скачать книгу бесплатно
– Мы оба прекрасно знаем причину, по которой вы поженились. И это не наша мать.
Я прищурилась, но не стал отвечать на это. В любой перепалке с Мироном я проиграю. При всей своей тяге к маргинальному образу жизни Мирон Бероев истинный сын своей прекрасной красноречивой и меткой мамы.
– Если ты собрался говорить об этом, то лучше сразу проваливай.
– Я хотел сделать комплимент, – Мир поднял руки вверх, сдаваясь. – Поговорить нам нужно о Степке и завещании.
Мирон сел без приглашения и нагло поинтересовался:
– Может, выпьем вина?
– Вряд ли это хорошая идея. И не смей здесь устраивать ничего… – я пыталась подобрать слова, но ничего подходящего не приходило в голову. – Ничего того… Мерзкого.
Мир покачал головой.
– Думала, я разомлею и начну рассыпать дороги белого на журнальном столике?
Я поджала губы и сложила руки на груди. Стояла молча, глядя на него сверху вниз.
– Нет, Крис. Я чист уже три года как. Ни капли в рот, ни сантиметра в жопу.
Было похоже на правду, но я не спешила верить.
– А вино?
– Вино – это не кокс.
– Но ты пьешь.
– Бокал или два. Не до поросячьего визга.
– Неужели?
– Ты ведь жила со Стёпой. У него в подвале сто пудов бутылок двести элитного дерьма из лучших виноградников мира. Он и бомжа научил бы пить культурно.
Снова звучало очень знакомо и правдоподобно. Но я еще колебалась.
– Боюсь, многие бомжи ведут себя приличнее, чем ты.
Мир скривил лицо и не стал спорить.
– Можешь думать, что хочешь.
– Я точно не стану наливать тебе здесь и сейчас, Мирон.
– Понимаю. Больше не прошу.
– Лучше говори по делу. Ты знал про галерею? Про Наташу? Почему вообще Степа составил завещание?
Мирон указал пальцем на диван, и я присела на краешек, подальше от него. Но даже на самом длинном диване мы с Мироном были слишком близко. Я выпрямила спину и напряглась. Как травоядная косуля, которая пытается слиться с ландшафтом и не дышать при хищнике.
– Я знаю, почему он в принципе думал о смерти. Мы хайкали в районе Рейнира…
– Рейнир! – воскликнула я. – Это в Америке, что ли?
– Да, штат Вашингтон.
– Какого хрена вы там делали?
– Я же говорю, Крис. Хайкинг.
– Это опасно, Мир! На Рейнире регулярно погибают люди.
– Мы не таскались высоко. Гуляли по парку, можно сказать.
– Можно сказать, ты врешь, – пригвоздила я Мирона.
Знаю я его виноватую морду и попытки приукрасить дерьмо безобидными словами типа парк и хайкинг.
– Что ты за человек, Тина? – простонал Мирон.
– Хороший, в отличие от некоторых, – ответила я и потребовала: – Что случилось в вашем проклятом парке?
– Аппендицит случился у Степы. Он потел, блевал и выл, как раненый бизон, от боли. Я почти тащил его на себе сто миллионов миль, потом встретили ребят, они помогли.
– А телефон? У вас были телефоны? Скорую можно вызвать.
– Сначала не ловила сеть, потом скорая велела нам приезжать в больницу самим.
– Как это? – возмутилась я.
– Вот так. Ты фильмов пересмотрела, что ли? Спасательный вертолет на гору в Штатах будет стоить как ракета Илона Маска. Должна толпа людей разбиться, чтобы вызвали авиацию. Ну и не было у нас все так плохо. Степка чувствовал себя паршиво, висел на мне, но шел ногами.
Я зажмурилась и… рассмеялась от нервного напряжения. Моя поломанная психика сегодня выдавала полный арсенал странных реакций.
– Я бы убила вас обоих за это дерьмо, но ты контуженый и так, а Степа уже умер.
Мирон тоже хмыкнул. Заметив, что я опять балансирую на краю истерики, он взял меня за локоть и повел к ванной.
– Умойся прохладной водичкой, Кристин. Работает как перезагрузка. А я чай поставлю, лады?
Я не смогла отказать ему. Проваливаться в бездну эмоций больше не хотелось. Меня немного пугало первичное оцепенение после смерти Степы, но оно было привычнее и проще рыданий навзрыд.
