Пока кукует над Рессой кукушка… Семейная сага

– Потому и в деревне теперь только Наумкины и Шаликины проживают? – робко уточнил Колюшка, сын Василия.

– Все наши сродственники и проживают. Пришлых нет. А ране, до побоища, деревня наша была большая, домов было много. Да от них только память осталась…

– Это Селибы, деда? – прерывает повествование на этот раз дочь Василия Груша. Девчушка ладная, красивая, а главное, умница и мастерица. Уже сейчас, в свои десять лет, она заслужила право сидеть среди женщин и наравне с матерью прясть из льняной кудели удивительно тонкую и ровную нить.

Димитрий взглянул из-под бровей на ту, что прервала его, потом на Василия, но не одернул. Груша его любимица, она одна из внуков пошла ликом и повадками в деда. Потому для виду он посупился, поиграл бровями, показывая недовольство, что его перебивают, не чтят старости. Потом ответил:

– Нет, доня. Раньше деревня стояла там, где теперь наш погост. Не гоже было селиться в тех местах, где упокоились наши родичи.

– Но там же лес растет, и к речке неудобно добираться…

– Дак, сколько лет с тех пор прошло. Земля-матушка не терпит пустоты. Все должно быть засажено. Вот и деревня наша, та, порушенная, затянулась лесом, чтобы никто не видел того сраму, что сотворили с людьми вороги. Предки наши – Наумка и Шалика – мудро поступили, ушли от старой деревни, поставили дома на новом месте. Здесь спуск к Рессе попроще, да добыча глины под боком. А капустища наши остались с тех времен…

– Деда, а Селибы? – вновь осмелилась напомнить Груша.

– Селибы… – старик помолчал в раздумье, – Селибы – это капища истинных богов наших предков. Мне, такому же мальцу, как вы, бабушка рассказывала, что на том месте в старину было городище, где жили пращуры и наши, и лазинские, и гороховские, и карповские, может, и другие какие. Там чтили других богов, древних. Теперь про это запрещают говорить. Потому и жизнь становится такая злая, жестокая… Нельзя предавать свою веру, своих богов. Отступников боги лишают разума, насылают мор, засуху, голод и жадных и завистливых чужаков, которые готовы содрать с нас последние порты, чтоб самим разбогатеть… Бойтесь пришельцев, которые рассказывают красивые сказки о том, как в дальних странах хорошо да сытно. Лучше всего в родной сторонке. Нашими богами испокон веку определено, как нам жить, что делать. И надо соблюдать их заветы…

Старик замолчал. Примолкли и дети. Только шуршали веретена в проворных женских пальцах. Никто не отваживался прервать затянувшееся молчание. Наконец Димитрий вернулся из своих дум в реальность и встряхнул головой:

– Что приуныли, пострелята? Нагнал на вас мороку старый дед? Все пройдет. Вернутся наши боги. Они добрые. Вот скажите, какие сейчас деньки?

– Святочные, деда… – осмелилась ответить сестра Груши Анюта.

– Правильно. А кого мы прославляем в закликаниях-колядах?

– Ярилу-солнышко… – дружно ответили внуки.

– Вот про него я вам и скажу сказку… Слушайте…

Спустя несколько дней приехали навестить родню Лизаветины родители. Пока хозяйка привечала матушку, у Герасима с тестем состоялся обстоятельный разговор о предстоящем лете. Тесть сам уже в летах, но отходным промыслом еще занимался, так как без этого выжить в деревне становилось невыносимо. Выкупные государству за землю не уменьшались, а там еще набегали весенние подати, налоги… С урожая всего не погасить. Оставалось одно – отходный промысел. Не всем он под силу. Многие ломались от непосильной работы за гроши, но на их место приходили новые. Просто потому что неоткуда больше было добыть средств на погашение долгов. В отходе непривычные к городским порядкам крестьяне порой привыкали к разгульной жизни местных бродяг, почти мгновенно спивались, оставляя в кабаках все свои нехитрые пожитки, пополняли число пропойц, воров, в большей части нищих на папертях многочисленных московских храмов.

