скачать книгу бесплатно
«В таком случае ты можешь представить себе Вселенную в виде сот, в каждой ячейке которых существует некое царство. Некоторые ячейки расположены рядом. Я считаю, что стенка между нашим миром и этим миром, который ты видишь, по какой-то причине истончилась. Ты видишь это чужое царство, и тебя время от времени затягивает туда».
– А это опасно? – спросил мальчик.
«Возможно. Демонические миры – места нестабильные, и нам мало что известно о твоей способности проникать туда. Возможно, что однажды тебя увлечет в серое царство, и ты обнаружишь, что не в состоянии вернуться назад».
Джеймс помолчал минуту. Наконец, он произнес:
– Выходит, дело гораздо серьезнее, чем моя бессонница и ночные кошмары.
«Намного серьезнее, – согласился Джем. – Ты должен окружить себя крепостью самоконтроля. Ты должен узнать свою силу, чтобы уметь распоряжаться ею».
– То же самое происходило с моей матерью? – очень тихо спросил Джеймс. – Прежде, чем она научилась контролировать свою способность менять облик.
«У твоей матери были жестокие учителя. Они удерживали ее против воли и насильно заставляли менять облик. Должно быть, это было страшно и болезненно».
Джеймс молчал.
«Тебе известно, что твоя мать не пользовалась своей силой после окончания Механической войны. С тех пор изменение внешности стало для нее… трудным делом. И причиняло ей боль. Она решила отказаться от этого».
– Значит, причина всего – мой дед? – воскликнул Джеймс. – Демон, отец моей матери? Таков его дар нам? Меня гораздо больше устроила бы новая пара носков в качестве подарка на день рождения.
«Вопрос о личности твоего деда, – сказал Джем, – занимал меня еще до твоего рождения. Возможно, выяснив, кто он, я смогу пролить свет на твои способности, а также на способности твоей матери. Но его имя тщательно скрывается – настолько тщательно, что это само по себе уже подозрительно. Но пока я ничего не могу сказать тебе о нем, кроме того, что это один из Верховных Демонов».
Насколько было известно Джеймсу, в течение следующего года Джем не продвинулся в своих изысканиях по поводу имени деда, или, по крайней мере, не выяснил ничего достойного упоминания. Но за этот год Джеймс научился под руководством Джема сопротивляться притяжению царства теней. Однажды, холодной зимней ночью, когда завывал колючий злой ветер, Джем привел его на вершину холма Хэмпстед-Хит, и юноша сумел подавить очередной приступ, несмотря на то, что у него зуб на зуб не попадал от холода. Они тренировались в специальной комнате – Джем был поразительно проворным для Безмолвного Брата – и даже в разгар схватки говорили о чувствах, которые вызывали эти приступы, о том, как контролировать их, как правильно дышать. Джеймс хорошо помнил, как однажды Джем одолжил у Мэтью пса, Оскара Уайльда, разозлил его и неожиданно натравил на Джеймса во время завтрака.
Джеймс считал, что некоторые идеи Джема по поводу выработки самоконтроля представляли собой всего лишь проказы, шалости – в конце концов, никто не умел изображать невозмутимость лучше Безмолвных Братьев. Отец заверял его, что это не в натуре Джема, и что, несмотря на странные методы, Джем искренен в своих намерениях.
И Джеймс вынужден был признаться себе в том, что необычные методы действуют.
Постепенно он стал спать лучше, чувство тревоги и настороженности отступило. Царство теней больше не подстерегало его за каждым поворотом, и он почувствовал, что оно уже не оказывает на него прежнего влияния, как будто с плеч его упала тяжесть, о существовании которой он и не подозревал. Он все реже и реже совершал путешествия в серый мир. За последний год подобного с ним вообще не происходило, если не считать позапрошлого вечера, когда они сражались с демоном-деумас.
Джеймс думал, что этого больше не произойдет – и вот несколько часов назад это случилось снова.
Никто ничего не заметил, сказал он себе. Ну, может быть, разве что Мэтью, но и то лишь потому, что они были парабатай: до некоторой степени Мэтью мог чувствовать то же, что и Джеймс. Но Мэтью не мог видеть этот чужой мир. Он не видел, как танцующие превратились в тени, как из пола выросли чудовищные щупальца, как Барбару утащили в пропасть.
