавицы.

Откуда появилась женщина, я даже не успел понять. Но то, что она меня обнюхивает, осознавалось невооруженным глазом.

– Вас пока что не включили в список! – рявкнула она, прервав движения носоглотки. По сетевым подъездным слухам когда-то она работала комендантом мужского общежития категории «Б».

– А почему, интересно знать, я должен находиться в вашем списке? – спросил я твердым фальцетом. «Кустодиевская красавица» надвинулась на меня огромным животом, покрытым луговой растительностью.

Тут, как нарочно, подошел лифт. Не помню, как я очутился в нем, но последнее слово осталось за мной.

– Я вам не заяц с порнографической хризантемой на заднице! – успел я выкрикнуть в закрывающуюся дверную створку и нажал кнопку чужого этажа. Это был известный партизанский способ ухода от слежки.

К счастью, в этом порочном списке не было Элоизы. Да я и не сомневался в алиби девушки. Глядя на ее чистое, наполненное сексуальной невинностью лицо, я и подумать не смог бы, что она способна на такую пакость, как поедание обитателя сырых подвалов. Но даже если бы она и отведала кусочек небольшого крысенка, я бы неминуемо простил ее. Прощать – это моя природа!

Щелкая кнопками этажей, я вспомнил, что вовсе не собирался домой. Наоборот, в моих планах было выйти из подъезда и купить газету «Из рук в руки», только и всего. Не думаю, что сотрудница коммунальной сферы специально подстроила нашу встречу, чтобы запутать меня. Я не верю в заговоры судьбы, в роковое значение случайной встречи. Но ведь геймплей в ролевых играх, как правило, использует именно случай, когда не ожидаешь нападения монстра со зловещими буквами на повязке… Превратности судьбы. Почему мне никогда не встречалась в подъезде мадонна с коляской, в которой бы пищал маленький Иисус?

Пока я скрывался в лифтовой шахте, совсем стемнело. Возле мусорных баков я заметил веревочную петлю, в которой лежала приманка – ломтик халвы, вымазанный ароматным пальмовым маслом. Рядом, в нише из грубого кирпича, прятались два человека в галстуках и черных колготках на головах. «В каких еще профессиях используются черные колготки?» – озадачился я, но в этот момент до меня донесся тихий щелчок затвора. Пришлось ускорить шаг, словно я ничего не заметил.

В табачном киоске, который содержала, судя по вывернутым губам и плохому английскому, беженка из Сомали, я дополнительно купил еще и еженедельник «Новости еды». В принципе, мода на газеты прошла давным-давно, и никто за них не платил, но для меня любой текст на плохой бумаге обладал мистической силой истины. Конечно, старинные тексты и лозунги в готических газетах, которые хранились в моей коллекции, были искреннее нынешних рекламных здравиц. Но куда деваться: времена, когда в каждом доме вчерашняя пресса висела на гвоздике и нужно было быть крайне внимательным, чтобы не использовать пятистрочный некролог кощунственным образом, ушли безвозвратно.

Перед чтением газет я на всякий случай заглянул в холодильник – вдруг произошло чудо или знамение. Но он был пуст, как использованный ящик Пандоры.

В газете с дайджестами про еду, которую я всегда открывал с последней страницы, снова не напечатали кроссворда. А ведь в прошлые годы, когда в нем царила Дарья Цивина, какие были кулинарные вопросы и загадки, какие бушевали филологические споры в интеллектуальной кухонной среде и среди утонченных гурманов! К примеру, что обычно посылал великий Чехов своему приятелю В.М. Соболевскому? Или (да хранит господь гуманных цензоров прошлого) требовалось отгадать, какой человеческий орган из четырех букв является антагонистом рта. А вот еще – каким злаком пользовался депутат Рашкин, заманивая лосих в заповедных дубравах Лысогорского района?

Увы, нынешние «Новости еды» уже не занимались глубоким анализом, а были переполнены резонансными заголовками.

«Протестующие задержаны за то, что жевали траву прямо в общественном месте».

«Реклама ресторана «Морг № 1». Только у нас бизнес-ланч «Сердечный приступ».

«Банкир Нусрат Каль-Кутта снова на диете. Он питается лишь жидкими пакетами обесцененных ценных бумаг из своего портфеля и нескольких инвестиционных корзин».

