Будь со мной честен

Фрэнк не умолкал ни на минуту, мешая мне слушать диалоги пространными объяснениями, как актер может открыть дверь гостиной в одном месте и выйти на крыльцо, которое в реальной, не киношной жизни находится на другом конце земного шара. Как будто я не сидела вместе с ним, пересматривая документальную часть, он объяснял мне, почему та или иная марка автомобиля или герой оказались видны в углу кадра и какой это провал со стороны помощника режиссера, если актер держит что-то в руках в одном кадре, затем оно исчезает, а в следующем появляется вновь.

Порой он бочком подходил к экрану, копировал выражение лица актера и произносил следующую строку диалога синхронно с героем. С таким большим количеством дополнительных занятий во время наших киномарафонов я порой теряла сюжетную нить, Фрэнк – никогда. Несмотря на отсутствие интереса к повествованию, он знал фабулу в мельчайших подробностях. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем раскрывать повороты сюжета и истинные намерения персонажей.

Когда я пыталась объяснить, что раскрывать интригу считается дурным тоном даже среди кинокритиков, он не верил.

– Если можно заранее узнать, что случится, как можно этого не хотеть?

– Потому что это испортит сюрприз, – сказала я.

– Я не люблю сюрпризов.

– А другие любят. Во всяком случае, в кино. Так что молчи в тряпочку.

Мои нравоучения привели к тому, что во время просмотра картины «Бульвар Сансет» у Фрэнка сделался несчастный вид еще до появления на экране начальных титров. Едва он заговорил, я шикнула на него, после чего он встал и пошел к комоду. Я встревожилась.

– Что ты делаешь, Фрэнк?

– Ищу тряпочку. Иначе я расскажу тебе, что Глория Суонсон застрелила Уильяма Холдена еще до начала фильма, хотя, судя по возрасту, она давным-давно должна научиться не делать глупостей.

Высказавшись, Фрэнк как по мановению волшебной палочки расслабился. Перед этим у него разве что пена изо рта не шла, и вдруг – сама безмятежность. Думаю, именно тогда я поняла, как ему тяжело держать все свои знания при себе. В его гениальном мозгу хранилось столько информации, что если бы он не вытаскивал время от времени часть наружу, то у Фрэнка могла взорваться голова, точно как у его дедушки.

– Погоди, так Уильям Холден умер?

– Еще как! – подтвердил Фрэнк. – Меня и самого вначале смутил этот кинематографический прием, поскольку Уильям Холден – одновременно и труп, и рассказчик. Говоря о смерти Уильяма Холдена, я, разумеется, имею в виду Джо Гиллиса, которого он играет, а не самого актера.

– Естественно.

– Сам Холден скончался двенадцатого ноября тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Он упал и ударился головой о кофейный столик.

– Ясно.

– Можно продолжать?

– Да, пожалуйста.

– В сцене, когда Джо Гиллис впервые встречается с Нормой Десмонд, та принимает его за гробовщика, который пришел показать образцы гробов для ее горячо любимого умершего шимпанзе. Когда кинооператор спросил у режиссера Билли Уайлдера, как он видит сцену с шимпанзе, тот, согласно очевидцам, ответил: «Ничего особенного, самые обычные обезьяньи похороны». Некоторые знатоки фильма считают, что эта сцена предопределяет смерть Джо Гиллиса. Я не понимаю, как она может предопределять смерть Джо, если мы уже знаем, что он мертв. Ты можешь это объяснить?

– Понятия не имею, хоть обыщи.

– Зачем тебя обыскивать? Ты что, написала ответ на клочке бумаги и спрятала в карман? А может, это написано в блокноте, который ты постоянно носишь с собой?

– В каком блокноте? – неискренне удивилась я.

Неужели он заметил, что я пишу заметки для мистера Варгаса?

– В котором ты все время что-то пишешь. Розовый такой, с единорогом на обложке.

– Я сказала «хоть обыщи», чтобы ты понял, что у меня нет ответа на твой вопрос, – пояснила я.

Фрэнк приник ко мне и опустил голову на плечо.

– Ты костлявая, – сказал он, не убирая головы.

Я не имела права прикасаться к Фрэнку, а на него запрет не распространялся. Особенно ему нравилось уткнуться лицом мне под лопатку, как будто там было окно, к которому он хочет прижаться носом.

– Не позволяй ему так делать, – сказала Мими, увидев это в первый раз. – Он должен научиться уважать твое личное пространство.

