скачать книгу бесплатно
Когда они ехали обратно, Ирина что-то сбивчиво говорила мужу, пытаясь объяснить, что с ней происходит, но он, похоже, ничего не понял, а просто поверил ей и, хотя и расстроился, отпустил. Тем более что протокольная часть уже завершилась и настоятельная надобность в присутствии Замковской отпала.
Время клонилось к вечеру, и Ирина решила, что с ванной успеет и позже, а забрать Сереньку с занятий лучше все-таки самой. По почти готовой и очень красивой дороге, в начале которой, правда, уже намечались выбоины, машина подкатила к воротам. Здесь шоферу пришлось немного вильнуть, чтобы не задавить спящего прямо на асфальте Лавруху. Очевидно, герой был отправлен женой за Ваней, но сил дойти не хватило и он упал по дороге. А может, наоборот, спал здесь с самого утра.
Замковская, отметив про себя, что «Тойота» стоит во дворе и, значит, Серенька здесь, шла ставшей уже привычной тропинкой вдоль корпуса, думая о том, что, когда строители закончат с улицей, неплохо было бы вызвать их сюда. Распилить и увезти упавшее дерево, положить асфальт на дорожках, покрасить бордюрные камни, чтобы были видны издалека и пациенты с плохим зрением о них не спотыкались.
В детском отделении все ее уже знали, здоровались за версту, посматривали с любопытством. Она повернула за угол к кабинету Зуева, откуда уже издалека слышался какой-то шум, и замерла на пороге зала. Гриша, шедший сзади, едва не ткнулся носом в ее макушку.
Ни Надин, ни охранника, ни Матрены, ни самого Сереньки в зале не было. Не было даже привычного ковра. Были: человек пять детей и столько же, возглавляемых Светланой, взрослых, которые занимались тем, что мешали детям ходить по ими же самими проложенной дорожке.
Дорожка была обозначена разноцветными пластмассовыми пирамидками, поставленными через каждые полметра и очерчивающими широкую полосу, идущую по периметру комнаты. Взрослые парами стояли по краям этой полосы, держа на весу длинные пластмассовые палки. Когда кто-то из детей, двигавшихся по дорожке, достигал пары взрослых, те поднимали палку сантиметров на двадцать – двадцать пять, провоцируя ребят преодолевать препятствие.
Детям это занятие, похоже, нравилось, во всяком случае, в стоящем гаме преобладали радостные и веселые ноты. Внезапно толстый мальчик в синем свитере не смог поднять ногу на нужную высоту и наступил на палку. Та не выдержала его веса и с громким треском сломалась. Все замерли, мальчишка втянул голову в плечи, ожидая, что его сейчас будут бить или еще как-то наказывать. Ирина, хотя и была расстроена и раздражена пропажей своих, тоже внезапно втянула голову в плечи, как будто провинилась она и наказывать сейчас будут ее.
Пауза длилась несколько секунд, а потом раздался… смех. Начал высокий парень в очках с зеленой авторучкой в кармане, затем к нему присоединилась Светлана, за ней вступили все остальные, и скоро хохотали все, а громче всех – сам виновник происшедшего. Ирина тоже облегченно заулыбалась и сквозь общий смех спросила Свету:
– А где наши?
– Серенька стал более управляемым, Ирина Николаевна, – ответила та, все еще улыбаясь, – ему теперь не нужно так много пространства, и Алексей Николаевич перевел его в маленький зал.
Ирина оглянулась по сторонам, Зуева нигде не было видно.
– А где… этот маленький зал?
Сначала она и сама не понимала, о чем хотела спросить, но в последний момент точно определила тему.
– Сюда в эту дверь, потом направо до конца коридора, а там на второй этаж и еще раз направо.
– Они там с Матреной машинки катают? – спросила Ирина.
– С Матреной, – согласилась Света, – катают…
По губам ее скользнула странная улыбка. Но Замковская не заметила этого, двинувшись на поиски сына.
Она шла по коридору, заглядывая в кабинеты и думая о том, что, кроме двора, кабинета Зуева и «большого» зала, в этой больнице не видела ничего. В одной из комнат, дверь которой была открыта, ее поразили несколько огромного размера кукол, сидящих по стенам.
Большие куклы сегодня можно было купить где угодно, особенно всяких забавных животных, но эти были похожи на людей и сделаны, видимо, по бедности, местными умельцами из подсобного материала – старых халатов, наволочек, штопаных колготок и немыслимых шляп. Впечатление они производили абсолютно сюрреалистическое.
