скачать книгу бесплатно
При близком рассмотрении, он не стал выглядеть лучше. Проплешина, узкие глаза, спрятанные за коричневыми стёклами очков, тонкие, побелевшие губы, старая потрескавшаяся кожа, по былой памяти обтягивающая широкий череп и худые плечи способствовали почитанию возраста, но никак не симпатии.
“А, – догадалась Оксана, и от её догадки стало неуютно. – Счастье пожилого господина – молоденькая, красивая девушка, любящая его до беспамятства, добрая, отзывчивая, способная разбудить уснувшего телом, но не душой мужчину, и далее, по списку, забытому на другой скамейке у деда Везуна”.
Молодая особа вскочила. Эскимо, пять минут назад доставлявшее удовольствие прохладой, обожгло горло.
– Нельзя заглатывать такие большие куски, – мягко проговорили рядом.
Оксана обернулась.
– Да присядьте, наконец, – на девушку снизу вверх смотрел нудный, отвратительный старик. Он – то и говорил чудесным девичьим голосом. – Не могу же я без конца Вас разыскивать.
Красавица села не от приглашения, но от изумления.
Старик снял очки и на Оксану взглянули знакомые анютиковые глаза.
– Да, это я, – негромко подтвердила Анита.
– Но, почему? – запнулась собеседница, указав на весьма экстравагантный вид.
– Вы бы обратили внимание на пожилого господина, если бы только он Вас не преследовал?
– Нет, конечно, – хмыкнула Оксана и невесть чего устыдилась.
– Это нормальная реакция, не смущайтесь. – “Старик” переложил ногу на ногу, а из внутреннего кармана достал билет. – Сегодня Вы идёте в оперу.
“Вот оно, главное”, – затрепетало сердце.
– Это Вам.
Взяв дрогнувшей рукой залог будущего счастья, Оксана невольно отшатнулась.
К скамейке со стороны цветочной клумбы, засаженной так, чтобы основное цветенье выдалось ко Дню города, приблизилась группа праздношатающейся молодёжи. Их руки не были свободны. Расположив в одной сигареты, а в другой пиво, они остановились вровень с сидящими, заслонив своими формирующимися телами ускользающие лучи солнца.
– Чем это нынче расплачиваются пенсионеры? – заговорил лидер компании. – Билетами, – произнёс он с интонацией, от которой молодые приятели загоготали. – Девушка, а у нас билетов больше, – обратился задира к Оксане, увидев, как та прячет дорогую для себя бумажку.
– Вы бы шли, ребятки, мимо. Не мешали общению.
– О, – гаркнул второй балбес. – Это так называется? А во время первой мировой как было? – И он выпустил струю дыма в стёкла очков, которые Анита предусмотрительно надела.
– Дед, – снова заговорил главный, притворно наклонившись. Остальные шестеро подыграли лидеру. – А чего у тебя с голосом?
Оксана замерла. Она не представляла, в какой оболочке придёт к ним с Анитой спасение.
– Чего, пенсионер? Нельзя разочаровывать молодёжь, – наставлял балбес в то время, как главный раскуривал очередную сигарету. По его невербальному сигналу ребята приглушили звук плеера.
– Между тональностью голоса и мужскими способностями существует связь, – продолжал просвещать лопоухий. Помимо этой отличительной особенности, у него имелась ещё одна – он шепелявил. Получалось смешно. И дело было даже не в недостатке, легко, впрочем, устраняемом, а в том апломбе, с каким вёл беседу юноша.
– Вот и я о том же, – заметил старичок, улыбаясь. – Пора тебе, парнишка, басочком разговаривать.
Лопоухий зарделся.
Посмотрев на «ветерана» со злостью, главарь, выйдя вперёд и через приоткрытую губу выпустив наверх струю сизого дыма, обронил.
– А ты поучи, поучи, старик, как жить, пока не поздно.
В узких щёлках глаз сверкнул волчий азарт.
– Не курить, – спокойно произнёс дедок – Анита. – Не злоупотреблять спиртным. Я не говорю – не пить, – морщинистая рука поднялась и опустилась. – Не злоупотреблять. И спортом надо заниматься. Вишь, какие вы хлипкие.
– Да ты чего, старый, – забузили ребята, подходя поближе. – Валя, дай мы ему объясним про эру динозавров.
– Валя? – переспросила Анита, а Оксана принялась молиться о благополучном разрешении ситуации. – Стало быть, Валя. Знаете, почему курить нельзя?
– Ну? – со смешком заинтересовался лидер. – Минздрав не всех предупредил?
– Нет, – серьёзно отозвался “старик”. – Будьте добры, отойдите от солнца. У меня ноги мёрзнут, – как бы невзначай, обратился он к группе стоявших. – Нет, Минздрав здесь как раз не при чём.