На самом деле я не имела ничего против. Я знала, что Фрэнк отчаянно скучает по маме. Когда Мими находилась рядом, он ее почти не замечал и чаще говорил с самим собой, чем с кем бы то ни было. Тем не менее мальчик не понимал, почему книга, которая еще даже не написана, отнимает у него единственного родного человека. Если я теряла Фрэнка из виду в рабочие часы Мими, то знала, что он стоит у кабинета, приставив к двери стакан и прижав к нему ухо.

Однажды утром Фрэнк бросился на пол и стал биться головой о ковровое покрытие под дверью в кабинет. На мою просьбу прекратить он не отреагировал. Как и на вопрос, можно ли помочь ему подняться. Думаю, он меня даже не слышал. Я решила, что при сложившихся обстоятельствах молчание можно считать знаком согласия и надо что-то сделать, не то Мими выйдет из кабинета и обольет меня лучами презрения. Схватив мальчика за лодыжки, я отбуксировала его на кухню и махала перед носом плиткой шоколада, пока он не пришел в себя.

– Я знаю, чем мы займемся, – заявила я, когда Фрэнк вновь начал проявлять интерес к окружающему миру. – Мы тоже напишем книгу.

– Отличная мысль, – нечленораздельно произнес Фрэнк, предварительно набив рот шоколадом. – Тогда я смогу оценивать мамину книгу с точки зрения знатока, а не дилетанта.

– Гм… дилетанта? Знаешь, что мне в тебе больше всего нравится, Фрэнк?

– Мои галстуки?

– Нет. У тебя восхитительные галстуки, только мне больше нравится, что ты знаешь так много интересных слов. Можно, я вытру тебе лицо и руки влажным полотенцем? Ты весь в шоколаде.

Я очень надеялась на положительный ответ. Иначе он неминуемо превратил бы в салфетку мою футболку.

– Только если это совершенно необходимо.

Он крепко зажмурил глаза и скорчил гримасу отвращения, однако мужественно вытерпел экзекуцию.

– Я люблю читать словарь, в нем легко найти, где остановился. Кроме того, я надеюсь, что это увлечение поможет мне с грамматикой, хотя до сих пор этого не произошло.

– Ясно, – сказала я. – Как ты хочешь назвать книгу?

– Поскольку название «Третий словарь Уэбстера» уже занято, я назову свою книгу «Я буду ездить на работу в субмарине».

Я даже не удивилась. Будучи большим любителем замкнутых пространств, Фрэнк обожал забираться во всякие укромные места и прижиматься к предметам. Он часто залезал между подушками диванов в гостиной или играл сам с собой в «Улику», сидя в гардеробной, а на улице норовил спрятаться в автомобиль. Чтобы почитать книгу, мы забирались под кухонный стол, при этом Фрэнк влезал в спальный мешок, и мы представляли, что едем в купе пульмановского вагона.

Книгу мы писали на моем ноутбуке, сидя за кухонным столом, и закончили еще до ланча. В ней рассказывалось о приключениях Взрослого Фрэнка, парня с загадочной работой, которая требовала постоянных подводных путешествий между микроскопическими квартирками в Токио и Нью-Йорке. Фрэнку не потребовалась ни моя помощь, ни подсказки программы, чтобы изобразить высокие здания, крошечные офисы и маленького человечка в смокинге, которого он вставил в текст с такой легкостью, точно всю жизнь только этим и занимался. Я задумалась над тем, чем будет зарабатывать на жизнь настоящий Взрослый Фрэнк. Станет графическим дизайнером? Метрдотелем на круизном лайнере? Дублером Джеймса Бонда?

Распечатав книгу, мы читали ее, лежа под кухонным столом.

– Должен признаться, я никогда не видел подводную лодку изнутри, – сказал Фрэнк, листая отобранную у меня книгу.

– Не страшно, это ведь художественное произведение, – успокоила его я.

– А вдруг потом окажется, что книга – обо мне.

– Все может быть. Видишь ли, никто не может предвидеть будущее.

– Кассандра могла. И мама.

– Мама не может.

– А вот и может! Мама всегда говорит, что если я не выучу таблицу умножения, то стану бездомным. Она не представляет, как мне тяжело с цифрами. Я пытался ей объяснить, что теряюсь в них, как Ганс и Гретель в лесу, когда птицы склевали их хлебные крошки. Мама сказала, что я для этого слишком умный. Согласен: я бы отмечал дорогу камешками, а не такой мимолетной субстанцией, как хлебные крошки. Я бы взял серый гравий, в цвет простого фланелевого костюма, хотя, учитывая распределение светотени в лесу, белая мраморная крошка стала бы более удачным выбором.