«Реклама. Кулинарный колледж приглашает на обучение по специальности «азиатская полевая кухня».

Ни о чем, прочитал и забыл.

Что же случилось с Дарьей Цивиной, страстной пропагандисткой здорового ресторанного питания? Одно время она даже приходила в мои сны, и мы наслаждались изысканными блюдами, не обращая внимания на средний чек. Даже когда я начал голодать, Дарья по-прежнему приходила. А потом прошел слух, что она умерла от переедания, и на этом ресторанная романтика закончилось…

Но ее любимую песню я иногда слушаю по вечерам до 23 часов, когда нет дождя, и разрешается открывать окно:

Еда вечерняя, любимый суп морской!

Когда сияешь ты, зеленый и густой!

Кто не вдохнет, тот не поймет тебя тогда…

Еда вечерняя, блаженная Еда!

Еда вечерняя, блаженная Еда!

Это доносится грудной, словно обнаженный, голос Элоизы, которая регулярно практикуется в караоке. И мне кажется, что это не ария черепахи, а сумеречная песенка цветка, который вот-вот закроет свой сладострастный венчик и другие нежные органы. И мне видится в одиноком светлом окне нашего многоквартирного подъезда прозаик Чехов, отбирающий дрожащими руками блестящую репу для В.М. Соболевского. И спит мертвая Москва под звездным ночным небом, а гениальный Чехов жадно перебирает налитые плоды и никак не может выбрать…

Кстати, если кому интересны ответы на кроссворд про антагониста и депутата-охотника, то это анус и просо.

Под утро я не выдержал и установил мышеловку на лестничной площадке возле мусоропровода. Приманкой служила обертка от пальмового масла, которую я отнял у зазевавшихся собак во дворе.

Я понимал, что совершаю святотатство и могу попасть в проскрипции ЖКХ, но деваться было некуда. Постепенно мне удалось настроиться на душеспасительные мысли о том, что по общедомовым помещениям проложены не обязательно только крысиные тропы. Как говорится, лес большой, в подъезде должны водиться и другие дикие животные.

Было темно и немного страшно. Я никогда не понимал тех, кто обожает сумрак заброшенных магазинов или бревенчатых могил. Даже индейцы предпочитают устраивать засады в светлое время суток. Гордые дикие люди думают, что если их убьют в темноте, то великий дух не отыщет их души, чтобы забрать на небо. С другой стороны, вечерню Девы Марии надо слушать в темноте и никак иначе. Мир запутал сам себя.

Раздался шорох. Я щелкнул выключателем – мышеловка была пуста, но возникло ощущение, что за мной наблюдают. Я погасил свет и пожалел, что не взял карманного фонарика. При нападении я бы смог незаметно осмотреть рану.

Вдруг лязгнула пружина капкана, и раздался жуткий кошачий вопль. Добычей была пожилая соседская кошка. Когда-то, в молодости, мы с ней дружили. И вот теперь такой конфуз! И что она забыла в мышеловке? По словам ее хозяйки Клары Тиграновны Рубинчик, доброй женщины с редкими усиками, ее кошка никогда не ловила крыс и мышей.

– Ей это и в голову не приходит. Я даже думаю завести попугая. Не удивлюсь, если они подружатся, – поделилась она своими планами. За глаза я называл ее сеньора Клэр.

Я попытался заткнуть кошке пасть, но она продолжала истерику и поцарапала мне запястье. После недолгой борьбы мне удалось ослабить ударную скобу, и животное убежало, сверкая от гнева глазами.

А я остался сидеть на бетонном полу, отсасывая кровь из раны. Опустошенный, с горьким послевкусием, с самыми туманными жизненными перспективами. Ничего достойного происходить в моей жизни не случилось. Никакой полезной ценности в этом мире я так и не смог найти. Как комедиант, эпитафией которому стала надпись «он так и не успел сыграть большого дурака».

Да и не нужна мне была эта кошка. При всем моем желании я бы не смог силой принудить ее к повиновению, у нее был сильный сформировавшийся характер. «Если бы можно было скрестить меня с ней, насколько бы это улучшило человеческую породу», – пришло мне в голову. И я усмехнулся – кошачьему племени такая операция только повредила бы.