Каждая имела свой характер – рыжая, с волосами из пакли, была явно вздорной, блондинка с поролоновыми волосами – жеманной кокеткой, а черненькая, похоже, с лошадиной гривой – смирной и послушной. Возле рыжей стояла неговорящая девочка Лиля с неизменным бантом и сосредоточенно докрашивала тряпичные руки куклы в ярко-красный цвет.
Замковская с Гришей поднялись на второй этаж, повернули, как им и велела Светлана, направо и уже видели открытую дверь «маленького» зала, когда из нее вдруг с грохотом выпал Серенькин охранник и замер в нелепой позе на ковре.
Гриша выхватил из кобуры пистолет, мгновенно отодвинул Замковскую в сторону и мягкими кошачьими движениями, неожиданными для такого крупного тела, двинулся вдоль стены к залу.
Но лежащий охранник вдруг открыл один глаз, увидел Ирину и начальника и резко вскочил на ноги. Он, смущенно улыбаясь, рукавом вытер какую-то влагу с лица, и Замковская успела живо представить, как же от него должно вонять, если он так потеет. Но тут из двери вылетел с водяным пистолетом в руках и радостной улыбкой на лице Ванечка и умчался по коридору, и стало понятным и падение охранника, и вода на его лице.
Гриша укоризненно покачал головой, убирая оружие, потом ткнул тяжелым кулаком под ребра охраннику, но видно было, что он не сердится и «ругается» только для проформы.
Ирина, которая даже не успела испугаться по-настоящему, отодвинула обоих и шагнула к дверям. Из комнаты с помпезным для ее размеров названием «маленький зал» слышался очень знакомый голос, издававший то непередаваемое на бумаге сочетание звуков, которым во всем мире обозначают звук работающего мотора автомашины – что-то вроде «вррр…» или «бррр…».
Замковская сделала еще шаг вперед, перед ней открылась часть «зала» с переехавшим сюда ковром, и она увидела лежащие на полу ноги в дорогих колготках, которые явно принадлежали Надин.
10
Ноги эти дернулись и переместились немного вправо. Потом одна подогнулась и, сверкнув краем розовых панталон, переместила тело вперед.
Замковская стояла, в полном смысле этого слова разинув рот. Столь экстравагантное поведение всегда чопорной Надин и так вызвало у нее сомнение в достоверности происходящего, а тут до нее начало доходить и то, что эти самые «вррр…» или «бррр…» также имеют прямое отношение к «тете?».
Все попытки Ирины увезти ее с собой несколько дней назад успехом не увенчались. Тимофей так ничего и не смог придумать, а реплики вроде «Надин, мы с вами уезжаем в Москву» немедленно парировались вопросом: «Вы меня увольняете?»
Растерянная Ирина, памятуя просьбу мужа, отвечала: «Конечно, нет…», на что следовало сакраментальное «Тогда я должна быть с ребенком…» Тут уж возразить было просто нечего.
Замковская вынуждена была согласиться и оставить Надин на посту, строго-настрого наказав ей, что главной остается Матрена, а не она. «Тетя?» поджала губы, но Ирина объяснила ей, что, раз они здесь, в этой больнице, проходят курс лечения, то в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Тут она позволила себе значительную жесткость или даже резкость, сказав, что, хотя Надин и является няней, определять, что должно происходить с ребенком, будут все-таки родители.
И вот сейчас тетя? лежала на ковре, сучила ногами и издавала звукоподражательные междометия. Если бы это была Матрена Григорьевна, сомнений ни на мгновение не возникло бы – играет с Серенькой, но Надин? Ирина целую минуту стояла на пороге, приходя в себя, потом все-таки сделала шаг.
Чудо имело место быть – тетя?, лежа на ковре, тянула к себе пожарную машинку, вырывая ее из рук Сереньки. Он сердился, не отдавал. Чуть подальше в глубине комнаты сидела Матрена Григорьевна, клеила что-то из бумаги и руководила процессом:
– Ты не резко, не резко, ты плавно тяни, – говорила она, глядя над очками. – Не надо мальчонку пугать, расстроить можно, а пугать не следует… И говори ему чего-нибудь ласковое…
– Так ты же сама все время говоришь, – каким-то странным, не своим голосом сказала Надин. – Мне и слова вставить не получается…
Тут Матрена подняла глаза, увидела в дверях потрясенную Замковскую, улыбнувшись, отложила свое рукоделие и двинулась к ней. Тетя?, повернувшись за своей новой подругой, тоже увидела Ирину и помахала ей рукой. Что-то было в глазах Надин такое, что Замковская нахмурилась, потом посмотрела на присутствующего здесь охранника, но тот уставился в пол.
