скачать книгу бесплатно
Светит яркое утреннее солнце, но в воздухе чувствуется прохлада, а на траве лежит роса, и, когда Лорна ступает на лужайку, в ее босоножки проникает сырость. Она глубоко вдыхает чистый деревенский воздух. Сегодня утром он пахнет свежестью, как белье после стирки. Она не обращает внимания на яму в земле и идет дальше, пока не доходит до конца сада, где растет дерево с красивыми фиолетовыми цветами. Лорна гадает, как оно называется. Она делает мысленную пометку спросить у Саффи. Потом поворачивается к коттеджу, дабы убедиться, что ее дочь не смотрит в окно, и ступает на одну из низких толстых веток – высота достаточная, чтобы перепрыгнуть через стену. Это получается у Лорны настолько естественно, что она думает: «Должно быть, я делала так раньше». Придерживаясь за ствол, она спрыгивает на другую сторону.
Там земля суше, а впереди между деревьями вьются узкие тропинки, вокруг которых голубеют колокольчики пролесков. Лорна осматривает место, где видела свет прошлой ночью. Она не знает, что именно ожидает найти. Может быть, следы? Хотя земля слишком сухая. И тут Лорна что-то замечает. Россыпь пролесков сплющена, как будто кто-то недавно стоял на них. Она подходит ближе, обшаривая взглядом землю, и тут замечает кое-что еще среди вытоптанных цветов. Три окурка.
Прошлой ночью ей это не привиделось. Кто-то прокрался сквозь темноту в лес. Кто-то следил за домом. Наблюдал за ними.
Часть II
11
Роуз
Канун Рождества, 1979 год
В тот вечер, когда я впервые встретила Дафну Хартолл, деревня выглядела красивой как никогда.
Белые светящиеся гирлянды были развешаны между фонарными столбами вдоль центральной улицы и мерцали на фоне тусклого неба; церковный хор стоял на каменных ступенях «рыночного креста» и пел «Тихую ночь» перед огромной елкой, а по краям деревенской площади было установлено несколько дощатых ларьков. Мелисса Браун, владелица единственного в Беггарс-Нук кафе с «креативным» названием «У Мелиссы», не закрывала свое заведение допоздна и предлагала горячие напитки и пироги с фаршем. Запах жареных каштанов и глинтвейна наполнял воздух.
И в то Рождество ты была уже достаточно большой, чтобы оценить волшебство всего этого.
– Мамочка, попить?
Я посмотрела на тебя. Твой маленький курносый носик был красным от холода, а розовый шарф, который я тебе связала, был натянут на подбородок. Уже стемнело, но время вечернего чая еще не пришло.
– Почему бы и нет? – улыбнулась я, сжимая твою ладошку в мягкой шерстяной варежке. – Как насчет горячего шоколада?
Ты завизжала от восторга и попыталась потащить меня через всю площадь.
И тогда я увидела ее.
Женщину, которой предназначено было изменить мою жизнь. Хотя, конечно, я еще не знала этого.
Она выглядела грустной. Это было первое, о чем я подумала. Она стояла одна у «рыночного креста» и дула на свои голые руки, наблюдая за певцами хора. На ней было тонкое оливково-зеленое бархатное пальто с аппликациями, а отделанные шнуровкой полы свободно болтались вокруг бедер. Я заметила, что она была настолько худой, что ее ключицы торчали из ворота. Вязаный беретик едва прикрывал длинные светлые волосы, разделенные пробором посередине, а через плечо у женщины висела большая сумка. Было видно, что она недавно приехала в деревню. У нее был характерный для новоприбывших взгляд. А для меня было важно присматривать за новичками – даже держась особняком. Я должна была это делать. Ради своей безопасности. И ради твоей. Эта захолустная деревушка в глубине Котсуолдса была местом, куда люди приезжали, чтобы спрятаться. И я распознала родственную душу, когда увидела ее.
– Мамочка, – позвала ты, дергая меня за руку.
– Прости, Лолли, – сказала я, отводя взгляд от незнакомки и следуя за тобой в кафе. Твои огромные карие глаза загорелись, когда Мелисса протянула тебе горячий шоколад в белом полистироловом стаканчике; поверху громоздилась шапочка взбитых сливок. Я рассмеялась и сказала, что тебе никогда не справиться со всем этим. Потом мы стояли у входа в кафе, сжимая в ладонях теплые стаканы, ты слизывала сливки с горячего шоколада, а я искала взглядом ту женщину среди толпы людей, собравшихся у рождественской елки. Я видела, как она двигалась сквозь эту толпу; ее плечи ссутулились от холода, взгляд метался туда-сюда, словно от испуга. Она выглядела словно загнанный зверь. Так ли я выглядела, когда приехала в деревню три года назад, беременная тобой и отчаянно нуждающаяся в новом начале?