Я вышел из подъезда. Несмотря на ранний час, у мусорных бачков во дворе толпились профессиональные охотники с лопатами, граблями, сачками и сетками-путанками. У одного обывателя с австралийским терьером в руках был лом, которым он пытался сдвинуть бортовой контейнер для строительных отходов. Очевидно, тренированный на кровь пес почуял под железной махиной добычу.

Малодушно спрятав мышеловку за пазуху, я вернулся домой. Надо было набраться сил после трудной ночи. «Спи, любимая, – вспомнил я свою Элоизу, – наслаждайся минутами покоя. Я никому не позволю украсть золотые часы твоей жизни!»

Втайне я мечтал встретиться с ней в дымке сновидений. Но моя фантазия двигалась в ином направлении: в каком-то очень убогом, грязном месте на меня напало великое множество волков с человечьими лицами. После долгой погони они бросили меня наземь и вооружились скальпелями. Это начиналось представление в анатомическом театре…

Когда я проснулся, уже смеркалось. Пора было выдвигаться за вечерней прессой. Некоторые люди, склонные к безмятежному миросозерцанию, суетливо спешат за утренними бесплатными газетами. Но мне скучна рассветная тишина с попискиванием птиц и перекличкой бебиситтеров, меня бесят разглаженные текстовки с ненужными вчерашними новостями. Гораздо важнее разобраться, что там скребется за обоями, какие ожидаются похищения и заговоры, какую ложную информацию снова распустили иностранные геноциды и так далее.

Кстати, только в вечерних газетах можно прочитать о ночных задержаниях. Конечно, прочитать не напрямую, а между строк.

Проверка внутренностей холодильника в очередной раз не дала требуемого результата. Времена чудес завершились, по-видимому, сразу же после падения Византийской империи.

Природная осторожность спасла меня в очередной раз. Собираясь открыть замки, я выглянул в дверной глазок. В коридоре необычайно худой полицейский общался с сеньорой Клэр. О чем он расспрашивал добрую женщину, я не мог расслышать. В руке он держал маску голубя старого образца. Такие маски силовики одевали в прошлые годы при допросах свидетелей, но теперь, когда голубей занесли в Красную книгу, полицейские стали мимикрировать под безликих крестьян Малевича. Одним словом, он вел себя подозрительно.

Похоже, история с моей ночной охотой получила огласку. Кто мог на меня донести, я даже не сомневался. Это могла быть только специалистка по клинингу с редкими волосами и торчащими передними зубами, которая ни свет ни заря шастала по подъезду в маскировочном халате и творила видимость мокрой уборки.

А ведь однажды я помог ей вынести ведро с водой из лифта. Точнее, попытался помочь, так как из-за скользкой ручки уронил инвентарь, и потоки воды обесточили лифтовую кабину.

Честно говоря, мне даже пришла в голову кощунственная мысль. Если бы я сразу швырнул кошку сеньоры Клэр вместе с мышеловкой в мусоропровод, никакого расследования не понадобилась бы. Ведь никто не стал разбираться, куда исчезли городские голуби и вороны, какова их судьба. Так, судя по происходящему, будет и с кошками… Но как бы я стал смотреть в глаза доброй сеньоре?

Беседа с полицейским затягивалась. Скрывая намерения, худой полицейский ни разу не посмотрел в сторону моей двери. Хотя огромную маску с клювом он держал повернутой ко мне, очевидно, в ней находилась видеокамера.

Что ж, когда мне грозила опасность, я всегда действовал от противного и бросался как бы ей наперерез. В такие минуты я готов был спасти весь мир. Спасти от чего угодно!

Я распахнул дверь и, спрятав раненую ладонь глубоко в карман, чеканящим шагом обогнул сеньору Клэр и полицейского. От неожиданности у копа дернулся сморщенный кадык, а женщина ласково протараторила мне вслед:

– Как будто похож… Знаете, я всегда путаюсь в показаниях…

Смешные люди! Они не могут понять, что такие, как я, не умирают в постели в окружении плачущих родственников и повизгивающих шпицев. Если есть выбор, я всегда иду на рожон! Как сказала проститутке один мой приятель: «Я всегда ищу такую комбинацию, чтобы меньше платить». Он вообще жил быстро и умер молодым, как Пушкин или Джим Моррисон из The Doors, но в моем случае его крылатая фраза достойна упоминания.