А через минуту Барбара потеряла сознание.
Джеймс не знал, что об этом думать. Видения, представавшие перед ним в сером царстве, никогда не были связаны с реальным миром: это были картины ужасов, но не предостережения. И с Барбарой все было в порядке – она сама сказала, что у нее просто закружилась голова, – так что, возможно, это было всего лишь совпадение.
Но он не верил в совпадения. Ему хотелось переговорить с Джемом. Именно с Джемом он советовался по поводу своих видений: Джем был Безмолвным Братом, хранителем мудрости, накопленной Сумеречными охотниками на протяжении веков. Джем наверняка знает, что делать.
Он вытащил из кармана коробок спичек. Это был необычный коробок: на крышке был изображен греческий бог Гермес, покровитель послов. Джем дал юноше коробок несколько месяцев назад и снабдил его строгими инструкциями относительно использования.
Джеймс чиркнул спичкой о железную решетку, ограждавшую крышу. Пока спичка горела, он неожиданно подумал еще об одном человеке, который, как он подозревал, заметил нечто странное в его поведении: Корделия. Он понял это по ее взгляду, брошенному на него, когда он подошел к ней и попросил достать из своего кармана стило.
Корделии было кое-что известно о его сером мире. Их семьи были близки, и она была с ним тогда, когда он заболел жгучей лихорадкой в Сайренворте и постоянно перемещался из реального мира в призрачный и обратно. Ему даже казалось, что тогда она читала ему вслух. Но ему было трудно вспомнить: он был сильно болен.
Спичка догорела и уже жгла ему пальцы: он отшвырнул огарок и поднял голову, чтобы взглянуть на луну, молочно-белый полумесяц, сиявший в черном небе. В этот момент он понял, что рад переезду Корделии в Лондон. Не только потому, что Люси теперь была счастлива – он сам обрадовался появлению Корделии. Странно, подумал Джеймс – как же он успел забыть, что она излучала надежный, ровный свет даже тогда, когда окружающий мир погружался во тьму.
Недавнее прошлое. Сайренворт-холл, 1900 год
После того, как Джеймса исключили из Академии Сумеречных охотников, родители отправили его в Девон, в Сайренворт-холл, чтобы он поразмыслил о своем будущем и решил, чем хочет дальше заняться в жизни.
Сайренворт-холл представлял собой огромное, беспорядочно выстроенное здание эпохи Якова I. Элиас Карстерс приобрел его в 1895 году, даже не торгуясь. Осмотрев особняк, Элиас буквально влюбился в него с первого взгляда и решил, что здесь будет их дом, что именно сюда его семья будет возвращаться после долгих странствий.
Джеймсу здесь нравилось, потому что ему нравилась семья Карстерсов – естественно, за исключением Алистера, который, к счастью, проводил то лето в Идрисе в компании Огастеса Паунсби. Но на сей раз поездка была испорчена проливным дождем. Дождь начался еще в Лондоне, до того, как они выехали; через пару часов после отъезда мелкая противная морось перешла в мощный ливень, который с силой барабанил по крыше кареты. Над Сайренвортом плыли плотные серые облака, и очевидно было, что дождь не прекратится в ближайшие несколько недель. Лондон в ненастную погоду представлял собой достаточно унылое зрелище, но земли вокруг Сайренворта в то лето превратились в настоящее болото, и этот пейзаж заставил Джеймса задуматься о том, зачем люди вообще поселились на Британских островах.
Ничего, это ненадолго, мысленно утешал он себя. Его родителям необходимо было присутствовать в Аликанте на нескольких скучных заседаниях правительства, поэтому Джеймсу и Люси предстояло провести в Сайренворте меньше месяца. После этого Уилл, Тесса и их дети планировали вернуться в Эрондейл-Мэнор, а Карстерсы, в свою очередь, собирались навестить их там позднее. Джеймс надеялся, что лето в Идрисе окажется погожим и теплым.
