скачать книгу бесплатно
Последний раз он задавал этот вопрос на поминках Лори. Не припомню дня ужаснее. Я всеми фибрами души сопротивлялась проведению поминок, не хотела с ней прощаться.
Меня спасает звуковое уведомление о входящих.
– Письмо из консульства… – сообщаю я, вглядываясь в экран монитора.
– Что там?
Не отвечаю.
Письмо от некоего доктора Альбы из центральной клиники Фиджи. Он пишет, что сделанная Майку Брассу компьютерная томография показала наличие опухоли мозга, которая, по их мнению, привела к потере сознания и таким последствиям, как затруднение речи и потеря памяти. Нажимаю на прикрепленный файл: короткий, не более двух страниц, документ. Бегаю взглядом по строчкам, внимая каждому ответу пилота… Так… Дочитываю… Не может быть… И все?
В примечании сказано, что по просьбе врача из-за нестабильного состояния интервьюируемого разговор был прерван.
– Эрин?
– Да… – отвечаю я.
Вжимаю пятки в холодный пол, пытаясь унять дрожь в ногах.
– Что пишут? – в голосе Пита волнение.
– Почти ничего…
Я читаю вслух:
Помощник детектива: Вы подтверждаете, что вас зовут Майк Брасс и вы капитан самолета, выполнявшего рейс FJ209?
Майк Брасс: Да.
Помощник детектива: Через двадцать две минуты после взлета вы сообщили наземным службам по радио, что полет проходит нормально. Восемь минут спустя самолет пропал с радаров. Вы можете объяснить, что произошло после вашего последнего выхода на связь?
Майк Брасс: Э… возникла… проблема… (Запись прервана. Пациент закашлялся, медсестра напоила его водой через соломинку.)
Помощник детектива: Объясните подробнее, какая проблема?
Майк Брасс: (Не отвечает.)
Помощник детектива: Следствие полагает, произошло что-то с самолетом. Грозовой фронт оказался сильнее, чем по прогнозу. Вам пришлось совершить аварийную посадку?
Майк Брасс: Пытался… (Молчит.)
Помощник детектива: Вы пытались совершить аварийную посадку?
Майк Брасс: Потерял… управление… (Молчит.)
Помощник детектива: Вы можете сказать, где самолет?
Майк Брасс: (Молчит.)
Помощник детектива: Повторяю вопрос. Вы можете сказать, где самолет?
Майк Брасс: (Долго молчит.) Не знаю.
Помощник детектива: Вы можете пояснить, самолет упал на землю или в воду?
Майк Брасс: (Не отвечает. Пациент закрыл глаза.)
Помощник детектива: Есть ли другие выжившие?
Майк Брасс: (Не отвечает.)
Помощник детектива: От вашего ответа зависит многое. Родственники пассажиров рейса FJ209 ждут вестей. Люди имеют право знать, что стало с их близкими. Повторяю вопрос. Пожалуйста, скажите, есть ли другие выжившие?
Майк Брасс: Нет.
Помощник детектива: Вы единственный, кто выжил?
Майк Брасс: Да.
Помощник детектива: Как единственный выживший в авиакатастрофе, вы можете объяснить, как вам это удалось? Вы использовали спасательный плот?
Майк Брасс: (Не отвечает.)
Помощник детектива: Нам известно, что накануне полета исполнился год со дня смерти вашей дочери. Вы приступили к работе в стабильном эмоциональном состоянии?
Майк Брасс: (Молчит.) Да.
Помощник детектива: Вы более полутора лет жили и работали на Вити-Леву под именем Чарли Флойда. Почему вы не дали о себе знать в полицию?
Майк Брасс: (Пациент испытал длительный приступ кашля. Ему поставили капельницу с обезболивающим. Пациент закрыл глаза.)
Помощник детектива: За это время пытались ли вы связаться с женой и сыном?
Майк Брасс: (Не отвечает.)
Допрос прерван по просьбе доктора Альбы из-за нестабильного состояния интервьюируемого.
– Это все, – отвечаю я. В животе горит и плавится.
– Значит, катастрофа, – еле слышно говорит Пит. – Остальные не выжили…
Вышло, как все и предполагали. На что было надеяться? Однако все эти годы я не сдавалась, верила и теперь, прочитав черным по белому, ловлю воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег.