Похож или не похож, а меня ждут великие дела. Примерно с таким настроем я скрылся в ночи.

Спасать мир оказалось утомительно и опасно. Я вернулся с надорванным воротом и ссадиной на шее, но мозг, или, как сейчас модно говорить, серовато-алые клеточки, был цел. Бухнувшись с газетой в кресло, я дернулся от боли – обнаружилась еще и гематома на левой ягодице. Странно, в схватке я никогда не поворачиваюсь тем местом к врагу! Интересно, попадет ли мой благородный поступок в газеты?

Я внимательно просмотрел последнюю страницу и разочарованно хмыкнул. В том месте, где в былую эпоху печатали «Театральную афишу» и «Астрологический прогноз», так и не появился список расстрелянных за прошлый месяц. Хотя его обязательно печатали по пятнадцатым числам, и иногда мне удавалось среди имен оборотней и агентов влияния обнаружить знакомую фамилию и удалить корректором из телефонной памяти. Впрочем, я не сомневался, что число казненных не ограничивалось приведённым в газетах перечнем.

Зато на целую полосу напечатали хронику падения известного коррупционера Коготкова, областного министра по делам молодежи. В огромном кабинете отщепенца при обыске обнаружили тысячи кошачьих консервов.

На другой странице была фотография оптимистично настроенного урода с низким, как у лошади, лбом. Гражданин улыбался, демонстрируя с десяток кривых зубов. Заголовком статьи служила его хвастливая фраза «Благодаря плохой реакции ментов мне не раз удавалось проглотить водительское удостоверение!»

Еще я узнал, что в будущие люди смогут получать полезные знания через рот. Сейчас мы получаем их ничтожно мало, но в будущем ученые задействуют все отверстия человеческого тела и даже создадут дополнительные углубления для увеличения информационного потока. Правда, не исключены случаи возникновения депрессии на надличностном уровне.

Рекламу о заповедном селе Вятское я не стал читать. Из газеты в газету ассоциация туризма и оздоравливающего эскорта выносила мозг, буквально заставляя посетить священный сад камней, восстановленный после разрухи 1990-х и голых прилавков. Теперь у паломников появилась возможность пососать и пожевать редкие камни.

Когда я представлял себе полные лица местных монашек-надзирательниц, предлагающих заварить чайный камушек на завтрак и горсть гальки на обед, меня начинало тошнить. А мозг сверлили угрожающие трели большой и малой флейт «Ночи на Лысой горе» умирающего в белой горячке Мусоргского с говорящим именем Модест. Похоже, он был таким же скромным парнем, как и я.

Вот и сейчас, почувствовав недостаток кислорода и услышав начальный пассаж флейты, я кинулся вон из дома. Даже не проверяя содержимое холодильника.

Толпа у мусорных контейнеров жарила на вертеле огромную тушу с длинным, как у питона, хвостом. Происходящее напоминало сельский праздник Брейгеля-старшего: повар с блестящим тесаком, танцующие крестьяне в венецианских масках с сексуальными носами, подпрыгивающие женские задницы, гитарист с бочонком водки «Русский стандарт», целующая молодежь, чумазая детвора. И сорока, наблюдающая с высокой перекладины для выбивания паласов.

Я пожалел, что у меня нет такой маски, которую я видел у полицейского. В образе худого голубя мира мне бы наверняка бросили крысиное ребрышко или заднюю голяшку. Ведь кормили же добрые люди человека-невидимку у ограды Ваганьковского кладбища. Хотя сфотографировать его папарацци, как ни старались, не сумели: стоит тарелочка для подаяния, пара начищенных ботинок и табличка «Помогите, кто чем может. Человек-невидимка». Бывает такая редкая фобия…

Опасаясь долго оставаться на виду, я скрылся в узком проходе между автомобилями. «У каждого своя судьба. Я выбрал тропу одинокого охотника, благородного дикаря, а не какой-нибудь голодной пираньи», – подумал я с гордостью. В таком настроении я готов был хоть каждые пять минут терпеть голод и лишения. Хотя от корочки хлеба вряд ли отказался. Главное, чтобы она выглядела засохшей, старенькой, с зеленым налетом плесени. Я бы размочил ее в воде, как поступают вороны, и вкушал, наслаждаясь каждым разбухшим волоконцем. В таком случае, что самое главное, моя совесть осталась бы девственно чистой. В этот момент я вспомнил Элоизу и смутился, словно она могла наблюдать за моей трапезой.

