скачать книгу бесплатно
Батайск – город богов
Константин Иванович Кизявка
Конец девяностых. Батайск замер на границе тысячелетий. В далекой Мексике Дон Хуан поглощает пейоты и рассуждает о пути охотника. А здесь, на Юге России, дядя Валя Ерылкин открывает избранным куда более серьезные маршруты в иные миры. Постичь тайны великого учителя стремятся мистики всего света. И нет ему равных! Особенно, когда он садится играть в "козла"!
Константин Кизявка
Батайск – город богов
Посвящается светлой памяти моих друзей и близких.
Батайск – это лучшее место на земле, это город мечты, город счастья, город богов.
Василий Вакуленко (Баста)
1
Это был мягкий добрый вечер. Из тех, ранних весенних, когда свежий прохладный ветерок, играя в ветках цветущих деревьев, стряхивает на влажную черную землю мелкую белизну сияющих перламутром лепестков.
Мой пятиэтажный хрущевский дом, как большая игрушка из белого кирпича, торчал из коробки микрорайона скучным клоном многочисленных соседей. В пятиэтажках по-пролетарски утешительно совпадали планировка комнат, ориентация в пространстве и даже марки унитазов в туалетах восемьдесят на сто двадцать.
Другое дело – двор. В медленном осыпании вишен и жердел, он казался легендарным Вриндаваном, притихшим в ожидании новых игр маленького Кришны.
Тем вечером меня, до урчания в животе, волновала судьба марсиан, живущих в удаленном от Солнца углекислом холоде без шашлыков и курицы гриль. С утра так спешил на работу, что забыл позавтракать. Однако, вид родного двора напрочь вышиб из головы голодные пасторали красной планеты.
Непрошеные слезы радужными красками преобразили ставших вдруг такими родными и понятными: бабок на перекошенной лавочке; милых пацанов, матерящихся на площадке вокруг изодранного мяча; и даже симпатичных алкашей с одноразовыми стаканчиками, выстроившихся в очередь у дядьки-Валькиного гаража.
В воздухе засеребрился волшебный оттенок счастья, полного, бесконечного, совершенно невозможного для того, чтобы его ухватить, так быстро все нахлынуло и так быстро навсегда исчезло. Помню только, время странно замедлилось, почти остановилось. О неспешной походке какой-нибудь королевы говорят, что она величава. Представьте величавое падение лепестка вишни. Или величавое высыпание мусора в контейнер бабой Ниной из четвертого подъезда. Именно в этой торжественной величавости я, замерев сердцем и умом, провел чудеснейшие семь секунд своей жизни.
Взойдя на родной пятый этаж, первым делом воззвал к щедрости холодильника. Электронный друг не дал умереть. Помог наполнить желудок колбасой и томатным соком. Оставалось только тихо проскользнуть мимо дремлющей перед телевизором жены на балкон. Вот там и случилось нечто, круто поменявшее всю мою дальнейшую жизнь.
Балкон висит на торце дома, прямо над гаражом дядьки Валентина. В сытом спокойствии я облокотился на перила и лениво сосредоточился на небесной части горизонта, залитой золотой кровавостью оседающего солнца. И вдруг слух различил в сотне окружающих звуков слово «дзен». Я встрепенулся, подобно тощей уличной собаке, обнаружившей в травянистом пыльном воздухе улицы слабый запах копченой сосиски.
Последние десять лет я был одержим поисками смысла человеческого существования и одолел сотни философских и религиозных книг, где слово «дзен» находилось не на самом последнем месте. О, как же я вдвойне поразился, когда понял, что слово долетело от мужиков у того самого гаража.
Их было четверо, распивавших полуторалитровую пластмассовую бутылку самогона, произведенного мастерами района. С пятого этажа трудно разобрать, о чем говорят внизу, и поначалу я решил, что попал на крючок взволнованного воображения. Однако, минуты через две среди мата и фраз типа «падла, сам придет», довольно отчетливо послышалось «нирвана», «хадж» и «пейсы».