– Она же пьяная! – Замковская возмущенно повернулась к Грише. – Ты видишь, Григорий?
– Ну чуть-чуть, – примирительно сказала Матрена, она в этот самый момент подошла к дверям, – самую малость…
Ирина задохнулась от возмущения:
– Да как вы… Да что же это?
– Но я же за ней присматриваю, – удивилась старуха. – И потом, она мальчонку любит, вон, как у них хорошо дело пошло… Может, еще шажок сделаем.
Дело у них действительно шло, Серенька недоуменно, как казалось, смотрел на машинку, потом хватал ее и прижимал к себе. Кто из них, Матрена или Надин, придумала – неизвестно, но каждый раз, отнимая игрушку, тетя? оставляла на виду веревочку, за которую ребенок мог притянуть машинку к себе. Пока это не срабатывало, но лиха беда начало… После внушения, полученного от Матрены, Надин начала шептать что-то невразумительное, но явно ласковое…
– Что вы с ней сделали? – несколько успокоившись, спросила Ирина, – никогда не видела тетю? в таком состоянии…
Старуха явно не поняла про тетю?, но, улыбаясь, пожала плечами.
– Давно это с ней?
– Да, вроде, третий день, – прикинула Матрена Григорьевна. – Сначала она мне рассказывала, какие мы тут все недоумки, книжек не читаем и новым методам не обучены, а потом я в гостиницу пришла, выпили мы с ней малек, она тут заплакала и раскололась…
– В смысле?
Замковская с Матреной, оба охранника так и стояли в дверях «маленького» зала, наблюдая за Серенькой и «расколотой» тете?й.
– Несчастная она баба, – прокомментировала старуха, – всю жизнь хотела детей, а Бог не дал. В молодости дважды беременная была, да выкинула оба раза. Муж ее бросил, неплодную, она и подалась в науки… Своих детей нет, надо чужим помочь – правильная женщина. Да только жалко ее, ничего ведь не понимала, ну и пришлось мне все объяснять…
– А у вас, Матрена Григорьевна, дети есть? – поинтересовалась Замковская.
В душе у нее боролись раздражение на Надин и признательность по отношению к старой женщине, которая не только выяснила ответ на вопрос, тревоживший Ирину, но и успокоила ее по поводу тети?.
Как-то все стало более-менее понятно про Надин: и про ее чопорность, и суховатую недоверчивость по отношению к чему бы то ни было новому, и про скверный характер. И даже ее сегодняшнее «веселое» состояние тоже целиком улеглось в эти слова – «несчастная она баба».
– Трое. – Матрена глянула на Замковскую, и той стало стыдно, как будто ее уличили в том, что она пытается проверить, по норме ли положены продукты в масленичные блины. – И внуков пятеро.
Надин пришлось уложить спать в отдельный номер. Не то чтобы Ирина боялась оставить ее с Серенькой вдвоем, нет, никакой агрессивности в поведении тети? не было. Просто, если вдруг сыну чего-нибудь понадобится, вполне возможно, что она не среагирует.
Уже через несколько минут Ирина сообразила, что номер снимать было необязательно, можно было просто положить сына к себе в люкс, Гришины бойцы в два счета перетащили бы его кроватку. Да и на диване Серенька вполне бы мог уместиться, но что сделано – то сделано, и Матрена Григорьевна согласилась переночевать последнюю ночь в комнате мальчика.
Она, правда, несколько изумленно смотрела на Ирину, только сейчас поняв, что та спит в отдельном номере, а не с сыном, но промолчала, не стала говорить ничего: хозяин – барин.
Замковская приняла, наконец, ванну, поужинала в номере и опять уперлась в свою вечную вечернюю проблему – чем заняться? Правильнее всего было бы лечь спать, но эта разумная правильность не хотела реализовываться: адреналин все еще гулял по артериям и венам ее тела, и сна не было ни в одном глазу.
Она знала, чем ей нужно заняться, – читать «Письма из Энска», но упорно пыталась не замечать этого своего знания. На протяжении всего ее путешествия в Италию письма были с ней, но ей удавалось каждый раз придумывать причину, чтобы не читать – то освещение тусклое, то она слишком устала, то просто настроения думать нет.
Проблема была в том, что хотя она обещала Зуеву, да и сама хорошо понимала, что текст этот ей полезен и, возможно, даже необходим, но погрузиться в него означало как минимум две вещи.
Во-первых, опять пережить ту мучительную боль, которая захлестнула ее в прошлый раз. И, во-вторых, хотела она того или нет, письма властно говорили ей: если ты хочешь спасти сына – ты должна измениться сама, сломать стереотипы, перетряхнуть иерархию ценностей, забыть о многом привычном и любимом.