– Твоя мама на самом деле не думает, что ты станешь бездомным, Фрэнк, – сказала я.

– Даже не знаю. Иногда она говорит, что я окончу свои дни в тюрьме. Когда я что-нибудь разобью или сломаю.

– Что, например?

– Как-то я хлопнул дверцей такси и сломал маме палец. А в подготовительном классе однажды произошел досадный инцидент со скакалкой, в результате которого одна девочка пролетела над детской площадкой. Потом меня оправдали. Я так и не понял, почему она расстроилась. Разве не все люди мечтают научиться летать, Элис?

Он сказал это таким тоном, что я засомневалась, не зря ли его оправдали, и в то же время очень обрадовалась, что Фрэнк запомнил мое имя.

С тех пор как слово «Елис» стерлось с его руки, он избегал обращаться ко мне по имени.

– Держи, – сказал Фрэнк, протягивая мне свою книгу. – Возьми ее вместо той, что пообещала тебе мама. Теперь ты можешь уехать. Собирай вещи, я вызову такси.

А я-то думала, что мы подружились!

Что касается книги Мими, то я не могла сказать, как она продвигается. В полдень мы с Фрэнком обычно обедали, затем я сооружала поднос с ланчем, а Фрэнк выходил в сад и срывал для мамы цветок. Мы ставили выбранное им украшение, часто наполовину увядшее или с оторванными лепестками, в высокий стакан, и я относила поднос под дверь кабинета.

Несмотря на обещание ждать меня на кухне, Фрэнк крался за мной по коридору, как Кэри Грант в «Поймать вора», вжимаясь в стену, если я оглядывалась. Поставив поднос и постучав в дверь, я всегда слышала за спиной отчаянный топот: Фрэнк что есть духу мчался обратно в кухню. Я специально считала до десяти, чтобы он успел устроиться под столом с книжкой и немного отдышаться. После этого мы ели печенье.

Надо сказать, жульничал не один Фрэнк. Едва я подносила руку к двери, как из-за нее доносился громкий стук печатной машинки – Мими не пользовалась компьютером. Знаете, бывают такие старые дверные звонки с имитацией собачьего лая? Вероятно, она беспокоилась, что я слежу за ее успехами. Собственно, так и было. Мистер Варгас составил для нее график, и от меня требовалось раз в неделю вносить готовые страницы в компьютер, который лежал на столе без дела. Мими пользовалась им только для заказа продуктов или поисков одежды для Фрэнка на eBay. Затем я должна была отправлять готовые страницы мистеру Варгасу по электронной почте. Он не требовал окончательно отредактированной версии, или хоть как-то отредактированной. Просто хотел знать, что история складывается или не складывается – словом, что работа идет.

Беда в том, что Мими пока что не выдала мне ни одной странички. Когда я наконец решилась признаться в этом патрону, он ответил одним словом: «Терпение».

Часть вторая

Приключения начинаются

5

Проведя под домашним арестом бо́льшую часть июня, я решила, что нам с Фрэнком пора совершить побег, и однажды положила на поднос с ланчем записку:

«Можно взять ключи от машины?»

За это время мы с мальчиком несколько раз залезали в «Мерседес» и смотрели фильмы на моем ноутбуке, притворяясь, что путешествуем. С тех пор как я приехала, автомобилем ни разу не пользовались, не считая того, что он служил сценой для наших воображаемых приключений. По грязи, собравшейся на стеклах, и опавшим листьям под колесами видно было, что «Мерседес» давным-давно стоит на приколе.

– Эта штука вообще ездит? – спросила я у Фрэнка.

– Да, только не сама, в отличие от самоиграющего рояля. Я бы первым поддержал такую технологию, только боюсь, что, если у нас будет самоходный автомобиль, мама не купит мне лошадь.

Мими вышла из кабинета, когда мы с Фрэнком лакомились послеобеденным печеньем. Фрэнк вскочил с места, перевернув стул, и бросился матери на грудь, чуть не сбив ее с ног.

– Осторожнее, Фрэнк, – сказала она. – Где ты взял изоленту?

В то утро Фрэнк надел свой парадный смокинг и безупречные утренние брюки, а над бровями и верхней губой приклеил кусочки черной изоленты на манер знаменитого комика Граучо Маркса.