Хуже всего было то, что окружающие вели себя подчеркнуто деликатно и старались оставить его в покое. Наверное, они считали, что ему требуется одиночество и этот проклятый покой для того, чтобы прийти в себя и обдумать происшедшее. В результате Джеймс большую часть времени проводил за чтением книг в гостиной, пока Люси и Корделия тренировались, делали наброски в блокнотах, надевали резиновые сапоги и шлепали на улицу собирать ежевику под проливным дождем. Они без конца заваривали чай и выпили, по подсчетам Джеймса, несколько тысяч чашек; потом затевали бурные поединки на мечах в помещениях, совершенно для этого не предназначенных. Однажды девчонки поймали какую-то маленькую, но голосистую птичку и несколько дней держали ее в клетке, прежде чем выпустить. Они настолько усердно оставляли Джеймса в покое, что он уже боялся превратиться в невидимку.
Он тосковал по залитым солнцем лугам и синему небу Идриса. Когда они вернутся в Эрондейл-Мэнор, мечтал Джеймс, он сможет хоть целыми днями бродить по лесам в одиночку, и никто не будет приставать к нему с вопросами. Возможно, за исключением Грейс. И что он ей скажет, размышлял Джеймс. Слышала ли она что-нибудь о его делах? Он так не считал. Они с Татьяной вели очень замкнутую жизнь, и до них едва ли доходили слухи из внешнего мира.
Он всегда отвечал добротой на деликатное и ласковое отношение Корделии, но поведение Люси в конце концов сделалось настолько раболепным и угодливым, что однажды утром Джеймс не выдержал и рявкнул:
– Знаешь, вовсе не обязательно разговаривать со мной, как с душевнобольным. Я еще пока в своем уме и на людей не бросаюсь.
– Я знаю, знаю, – испуганно пролепетала Люси. – Я знаю, что с тобой все в порядке.
– Извини, – спохватился он.
Люси бросила на него сочувственный взгляд.
– Думаю завтра немного потренироваться, – добавил Джеймс.
– Отлично, – ответила она. Потом смолкла с таким видом, словно не знала, стоит ли продолжать.
– Люси, – с тяжким вздохом произнес Джеймс. – Это же я, твой брат. Просто скажи, что у тебя на уме.
– Ну… э-э… дело в том, что… ты не против, если мы с Корделией тоже поучаствуем?
– Нисколько, – ответил он. – Приходите. Это будет… я буду очень рад.
Люси улыбнулась, Джеймс улыбнулся ей в ответ, и тогда у него появилась надежда на то, что все наладится – не сегодня и не завтра, но когда-нибудь, скоро.
И на следующий день он явился в зал для тренировок, где его ждали Люси и Корделия. Корделия взяла с собой знаменитый меч Карстерсов, Кортану, который Джеймс давно мечтал рассмотреть вблизи. Однако ему не представилось такой возможности, потому что через десять минут после начала поединка он рухнул на пол, корчась от неожиданного приступа невыносимой боли.
Девочки завизжали и бросились к Джеймсу. Он свалился, словно марионетка с обрезанными ниточками, и лишь годы тренировок помогли ему не упасть на собственный клинок. Не соображая, где он находится и что произошло, Джеймс лежал и смотрел в потолок.
Взгляд Люси, которая прикоснулась к его лбу, отнюдь не успокоил его.
– Во имя Ангела, – ахнула она, – ты весь горишь.
Корделия побежала к дверям, в тревоге восклицая: «Maman!» Фигура ее задрожала и расплылась, и Джеймс закрыл глаза.
Жгучая лихорадка, объявили Сона и Элиас. Они уже видели такое прежде. Этой болезнью страдали только Сумеречные охотники, но большинство подхватывали ее в младенческом возрасте, когда она переносилась очень легко. Переболев лихорадкой, Охотник приобретал к ней иммунитет на всю оставшуюся жизнь. Не успел Джеймс сесть на полу, как Сона ворвалась в зал для тренировок, подобрав тяжелые юбки, и принялась командным голосом раздавать указания. Слуги перенесли больного в спальню, Люси выгнали в ее комнаты, а Уиллу с Тессой и Безмолвным Братьям были отправлены соответствующие сообщения.