Герасим последние лет пять в отход не собирался, обходился тем, что выручал с урожая, с продажи посуды… Но прошлое лето выпало дождливым, хлеба не уродились, да и народ обнищал, спрос на гончарные изделия упал. Не хотелось бросать Лизавету одну с детьми на все лето, но без этого, как ни крути, не вытянуть оплату податей. А попасть в кабалу Герасим ох как страшился. На глазах дальние родичи превращались в голытьбу, уходили на работу в город, отвыкали от крестьянского хлеборобного труда, бросали землю-матушку, забывали обычаи…

Лизавета с матушкой в печном углу обговаривали свое, женское. Матушка вновь советовала принять на постой дальнюю родственницу, вдовую бездетную тетку Груню. Той в одиночку не справиться с прожитьем, а в семье она будет помощницей Лизавете, и в доме, и в огороде, и за детьми присмотрит.

Дочь соглашалась с доводами матушки, что это лучший выход из положения, но как на это посмотрит Герасим. Тот не любитель был привечать посторонних. Хотя какая же посторонняя тетка Груня?

О предложении матушки Лизавета завела с мужем осторожный разговор уже после отъезда родителей. Но Герасим неожиданно признался, что и сам уже подумывал найти помощницу жене. Все-таки пятеро детей, да пока еще малых, с ними тяжело будет одной управляться. Порешили на том, что на масленую неделю об этом и поговорят с теткой Груней.

На Крещенье морозы чуть спали. Детвора высыпала кататься на санках и ледянках с высокого склона Рессы. Под окнами загомонили ребятишки. Они то и дело слетали по раскатанной горке вниз, тащили свои ледянки наверх, падали, хохотали, растирали замерзшие пальцы, дышали на руки, чтобы согреть их, и вновь катились вниз.

Младшие Дуняша и Маняша долго уговаривали мать и отца разрешить и им покататься со старшими. Но в таком многолюдье малюток могли и покалечить. Герасим, занимавшийся изготовлением горшков, поставил очередной на полку для просушки и снял рабочий фартук.

– И то, мать, пойдем на горку. Гляди, уж вся деревня собралась… За окнами, сквозь заиндевевшие стекла было видно, как веселится на улице народ.

Старшие дети катались на самом крутом склоне берега. Оттуда раздавались крики и подбадривания саночников.

Дуняша вывезла санки, которые сделал для них с Маняшей отец в эту зиму, еще не шибко обкатанные, и поглядела на вышедших родителей. Ей боязно было идти на большую горку.

Герасим понял страх дочери и повернул к оврагу. Здесь катались младшие. Да и склон здесь был самый пологий.

– Вот тут, доня, мы и попробуем, – произнес он успокаивающе, уселся в санки, посадил впереди себя Дуняшу и уверенно оттолкнулся от утоптанного снега. Санки споро покатили вниз, туда, где летом плещется вода Рессы, а сейчас ее покрывает плотный лед.

Дуняша в восторге завизжала.

Потом настал черед Маняши. Потом с дочерьми скатилась Лизавета, вспоминая время своего детства. Увидев на горке родителей, к ним присоединились и старшие дети.

Герасим стал на краю берега, оглядел окрестности. Красота! Сверху как на ладони все окрестные места. Все занесено снегом. И от этого вокруг необычно и сказочно. Поля и леса скрылись в сугробах. На противоположном берегу вьется проторенная дорога к соседней деревне Лазино. Вон и дома едва виднеются в бескрайнем снежном море. Детвора оттуда частенько приходит покататься с высокой и крутой краснинской горки.

Вскоре в праздничном веселье на горке приняли участие почти все молодые жители деревни. Девки на выданье, парни, только входящие в возраст, молодые семейные пары, у которых период жениховства еще не перебродил, а то и почтенные отцы и матери семейств собирались на высоком берегу Рессы, наблюдали за тем, как веселится на горке молодежь. А некоторые отчаянные головы из старшего поколения, забыв свое положение отцов семейств, забирали санки или ледянки у своих отпрысков и вспоминали свои молодые годы, скатываясь с самой крутой части берега. Детвора бегала вокруг, хохоча от восторга, подбадривая родителей, толкаясь и сваливаясь с горки вниз.

К Герасиму подошли братья Семен и Никита.

– Што, братик, не тряхнуть ли стариной? – спросил Никита и как был, прыгнул на раскатанную ледяную дорожку катка, следом за ним сиганул Семен, ухватив за полу тулупа и Герасима. Мгновение спустя они, хохоча и оббивая друг с друга снег, уже поднимались наверх.

Более приземленный и степенный Василий от предложения скатиться с горы, категорически отказался. Он стоял об руку со своей женой Аксиньей и лишь наблюдал за тем, как другие веселятся.