– Какую? – спросил он.

– Черную. Я ведь ее спрятала, чтобы ты не вздумал еще раз приклеить над бровями. Помнишь, как больно было отдирать?

– А, черную? Могу отдать, если нужно.

Он начал осторожно отрывать полоску над губой.

– Куда ты собралась ехать, Пенни? – спросила Мими.

– Элис, – машинально произнесла я, как говорят «будьте здоровы», если кто-то чихает. – Никуда конкретно. Просто подумала, что Фрэнку надо развеяться. Может, на детскую площадку, где он поиграет с детьми и…

– Нет! – в один голос закричали Фрэнк и Мими.

Наверное, мой ошеломленный вид заставил Мими поспешно объяснить:

– Фрэнк не любит ждать очереди, чтобы покататься на качелях.

– Конечно, ждать своей очереди – не самое веселое дело на свете, – сказала я Фрэнку, – просто иногда в жизни приходится чем-то жертвовать, если хочешь дружить с другими детьми.

– Когда меня заставляют ждать в очереди, мне приходится биться головой о железный столб, – сказал Фрэнк. – И я не хочу дружить с детьми. Нет уж, увольте.

Мими устало закатила глаза, и я поняла, что они это уже проходили, причем не раз.

– Тогда можно просто покататься по городу. Почувствовать прохладный ветерок на лице. Подышать соленым морским воздухом. Мне ведь все равно придется возить его в школу осенью, так что надо привыкать.

– Я хочу почувствовать прохладный ветерок на лице, – сказал Фрэнк и ускакал по коридору, отрывая на ходу брови.

– Даже не знаю, – сказала мне Мими. – Ты в чужом городе, вы заблудитесь.

– Не заблудимся. Вон там, внизу, пляж.

– Там, внизу, вся Долина.

Я уловила в ее голосе тревогу.

– Ничего, – не отступала я, – у меня в телефоне есть ГПС.

Она безучастно смотрела на меня.

– Глобальная позиционирующая система… – начала объяснять я.

– Я в курсе, что такое ГПС, – перебила меня Мими. – Просто я думаю. Ты и вообразить себе не можешь, как трудно с Фрэнком в городе.

– Я в одиночку возила двадцать пять третьеклассников в Бруклинский зоопарк и, как видите, жива. Я не боюсь.

Мими задумчиво провела рукой по губам. Я заметила, что у нее изгрызены все ногти.

– Раньше мы с Фрэнком постоянно придумывали себе приключения, – сказала наконец она. – Ты не представляешь, каким чудесным малышом он был. Я боялась, что его могут украсть, и серьезно подумывала нанять телохранителя. Не наняла, потому что Ксандер тогда проводил с нами больше времени.

– Ксандер? Кто это? – спросила я.

– Педиатр Фрэнка откуда-то пронюхала о моих опасениях, что его могут похитить, и дала мне визитную карточку психиатра, который занимается тревожными расстройствами, – продолжала она, точно не услышав вопроса. – Представляешь? Как будто я сумасшедшая! Я поняла, что эта женщина не увлекается литературой. Она даже не читала мою книгу. Слишком занята спасением жизней.

– Я тоже не читала вашу книгу, – соврала я, сама не понимая, что на меня нашло.

Она смотрела на меня, наверное, целую минуту и наконец сказала:

– А тебе не приходило в голову сделать это, перед тем как согласиться работать в моем доме?

– Мало того, что я путаюсь под ногами, так еще и в голову к вам залезть?

Господи, хоть бы она не додумалась заглянуть в мою прикроватную тумбочку, – мысленно взмолилась я. – Иначе неминуемо увидит потрепанную книгу с загнутыми уголками, которую я купила в аэропорту и прочла два раза подряд, пока летела в Лос-Анджелес, да и здесь открывала по вечерам, когда не спалось после заметок для мистера Варгаса.

Выражение лица Мими, которая никогда не баловала меня своим вниманием, напомнило мне сейчас мамино в детстве, когда я представала перед ней в пижаме, делая вид, что помылась, хотя на самом деле просто включала воду и делала модельное лицо перед зеркалом, пока не пройдет достаточно времени, чтобы она поверила. Мими точно меня раскусила. Мама всегда знала.

– В жизни не слышала большей глупости, – сказала наконец Мими.

– Я изучала бухгалтерию, – пожала плечами я, – и не слишком люблю читать.