Вам, привыкшим к салонным речам и философским диспутам мегаполисных богем, трудно понять простого батайского искателя истины, плоскость сознания которого пересекается с плоскостью теологических понятий лишь поздним вечером в энтэвэшной передаче «Гордон». Батайск не место для опасных экспериментов. Какой безумец отважится на произнесение вслух того, чего не просто не поймут, но запомнят навсегда и расскажут всему городу? Что за сомнительное счастье – всюду ощущать спиной указательные пальцы болезненно-сочувствующих согорожан? Кто выдержит стабильность испуга, возникающего в знакомых лицах, причем испуга такой силы, что прокаженные и чумные по сравнению с вами – желанные объекты троекратного христосования в пасхальное воскресенье.
Я всегда внимательно следил за собой. Работник городской администрации, коренной батайчанин, никогда не позволял себе лишнего и не показывал тайного хода своих еретических мыслей. Все суждения о смысле жизни и устройстве мироздания благоразумно держал при себе. Жена, наверное, догадывалась. Я иногда замечал ее по-нехорошему задумчивые взгляды. Но это были не больше чем догадки.
Может быть, теперь вы несколько иначе оцените мое недоумение и даже, не скрываю – восторг слышания подобных живых слов. Я загорелся одной идеей, одним желанием – попасть в круг этих загадочных людей.
В ту ночь я смотрел в потолок, и только когда он пожелтел восходом, понял…
2
Утром не пошел на работу. Не потому что плохо себя чувствовал, не потому что опротивела трудовая реальность. Гораздо хуже. Показалось, что предыдущая жизнь – бессмысленная катастрофа, из которой, наконец, можно эвакуироваться. Спасательным средством однозначно были подбалконные алкаши.
Но нужен ли им столь убогий персонаж?
Начнем с того, что я никогда не пьянствовал. Иногда принимал, конечно, и вино, и чего уж там – пиво… Но о самогоне или водке имел самые мутные представления, полученные из классической литературы. Какое же я имел право вторгаться в жизнь этих суровых людей, беспредельно закаленных огненно-водными процедурами?
Наспех выхлебав утренний чай, осторожно вышел на балкон. У гаража пусто. Прохладное утро. Нормальные люди, включая мою жену, уже зарабатывают на хлеб, не видя, каким паразитическим прыщом торчит на пятом этаже очередной батайский искатель истины. Никого. Убить бы время сигаретой, но не могу. Не могу себя заставить. От никотина мозги работают совсем плохо, а я и так не сильно рассчитываю на их поддержку в последнее время. Заняться было нечем. Но жизнь менялась. Сердце наполнилось уютом. Пьянящий восторг овладел мной. Я взглянул на небо и на какое-то мгновение увидел рай. Белые деревья облаков, рваные крылья ангелов…
Снизу донесся скрип открываемой двери. Дядя Валя в гараже! Хотел было кинуться вниз, но простая идея остановила: «Что ты ему скажешь?» Сказать, действительно, было нечего.
Расстроенный этим открытием, я вернулся в квартиру и выпал на диван, уйдя в то, что батайские йоги по накурке называют «нирваной». Мысли постепенно выветрились утренним сквознячком. Опустошенный мозг равнодушно наблюдал за зашторенным полумраком. Отстукивали свое часы на стенке над телевизором. Время терялось бездарно и безвозвратно. Первой была мысль о жареном мясе. Даже не мысль, а подло прокравшийся откуда-то заманчивый маслянистый запах. Курочку делали специалисты. Весь их изощренный садизм я осознал, когда безумное тело самостоятельно поднялось с дивана и направилось к входной двери. Ну нельзя так вкусно готовить!!!
И вдруг стало просто. Ёксель-моксель! Они же не могут просто пить, надо же закусывать! И я могу раздобыть закуску под предлогом… Под названием.... Ну как они это говорят! Ах, да! Магарыч!
