скачать книгу бесплатно
На полянке, где было все тихо,
мы сидели вдвоём вместе с ней
Очарованный девушкой лихой
Был охвачен я жаром страстей.
Засыпали овраги и балки
В травах снова запели сверчки
Разомлелый я брал неумело
Ее руки в ладони в свои.
– Чувствуете, как удивительно плохо написано?!
Архип внимательно посмотрел на достаточно молодого, но уже, очевидно, слишком высокого о себе мнения, персонажа. Поинтересовался:
– Вы когда-нибудь любили?
– При чём здесь это?
– Понятно, не любили. А ведь стихотворение о первой юношеской влюблённости. Мы ушли в горы. Ушли от всех. Остались вдвоём. Поэтому тишина. Я растерян. Она без умолку болтает. И я пытаюсь ее обнять. Это очень личное. Не стоит в этом копаться.
– Но вы же пишете для людей. Вы же приносите в газету. И при чем здесь личное-неличное? Я о русском языке. Написано безграмотно.
Архип почувствовал, как сердце сдавливает гнев. Где этот сорокалетний юнец нашел в его стихах ошибку? Стихи проверяла Нинелечка, а она учитель русского языка и литературы от Бога! Расплескивающееся возмущение жгло грудь и мешало говорить. Коварный Некрасов этим воспользовался.
– Начнём с рифмы. «Тихо» и «лихой». В принципе, если во втором слове ударение делать на «о», все нормально, но ударение с вашим ритмом падает на «и» – вот вам первая абракадабра. Дальше «вдвоём вместе с ней» – такого количества ненужных уточнений я не помню даже у самых лютых графоманов нашего города. А «ее руки в ладони в свои»! Что? Была вероятность взять не ее руки и не в свои ладони? Или вот еще: «жаром страстей» – разве не чувствуете, как пошло, избито звучит?
Архип не выдержал:
– Отчего же пОшло?! Никаких непристойностей я в стихах не употребляю! Не надо приписывать мне то, чего нет. Что касаемо рифмы, возможно, вы в чем-то правы. Я не изучал рифм. Пишу, как сердце подсказывает. Но у меня богатый опыт чтения. Я перечитал всего Лермонтова и почти всего Пушкина. Я читаю современных поэтов. Люблю Высоцкого…
– Хорошо! Однако, если хотим развиваться, будем честны. Огрехов много. Такое печатать нельзя. Доработаете, приносите.
И отвернулся к монитору.
Архипа охватила невыносимая усталость. Где таких штампуют? В каких институтах? Вроде бы всего-ничего пообщались, а выжал, гад, критик, всю энергию. Вампир литературный.
Якоба взял папочку, пошел к двери. На пороге, в отличие от местных хамов, сказал очень вежливо:
– До свидания! Всего хорошего.
В фойе о чем-то спорила с администраторшей уже знакомая Ирина.
– Ну как? – заметила она Архипа.
– Отказал.
– Я и не сомневалась. Он всем отказывает. Только не отчаивайтесь! Все меняется. Будет и на нашей с вами улице праздник.
Глава третья
Три часа потолка. Старый, в разводах и бурых потёках, неровный стыками плит, барьер между Архипом и Небом.
Якоба летел вокруг земной оси со скоростью 1275 километров в час, лежа в кровати на спине, раскинув руки. Относительность времени постулировалась сознанием, как абсолютная истина. Банальные фразы о том, что времени просто нет, а момент вечен, стали реальностью. Школьники определили бы это состояние фразой: «Архип тупил», но такая приземленная формулировка не учла бы глубочайшие аспекты трансцендентного переживания, сильно отличавшие сущность того, что чувствовал Якоба, от того, что переживает типичный тупящий школьник.
Движение ума, так нелюбимое восточными мистиками, остановилось не путем сложных духовных практик, а лишь сильным душевным напряжением, встряхнувшим Якобу. Но, к большому сожалению для нас с вами, мой читатель, этот же спонтанный интеллектуальный вакуум помешал Архипу понять, насколько близок он был к тому, что в далекой Индии принято называть «самадхи».