– Не может быть. – Нервно сглотнув, Пит продолжает: – Значит Лори… она… ее тело там? В самолете?
Все это время… Мне дурно от мысли о ее трупе, пристегнутом к сиденью.
– Я… я не могу…
Мы оба молчим. Я перечитываю и перечитываю ответы пилота.
– Эрин, я понимаю, тебе тяжело. Знаю, вы с Лори были близки, – вкрадчиво говорит он.
«Да что ты знаешь?» – клокочет у меня внутри. Глаза налились слезами, тяжело дышать…
Вдох. Выдох.
У нас с Лори никого не было. Мамы не стало, когда мне было восемь, а Лори – десять. Рак кишечника. Через десять лет умер от разрыва аневризмы головного мозга папа. Мне проще вспоминать об этом, перечисляя факты. Так легче. Не нужно вновь и вновь испытывать боль, как от удара под дых, когда наш маленький хрупкий мирок шмякнуло о каменную стену утраты и горя. После смерти папы мы несколько месяцев старательно играли во взрослую жизнь. Но это днем. Ночью же мы забирались в кровать Лори и засыпали на одной подушке.
Со временем Лори научилась справляться с горем, перенаправив его силу на паруса карьеры и личной жизни: встретила Пита, вышла замуж. Я горевала по-другому: острое жало потери больно ранило то с одной стороны, то с другой, не давая опомниться. Единственной тихой гаванью оставалась Лори.
Теперь спрятаться негде. Я одна в безбрежном океане тревоги.
Так что кем мы были друг для друга, Пит, ты понятия не имеешь.
Кроме жены и ребенка у Пита есть родители, две сестры, многочисленные дяди и тети, даже бабушки и дедушки живы. Для меня же смерть Лори… Представьте, кто-то протянул руку и вырвал солнце с неба. Мне не на что опереться. Нет ничего. Мой мир слетел с орбиты и несется в неизвестном направлении. Я два года нормально не сплю. А когда просыпаюсь, брожу, как лунатик; самые простые действия для меня – подвиг. Я не живу, а только делаю вид.
Впрочем, пышущему оптимизмом Питу моих откровений не понять. Таким людям, как он, – с многочисленными родственниками и крепкими семейными узами, – делается неловко от существования на планете таких как я.
– Мне нужно идти.
– Погоди, Эрин! Как ты? У тебя есть близкие? Кто-то за тобой присматривает?
– За мной не нужно присматривать, Пит, – огрызаюсь я и вешаю трубку.
Роняю телефон на стол. Выхожу из комнаты, иду через темную гостиную к окну. Отодвигаю пустую кружку и забираюсь с ногами на широкий подоконник, подтягиваю колени к подбородку, смотрю, как по темному стеклу текут капли дождя.
В одном из окон в доме напротив какой-то мужчина откидывает макароны на дуршлаг, прикрыв ладонью глаза, чтобы очки не запотели. Я частенько сижу здесь и рассматриваю обрамленные прямоугольниками света картины быта соседей. Вот женщина минут по двадцать играет на флейте, а ее муж в это время читает; а там маленький мальчик откинулся на спинку дивана, пока его баюкают отблески льющегося из телевизора света; а вон рыжеволосый парень, он каждый вечер по часу просиживает с телефоном в руках. Отделенные лишь стенами, в считаных метрах от меня и друг от друга… Наблюдение за мерным течением жизни других навевает уют и покой.
«За мной не нужно присматривать», – ответила я Питу. А он наверняка подумал: «Ну да, как бы не так». Ведь обо мне всегда заботилась Лори.
Когда мы продали дом родителей, я переехала жить к Питу и Лори. Поселилась в свободной комнате, предназначенной для детской. Мы прожили в мире несколько лет. Дом был просторный, и нам не приходилось мелькать друг у друга перед глазами, как в квартире. А может, нас уравновешивал Пит. Так или иначе, мы не ссорились.
Когда Лори развелась, я подумала, раз мы уживались раньше, получится снова, и пригласила ее пожить со мной в Лондоне. Но все начало меняться ровно с той минуты, как она закатила чемодан в комнату и недовольно протянула: «Ты даже шкафом не обзавелась, одежду повесить некуда».