Вдруг я увидел, как что-то черное пробежало в нескольких метрах от меня и спряталось под громадный Lexus. Я осторожно заглянул под машину – из темноты на меня смотрели два десятка глаз. В такой ситуации любой нормальный человек, повинуясь первобытному инстинкту, схватит палку или каменный топор и бросится за добычей. Так я и поступил, и начал черенком от лопаты методично шарить под автомобилем. Вдруг палка словно застряла. Точнее, при моей попытке вытащить инструмент кто-то демонстративно тянул ее на себя. После непродолжительной борьбы мне удалось вырвать черенок – он оказался наполовину обглодан.

В ярости я бросился на машину, колотя по бамперу, дверям и капоту руками и ногами, можно сказать, всем телом! Но когда я попытался залезть на крышу иномарки, из какого-то окна внезапно прозвучала автоматная очередь. Услышав свист пуль, я бросился бежать, пригибаясь и меняя направление, пока не залег под снежноягодником. «Смертельная доза этих ягод около ста грамм», – подумал я с горечью. Пули срезали одну-две ветки у меня над головой, и выстрелы стихли.

Потом со стороны мусорных контейнеров раздался звук взрыва, и небо окрасилось заревом ночного салюта. Толпа взревела от восторга, а я лежал в кустах и беззвучно плакал, перебирая и давя белые ягоды. Мне с детства нравилось это занятие.

Так дальше жить было нельзя, я устал быть хромой уткой. С этими мыслями я отложил книжку Фрэнка Баума «Трусливый Лев и Голодный Тигр».

– Мне определенно есть что сказать этому миру, – громко подумал я вслух, и меня переполнило от прилива любви к людям. – Я могу прекрасно вести собрания и наговорить столько прекрасных вещей. Человечество ждет добрых слов, и я их знаю. Так в чем же дело?

И я решил сегодня же пригласить Элоизу на банкет. Наспех одевшись, я выбежал из подъезда. Толпа у мусорных баков разошлась, костер догорал, группа несовершеннолетних строила инсталляцию из обглоданных мослов. Сорока пересела на край контейнера для строительных отходов и философски заглядывала внутрь.

Я посмотрел на ночные окна, напоминавшие приведенное в математический порядок звездное небо, и назидательно подумал: «И нет ничего нового под луной». В ночном зоомагазине «Туфелька Инфузории» я попросил красиво обернуть мне покупку и перевязать блестящей ленточкой.

– К чему вся эта суета, приятель? – даже удивился женоподобный продавец в маечке с надписью «Sir Gay», пахнущий марципанами. Его брови подпрыгивали вверх-вниз, словно он недавно уволился с минного тральщика.

– Придержи-ка свои гормональные атаки, Сергей, – используя такую сложную метафору, я посоветовал ему не соваться в мои дела.

– Я не Сергей, – ядовито процедил он мне вслед.

Элоиза моментально примчалась на мой зов. Мы обнялись. Я готов был бесконечно вдыхать ее аромат, уткнувшись носом в копну рыжих волос. Она была похожа на юную ирландку, и я сказал ей об этом.

– Да ну тебя, псих какой-то! – ответила она немного нервозно. Но когда я рассказал, что искренне привязан к моей бабушке по отцовской линии с девичьей фамилией Маккартни, она успокоилась.

– Почти как Пол Маккартни! – засмеялась она.

Я сразу решил, что инцидент с кошкой сеньоры Клэр я сохраню в тайне. Зато не смог удержаться и похвастался, что видел смельчака, который спас собак из корейского ресторана «Шим Чон» в соседней высотке.

– Представляешь, выскакивает он из ресторана и убегает за угол. Весь в крови, в руках фирменные ножницы для резки металлических цепей и намордников. За ним из ресторана выскакивает свора собак и скрывается за углом. Лают как резанные. За собаками выскакивают 3-4 корейца в белых окровавленных передниках и колпаках и скрываются за углом, – описывал я в красках, стараясь в точности изобразить жестикуляцию действующих лиц.

