скачать книгу бесплатно
Мне тридцать два, уже сейчас денег хватит на оставшееся до могилы время. Плюс процент от продаж, проката и рекламы вполне позволят продолжить свой привычный образ жизни еще лет тридцать, дольше не протяну. Все-таки Марк не зря талдычил про основы экономики.
Сначала я купил первую в своей жизни машину. Раз уж все равно научился водить для «Сапфира». Еще и курсы экстремального вождения окончил.
***
Вот и дом, где прошло детство. Папа на крылечке, которое сделал сам, – каждая балясина чем-то отличается от других; сидит на лавочке, уставившись в одну точку.
– Па, что такой кислый? – жму на клаксон.
– Ого, крутая тачка!
– Решил отметить. Хочешь такую же?
– Нет, куда мне ездить? – осматривает меня с головы до ног. – Загорелый. И худой! – Пошли в дом.
– Погодь, вытащу сумки. Я в отпуск ездил.
– С этой твоей, как ее, мне Ровена показывала журнал… Элен?
– Нет, один. Мы разошлись.
– Опять? Потом поговорим. Как я рад, что ты приехал, мой мальчик! – папа взъерошивает мне волосы и притягивает к себе. Он пахнет несвежим бельем. Щетина с небольшими кустиками более длинных волос – видно, пропустил при бритье. Ему семьдесят два, старость.
– На себя-то посмотри, сам как скелет. Чем ты меня будешь кормить? Я привез красного вина.
– Сейчас посмотрим, что нам с тобой наготовили. Иди пока, руки помой.
В доме чисто. На камине фотография мамы. До сих пор не понимаю, зачем надо было делать камин, но мама настояла, ее вечный главный аргумент – красиво. Красиво, не спорю.
Поднялся на второй этаж. Заглянул в свою комнату, которую мама обклеила постерами. Алтарь Тейлора Джонса: десятки Тейлоров разного возраста смотрят на меня, очаровывают и соблазняют.
Потом зашел в их спальню: на одной стороне кровать смята, белье свежее, нетронутое – похоже, папа спит сверху под покрывалом. Спертый запах сигарет, пожелтевшие стены, кое-где прожжен ковер.
Я открыл окно, чтобы проветрить, и спустился в мастерскую – небольшую комнату-пристройку. Токарный станок в паутине. В углу валяются недоделанные болванки.
– Тейлор! – звал папа с кухни.
– Почему такой бардак в мастерской?
– Я не пускаю ее туда: один раз убралась, так я ничего найти не мог, до сих пор не знаю, где тот маленький рубанок.
– Сам уберись. И поменяй ковер в спальне – он весь прожженный. Мама бы тебя убила.
– Нет сил.
– Это потому, что надо есть, – сказал я и положил в рот здоровый кусок салата. – Очень вкусно! – прожевав, я откупорил первую бутылку, разлил вино и выпил за папу, потом за маму, а потом перестал произносить тосты. Когда первая бутылка кончилась, я набрался смелости, чтобы спросить:
– Почему ты позволял ей?
– Я не хотел детей, я хотел быть с ней. Мне было достаточно Аманды и своего ремесла. Но она согласилась пожениться, если мы заведем ребенка. Ну а когда ты появился, понравилось возиться с тобой, учить: я почувствовал, что ты мое продолжение. Потом, у тебя мой нос… Но у нас был уговор, поэтому мы проводили с тобой так мало времени.