– Подожди секунду, солнышко. Я только перекинусь парой слов с Мелиссой.
Я отпустила твою руку и вошла в кафе. Мелисса Браун была крупной женщиной с седеющими волосами, подстриженными под каре; посередине их делил пробор, а по бокам удерживали заколки. Ей было около сорока лет; старомодная и по воззрениям, и по внешности. Мелисса никогда не была замужем и всю жизнь прожила в Беггарс-Нук. В результате она знала все обо всех. Ну, почти обо всех. Я знала, что она считает меня загадкой, потому что неоднократно говорила мне это. «Дорогая Роуз, – обычно говорила она, удерживая мои руки в своих широких, липких от сиропа ладонях, – ты такая загадочная!» Эти слова Мелисса обычно произносила после того, как я уворачивалась от одного из ее многочисленных вопросов. Но она всегда была добра ко мне и старалась вовлечь меня в деревенскую жизнь.
В кафе было тихо. Большинство людей все еще собирались у «рыночного креста» или рассматривали прилавки с разноцветной мишурой и аляповатыми украшениями. Ты уже уговорила меня купить одно: маленькую золотую фею, чтобы повесить ее на елку.
– Мелисса, – сказала я, понизив голос, хотя в кафе были только мы с ней. – Ты не знаешь, кто эта женщина? Та, худенькая, в вязаном берете?
Мелисса вытерла руки о свой цветастый фартук и посмотрела на странную женщину, потом покачала головой.
– Никогда не видела ее раньше. Наверное, она из соседней деревни… Ах да, пока не забыла: Нэнси сказала, что кто-то заинтересовался объявлением, которое ты повесила в ее витрине. Ну, тем… о сдаче жилья в аренду.
Нэнси работала в местном магазине и была младшей сестрой Мелиссы. Я специально сформулировала объявление расплывчато, попросив Нэнси взять сведения у тех, кто заинтересуется предложением, – чтобы я могла впоследствии связаться с ними, а не давать информацию о себе. Я даже не указала в нем свое имя. Я не могла рисковать.
– Это здорово. – Я уже знала, что, если объявлением заинтересуется мужчина, я не стану связываться с ним.
Я и так совершила ошибку с моей последней квартиранткой. Она была подходящего пола, но задавала слишком много вопросов. Хотела подружиться со мной. Так что ей пришлось уйти.
– Я попрошу Нэнси передать тебе контакты – завтра, если хочешь?
Я кивнула, но в этот момент мои мысли уже витали далеко. Я отошла от стойки и направилась туда, где оставила тебя у открытой двери кафе.
И замерла на месте. Тебя не было.
Я отвернулась от тебя всего на несколько минут. Это было глупо с моей стороны. Обычно я никогда не выпускала тебя из виду. Но в тот момент я, вопреки обыкновению, чувствовала себя в безопасности, окруженная всеобщим рождественским весельем, окруженная жителями деревни, которые на самом деле не знали меня, но за которыми я наблюдала последние три года издалека, чтобы понять, кому можно доверять. Все они казались честными, трудолюбивыми людьми. Солью земли. И я думала, что могу доверять тебе – ведь с тех пор, как ты начала ходить, я внушала тебе, что нужно быть осторожной, всегда оставаться рядом со мной. Не уходить никуда. Но ты была еще маленькой девочкой. Всего два с половиной года. Маленькая девочка, завороженная блеском Рождества.
Ты ушла.
– Лолли! – закричала я, не в силах сдержать панику в голосе. Выбежала из кафе на улицу. Мой взгляд обшаривал тротуары и площадь, церковный хор, который закончил пение «Тихой ночи» и начал расходиться. Значит, прошла всего лишь минута, максимум две. Ты не могла уйти далеко.
Но я не видела тебя нигде. Не видела ни твоего красного пальтишка, ни ярко-розового шарфа, ни цветной шапочки с помпоном. В ушах у меня застучала кровь.
– С тобой все в порядке? – Я услышала голос Мелиссы у меня за спиной, но он был странно искажен, как будто я оказалась под водой.
– Она пропала! Лолли пропала! – кричала я. – Я не вижу ее! Я нигде ее не вижу!
Люди толпились вокруг, смеялись, разговаривали, потягивали глинтвейн. Мне хотелось закричать на них всех: «ПРОЧЬ С ДОРОГИ! ГДЕ ОНА? ГДЕ МОЙ РЕБЕНОК?» Я чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, паника давила на грудь.
Он забрал тебя. Это все, о чем я могла думать; эти слова кружились в моем сознании, как кадры из фильма ужасов.
Я проталкивалась среди людей, звала тебя по имени. Я чувствовала, что Мелисса идет позади меня, пытаясь успокоить, но не могла понять, что она говорит. Я была в панике. Слепая паника – я слышала, что люди называют это так, и это именно то, что я чувствовала. Я была ослеплена страхом.