– Не прокатиться ли нам с тобой, как раньше, Лизаша? – предложил Герасим, когда вместе с братьями выбрался на горку. В порыве нежности он обхватил жену за плечи, развернул к себе лицом, потерся о ее румяную щеку своей жгуче-черной бородой. Та засмущалась, уткнулась мужу в плечо и согласно кивнула. И вот уже они катятся в санках с горы, и у Лизаветы захватывает дух от восторга и страха. Но она знает, что ничего не случится, потому что ее крепко держит в объятиях ее муж и защита…

Сразу после праздников в избе установили ткацкий стан. С этого дня у Лизаветы прибавилось работы. Она стала приучать к ткацкому ремеслу старшую дочь. Ариша уже помощница по дому, знает, как убраться в избе и хлеб замесить, и лепешки испечь. Пора и к ткацкому стану приучать.

Начали с половиков. Дело это нехитрое, движется быстро, а рука у ткачихи набивается, так что когда придется холсты ткать, уже будут руки сами знать, что делать. Ариша кидает уток между натянутых нитей основы, потом прибивает прокинутую бечеву, нажимает на педали, меняя местами нити основы, и так весь день. Накручивается на барабан сотканное полотно половика. С каждым движением все увереннее ее руки…

Тонкое льняное полотно ткала уже сама Лизавета. Она заготовила в достатке льняной пряжи и теперь почти круглые сутки стояла за станом, монотонно переставляя нити основы и быстро пробрасывая уток. Глубоко за полночь слышался равномерный стук подбиваемой нити. Надо было наготовить ткани и на одежду ребятишкам, которые подрастали, и себе, и Герасиму, и хотелось выгадать на продажу. Лишняя копейка всегда пригодится.

Герасим тоже работал, не покладая рук. Днем он пересматривал инвентарь для весенних работ в поле, обихаживал скотину, вывозил навоз на овощник, а потом и в поле, на свою полосу, подлатывал тын, готовил дрова, а как завечереет, садился к гончарному станку. И при свете лучины под монотонный стук ткацкого стана вертел приводной круг станка и вытягивал из глины крутобокие крынки, носатые рукомои, широкие миски, кружки… А чтобы работа не была в тягость, запевал песню. Ее тут же подхватывала Лизавета своим глубоким грудным голосом. Глядишь, в их голоса начинали вплетаться и Николкин, и Андрейкин.

Мальчишки старались не отставать от родителей. Николка уже допускался к украшению выполненных отцом изделий. Особенно ему рукомои удавались. Оба носа рукомоя он украшал зверушками, а то и сам носок превращал в разверстую пасть чудища.

Герасим посмеивался над чудачествами сына, но не оговаривал. Знал, что с такими зверушками рукомои берут лучше. А между делом старший сын лепил фигурки и свистки. Это тоже подспорье в гончарном деле. Вот уже и Андрейка пробует творить свистульки. Пока они еще неказисты, но придет время, наловчится, благо, что от старшего брата навыки перенимает.

На Масленой неделе на тещины вечерки Герасим отвез Лизавету с детьми в Есипово к родителям. Теща загодя приготовила встречу зятьям, как и принято по обычаю. Выставила на стол медовуху, наливки, закуски. А уж как с блинами расстаралась! Каких только прикусок к ним не было!

Пока мужчины в красном углу угощались, женщины собрались своим кружком. Сестры и невестки завели разговоры о своем женском житье-бытье. У кого кто родился за прошлый год, кто преставился, какие новости у дальней родни. Словом, о том, что обычно волнует женщин.

Хозяйка меж тем послала старшую внучку за теткой Груней, что жила на другом конце деревни. Лизавета давно не видела тетку и не знала, как пройдет встреча. Вдруг они друг другу не глянутся. Еще тяжелее будет, если тетка не глянется Герасиму.

Лизавета украдкой взглянула на мужа. Тот сидел в кругу мужчин, ее братьев и зятьев, и что-то увлеченно рассказывал. Она заметила, что хмельное он предпочитал не пить, под благовидным предлогом отказывая угощавшим родственникам.

Тесть обсудил с Герасимом предстоящую работу в отходе. Дело в том, что по некоторым сведениям, на предстоящее лето требовались землекопы на строительство железной дороги на Урале, где обещали хорошую плату. Тесть со своей артелью уговорился ехать туда.