Мы сложили посуду в посудомойку, взяли вторую бутылку и сели на крыльцо. Папа продолжил:
– В наше время еще не было УЗИ, мы ждали, кто родится. Аманда решила: если девочка, назовем Элизабет, если мальчик – Тейлор. В честь Элизабет Тейлор, конечно. Ты ведь знаешь, как она ей восхищалась. И, конечно же, ее дети обязательно будут красивыми и талантливыми, и, конечно же, актерами. Она рассказывала, что, когда приехала в роддом, между схватками ходила по коридору. Была ночь – ты же в четыре утра родился; медсестра на посту заснула. Аманда подошла и увидела открытый журнал: сверху шли имена матерей, в другом столбце – пол ребенка, а в соседнем написано «мертв» – пять мальчиков перед тобой родились мертвыми. Тут у нее начались последние схватки, медсестра проснулась и вызвала доктора. Представляешь, как она испугалась, – папа звучно вздохнул прокуренными легкими и добавил: – Ты не можешь винить нас. Ты никогда не мучился от мысли, на что себя употребить, тебя брали за руку и вели, именно в этом есть родительский долг. То, что ты не набил пару лишних шишек, – твое счастье, а не беда.
Он сидел молча, смотрел перед собой и курил.
– Тейлор, люди видят любимых в розовых очках. Но через какое-то время очки сваливаются, тогда и начинается настоящая супружеская любовь, когда человек – часть тебя, когда знаешь и любишь его со всеми недостатками. Мне ее жутко не хватает: женских бредней про то, какое платье надеть или какая прическа ей больше идет, в какой цвет покрасить гостиную… – он улыбнулся, вспоминая что-то. – Как она хмурилась, когда читала сценарии: ей было трудно разбираться в мыслях людей, которые намного умнее. Мама очень тебя любила, она жила ради тебя, твоей жизнью, все время в разъездах на твоих съемках. А я жил для вас. Я хочу, чтобы и у тебя было так же. Тебе скоро тридцать три – ищи свою любовь.
– Ты сам женился почти в сорок.
– Я уже прожил жизнь и могу судить. Самое лучшее, что может с тобой случится, – это найти свое дело и быть с любимым человеком. Потом, слава и деньги у тебя уже есть. Со смертью Аманды я потерял смысл, живу одними воспоминаниями. Перед смертью я хочу знать, что у тебя все хорошо.
– У меня все хорошо, – соврал я.
Он подтянул меня рукой, словно крюком, и я уперся щекой в его грудь, как когда-то в детстве. Как же спокойно.
Мы провели вместе день: обсуждали политику (вернее, он рассказывал о том, что происходит в мире), футбол, книги, поужинали вместе, посмотрели семейный фотоальбом. Папа вспоминал, каким я был в детстве, смеялся, а я радовался. Я снова был ребенком, а он – молодым и счастливым. Казалось, дверь откроется и мама скажет, что пора идти спать, или надеть носки, или выключить эту гадость, а потом сядет к папе и будет держать для него пепельницу или протянет ему палец со смазанным лаком, а он сотрет его, словно рыцарь берет ладонь прекрасной дамы, чтобы поцеловать.
***
Утро началось со звонка. Папина домработница визжала в трубку: «Мистер Джонс, ваш папа, ваш папа…» – я почти не понимал из-за акцента. Как всегда в десять утра, она пришла убираться и готовить и нашла его в кресле с простреленной головой. На столе лежала записка:
«Спасибо, сынок.
Люблю, целую.
Папа».
***
Марк все организовал. Нанял каких-то телохранителей, чтобы нести гроб.
И вот место, куда я не ходил последние три года, очерчено глянцевым темно-бордовым гробом с золотыми заклепками.
Обычно, когда лицо обезображено, крышку не открывают, но я не могу не попрощаться. Марк накрывает папино лицо платком и сжимает мне плечо в знак того, что можно смотреть.
Я долго не давал им хоронить. Наконец Марк отволок меня в машину, пообещав, что мы обязательно приедем завтра и тогда, когда я захочу.
На следующий день желтая пресса пестрела обложками с моим рыдающим лицом. И это единственная статья, которую мне никогда не пришлет Марк.
***
Я переехал обратно домой. Марк не хотел отпускать, но был слишком занят, чтобы протестовать, – Олди только что сделал его директором, ему было не до меня. Мы договорились, что он приедет на день рождения.
Я вызвал старьевщиков, которые вывезли три машины.