– Не верю. Айзек не нанял бы помощницу, которая не читает книг.

– Я разбираюсь в компьютерах.

– Ну конечно, в наше время это самое главное, да? – фыркнула она, а я вдруг поняла, что в ее голосе звучит не злость, а удовлетворение.

– Ключи от машины на крючке у двери. Как только Фрэнк кого-то укусит, начнет биться головой или вырывать себе волосы, вези его домой.

Она подошла к столу и долго царапала что-то на листке из блокнота, сердито хмурясь. Закончив, она протянула мне листочек.

– Захвати с собой.

Она написала телефон загородного дома доктора Абрамс, номера и фамилии врачей из двух отделений «Скорой помощи» и педиатра – той самой, которая не любит читать.

– Фрэнк плохо плавает, – напутствовала она меня. – Если поедете на пляж, не выходите из машины.

В довершение ко всему Мими бросила на стол свой мобильный.

– Возьми на всякий случай, вдруг потеряешь листочек. Там все номера.

– Я никогда ничего не теряю, – заявила я. – Вдруг вам надо будет кому-то позвонить?

– Мне некому звонить. Бери.

Когда я дошла до середины коридора, она крикнула мне вслед:

– Спасибо, Элис!

Не Пенни, а Элис.

Отодрав от бровей изоленту, Фрэнк решил еще разок заглянуть в гардероб, чтобы найти более подходящий для послеобеденной автопрогулки костюм. Его выбор пал на белый полотняный пыльник, светлые брюки и белую же рубашку. Ансамбль дополняли кожаный авиаторский шлем с очками, яркий шелковый шарф и старомодный бинокль на шее. Пластмассовое мачете он засунул за пояс, а пробковый шлем – под мышку.

– А ты почему не одета? – спросил он у меня.

– Я одета, что тебя не устраивает?

Я думала, что футболка, свободные шорты-бермуды и легкие теннисные туфли – вполне подходящий наряд для солнечного дня в Южной Калифорнии.

– Все не устраивает! – заявил Фрэнк. – Я знаю, что тебе нужно. Клетка. Позволь, я принесу тебе свой клетчатый галстук.

– Не надо, – отказалась я. – Не люблю клетку.

– Как можно не любить клетку? – воскликнул Фрэнк и пустился в длительный экскурс о важности клетки, которая служила знаком отличия кланов в Великобритании с древних времен и до наших дней. Лекция плавно переросла в историю эволюции полосатого галстука, служившего первоначально средством различия университетских команд по гребле. Фрэнк остановился, чтобы перевести дыхание, и я застонала, поняв, что это надолго.

– Заводите моторы, господа! – взревел Фрэнк, услышав мой стон, и, выдернув из-за пояса мачете, бросился к пикапу. В левой руке он держал перед собой шлем, игравший роль щита, а правой размахивал мачете.

Я удивилась и обрадовалась, что Фрэнк с таким энтузиазмом поддержал мое начинание, только «Мерседес» почему-то не заводился.

– В чем дело? – спросила я, ни к кому не обращаясь.

– Аккумулятор сел, – ответил юный всезнайка. – Если на автомобиле долго не ездить, нужно отсоединить провода, чтобы не уходил заряд. Мама не разрешила мне произвести необходимую процедуру. Она сказала, что отсоединение проводов равносильно капитуляции. И что я испачкаю рубашку.

– В каком смысле капитуляции?

– В смысле отказа водить машину.

– А она вообще на ней ездит?

– Бывает, что и месяцами за руль не садится. Водить машину – само по себе не такое уж приятное занятие, а когда доедешь в нужную точку, надо еще найти место для парковки. И не дай тебе господь поставить свою машину в многоэтажный паркинг: велика вероятность, что ты никогда больше ее не увидишь. А если повезет и ты все-таки найдешь машину, то окажется, что ты потеряла дурацкий талончик. И все. Ты обречена. Лучше бы осталась дома. Так говорит мама.

– И что, вы по несколько месяцев никуда не ездите? – спросила я.

– Ну почему, ездим. На такси.

Прошла целая вечность – во всяком случае, Фрэнк успел прочитать мне утомительную лекцию о принципах работы двигателей внутреннего сгорания, плавно перешедшую в объяснение двигателя Николы Теслы, основанного на принципе переменного тока, который, как вам известно, произвел революцию в переносе электричества на длинные расстояния, к большому сожалению заклятого врага Теслы Томаса Эдисона, приверженца постоянного тока. Наконец у ворот появился автомеханик из ближайшего гаража с переносным зарядным устройством, призванным вернуть к жизни наш двигатель.