Герасим согласно кивнул головой. Делать нечего, куда скажет артельный, туда и отправятся. Самим братьям прибиваться к чужой артели не с руки. Непривычных к работе в отходе мужиков запросто могут обмануть ушлые вербовщики. А тут все ж таки сродственник. Чай не обманет.

Незаметно вошла тетка Груня. Еще не совсем старая, но какая-то изможденная, с потухшим взором. Тяжело на деревне одинокой вдове, потерявшей не только мужа-защиту, но и детей. Приходится по любому пустяку идти кланяться к родне да соседям. Оттого и спина гнется под тяжестью горя и нужды. И ждет такую вдовицу горькая участь или на паперть идти, или отдавать себя в руки общины, что там решат. Или наниматься в поденщицы к помещику. Да вот только силы уже не те.

Матушка Лизаветы молча провела новую гостью в горенку, кивнула дочери. Та направилась следом. В горенке, подальше от посторонних ушей и состоялся договор. Тетка Груня переезжает жить к Лизавете. Будет помогать по хозяйству, за детьми присматривать, а за это племянница обязуется досмотреть за теткой до скончания дней. На том и порешили.

Герасим вопросительно взглянул на вышедшую из горенки жену. Та согласно кивнула головой.

…Тем же днем, пока Наумкины гостили у родни, тетка Груня собрала нехитрые пожитки в узлы и перенесла их в сани. Так что назад возвращались уже с пополнением.

Вскоре Лизавета поняла, что матушка опять помогла своей донюшке, приискав той хорошую помощницу.

Тетка Груня была немногословна, но понятлива. Она сразу включилась в жизнь семьи, стараясь не особо мозолить глаза, но своевременно и ненавязчиво помогая во всех работах. Дети, особо младшие, с ней быстро нашли общий язык. Теперь она спала с ними на печи, перед сном рассказывала сказки, которых знала несметное множество, рано вставала, растапливала печь, обихаживала скотину. И все это с улыбкой, в удовольствие. Она и внешне стала приятнее. Ушла из глаз тень обреченности и печали. Дети, даже старшие, стали звать ее нянькой Груней, спокойно приняли в члены своей семьи на место умершей бабушки, которой им явно не хватало.

Теперь Герасим был спокоен за семью. У Лизаветы появилась помощница, которая присмотрит за детьми, поможет по дому и в поле. И Лизавете не станет так одиноко в те долгие месяцы, пока он будет работать в чужих краях.

Тетка Груня, намаявшись в одиночестве и нищете, тоже ощутила тепло новой семьи. Здесь было небогато, но, по крайней мере, сытно. Муки было в достатке, и пока не приходилось в хлеб добавлять ни желуди, ни мякину. Раз в неделю заводили квашню, замешивали тесто, потом протапливали печь и сажали хлебы на капустных листьях. Для этого у Лизаветы в погребе всегда хранились капустные кочаны. Когда уже испеченные ковриги раскладывали на столе, смачивали водой корку и покрывали полотном, по избе растекался восхитительный аромат, которого тетка Груня не вспоминала уже много лет.

Весна выдалась дружная и быстрая. Только что лежали снеговые сугробы. А тут вдруг засветило, заиграло солнышко, потекли ручьи, лед на Рессе потемнел, вспучился и однажды ночью сошел. Лишь кое-где по берегам виднелись небольшие заломы, но и они быстро исчезали. Спорые дожди согнали с полей последний снег, и земля покрылась легкой зеленой вуалью. Чернеющий еще недавно лес вдруг забурел, стал одеваться зеленоватой дымкой набухающих и проклевывающихся почек.

Герасим с братьями каждый день ходил на земельные наделы. Ранняя весна радовала тем, что успевали до отъезда на работы посеять зерновые, но и беспокоила непредсказуемостью погоды летом.

Разлив этот год не удался, был скудным и краткосрочным. Заливные луга не получили того запаса влаги, как обычно по весне. Капустища, что располагались под крутым берегом, хоть и заливались, но тоже не ощутили в достатке воды. Лето обещало быть сложным. И это огорчало Герасима. Опять возможен неурожай, а это серьезно отзовется на достатке. Тяжело придется Лизавете без мужской помощи. Но и оставаясь в семье, значило обречь детей на полуголодное существование. Как не раскладывай, а выходило одно – ехать зарабатывать деньги.

Перед отъездом братья успели вспахать и засеять свои наделы. Герасим помог Лизавете привести в порядок семейный участок на капустном поле, а в овощнике она уже управлялась без него, с детьми и теткой Груней.