– Ну как? – голос Нинель вернул поэта в батайское измерение.
– Что как, солнышко?
– Когда стихи твои в газете напечатают?
– Никогда!
– Что за пессимизм? Тебе что, отказали?
– Не совсем…
– Как это не совсем? Тут или да, или нет, третьего не дано. Договаривай, братишка!
– Сказали, нужно поправить.
– Ну, вот. Значит, готовы принять! А ты сразу «никогда»!
Нинель улыбалась. И Архип почувствовал как испаряется неуверенность, как тает обида, как появляется надежда на радость. В самом деле, ему же не сказали, что не будут печатать. Просто указали на ошибки. Нужно только подучиться чуть-чуть, узнать у продвинутых людей, что такое рифма, по каким законам она выстраивается и все! Стихи тут же окажутся в газете!
Нинель словно читала его мысли:
– Сходишь в поэтический кружок, посоветуешься с грамотными людьми и все поправишь! Заседание у них сегодня вечером, и Маргарита Михайловна, директор библиотеки, тебя, как всегда, приглашала.
– Нинелюшка! А борщик у нас еще остался? Что-то я проголодался!
Глава четвертая
Центральная батайская библиотека – место силы. Все маги, колдуны и даже обыкновенные экстрасенсы города обожают мероприятия, спорадически приключающиеся в этом королевстве пыльных страниц. «Библионочь», «Библиоглобус», «Библиофантазия», «Библиофобия» и даже «Библиобиблия» ежегодно врываются в душную провинциальность Батайска эдаким морским бора, дающим силы жить в серости местного культурно-информационного потока. «Никто не застрахован от забытия!» Эту фразу директора библиотеки Маргариты Михайловны Ленц, сказанную на встрече по случаю годовщины смерти «нашего всего», Пушкина А.С., не раз цитировали местные газеты «Батайская правда» и «Бремя Батайска», и даже областное издание «Забытый комсомолец». Что, безусловно, говорит о важности библиотеки как в жизни города, так и в судьбе более солидного административного объекта – целой Ростовской области.
Архип Семенович чувствовал себя в стенах элитного заведения не очень уютно. До поэтического кружка оставалось еще десять минут, а матерые батайские писатели уже занимали места за партами в читальном зале. Как примут они нового жителя своего Парнаса, какую оценку дадут титаническому и в то же время скромному труду начинающего поэта? Не исключено, что просто попросят удалиться.
– Господа! – одна из поэтесс встала за трибуну. Архип помнил ее по фотографиям в «Батайской правде». Альбина Петрова. Пишет детские стихи. Терпимые, в целом.
– Прошу внимания! Как секретарь сегодняшнего заседания, прошу отключить мобильные телефоны.
Сердитый взгляд секретаря обратился в сторону единственной в зале молодой, лет двадцати пяти, девушки, тыкающей пальчиком в экран заморского гаджета. Девушка хмыкнула, но телефон убрала. Остальные семнадцать поэтов смотрели с неодобрением.
– Руководитель кружка Алина Лёшина задерживается, – продолжила выступающая, – а время, как вы видите, уже девятнадцать ноль ноль. Пора. И по традиции, начнем с декламации. Чтобы не создавать излишней суеты: садиться, вставать, выходить за трибуну, уходить с трибуны – начну со своего нового стихотворения. Я назвала его «Весна в Батайске».
Голос Петровой оказался глубоким и торжественным, отчего звучавшее напоминало какую-то песню:
Все стало вокруг голубым и зеленым,
В ручьях забурлила, запела вода.
Вся жизнь потекла по весенним законам,
Теперь от любви не уйти никуда,
Не уйти никуда, никуда.
Любовь от себя никого не отпустит.
Над каждым окошком поют соловьи.
Любовь никогда не бывает без грусти,
А это приятней, чем грусть без любви.
В конце поэтесса театрально склонила голову, и зал разразился аплодисментами. Только два старичка на задней парте о чем-то шушукались и саркастически хихикали. Это выглядело неуважительно к чтецу и Якоба, покраснев за коллег, отвернулся к трибуне.