– Не останавливайте ваш автомобиль и не глушите двигатель как минимум полчаса, – предупредил меня механик, устранив неисправность.

– Это не мой автомобиль, – сказала я, расписываясь в блокноте. – Да вы не волнуйтесь, мы не остановимся до самого Белиза.

Механик вытаращил глаза.

– А парнишка… тоже не ваш? – спросил он, кивая на Фрэнка.

– Нет, я всего лишь шофер.

– Веселая вы девушка, – сказал он. – Приятного пребывания в Белизе. Не забудьте крем от загара.

Когда за ним хлопнула калитка, Фрэнк решил высказаться.

– По-моему, маме не понравится, если ты увезешь меня в Белиз.

– Я пошутила.

– Твои шутки не смешные. Ты можешь как-нибудь предупреждать, что собираешься пошутить? Например, говорить «тук-тук».

– Прекрасная мысль, – сказала я. – Слушай, Фрэнк, я хотела отвезти тебя в музей, только уже поздновато, так что предлагаю прокатиться вдоль пляжа. Купаться не будем, ладно?

– Я и не хочу. Спасатели говорят, что я плаваю, как будто тону. Не понимаю, какое им дело, раз я не тону.

Он протянул мне пробковый шлем.

– Это тебе, Элис. Сэр Говард Картер, обнаруживший гробницу Тутанхамона в Долине Царей, не пользовался солнцезащитным кремом.

Я сочла этот незначительный жест гигантским прыжком вперед – семейство Бэннинг готово принять меня в свои ряды!

– Спасибо, Фрэнк, – сказала я. – Очень мило с твоей стороны. Только давай оставим мачете дома, ладно?

Ни на секунду не задумавшись, мальчик швырнул мачете в небо. Я съежилась и прикрыла голову руками: хоть и знала, что нож пластмассовый, на вид он казался тяжелым. Удивившись, что оружие так и не вернулось на землю, я задрала голову. Неужели Фрэнк запустил его на орбиту? Мачете застряло в ветвях дерева. Я впервые заметила, что там, в гуще листьев, скрывается множество разных предметов. Пара детских кроссовок, связанных шнурками, – никогда не видела Фрэнка в спортивной обуви, – обруч, теннисная ракетка, скакалка.

– Нужно как-нибудь взять лестницу и достать все эти вещи, – предложила я.

– Нет, – сказал Фрэнк. – Это арт-объект. Мы с мамой иногда беремся за руки и смотрим на него вместе. Нам нравится его спонтанная природа.

Выехав из ворот особняка, мы взяли курс на юг, на бульвар Сансет, затем повернули на запад и проехали через роскошные районы с тюдоровскими особняками, псевдоитальянскими палаццо и фальшивыми нормандскими фермами, спрятанными за пальмовыми и апельсиновыми рощами, обширными газонами и розовыми садами.

Порой из-за высокой стены выглядывали только будка охранников да сторожевая башня. На фасадах многих особняков красовались надписи «Продается». Мне не хватало воображения, чтобы представить человека, которому по средствам хоть один из этих дворцов. А продавалось штук десять, если не больше.

Добравшись до Тихоокеанского шоссе, мы повернули налево – если верить телефону, направо уходила дорога в Малибу, и вновь двинулись в сторону центральной части Лос-Анджелеса. Справа виднелась широкая пляжная зона, где мелькали пестрые стайки велосипедистов и любителей катания на роликовых коньках. Совсем недалеко от дороги были натянуты волейбольные сетки. Ближе к воде, на белом песке, виднелись разноцветные зонтики от солнца и синие будки спасателей. Меня удивило, что вода выглядит серой и холодной. Я никогда так близко не видела Тихого океана и ожидала, что вода будет бирюзовой и прозрачной, как на детском рисунке тропического рая.

В боковое зеркало я видела, что сидящий сзади Фрэнк не проявляет никакого интереса к пляжу. Он высунул голову и руки в открытое окно, блаженно прикрыв глаза. Шелковый шарф развевался на ветру.

– Поосторожнее с шарфом, – крикнула я.

– Айседора Дункан безвременно скончалась во Франции четырнадцатого сентября тысяча девятьсот двадцать седьмого года. Шарф танцовщицы попал в колесо кабриолета, в котором она ехала, – выдал Фрэнк.

– Грустная история, правда?