Тогда еще не знал, что эти суровые люди могли и не закусывать. Но ход мысли был непоколебим, так уж она окрепла в своем одиночестве. Счастливый, раскрыл я холодильник и протянул дрожащие руки к волшебной палочке копченой московской колбасы.
Так и вышел из подъезда: в вытянутых руках – колбаса, на лице – восторг «идущего вместо», сжигающего семьдесят восьмую книгу Сорокина…
Дядя Валя на уютной скамеечке у гаража уже обсуждал что-то с лицом, принадлежавшим парню кавказской национальности. Говорили очень тихо и потому я разобрал лишь маленький кусочек: «…а я тебе говорю Накшбандий, так чалму… неарабский, да…» Я подошел поближе и тема разговора мгновенно поменялась. Дядя Валя сделал удивленное лицо:
– Зачем тебе пять рублей?
– Слушай! Зачем спросил! Дай, а?!
Я притворился, будто ничего не заметил:
– Вот, «Московская»!
Дядя Валя с подозрением принял протянутую колбасу, осмотрел.
– А в честь чего?
– Магарыч! – вспомнил я.
– Что за магарыч?
– День рождения у меня!
– Э! – не понял кавказец. – Колбаса это не магарыч! Колбаса это закуска!
– Ничего! – добродушно махнул колбасой дядя Валя. – Для кого и закуска магарыч!
Он тут же ловко расстелил на фанерном столике газету и стал рубить мясопродукт тяжелым кухонным ножом. По ходу кулинарных приготовлений кивнул на свой рубашечный карман:
– Андрюш, возьми у меня полтинничек, купи парочку клюковок в желтом магазине.
Странное счастье охватило все мое существо. Совершенно не понимая, что должен купить, я понесся к «желтому», как у нас за цвет стен называли продуктовый супермаркет.
Знакомая молодая продавщица с надписью «Мария Гомес» на майке задумчиво смотрела в широкое окно на отходящий автобус.
– Мне пару клюковок! – осторожно начал я. – Вы же знаете, что это такое?
– Цирроз печени! – довольно резко отозвалась девушка и с твердым стуком установила передо мной две бутылки с черно-красными этикетками выражающими чье-то сюрреалистическое восприятие ягоды клюквы. – Пятьдесят рублей!
Напоминание о печени чуть отрезвило мою возбужденную душу. И все же новый мир по-прежнему был полон замечательных красок, и я предстал перед собранием в самом сияющем виде.
Собрание состояло уже из четырех членов. Прибавилось второе лицо приблизительно той же национальности, что и первое, появился коллега по подъезду – Леха Гапей.
– Вот он, наш спаситель! – представил меня дядя Валя. – А я уже и стаканчики приготовил.
Все сели. Лехе места не досталось, но он и не рвался на лавочку. Устроился с пустой стороны на корточках. Дядя Валя окинул всех внимательным взглядом. Аккуратно поставил в ряд пять стаканчиков и налил в каждый ровно до половины. Показал на колбасу:
– Чем богаты!
Первый кавказец, которого, как выяснилось, звали Селим, поднял стакан, посмотрел на Иваныча. Тот решительно кивнул.
– За хозяина этого дома! – провозгласил кавказец, и все дружно залили в себя клюковку.
Вкус напитка в первое мгновение напомнил мне ту самую ягоду, о которой сегодня столько говорили, но через секунду горло перехватило привкусом неприятного эфира. Зато колбаска пошла хорошо. Никогда еще «Московская» не казалась мне такой приятственной и гармоничной.
– Вот кляты москали! – заметил Леха, зажевывая очередную дозу. – Хоть и сволота, а колбасу добрую делают.
– Думаэшь?! – не согласился Ариф, второй горец. – Ты название прочытал. А ты прочытал, гдэ ие дэлали?
Леха заинтересованно завертел остатками обертки. Я взглянул на дядю Валю. Медленно тот жевал закусь, и взгляд его целился куда-то явно не в этот день и не в это место. Глаза были спокойные и добрые.