Месяц ходил по пустому дому и все никак не мог собраться, чтобы начать что-то делать. Садился на пол в гостиной, подключал к телефону колонки и слушал, как музыка заполняет пространство, заглушал весь остальной мир старым фотоальбомом и очередной бутылкой.
***
Тридцать три. Сегодня мне тридцать три. Я валяюсь на матрасе в спальне, которая раньше была родительской.
В детстве мы собирались втроем в столовой, покупали торт, родители открывали шампанское, мне – лимонад; мама готовила что-нибудь вкусное. И мы праздновали.
Друзей у меня никогда не было. Так, иногда общался с кем-то на площадке или в школе – обсуждали супергероев, играли в машинки или Лего; за несколько месяцев на съемках я ни к кому не привязывался, тем более мама всегда была рядом, мы могли болтать и готовиться вместе. Да мы все могли делать вдвоем!
Мне тридцать три, и за все эти годы у меня не появилось ни одного друга, ни одной девушки, которые бы сказали искренне со слезами на глазах: «Как здорово, что ты есть!». Короче, в день рождения телефон не обрывался.
Больше года назад был на той вечеринке, когда Марк меня отправил погулять, пока у них был серьезный разговор. Последняя вечеринка, на которой я, оказывается, был. Папы не стало, в моей копилке близких людей остался один Марк. Легок на помине – звонит поздравлять.
Марку не удалось меня ни на что уговорить. Его программа начиналась с поездки в Диснейленд, потом действие перемещалось в Вегас, а заканчивался весь этот беспредел в полицейском участке. Он также заманивал меня каким-то чудесным подарком, о котором я всю жизнь мечтал. Но все-таки мне удалось от него отделаться, просто сегодня он не стал настаивать.
Я пододвинул фотографии родителей: мамину, ту самую, что стояла на камине, и папину, где он в фартуке на работе. «Надеюсь, вам хорошо в аду вместе? За вас!» – я поднял первый стакан.
«Как же вас не хватает», – виски лавой прошел по пищеводу и ударил в желудок. Ленивые мысли начали убыстрять свой ход – алкоголь разгонял кровь и питал мозг.
Теперь и мне остались воспоминания, как говорил папа в нашу последнюю встречу. Он же пытался меня наставить, а я не понял.
Мой день рождения превратился в поминки тех, кому я был им обязан.
Напиться иногда очень полезно, когда просыпаешься, а еще пьян, и наряду с этим полупьяным состоянием на редкость чистое сознание. Как будто кто-то сделал мир потише: ты видишь все, что происходит, так, как происходит, без оценок и стереотипов. Ты пьян, но никогда еще не был настолько трезв. А потом наступает похмелье. Тело пытается очиститься от того, чем забил его накануне, – ну и воняешь же ты, даже душ не помогает. И вместе с ядом тело покидают иллюзии, оно плачет иллюзиями через поры.
Я оглянулся и посмотрел на себя через эти годы. Вот мне семь, и я вижу улыбку мамы за плечом оператора, снимающего рекламу. Вот мне семнадцать, и я сижу на церемонии Оскара во фраке, который мне велик; лоб покрыт испариной. Вот мне двадцать семь, и я пялю в трейлере свою партнершу по фильму: мы в костюмах эпохи, смешно смотрятся римские доспехи и пачка гондонов рядом. И вот я сейчас… И я, и жизнь – мы сильно изменились.
В восемь вечера в дверь постучали. Я взглянул в окно – машина Марка на лужайке. Спустился под аккомпанемент тяжелых глухих ударов. Повернул ручку двери и тут же оказался весь в конфетти.
– С днем рожденья! – заорал он. – Захотел все-таки тебя вытащить, а ты уже нажрался.
– Я уже проспался, – трясу головой, пытаясь стряхнуть бумажки с волос.
– От тебя до сих пор несет.
– Я прочитал где-то, когда человек пьян, он спускается на одну ступеньку развития вниз. На этой ступеньке я перестаю думать, почему все так в моей жизни.