Джеймс метался в горячке на своей постели и смотрел, как за окном сгущаются сумерки. Когда наступила ночь, он затрясся всем телом от холода. Несчастный укутался во все одеяла, какие смог найти в спальне, но по-прежнему дрожал, словно осиновый лист. Он ждал прихода Безмолвных Братьев – он знал, что до того, как они его осмотрят, никому нельзя было входить в комнату.
Когда наступила ночь, в Сайренворт, к немалому разочарованию Джеймса, прибыл не дядя Джем, а Брат Енох. «Да, это почти наверняка жгучая лихорадка, – подтвердил он. – Всем, кто не болел ею прежде, необходимо покинуть дом. Я сообщу хозяевам».
Люси еще не болела жгучей лихорадкой, а насчет остальных Джеймс не знал. Он довольно долго ждал возвращения Еноха, но, должно быть, уснул, потому что, открыв глаза, увидел полосы солнечного света на обоях. За дверью послышались чьи-то шаги, и на пороге появилась Корделия.
Джеймс редко видел Корделию без Люси. Не в таком виде хотел бы он предстать перед ней в одно из редких мгновений, когда вокруг них не было других людей. Он лежал под грудой одеял, беспокойно ворочаясь с боку на бок, будучи не в состоянии найти удобное положение. Лицо горело, взмокшая от пота рубаха прилипла к телу.
Он открыл рот, чтобы заговорить, но разразился хриплым, болезненным кашлем.
– Воды?
Корделия поспешила налить воды из графина, стоявшего на ночном столике, и подала больному, но он не смог удержать стакан в ослабевших пальцах. Тогда она просунула под голову Джеймсу руку – такую приятную, теплую на ощупь, – приподняла ее и поднесла питье к его губам.
Неловко отхлебнув несколько глотков, он упал обратно на подушки и закрыл глаза.
– Только скажи мне, что ты уже перенесла жгучую лихорадку.
– Конечно. И моя матушка тоже, – ответила Корделия. – А простые слуги невосприимчивы к этой болезни. Все остальные уехали. Тебе нужно попить еще воды.
– Это такое лекарство?
– Нет, – улыбнулась Корделия. – Лекарство – это какой-то грязно-серый настой, приготовленный Братом Енохом, и я советую тебе зажать нос, когда попытаешься его проглотить. Это снимет жар, но, насколько я понимаю, от лихорадки тебя не избавит. Эту болезнь лечит лишь время. Я принесла кое-какие книги, – добавила она. – Они лежат вон там, на комоде. Я… я могу почитать тебе, если хочешь.
Джеймс поморщился от слишком яркого света, но заставил себя посмотреть на Корделию. Лицо ее обрамляли выбивавшиеся из прически медно-рыжие локоны. Они напомнили Джеймсу завитушки-эфы, вырезанные на деке прекрасной скрипки его дяди Джема.
Он с трудом перевел взгляд на комод: действительно, там возвышалась на удивление высокая стопка книг, которых в комнате не было прежде. Девушка с извиняющимся видом улыбнулась.
– Я точно не знаю, что тебе нравится, поэтому натащила книг со всего дома. Есть «Повесть о двух городах»; правда, второй части не хватает, так что, наверное, получится повесть только об одном городе. И еще сборник стихотворений лорда Байрона, немного погрызенный по краям – скорее всего, мыши постарались. Думаю, от прежних хозяев остался. Остальное – персидская литература. Здесь не нашлось даже книг Сумеречных охотников. Кроме одной, о демонах. Она, по-моему, так и называется – «Демоны, демоны, демоны».
Обессилевший Джеймс опустил веки, но сумел выдавить улыбку.
– Эту книгу я читал, – прошептал он. – Мой отец ее просто обожает. У вас, наверное, не найдется последнего, улучшенного и дополненного издания, которое тоже называется «Демоны» – но четыре раза.
– Как всегда, по сравнению с библиотекой Лондонского Института наше собрание книг выглядит весьма бледно, – засмеялась Корделия. В этот момент в комнату вошла Сона и, увидев дочь, в изумлении замерла на пороге.
– Корделия, – воскликнула она с негодованием, которое, как надеялся Джеймс, было шутливым. – Что с тобой? Одна в спальне молодого человека?