Я пробиралась сквозь праздничную толпу, Мелисса не отставала. Я слышала, как она спрашивала прохожих, не видели ли они маленькую девочку в красном пальто.
А потом ты появилась. Я увидела тебя сквозь толпу, ты держалась за руку таинственной женщины – тогда я еще не знала, что ее зовут Дафна Хартолл. Ты улыбалась, но на щеках у тебя виднелись следы от высохших слез.
Я бросилась к тебе, почти оттащив от этой высокой худой женщины, и, присев на корточки, чтобы оказаться лицом к лицу с тобой, обняла, вдыхая твой знакомый сладкий запах.
– Слава богу, слава богу, слава богу…
– Извините, – произнесла женщина, ее голос был хриплым. – Она, похоже, потерялась, и я сказала, что помогу ей найти маму.
Я заметила, что она держит в руке твой полистироловый стаканчик с липким от шоколада ободком.
Я встала, держа тебя за руку и больше всего на свете желая никогда больше не отпускать.
– Вот видишь! – раздался голос позади меня. Это была Мелисса; ее пышная грудь вздымалась и опускалась, когда она хватала воздух ртом. – Я знала… – Вдох, выдох, вдох, выдох. – …Что с ней все будет в порядке.
– Спасибо, Мелисса. Извини… за чрезмерную реакцию.
Она кивнула, прижимая руку к груди, и сказала, что ничего страшного, но ей лучше вернуться в кафе. Однако, уходя, Мелисса бросила на меня странный взгляд через плечо. Я знала, о чем она думает, – что я слишком заботливая мать. Слишком нервная.
Несколько секунд длилось неловкое молчание, а затем женщина сказала:
– Меня зовут Дафна.
– Роуз, – представилась я. – А это Лолли.
Она улыбнулась, и эта улыбка озарила все ее лицо, сделав его менее мрачным, менее угловатым. Теперь, с близкого расстояния, я видела, что кончики ее длинных ресниц были синими.
– Да, она мне так и сказала. Необычное имя.
– На самом деле ее зовут Лорна. Но ей трудно произносить это имя. Она называла себя Лолли, и это прижилось. Что ж, спасибо вам еще раз. – Я колебалась, размышляя, стоит ли спрашивать. – Вы недавно в деревне?
Она кивнула.
– Я остановилась в одной из комнат над «Оленем и фазаном». Но я ищу жилье. Что-то более постоянное. По крайней мере, на некоторое время.
Я подумала: не она ли интересовалась моим объявлением?
– Возможно, я смогу вам помочь.
Я улыбнулась ей. Она застенчиво улыбнулась в ответ, сверкнув мелкими белыми зубками. «Это была счастливая случайность, – подумала я. – Нам было предназначено судьбой встретиться здесь и сейчас».
Как же я ошибалась!
12
Саффи
Пока мы едем к бабушке, мама ведет себя непривычно тихо. Она смотрит в окно, пока мы проезжаем мимо деревенской площади, «рыночного креста» и кафе «Чаша нищего». За окном в лучах яркого солнца блестит шпиль церкви. Ночью прошел дождь, и воздух свежий, как будто только что отмытый, отчего все вокруг выглядит ярче и четче. Может быть, мама думает об Альберто? Она почти не упоминала о нем. Вчера я провела большую часть дня, показывая ей деревню; мы вспоминали бабушку. Том со Снежком незаметно отстали. Мама, казалось, инстинктивно знала дорогу к кафе, а когда она поднялась по выщербленным каменным ступеням «рыночного креста», то сказала, что у нее возникло ощущение дежавю.
– Вот, – произнесла она, указывая на небольшое здание возле церкви. – Я уверена, что здесь была игровая, или воскресная школа, или что-то в этом роде.
Я записала нас на воскресный обед в паб «Олень и фазан», зная, что ей там понравится: моя мама – самый большой гурман из всех, кого я знаю, а паб не раз получал награды за свою кухню. Пока мы шли по мощеным улицам, она казалась необычайно взволнованной и все время спрашивала, насколько легко добраться до леса, расположенного позади коттеджа. Мама очень редко волнуется настолько сильно. Она позитивный человек и всегда ищет светлую сторону любой ситуации. Когда я спросила ее, что случилось, она замотала головой, неистово раскачивая своими огромными серьгами, и взяла меня под руку.
– Ничего, девочка моя. Мне нравится быть здесь с тобой. А теперь покажи мне, где находится этот чудесный гастропаб. Я не прочь прикончить хороший ростбиф.
– Ты в порядке? – спрашиваю я и сейчас, когда мы выезжаем из деревни по направлению к трассе M4.
Она поворачивается ко мне, сверкая ослепительной улыбкой. Но под искусно нанесенным макияжем лицо ее выглядит усталым.
– Конечно. А почему ты спрашиваешь?