А вот решиться, подталкиваемая к этому, казалось бы, со всех сторон обстоятельствами и людьми, Замковская никак не могла. Слишком долго она шла к этой своей спокойной сегодняшней жизни, слишком дорого за нее заплатила. И уподобиться героине этих писем, снять с себя панцирь привычек, остаться голой на ветру оказывалось для Ирины, несмотря на всю ее любовь к сыну, слишком серьезным поступком.
Если бы еще кто-то мог гарантировать победу в этой борьбе, тогда понятно – сожми зубы, закуси губу, скажи себе «Три года полного самозабвения и все – победа, сын – нормальный, здоровый человек…» Но никто – ни Зуев, ни Матрена – ничего подобного ей не обещали.
Замковская вздохнула, заставила себя взять бумаги с «Письмами» и забралась в кресло с ногами. Она отложила первый, прочитанный раньше лист, и сосредоточилась на втором, когда в дверь постучали…
11
Ирина лежала в постели, глядела в темноту широко раскрытыми глазами и вдруг поймала себя на мысли, что если бы у нее были заяц или пожарная машинка, она бы тоже сейчас с удовольствием прижимала их к себе.
Поздний посетитель оказался тем самым маленьким и свиноглазым человечком, про которого местное телевидение рассказывало несколько дней назад. Охранник у входа, который пропустил его без разрешения Ирины, получил от Гриши на следующий день по полной программе. Никаких следов автокатастрофы у вошедшего видно не было, кроме неприятного голоса и омерзительной привычки обрывать и обкусывать кожу вокруг ногтей. Но, скорее всего, авария тут была ни при чем…
– Добрый вечер, добрый вечер, Ирина Николаевна, – сказал человечек, почти по-хозяйски входя в номер, – рад приветствовать вас на нашей гостеприимной земле, как, так сказать, посланницу столичных деловых кругов…
– Добрый вечер… – настороженно отозвалась Ирина. Она, вспомнив, что, судя по тексту телевизионного интервью, этот человек занимает какую-то немалую должность в местной мэрии, решила потерпеть и выяснить цель его прихода.
– Я бы мог, конечно, сделать вид, что не знаю вас, – начал гость, – и сюда меня привела только забота о проезжающих, как это было показано в классической пьесе, но не хочу выглядеть в ваших глазах ни дураком, ни плагиатором. А посему позвольте представиться: меня зовут Игорь Георгиевич, – продолжил человечек, – фамилия моя – Брушко и я являюсь заместителем главы исполнительной власти нашего богоспасаемого и прекрасного города.
– Ну, как меня зовут, вы, я вижу, знаете, только я бы хотела уточнить, – Ирина попробовала поставить все точки над «и», – никакие столичные деловые круги я здесь не представляю и оказалась в вашем городе по абсолютно частному делу.
– Мы с Арнольдом Владленовичем…
«Это, наверное, мэр» – мелькнуло у Замковской.
– …приносим свои извинения за то, – не обращая внимания на ее слова, продолжал Брушко, – что не могли раньше засвидетельствовать вам своего почтения, но обстоятельства слишком часто управляют нами. То вас, то нас не было в городе, да и надо было сначала понять, почему это вдруг Николай Михайлович…
«А это, скорей всего, чин из губернии, если не сам губернатор», – догадалась по особенному придыханию Брушко Ирина.
– …Распорядился срочно отремонтировать дорогу к больнице. Вы, кстати, довольны ремонтом?
– Да, вполне, – сказала Замковская, чтобы что-нибудь сказать.
Ей уже смертельно надоел этот человечек с его провинциально-витиеватой речью, с потугами на радушие и неясными целями визита. Что-то ему от нее, а скорее всего от Тимофея, было надо, только до того момента, пока он это решится выговорить, предстояло выслушать еще массу всяких сложносочиненных и сложноподчиненных предложений и перенести кучу его ужимок и прыжков.
Когда Брушко вошел, она так и осталась в кресле с ногами, ему сесть не предложила, надеясь, что так он быстрее уйдет, и Игорь Георгиевич произносил свои сладковатые монологи, прохаживаясь по ковру гостиной.