– О! – Леха нашел. – Краснодарский мясокомбинат! Ты гляди! Еще раз москали обломались!
Я все ждал, когда от этих бытовых разговоров мы, наконец, перейдем к философским. Но то ли мало было алкоголя, то ли много закуски… Говорили почему-то только о женщинах, политике и футболе. Откуда-то появлялись новые бутылки, подсаживались новые люди. Зашел разговор о домино и козлах. Видимо собирались играть… Впрочем, в мои приключения вливалась новая сюжетная линия. С балкона громко кричала моя дорогая, пришедшая с работы супруга. Кричала о том, что мне неплохо было бы вернуться, вспоминала свою маму и говорила о таких странных вещах, что я оставил попытки вслушаться. Я просил мироздание вернуть равновесие, чтобы как-то идти домой.
3
Как плохо иногда бывает! Если б вы только знали! Как плохо!
И дело не в бодуне, не в отходе от какого-то там алкоголя… То, что еще вчера казалось близким и реальным, вновь пропало, потерялось из виду. Скорее всего, я просто обманывал себя. Все «умные слова», которые я якобы слышал, были неправильным восприятием пьяных базаров. Звуки, долетавшие снизу, воспринимались моим воспаленным мозгом как нечто сверхинтеллектуальное. А на деле говорилось не «нирвана», а, скажем, «НЕ РАНО ли мы собрались», и вовсе не пейсы, а «такую муть ПЕЙ САМ»… До чего же я все-таки наивен! Нет, нужно было идти на работу. И я это сделал.
Баба Шура на вахте заметила мое пятиминутное опоздание и понимающе подмигнула, мол, не сдам, не боись! На первом этаже на контроле не было никого из замов. Это облегчало жизнь. Боковым лестничным ходом поднялся я в свой кабинет, сел за стол и вбросил в рот еще две пластинки «Дирола».
Утренний спорткомитет – источник величайших наслаждений. Тишина. Никто не лезет в душу.
Я поставил чайник. Из приоткрытого окна нежил уши легкий шелест листвы, украшенный сочными птичьими голосами. Рай.
В дверь заглянул Виктор:
– Приветик! – его огромное лицо светилось подвохом. – На рабочем месте?
– На нем.
– А где мы вчера были?
– Переживали трудный период нашей жизни.
– Ага! А я начальству сказал, что ты на «Локомотиве».
– Вот это мужской поступок!
– Чай будет?
– Поставил уже.
– А к чаю?
– Понял. Минут через десять.
– Ладушки!
Исчез.
В шкафу с позавчерашнего дня лежал кулек с пряниками. Я высыпал их в тарелку, и когда чайник закипел, заварил «Гордон».
Виктор вошел ровно через десять минут. Увидев пряники, потер руки:
– Так-с! Мягкие?
Я пожал плечами. Пряничная мягкость – понятие относительное. Помню в детстве, купишь с друзьями кулек пряников за тридцать копеек, и нет ничего прекраснее. А ведь теми пряниками лунки можно долбить в зимнем Азовском море под окуня… Мы уселись и приступили к светлой утренней церемонии.
– Ты знаешь, мягкие! – заметил Виктор.
– Позавчерашние.
– Хм… Хорошо сохранились.
Он отхлебнул из кружки.
– И чай хороший! Это тот, что мы с Мишей пили?
– Ага. «Гордон». Я три пачки купил на всякий случай.
– Крепкий. И запах… Нормальный чай!
– Слышь, Вить…
– Чего?
– Как думаешь, от самогона умнеют?
– А то! Вон мой кум, как врежет пол-литра, начинает вспоминать, как ему жилось хорошо при Сталине. Шестьдесят первого года рождения парень… Конечно, умнеют.
– А чего ты так улыбаешься?
– А чего ты глупые вопросы задаешь?
– Ну, кому глупые…