После Пасхи старый Димитрий отвез сыновей в Юхнов. Там и собралась артель землекопов. Под руководством вербовщиков отходники отправились к местам работ.

Лето пришло с сушью и пожарами. Горели леса за рекой. То и дело сообщали о погорельцах в соседних деревнях.

Тетка Груня каждое утро брала девчонок и шла в лес собирать ягоды, травы для чая. Все, что только можно, заготавливалось к предстоящей зиме.

А Лизавета с сыновьями носила воду из обмелевшей реки на полив овощника в надежде, что это поможет вырастить хоть что-то на грядках.

Это было тяжелое время. Травы погорели, на заливных лугах, где были основные покосы, растительность побурела раньше времени и рассыпалась в прах. Николка с Андрейкой вечерами уходили в лес и готовили ветки, на болоте резали осоку и все несли к дому.

Однажды Лизавета сходила на свои наделы. Зерновые не радовали. Она остро ощутила, что ее семью ждет беда. Без зерна придется отказаться от скотины, а это голод и нищета. В бессилии добрела она до берега Рессы, прилегла под ракитой. Сердце щемило тоской и отчаянием. Слезы градом покатились из глаз.

Рядом опустился незаметно подошедший свекор Димитрий Николаевич. Положил свою тяжелую руку снохе на голову.

– Ничего, дочушка, ничего. Все будет ладно…

– Ах, тятюшка, как же мне тяжко. Как сердце беду чует…

– Окстись, дочушка. Все наладится… Пока кукует над Рессой кукушка, не пропадет наш род. Она нам лета считает, вон как кричит, надрывается. Долго нам всем жить обещает. А тяготы, они всегда у нас на роду написаны. Будем работать, глядишь, все наладится. Терпи, дочушка, тебе растить мальцов надо. Скоро вернется Герасим, станет полегче…

Свекор поднялся с земли и побрел в сторону деревни. Лизавета внезапно заметила, как сгорбилась его спина, словно огромный груз тревог и беды придавил его плечи к земле.

Во второй половине лета, когда уже и не нужно было, зарядили дожди. Урожай зерновых собрали мизерный. Лизавете помогал свекор. Под его руководством Николка и Андрейка свозили снопы сжатого хлеба в овин, там сушили, а потом молотили. Собрали зерна разве что на посев следующего года. А себе на еду только вприглядку.

Зато тетка Груня с девчонками натаскали грибов, которые, словно на пожар вдруг стали выскакивать на свет божий, хоть чем-то радуя поселян. Грибы солили в бочонки, чтобы потом, осенью продать на ярмарке. Пришлось сыновьям вместе с дедушкой и заготовкой дров заняться.

Осенью появились в деревне на своих тележках прасолы, приехали собирать долги. По весне они щедро раздавали деревенским серпы и косы, другой потребный инвентарь, ссуживали деньги под возврат новым урожаем, а теперь требовали расчета.

В большинстве дворов заголосили женщины, расставаясь с последним. Многим предстояло идти по миру, наниматься в поденщики, уходить в города на фабрики. Селян это несказанно страшило. Зато прасолы опять обогащались, обманывая в основной массе своей неграмотных крестьян.

Семьи братьев Наумкиных эта беда миновала. Инвентарь Димитрий Николаевич заставлял сыновей приобретать загодя, еще когда отправлялись торговать на ярмарки своими гончарными изделиями.

Все подати и налоги братья погасили в кредит под оплату работы в отходе. Потому наступающая зима хоть и страшила голодом, но перетерпеть его можно было.

Осень порадовала овощами. Пусть и поздние дожди, но позволили запасти кормов и для скота.

У Семена вдруг прорезалась торговая жилка. Он с гончарными изделиями братьев и своими отправился в соседний уездный город и удачно там расторговался, привез хорошую выручку.

В ноябре, уже по снегу, вернулись из отхода братья. Привезли зерна, муки, кое-чего из мануфактуры. Ну и денег немного. Жить теперь было можно.

Герасим с тоской осматривал заколоченные досками окошки некоторых изб – свидетельство того, что дальняя родня не смогла справиться с подступающим голодом и ушла из деревни. Кто-то отправился в Первопрестольную, кто-то недалече, на Юхновскую фабрику, или в Вязьму, или в Калугу. А кто-то решил двинуться далече – в теплые края Новороссии или на Кубань, а то и вовсе на Дальний Восток.