– Пока мы узнали, что это – личная просьба Тимофея Семеновича, пока выяснили, что вы уже некоторое время проживаете в нашем городе, пока примчались сюда, а вы, – Брушко театральным жестом развел руками, – оказались в отъезде…
«А ведь он врет, – подумала Ирина, – врет, как сивый мерин, не могли ребята из охраны не доложить, что меня искало местное начальство, да и, наверняка, на следующий день после нашего прибытия ему уже сообщили о дорогих гостях… Интересно, зачем это он так подставляется? Считает меня дурой? И чего они с Николаем Владленовичем, или как его там, выжидали столько времени?» Это все было Замковской подумано, а вслух прозвучало:
– Да не стоило вам беспокоиться… – Она постаралась придать своему лицу выражение любезности, но сесть так и не предложила. – Я еще раз говорю, что визит наш – сугубо частный.
– Да как же может быть частным делом здоровье такого ребенка, как Сергей Тимофеевич? – Подобострастие Брушко дошло до того, что он шаркнул ножкой. – Я пришел предложить вам всяческое содействие в любой области и в любом виде деятельности, культивируемым в нашем городе. Вы только скажите, не стесняйтесь, и мы сделаем все, что требуется: кого надо – уволим, кого надо – доставим. Я слышал, у вас проблемы с няней?
«И с такой разведкой ты делаешь вид, что не знал про наше появление в твоем богоспасаемом и прекрасном городе?» – внутренне усмехнулась Замковская.
– Могу предложить на эту должность свою дражайшую половину, – гордо сказал Брушко. – У нее, между прочим, за плечами институт культуры и курсы повышения квалификации…
Ирина безнадежно глядела на человечка. Почему-то то высокое положение, которое занимал Тимофей в стране за счет своего ума, таланта и денег, все-таки не давало ни ему, ни ей желанной свободы. Выкинуть бы этого Брушко вместе с его половиной, институтом и курсами сейчас на улицу и долго гнать пинками, чтобы не сказать более грубо.
И ведь, главное, он даже себя убедил, что его предложение не несет в себе никакого корыстного смысла. Себя, но не Ирину. Она все ждала, когда же будет предложена сделка, ждала со все возрастающим напряжением. Она сама не могла себе объяснить, что вдруг стало ее тревожить, но что-то такое было то ли в этом нелепом госте, то ли в ней самой. «Адреналин», – сказал бы, наверное, Тимофей и, как всегда, оказался бы прав.
Но ведь адреналин не ударяет ни с того ни с сего. Опасность, напряженное ожидание, радость, наконец… Но это чмо недоделанное не вызывало в ней никаких эмоций, кроме, разве что, скуки.
А «чмо», так и не дождавшись ответа на свое предложение, вдруг зло сверкнул глазами и собрался откланиваться:
– До свидания и спокойной ночи, Ирина Николаевна, – сказал он сладким голосом, чересчур, пожалуй, сладким. – Помните, пожалуйста, что мы с Арнольдом Владленовичем всегда в вашем распоряжении, как и весь наш город, впрочем… И я с супругой, и Арнольд Владленович со своей в любое время ждем вас в гости. А в эти выходные – просим на шашлык, в загородный домик, это уж обязательно…
– Простите, – она задумалась, вспоминая имя гостя, да так и не смогла вспомнить, – но только в эти выходные мы с сыном едем в Москву навестить отца. Все-таки больше двух недель не виделись…
И хотя это была совершеннейшая правда, Брушко не поверил сказанному ни на секунду, а решил, что его просто выставляют за дверь. Он, для порядка, состроил грустно-радостную физиономию и завопил:
– Ну, конечно, конечно, Ирина Николаевна, – запричитал он, – первым делом – семья: муж, дети… Но уж в следующее воскресенье не отвертитесь…
И, поцеловав ей руку, наконец, отбыл.
Замковская взяла отложенную страницу.
«Сегодня Машка по мне, как по бревну, сползала на пол без особых проблем. Это огромное достижение – сползти вниз».
«Потихоньку пробуем лепить и рисовать на дверях красным карандашом. У нее в последнее время появились такие «щепотки» из пальчиков, порой мешающие что-то взять. В эти щепотки удачно вкладывается карандаш и ведется длинная-предлинная дорога».
«Мы с Кроликовым становимся похожими друг на друга. Я, из-за постоянства игры с ней рядом и отражения ее самой, ловлю себя на мысли, что и находясь в другой комнате я продолжаю отражать и жить на ее волне. Мы с ним укрепляем симбиотические связи: стали понимать друг друга практически с полуслова».
Ирина встала, отложила листки. Все-таки она не могла читать ЭТО помногу, похоже, просто не хватало характера.
«Интересно, замужем она или нет и какие отношения с мужем? – думала она, укладываясь, – Надо будет завтра спросить Зуева про это и еще, что она имеет в виду под симбиотическими связями».