Выступили еще шесть поэтов, после чего вновь взобравшаяся на трибуну Петрова торжественно провозгласила:
– У нас в зале присутствует новенький!
Девятнадцать пар глаз вперились в смущенного Архипа Семеновича.
– Знакомьтесь! Архип Якоба! И сейчас он прочтет нам пару своих произведений!
Аплодисменты грохнули, как трубы Апокалипсиса. Якоба нетвердой походкой просеменил к трибуне, развернул рукописи и замер.
В это же время, так уж пересеклись космические сферы, на пороге возникла энергичная руководительница кружка, автор нескольких официально изданных книг Алина Лёшина.
Увидев растерянный взгляд Якобы, руководительница махнула рукой:
– Новенький? Читайте, читайте!
И по-махновски лихо бухнулась за одну из парт посередине зала.
Что прочитать этим монстрам поэзии? Чем удивить или хотя бы расположить к себе? Лихорадочное перелистывание обнажило тот самый стих. Якобу обдало горячим ветром афганских пустынь. Когда «за речкой» все начиналось, он служил на заставе поваром. Видел, как самолеты и вертолеты летели на ту сторону. Был в самом сердце будущей войны. Повоевать не успел, потому как дембельнулся, но ощущение войны осталось в памяти на всю жизнь.
– Стихотворение «Черная речка»! – задребезжавшим от волнения голосом сказал Якоба. – Посвящаю ребятам, погибшим в Афганистане.
Летят на ту сторону вертушки
Суровая пора настала
За речкою вовсю грохочут пушки
И жить тем многим уже очень мало.
Все кто стоит вокруг не все погибнут,
И кто-то к матери домой вернется,
Но кому-то нет несчастья в той године сгинуть,
А кто-то с боя никогда уж не вернется.
Я помню пороха разрывы и снаряды
И долгий бой в пустыне Кандагара
Мы любим мир и никогда на свете
Мы не хотим здесь нового пожара.
Голос Архипа по мере чтения креп, передавая собравшимся все более возвышенные эмоции, а в конце Якоба почувствовал слезы на щеках, и с удивлением обнаружил такие же слезы понимания у многих из сидевших в зале поэтов. Только руководительница непонятно ухмылялась. Впрочем, женщине не обязательно понимать суровую мужскую военную поэзию.
Лёшина вежливо похлопала вместе со всеми чем исправила не слишком приятное о ней впечатление.
– Поприветствуем нашего нового автора, – сказала она. – Прекрасный жизненный опыт позволит ему написать еще много замечательных стихов! А мы поможем!
Все-таки прекрасный! Поняла-таки мысль! Ну что же, нормальный руководитель!
Еще полчаса все читали свои произведения. Алина Лёшина тоже «блеснула». На удивление Архипа, это оказались незрелые, даже туповатые строчки. Сами посудите:
Закутав плечи в облака,
на крышах осень почивала –
все чаще окоченевала
ее шафранная рука.
Кто кого закутал? Во что? В облака? Почему почивала? Какая рука? При чем здесь экзотическая приправа? Нагромоздила Алина Игоревна бог весть чего и выдает замысловатой поэзией. До Пушкина ой как далеко! Впрочем, у всех свои недостатки. От последней мысли Архипу вдруг сделалось так тепло и уютно, как у мамы в детстве на печке. Ведь и вправду, все мы люди, все мы ошибаемся, но главное, что все мы – одна большая поэтическая семья! На волне нахлынувшей нежности Якоба подошел к Лёшиной и тихонько тронув рукой, сказал:
– Хорошие у вас стихи.
И пожалел, что сказал. Говорит же русская мудрость, что есть вещи, которые лучше не трогать.
– Неплохи, – согласилась руководительница, – а вот ваши слабоваты. И правильно, что пришли к нам. Поможем, что называется, раскрыться. Возведем на поэтический Олимп.
Сколько самомнения! Какой пафос! Архип ничем не выдал охватившего его отвращения и быстро отошел в сторону.
Тут же почувствовал, как кто-то трогает. Секретарь. Альбина Петрова.