Сколько таких горемык повидал за этот сезон Герасим, работая на строительстве железной дороги. Шли они целыми семьями, со своим скарбом, с детьми и скотиной. Порой, не выдерживали трудного пути и складывали свои головушки в чужой стороне. И вдоль дорог появлялись деревянные кресты.

Пройдет какое-то время, сгниют кресты, и уже никто не вспомнит о том, что здесь завершили свой земной путь крестьяне такого-то уезда, такой-то деревни.

Однажды Герасим в тяжелом раздумье отправился на Селибы. Взобрался на один из холмов, уже основательно укутанных снегом, уселся, опершись на ствол березы, и задумался. Отчего так выходит? Там, где ему довелось работать все лето, погода была благодатной, хлеба уродились на славу, селения добротные, жители многочисленные, а здесь, в родной сторонке, мало того, что идут неурожай за неурожаем, земли скудные, наделы мизерные, а поборы, что там, что здесь, одинаковые. Из местных все соки выжимают, силком заставляют бросать свои родовые места и уходить в неизвестность. Почто так-то? Чем не угодили здешние жители? Может, плохо к своим богам относились, не почитали их, как должно? Но ведь власть неустанно требует чтить единого бога, пришлого. Вот и праздники старинные под него подстраивают. А душа все одно другого требует. Понимания древних обычаев, праздников и уставов, заповеданных пращурами на житье в этих местах…

Глава вторая

Беда не приходит одна

Перед Рождеством Герасим подготовил к обжигу новую партию посуды. За домом была вырыта в склоне оврага и оборудована гончарная печь. Туда перенесли всё, что заготовили для продажи на предстоящей праздничной ярмарке. Николка с Андрейкой расстарались, налепили свистулек, зверушек, забавных фигурок людей.

Герасим не упускал случая поучить ребят таинству укладки горшков, чтобы не побились при обжиге, чтобы все они получили в достатке жара и не потрескались. Вновь и вновь показывал, как укладывать дрова в печи, как замуровывать жерло и начинать растопку.

Обжиг вроде бы дело нехитрое и рутинное, но стоит чуть отвлечься, и все может пойти насмарку. В это время обычно гончары другой работой руки не занимали. Все внимание было приковано к печи. И только когда старший оповещал словами «ну, всё, заяц выскочил», остальные облегченно вздыхали. Основной процесс завершен.

На предрождественскую ярмарку Герасим отправился в уездный Мосальск вместе с обоими сыновьями.

Затемно, когда все еще спят, только мамушка да нянька Груня растапливают печь и готовят в квашне тесто для праздничных пирогов, жуть, как не хочется вылезать из-под тулупа и ехать куда-то в неведомую даль. Андрейка до последнего остается на лавке. И только когда Николка ехидно замечает, что так можно и царство небесное проспать, нехотя спускает ноги на ледяной пол, тут же сует их в старые валенки.

Мамушка дает сыновьям в руки по куску хлеба, плескает в кружки молока. Благо кормилица Зорька уже отелилась, и есть чем закусить горбушку. Собирает в торбочку дорожный перекус. А на улице тятя уже торопит сыновей. Дорога каждая минута.

Гнедой запряжен, нервно перебирает ногами в предчувствии дальней дороги. Герасим в последний раз проверяет, надежно ли увязана поклажа. Сыновья усаживаются в розвальни, укрываются старым тулупом, и Герасим трогает вожжи. Гнедой послушно тянет тяжелые сани. Вначале осторожно, подчиняясь команде хозяина, потом все увереннее. И вот уже остались позади дома родной деревни, возница правит к накатанному большаку.

Привалившись к брату, Николка закидывает голову, смотрит вверх. В морозном ночном небе ярко и маняще мерцают звезды. Словно стремясь добраться до их высот, из труб всех домов поднимаются дымы. Под полозьями саней поскрипывает снег. И так хорошо думается под это поскрипывание, шумное дыхание Гнедого, шорох ворочающегося рядом брата.

Николка в новом году заканчивает церковно-приходскую школу. Уроки преподает в ней барыня из соседнего поместья Наталья Марковна. Она постоянно хвалит Николку за сообразительность и усердие, говорит, что надо ему поступать в реальное училище в Юхнове. Тятя обещал отправить его туда. Дай бог, чтобы лето выдалось урожайным, и было чем заплатить за учебу.