– M?m?n, он даже сесть не может, а я прекрасно обученный воин, вооруженный легендарным мечом.
– Гм-м, – пробормотала Сона и жестом велела дочери выйти. Затем объяснила Джеймсу, что принесла собственные лекарства, привезенные с родины – мази и припарки, изготовленные из ладана и других благовоний, календулы и растения хаома[11 - Хаома – эфедра (хвойник), растение, содержащее алкалоид эфедрин; в зороастризме – обожествленное растение и ритуальный напиток, изготавливаемый из него.].
– Я согласен, – сказал Джеймс. – А можно, Корделия потом вернется и почитает мне? Если захочет.
– Гм-м, – повторила Сона, накладывая больному на лоб компресс.
Ближе к вечеру Корделия вернулась и читала Джеймсу вслух. Она пришла и на следующий день, и на третий, и на четвертый. Лихорадка терзала его тело и мозг, и он не в состоянии был следить за течением времени. Иногда за окном было темно, иногда – светло. Когда он не спал, то ел, сколько мог, понемногу пил воду, а потом заставлял себя глотать отвратительное зелье Еноха. Время от времени лихорадка ненадолго отпускала его. Джеймсу становилось жарко под толщей одеял, и он понимал, что пижама его насквозь пропитана потом. Потом мучения возобновлялись: ему казалось, что он лежит на снегу, на холодном ветру, и никакое количество одеял и тряпья, никакой, даже самый жаркий огонь в камине не сможет его согреть. И все это время Корделия была рядом с ним; она вполголоса читала ему, иногда вытирала пот, градом катившийся у него по лбу и вискам, и наполняла водой стакан, стоявший на ночном столике.
Она читала ему поэмы Низами, чаще всего – историю Лейли и Меджнуна, которую, судя по всему, любила больше всех и с детства знала чуть ли не наизусть. Щеки ее розовели, когда она читала романтические фрагменты. Бедный юноша влюбляется в прекрасную Лейли с первого взгляда, сходит с ума среди пустыни, навеки утратив возлюбленную.
«…с любовью нарекли
ее лучистым именем Лейли.
Кейс увидал и понял, что влюблен,
и был в ответ любовью награжден.
Мгновенным чувством он охвачен был,
и путь любви им предназначен был…
Друзья вникали в трудный смысл наук,
не размыкали любящие рук»[12 - Низами Гянджеви, «Лейли и Меджнун». Здесь и далее пер. Т. Стрешневой.].
Корделия взглянула на Джеймса и быстро отвела взгляд. Джеймс вздрогнул. Неужели он сейчас так пристально смотрел на девушку, что смутил ее? Он толком не соображал, что делает и как себя ведет.
«Мгновенный взгляд, скользящий взгляд ее
был, как стрелы разящей острие.
Газель с невинной робостью в глазах
властителей земли ввергала в прах,
арабская луна красой лица
аджамских тюрков ранила сердца».
– Лейли, – пробормотал он, но ему показалось, что Корделия его не расслышала. Веки его опустились.
Джеймс помнил только один раз, когда провалился в царство теней. Он бодрствовал, но у него начался очередной приступ: он дрожал всем телом, взмокшие волосы прилипли ко лбу, по спине струился холодный пот, взгляд метался из стороны в сторону. Вдруг он увидел ужас на лице Корделии, и в этот момент все произошло. Она вскочила на ноги, и он подумал: «Она собирается бежать за помощью; она испугалась, испугалась меня».
Он протянул к ней руку; пальцы, превратившиеся в тень, коснулись ее ладони, тьма окутала живую плоть. Он подумал: а что она чувствует? Он напрягся всем телом, словно лошадь, испуганная раскатами грома. В комнате пахло так, как пахнет в лесу после грозы, и еще почему-то пахло паленым.
– Джеймс, ты должен держаться. Должен, и все. Не уходи, – просила Корделия. – Останься со мной.
– Так холодно, – едва выговорил он, стуча зубами, – я никак не могу согреться. Я никогда не смогу согреться.