Что касалось Оксаны, та начала успокаиваться.
– Всё дело в лёгких, – сказал и замолчал “чудо – старик”.
– Ну, открыл, – выдохнул дымом Валентин.
– Это не всё, – строго продолжила Анита. – Они на тебя, Валечка, обижены. Много хлама, говорят.
– Что? – поперхнулся заводила.
Группа ребят замерла. Кто – то просто открыл рот, кто – то зажмурился, предвидя ответную реакцию вспыльчивого одногодки, а кто – то уставился на очки старика.
Оксана тоже заметила перемену. Изменив форму, те из коричневых превратились в мерцающие тёмно – жёлтые.
– Доказать? – старик испытующе смотрел на молодого человека.
– Отвечаешь, – пригрозил Валентин. – За язык никто не тянул.
И Оксане вновь стало страшно за Аниту.
– Само собой, – легко подтвердила та. Указав в сторону юношеской груди, она обратила внимание. – Слушай.
Валентин замер. Застыли и окружающие своего заводилу приятели.
– Валя, хватит, сколько можно?
Парнишка закрутил головой.
– Не вертись, – раздалось изнутри снова. – Это мы, твои лёгкие. Я – правое.
– А я – левое, – другим голосом проговорил кто – то.
Валентин уставился на старика.
– Я уже совсем дышать не могу, – сказало, видимо, правое, так как Валя наклонил ухо вправо.
– Нет, это я не могу, – возразило левое, и юноша наклонился влево, выронив сигарету.
Ребята столпились вокруг друга, не веря услышанному.
– Да у тебя даже пятен нет, – продолжало спорить первое.
– Нет? – сердилось второе. – А это?
– Ха, разве это пятна? – хохотало то, что справа. – Вот это пятна.
– Ну да, а это вот так, рентгеном засветило, – отвечало другое. – Эй, наверху, – раздражённо донеслось из глубины человеческого организма. – Может, вы ещё все дружно выдохните?
Не сговариваясь, пацаны, кругом столпившиеся около Валентина, побросали свои сигареты.
– Старик, – бросился Валя к Аните. – Делай обратку. Я всё понял…
К вечеру того же дня по городу пополз слух, будто Валя – Валентин – чревовещатель и таким странным способом решил бросить курить.
Глава 8
Это ли не счастье?
где на фоне оперных страстей происходит знакомство Ежа и Оксаны
Оксана улыбнулась. Всё в жизни складывалось удачно. Радость, переполнявшая девичье сердце, приобрела фантастические формы.
В зрительный зал изо всех распахнутых дверей стал вливаться сияющий радугой поток. Оксана уже видела подобное, когда, набрав полный таз воды, обнаружила в нём дрожащее спектральное пятно, разгулявшееся от электрического света.
Здесь же “река” была настолько широкой, что красавица поначалу оробела.
В оркестровой яме, не замечая произошедшего, разыгрывались музыканты, готовясь поразить зрителя неожиданной для него премьерой.
Между тем, радуга, собравшись некой туманностью вокруг центральной люстры, вспыхнула, разделившись на множество фигур различной величины: здесь были и светящиеся горошины, и мерцающие шары, удивляющие массивностью, и среднего размера сцепившиеся сферы. Все эти внезапные гости спектакля сперва рассредоточились у потолка, а затем принялись выбирать места. Одни полетели к балкону, другие в партер, оседая в мягкие, бархатом покрытые кресла, словно те предназначались исключительно для них, третьи в бельэтаж.
Несколько искрящихся шаров – бусин вздумали поиграться в хрустальных подвесках громадной люстры, отчего зал наполнился звоном, привлекшим всеобщее внимание.
Из – за кулис высунулась голова в странном уборе и, поглядев наверх, обеспокоено убралась.
– Говорил ведь, не надо менять, – тараторил ведущий артист театра, сперва заслуженный, а недавно ставший народным. Он делил гримёрную со своим коллегой и приятелем – низеньким пухлым Михаилом Алексеевичем, манеры которого отличались приобретённым, поверхностным жеманством. Мужчина внимательнейшим образом вглядывался в свой грим, находя возможным его улучшить.
– Не беспокойтесь, Лавр Олегович, это трамвай, – отозвался говоривший. Человек ещё раз посмотрел на себя в зеркало и, оставшись довольный костюмом, обернулся к собеседнику.
Тот, по всему, не разделял оптимизма.
– Какой трамвай, – возразил он, – ближайшая линия в трёх кварталах отсюда.
– Ничего, ничего, – успокаивал коллега, – волноваться перед выходом всегда полезно.
– “Господа артисты, просим срочно явиться наверх”, – проговорило радио высоким голосом и, будто передумав, повторило фразу, изменив смысловое ударение.