Потому что ты не выпаливаешь двадцать слов за десять секунд, как обычно.
– Просто ты немного… тише, чем обычно, – вместо этого говорю я, желая быть дипломатичной.
– Я беспокоюсь, как там твоя бабушка, вот и все. Будет ли она достаточно в ясном уме для сегодняшнего расспроса?
Солнце внезапно заходит за тучу, и все вокруг омрачается.
– Я тоже беспокоюсь об этом. Я не хочу, чтобы ее напугали, но, по крайней мере, они решили сделать это в доме престарелых. И хорошо, что ты не уезжаешь до субботы, так что сможешь увидеться с бабушкой перед отъездом.
Мама ерзает на своем сиденье и поправляет одежду. На ней джинсовая блузка в обтяжку, которая слегка тесна ей в груди, белые джинсы и босоножки цвета загара, на высоких каблуках. Ногти у нее на ногах свежевыкрашены в цвет фуксии. Я не красила свои с Рождества. Не то чтобы это имело значение, поскольку я не вылезаю из кед, даже в такую жару. А если и надеваю сандалии, то это мои верные «биркенстоки», которые мама всегда считала откровенно уродливыми.
– Я думаю остаться здесь еще на некоторое время. – Она делает паузу. – Если ты не против.
Я гадаю, почему мама решила продлить свое пребывание в Англии. Я думала, что недели ей будет более чем достаточно. Мне казалось, что за неделю она уже соскучится по Альберто и пляжу.
– Конечно, я не против, – отвечаю, хотя это не совсем так. Мамино присутствие наполняет коттедж так, что он кажется еще меньше. Она не может не брать на себя обязанности – готовит для нас, даже если мы не голодны, или, как только мы собираемся расслабиться на диване, затевает стирку и сортирует вещи, которые нужно положить в машинку. Я чувствую себя виноватой, когда мама начинает мыть посуду, и чувствую, что должна помочь, хотя мы с Томом обычно оставляем это до следующего дня, предпочитая расслабиться перед телевизором. Том прекрасно с ней ладит, но вчера вечером я видела напряжение на его лице, когда она разговаривала с ним, пока он пытался смотреть «Айтишников». – А как же твоя работа?
– Я могу взять небольшой неоплачиваемый отпуск. В любом случае начальство должно мне целую кучу выходных.
– Ладно. Ты знаешь, что можешь оставаться здесь сколько угодно, но мне нужно работать. У меня есть крайние сроки сдачи, – говорю я чистую правду и надеюсь, что она поймет: у меня нет времени сидеть и болтать с ней весь день.
Мама протягивает руку и ласково похлопывает меня по колену, ее браслеты звенят.
– Тебе нет нужды беспокоиться обо мне. Просто делай то, что ты делаешь обычно, и притворись, что меня здесь нет.
Мне хочется смеяться. С моей мамой это просто невозможно.
– Альберто не будет возражать?
Она пренебрежительно машет рукой, кольца и браслеты блестят на свету.
– Предоставь это мне. Все будет хорошо.
Я подавляю беспокойство. Не могу отделаться от мысли, что мама убегает от своей жизни в Испании, от проблем, которые у нее, несомненно, есть в отношениях с Альберто. Я чувствую себя виноватой, что у меня есть Том и скоро будет ребенок, а мама так и не смогла устроиться в жизни.
С ее губ слетает резкий смешок, заставляя меня вздрогнуть.
– Милая, у тебя невероятно серьезный вид. Перестань волноваться.
– Я не волнуюсь.
– Ты опять кусаешь губу. Ты всегда так делаешь, когда волнуешься. Я взрослая женщина. Со мной все будет хорошо. Тебе не нужно беспокоиться обо мне… Это мне нужно беспокоиться о тебе.
Я хмурюсь.
– Почему тебе нужно беспокоиться обо мне?
– Я имею в виду… – Мама крутит на указательном пальце кольцо – подарок моего отца. Оно с сапфиром, очень красивое, и, хотя мои родители расстались много лет назад, мама никогда его не снимает. – Ну, это просто общий момент, понимаешь? Материнский долг.
Почему у меня такое чувство, будто она что-то недоговаривает?
Солнце вырывается из-за туч, яркое и слепящее, и мне приходится опустить козырек. Но мама права. Я волнуюсь. Я волнуюсь из-за того, что меня тошнит даже от чая без кофеина и половинки тоста, я волнуюсь из-за встречи с полицией, из-за бабушкиного допроса. Я волнуюсь о том, что она скажет.
* * *
Когда мы приходим, бабушка сидит в своем обычном кресле в углу комнаты дневного отдыха. Солнце проникает сквозь стекло, и кажется, что здесь слишком жарко и душно. Высокие окна плотно закрыты, а бабушка одета в розовый джемпер. Как она еще не сварилась?