В иной ситуации он крепко зажмурил бы глаза, постарался бы овладеть собой и утихомирить эту дрожь. Но сейчас, превратившись в тень, он чувствовал, что глаза его, несмотря на все усилия, оставались широко открытыми, их невозможно было закрыть. Он видел, что Корделия озирается по сторонам, ищет что-нибудь такое, что могло бы ему помочь. В камине ревело пламя, Джеймс был накрыт толстыми одеялами, в ногах лежала грелка. Но он знал, что все бесполезно. Тело несчастного, лежавшего в душной, жарко натопленной комнате, терзал пронизывающий зимний ветер.
Корделия издала раздраженное восклицание, затем нахмурилась, и на лице ее появилось решительное выражение. В мозгу Джеймса, в той его части, которая была укрыта от бесконечного ревущего ветра, пронеслась мысль о том, что она прекрасна. В обычном состоянии он не стал бы задерживаться на этой невольной мысли, отогнал бы ее, подавил, но сейчас ему было не до угрызений совести.
И вдруг Корделия осторожно опустилась на постель рядом с ним. Джеймс был укрыт целой горой одеял, и она, разумеется, легла поверх них. Но он почувствовал, что ее присутствие постепенно отгоняет холод. Мучительная боль от ударов сотен гигантских остроконечных градин, хлеставших его, отступила, и Джеймс ощутил совсем рядом с собой тепло тела юной девушки, здорового и прекрасного. Несмотря на то, что их разделяли пуховые одеяла, Джеймс чувствовал, что она прижалась к нему, чувствовал, как она устраивается удобнее, чтобы не свалиться на пол, как ее бедро прижимается к его боку. Он вытянулся на спине, уставившись в потолок, а она лежала на боку, но лицо ее было совсем близко. От ее волос исходил аромат жасмина и сладкого древесного дыма. Она положила руку ему на грудь и прижалась к нему так тесно, как только могла.
Джеймс повернул голову, чтобы посмотреть на нее, хотя это потребовало от него неимоверного усилия. Глаза Корделии, сверкающие, бездонные, были открыты. Взгляды их встретились. Дыхание ее было совершенно ровным.
«От всех скрывал он тайну в глубине,
что делать с сердцем, если грудь в огне?»
Он содрогнулся всем телом и почувствовал, что возвращается в этот мир, что тело снова повинуется ему. Корделия не сводила с него пристального взгляда, но разжала челюсти – все это время она лежала, прикусив губу – и он почувствовал, как она расслабилась.
Джеймсу по-прежнему было холодно, но уже совсем не так, как прежде. Корделия подняла руку и убрала прядь волос, упавшую ему на глаза. Он снова вздрогнул, но вовсе не от холода, и зажмурился. На него навалилась бесконечная усталость. Когда он проснулся, уже наступило утро, и Корделии рядом не было.
Только через пару дней кризис миновал, и болезнь понемногу начала отпускать Джеймса. И прошел еще день, прежде чем Брат Енох объявил, что он больше не заразен, и разрешил его родителям и Люси приехать. Вскоре он уже мог вставать с постели. Через несколько дней ему предстояло покинуть Сайренворт и отправиться в Идрис, в свой знакомый, уютный дом. Отец сообщил, что погода там стоит отличная.
Когда Джеймс начал выходить из своей комнаты, они с Корделией общались по-прежнему как добрые друзья. Ни он, ни она не упоминали о тех днях, что девушка провела у его постели. Без сомнения, думал Джеймс, Корделия заботилась о нем просто потому, что была доброй и великодушной – она проявляла эти качества по отношению ко всем своим друзьям, родственникам и хорошим знакомым. Прощаясь, они не стали обниматься. Люси прицепилась к подруге буквально как банный лист, несмотря на заверения Корделии в том, что она и ее семья совсем скоро, этим же летом, приедут погостить в Эрондейл-Мэнор. Остановившись на пороге Портала, Джеймс помахал Корделии, и она дружески помахала ему в ответ.
И еще несколько недель Джеймс по ночам вспоминал аромат жасмина и древесного дыма, тепло ее руки, лежавшей у него на груди, пристальный взгляд бездонных темных глаз.
«И он к ее шатру тайком спешит,
ночь оглашая пением касыд[13 - Касыда – жанр ближневосточной лирики.],
чтобы замкнутую дверь облобызать