Мы честно пытались поладить. Вместе ужинали. Обычно она готовила что-то полезное: густой суп с бутербродами из бездрожжевого хлеба с соленым сливочным маслом или пасту с грибами и красным вином. Утром Лори вставала первая и варила кофе на моей никчемной двухконфорочной плите. Купила коврик, чтобы прикрыть оставшееся от предыдущих жильцов темное пятно на полу в гостиной, и новый голубой плед на диван, который расправляла каждый вечер, аккуратно взбивала и раскладывала подушки, чтобы наутро комната выглядела свежей. Но вот в чем дело: когда я жила у них с Питом, мне были по душе ее забота и готовка, а на своей территории я воспринимала ее нежную, ненавязчивую опеку в штыки. «Живешь как студентка: ни забот, ни хлопот!» – как-то бросила она мне в ссоре.
Не просто в ссоре.
Тогда мы виделись последний раз.
Рывком поднимаю окно и высовываю голову в дождливую январскую ночь. Глубоко вдыхаю: зубы сводит от холодного воздуха. Морось окропляет лицо. Выдвигаюсь еще дальше наружу, опускаю голову, мелкие капельки собираются на затылке.
Внизу – бетонная площадка двора. Держусь за оконную раму и наклоняюсь еще немного, вес тела перемещается вперед.
Четыре этажа. Как минимум сломанная шея. Или хуже.
«Отойди от края!» – истошно кричит Лори в моей голове.
Но я наклоняюсь еще, вдыхаю окутанную белой дымкой ночь.
Мысленно пробегаюсь по фразам пилота и многочисленным пробелам, где он ответа не дал. Пытаюсь представить, как она зашла в самолет.
Ах, Лори, убрала ли ты дорожную сумку наверх – ту, что тщательно обмерила перед сборами в дорогу, – или поставила под кресло? Встревожилась ли, когда загорелась лампочка «пристегнуть ремни», или осталась спокойна? Посмотрела ли на соседнее место?
На пустое кресло, где должна была сидеть я.
Мы обещали друг другу всегда быть вместе.
Только вот я не пришла.
Приторно-липкий жар вины разливается в животе. Хочу представить, что она чувствовала, когда самолет начал снижаться, как у нее от страха перехватило дыхание.
Видела ли ты стремительное приближение земли? Ты закричала? О чем думала в последний миг?
Промерзший мокрый бетонный двор внизу накреняется и куда-то поворачивается…
«Лори, как я хочу, чтобы мы оказались на том самолете вместе», – шепчу я в ночь.
Глава 7
Тогда | ЛОРИ
Все, дверь самолета закрыли, пассажиры отрезаны от мира. У Лори от страха все сжалось внутри. Самолет вдруг показался ей маленьким и тесным – микроавтобус с крыльями, да и только…
Она пристегнула ремень и начала затягивать, пока лямка не впилась в верхнюю часть бедер. Лори откинулась на спинку кресла, подголовник уперся в шею под неудобным углом. И кто только придумал эти сиденья? А руки куда девать? Она подержала их на весу, наблюдая, как дрожат кончики пальцев, затем прижала липкие горячие ладони к коленям.
Разглядывая выцветшую, местами порванную обивку кресел, Лори прикидывала, сколько лет самолету, и пыталась отогнать усугубляющие страх гипотезы, вроде: чем старее самолет, тем выше вероятность гибели.
Окно. Надо посмотреть в окно.
Она принялась рассматривать забетонированную площадку взлетного поля, покрытые зеленью горы вдали и кусочек синего неба над ними.
Большинство думает, страх летать – это боязнь разбиться во время взлета и посадки. Но дело не только в этом. Если бы Лори попросили выразить то, чего именно она боится, она бы сказала: «А вдруг я захочу выйти?»
Как только самолет двигается с места – никуда не деться. Выбора больше нет: вы полностью зависите от действий пилота. Без исключений. Вы застряли в самолете с крошечными, наглухо запертыми иллюминаторами и дышите проходящим обработку воздухом. Запечатаны наглухо, и пока не доберетесь до места назначения, внешний мир для вас закрыт.
Лори посмотрела на соседнее кресло.
Место Эрин.
Ей до сих пор не верилось, что сестры нет рядом.
Ясно, что их отношения никогда не станут прежними.
Уедет ли Эрин в Лондон без нее?
«Когда вернешься домой, твой хлам будет уже собран!» – зло бросила ей Эрин в пылу ссоры.