– Опять твои тупые книжки.
Марк прошел на кухню, нахмурился, когда увидел батарею бутылок на полу.
– У меня еще полно, но нет еды.
– Мда, спиваешься. А еду сейчас закажем, – Марк забулькал в телефоне. – Ты моя дорогая, как я рад тебя слышать, мы так проголодались, сделай нам с Тейлором Джонсом что-нибудь вкусненькое и пришли по адресу, который я сейчас скину. С меня причитается. Да, роль, я помню.
– И что это сейчас было?
– Одна очень милая блондиночка, работает хостес в «Зеленом змее», у них тут филиал неподалеку, – параллельно он писал СМС. – Отправить. Тебе не надо? Могу познакомить, она очень хочет пробиться, не откажет (запищало ответное СМС). Будут через тридцать минут. Давай уберем Аманду и Уолтера со стола и включим музыку, а то как в склепе. Что пьем? Виски? Ни в коем случае. Сбегаю за тортом, у меня есть клубника и шампанское.
– Собирался на свидание?
– Конечно, к тебе.
– А где цветы?
– А так не дашь?
– Сейчас кину в тебя, – я оглянулся, чтобы найти, чем бы в него зашвырнуть.
– Меня уже нет, – закричал он из холла и хлопнул дверью. – Ну, давай фужеры, еще холодненькое, – пробка вылетела с хлопком, бокалы наполнились. – Ладно, за тебя дорогой! Здоровья, счастья и успехов в личной жизни!
– Сто лет не пил шампанское, сразу какое-то праздничное настроение появляется. Ну и где лучший подарок в мире, от которого я не смогу отказаться?
– Хотел заказать тебе самую дорогую проститутку.
– Это было бы весьма кстати – я уже не помню, когда последний раз трахался. И где она, в машине?
– Потом я подумал, что ты можешь получить любую бабу, которую захочешь, причем бесплатно. Плюс. Ты отказался меня видеть. Поэтому я заказал себе подешевле и замечательно провел время.
– Козел.
– А ты не завидуй, – сказал Марк и пошел осматривать дом. – У тебя настоящий притон, – кричал он сверху. – В понедельник пришлю тебе Мариссу, а во вторник дизайнера с прорабом. И в благодарность ты можешь выделить для меня комнату.
– Договорились – детская спальня в твоем распоряжении, даже постеры верну.
– Да, помню-помню. Никогда этого не понимал.
Мы закусили клубникой, торт он не дал, ударил по руке, как только я попытался открыть крышку. «Чтобы не портить аппетит». Когда шампанское кончилось, приехала еда. После ужина и допитого початого еще днем виски Марк отправил меня в душ, и было все, как он обещал: бары, стриптиз, умелые проститутки и задушевные разговоры.
***
Проснувшись, я не сразу понял, где нахожусь, но больше всего испугал чей-то громкий храп рядом. Развернувшись на другой бок, я треснул, что есть мочи по его источнику, звуки мгновенно прекратились. Я дополз до туалета, вернулся и вырубился.
Голова кружилась, жутко хотелось пить. Пошатываясь, я спустился вниз и стал всматриваться в залитую ярким светом гостиную. Марк одной рукой водил пылесосом, второй держал потную банку пива и, как всегда, был бодр и энергичен.
– Доброе утро, миленький! – Губы растянулись в широченной улыбке. – Головка бо-бо?
– Угу.
– На, полечись, – и, кинув в меня банкой пива, угодил в голое плечо. Я взвыл. – Пойдем поедим, нам уже привезли суп, и еще кое-что я заказал тебе на день.
– Какой ты заботливый.
– И не говори – сам бы за себя замуж вышел.
– Хочешь жениться?
– А почему нет – все остальное у меня уже есть. Куплю дом, сделаю ремонт только в спальне и на кухне и буду ждать, когда появится хозяйка.
– А куда ты денешь эту кучу бумаг, которая валяется у тебя повсюду?