– Что ж, идёмте, Михаил Алексеевич, – пряча термос в декорацию, произнёс “народный Лавр”. – “Тёмной ночки Елисей дождался в тоске своей”, – процитировал он, спускаясь по ступеням.
По лестницам разнёсся запах жареной рыбы. Обычно он к началу любого спектакля выветривался, но не сегодня. Артисты, для которых предназначалась сия трапеза, внюхивались, спешно выдыхали дух и тихонько указывали на связь между неожиданным решением дать премьеру и въевшимся ароматом, как неком знаке.
– Свои рекламы будете репетировать после, а сейчас потрудитесь отдаться искусству, – громыхнуло справа по коридору, оттуда, где был кабинет главного режиссёра.
Кто на этот раз не отдался искусству, актёры лишь догадывались. Кажется, все свои были на месте. Взгляды скользили по лицам, делали таинственное выражение, мол, всё понимаем, и с лёгкостью уходили в сторону.
Труппа, собравшаяся в малом зале, представляла собой зрелище преинтересное.
Были здесь и богатыри, и старуха из” Золотой Рыбки”, и Золотой Петушок, снявший на время “голову”, и пристроивший её у себя на коленях.
Артист, чьей первой в жизни серьёзной ролью стал этот пушкинский персонаж, нервно поглаживал костюмную бородушку.
– Не волнуйтесь, Павлик, – тихонько проговорила Шамаханская царица, зябко передёрнув плечами. – Мне тоже не нравится смена спектакля. Разве так устраиваются премьеры? – Аллочка Бурляева, которой данная роль подходила более всего и по таланту, и по внешним данным, мечтательно прикрыла глаза. Окончание первого представления спектакля пятилетней давности до сих пор тревожило молодую душу, пробуждая томные воспоминания. Успех, подкреплённый охапками цветов и стерлядью неведомого поклонника, явился малой прелюдией к большому праздничному столу. Далее шло продолжение оценки таланта. Короткое, но очень искреннее… – Вот, – закончила Шамаханская царица.
На это молодой человек только ещё быстрей начал перебирать пальцами, устремив взгляд в сторону вошедшего “главного”.
Режиссер был талантлив, но зависим от обстоятельств. Конъюнктура диктовала отмену антрактов и неожиданный взгляд на давно известную всем пьесу. Так родился замысел “Сказок”, включивших в себя и “Золотую Рыбку”, и “Золотого, – же, – Петушка”. Одновременное их прочтение явилось тем свежим глотком воды, что, по мнению режиссера, хотел ощутить зритель. Как покупатель, он, наверное, был прав.
Идея, придя один раз, не думала уходить, воплотившись в реальность при помощи вращающейся сцены.
Задумка была такова. Сказки, имеющая каждая свою половину, содержали фразы, подходящие для плавного перехода одной в другую. Правда, не все артисты соглашались с авангардом, на что главный режиссёр обвинял их в косности и застарелости.
Вот и теперь он держал долгую паузу. Для усмирения тяжёлой, – по его словам, – труппы, в которой каждый норовил доставить ему неприятности, в виде преждевременных родов, или ухода в другой академический театр, нужны были стальные, канатные нервы.
– Основная цель спектакля? – продолжал он спрашивать актёров, готовых выбежать на сцену уже сейчас, только бы не отвечать на пустые вопросы. – Какая? Ну, “Петушок”?
Павел вздрогнул.
– Хм – м, – протянул он. – Основная цель спектакля – донести до зрителя главную мысль: нужно выполнять свои обязательства и не жадничать.
– И не правильно! – Торс главного режиссёра вытянулся по направлению к сидящим. – Основная цель спектакля – создать шоу. Яркое, зрелищное, – начал фонтанировать руками человек, – музыкальное, если получится. Чтобы зритель вышел из театра, напевая простую, легко запоминающуюся мелодию.
Глаза режиссёра горели. Он верил в то, что говорил.
– Да, – продолжал мужчина убеждённо. – Людям нужны драмы, только не тем, кому приходится в них жить. Нужны. Так вот пойдите и сыграйте. И пусть это будут “Золотая Рыбка” и “Золотой петушок”.
Патетика достигла апогея. Павлик смотрел на руководителя снизу вверх и чувствовал всеми фибрами, как входит в бессмертную историю театра с затейливым хвостом и шпорами на лапах.
Прозвенел предупредительный звонок.
Последние тридцать – тридцать пять зрителей, что не отказались от своих билетов, заняли места.
“Радужка”, как назвала про себя Оксана шары, начала преображаться, превращаясь в различных людей. Из массы света возникла громоздкая полная женщина, окружённая тремя карапузами. Затем, группа смеющейся молодёжи. Сцепившиеся сферы превратились в пары, не желающие разлучаться ни на миг, потому державшиеся за руки, а мятущаяся из конца в конец полусфера – в низенького лысеющего господина.