– Супер! – ужаснулась Элоиза.

– Завтра это будет во всех газетах! – заверил я ее и покачал головой. – Обидно, если корейцы выследят этого героя…

– Но у нас же есть программа защиты свидетелей, – неуверенно предположила она. – Ты же помнишь, как Арнольд Шварценеггер в «Старателе» прикрывал девушку?

– Конечно! Там еще полицейского «крота» играет классный мужик Каан. Помнишь, старший сын Вито Корлеоне из «Крестного отца»?

Но она такое старье не смотрела. И снова вернулась к своему Арнольду, который так «классно» сказал непосредственно в морду крокодилу: «Ты был не прав»! И в ту же секунду застрелил чудовище! У нее при этом так заблестели глаза, что я чуть не проговорился, что и был тем самым Бэтменом, который спас собак от посягательств корейцев.

Но вовремя прикусил язык: ни одна женщина не в состоянии хранить тайну. И когда весть обо мне дойдет до мстительной азиатской мафии, мне придется поменять имя, прописку и никнейм с серебряным сертификатом. И мы расстанемся с Элоизой навсегда, чего я не перенесу.

«А она? Сможет ли перенести Элоиза долгую разлуку с человеком, которого отринул социум? – думал я, глядя на ее красивые, острые, как у стимфалийских птичек, коготки. – Я не должен подвергать любимую такому шоку!»

И мы сели ужинать. Порции были совсем маленькие, что свойственно любой дефицитной еде. Элоиза брала своими пальчиками крохотные косточки и обсасывала каждую, выплевывая позвонки. Их размеры были настолько микроскопичными, что только она могла их почувствовать своими миниатюрными зубками. В этот момент я мечтал оказаться в ее тарелке, чтобы попасть ей на язычок, а затем проникнуть вглубь любимой…

Но Элоиза не замечала моих взглядов и взахлеб рассказывала об одном эпизоде, кстати, приключившемся тоже в ресторане.

– И тогда этот кабан спрашивает меня, не хочу ли я попробовать чего-нибудь, что стоит на столике у него и его жирной жены. Так многозначительно сказал – отведать. Ну, они заказали слишком много, и все такое, и их туши не справляются. Ладно, подумала я себе – пить так пить, как сказал в реанимации один котенок. Полагаю, что если они потом и хотели меня пригласить на «ле труа», то передумали, – заразительно хохотала она.

Потом, когда мы сытно разомлели, я спел ей старинную балладу про домашнего паучка-неудачника, слегка переделанную под современные реалии. Кто знает, может быть, сам сказочник Гомер зимними вечерами пел эту песенку своим наивным античным слушателям?

Паук голодный все искал добычу

И рыскал по углам. Вдруг слышит,

Как на печи ребенок плачет.

А бабка сонная ему грозится:

«Не спишь и паука разбудишь.

И пригласит тебя он в паутину,

И ты уснешь надолго – навсегда!»

И вот паук, надеясь на поживу,

Сидит и ожидает терпеливо…

Уж полночь. Снова бабка шепчет

И все смеется, все ласкает крошку:

«Не бойся, ни в какую паутину

Тебя я не отдам вовеки!

А завтра мы прихлопнем паука!»

Членистоногий приуныл и молвил:

«Что сделаешь – такие они, люди.

Болтнут одно, внушая оптимизм,

а делают другое, как нарочно,

Плодя и нищету, и голод!

Все пыль и прах, и суета сует…»

И как только я закончил свою поучительную песнь, в ночи послышались торжественные аккорды гимна про суп ночной, любимый, «такой зеленый и густой». Я удивленно посмотрел на Элоизу, которая возбужденно вдыхала сырой, наполненный отсветами рекламы воздух городской среды.

– А классно фигачит сеньора Клэр. Что-то есть от скандинавского эмбиента. Правда, опять жрать захотелось, – чувственной выдохнула Элоиза. Она подошла, покачивая бедрами, к распахнутому окну и сбросила одежду.

Следующим вечером в подъезде появилось новое объявление «Список жильцов, которые едят кротов» с двумя фамилиями и номерами квартир. Элоиза почему-то была полуголой, а на моей фотографии появился галстук клубного типа с голубой вертикальной полоской во всю длину.