Когда я успокоилась и вернулась в гостиную, Мирон поставил на журнальный столик чайник и чашки.
– Ты сам заварил? – спросила я первое, что пришло в голову.
– Нет, вызывал призрак мамы. Жаль, она не успела испечь свой капустный пирог, – Мирон сморщил нос и признал: – Паршивая шутка, но твой дебильный вопрос побуждает быть мудаком.
– Ты не знал, какую кнопку нажать на чайнике, и крестился около кофемашины, – припомнила я.
Мирон продолжил список:
– Не умел мыть посуду, стирать и признавать собственный инфантилизм. Ты права, Кристин. Но люди меняются, знаешь ли.
Думаю, мой скепсис по поводу изменений он понял без слов и махнул рукой. Мирон налил чай по чашкам и набросал на хлеб сыра с колбасой.
– Нарезал сам, – оценила я и этот нюанс.
Он сунул мне в руки чашку и буркнул:
– Сам-сам. Спасибо-пожалуйста. Ты вот сама и успокоиться не можешь.
«И поплакать тоже сама не могла», – подумала я, но вслух об этом Мирону ничего не сказала, конечно.
– Что там было дальше с аппендицитом на Рейнире? – напомнила я.
– Угадай. Вырезали, конечно. Кстати, и без вертолета это Степке стоило дохреналион денег.
Я надолго зависла, обдумывая историю Мирона. Выпив полчашки чая, я спросила:
– Почему он мне не сказал?
– Не хотел, чтобы ты переживала. Как всегда, – моментально ответил Мир. – Именно в тот день он заговорил о смерти. Сказал, что должен привести в порядок дела.
Я снова вспылила.
– Да что за бред? Какие дела? Он был здоров и не мог знать, что разобьется.
– Он предполагал всякое.
– Почему? – я повысила голос.
– Из-за мамы с папой. Они тоже не болели, Крис. Ты сама знаешь…
Мирон откусил бутерброд и меланхолично прожевал, проглотил.
Я знала, конечно, про их родителей. Как мог Степа попасть в аквапланирование, потеряв родителей в автокатастрофе? Он всегда так аккуратно водил. Не гонял.
Спешил к Наташе и детям – не иначе.
Эта мысль причинила боль, но одновременно отрезвила и вернула к главной теме беседы с Мироном.
– У него уже были дети тогда? Ты знал? – накинулась я на Мира.
– Не знал. Говорил уже сто раз, – огрызнулся и он. – Я и про завещание не знал. Только про дарственную.
Новое слово обожгло слух.
– Дарственную? – переспросила я. – Какую дарственную?
– На половину галереи.
Мои руки затряслись, и чашка зазвенела о блюдце. Я не вылила на себя горячий чай, только потому что Мирон быстренько забрал у меня их. Говорить я не могла, но покрутила пальцем в воздухе. Мир понял мою просьбу продолжать и стал рассказывать подробнее.
– Буквально через месяц после аппендицита Степка попросил прилететь в Москву, чтобы оформить на меня половину галереи и картины.
Он достал телефон, открыл на нем файл, вручил мне. Буквы расплывались перед глазами. Я вроде бы читала знакомые слова, но они не складывались в понятные предложения.
– Какого хрена? – прошелестела я едва слышно. – Каким образом?
– Ты не знала, как я понимаю? – догадался Мирон.
У меня не было сил даже зыркнуть на него злобно. Я только головой качала, как идиотка.
– Ну я так и понял на оглашении. Ты вообще слушала нотариуса? Он говорил, что дарение произошло до оформления завещания. Оно в принципе носит рекомендательный характер. Все поделено давно.
– Все уже украдено до нас, – автоматически выдала я расхожую цитату. – Нотариус упоминал дарственную? Серьезно?
– Да. Но ты уже была в астрале, как я понял.
– Видимо, да.
Я листнула документ до конца и отдала Мирону телефон. Он неодобрительно причмокнул.
– Ты не читала, Кристин.
– Я ни черта все равно не понимаю в таких документах. Да и не люблю, если честно. Разве мог Степа что-то подарить без моего согласия? Галерея, конечно, записана на него, но я его жена.
– О, наконец, ты начала шевелить мозгами. Конечно, он не мог ничего отписать без твоего разрешения.
Хотелось орать и метать посуду, но я продолжала оцепенело сидеть и тихо спрашивать:
– Тогда как..? Как тебе досталась моя галерея не через мой труп, Мирон?
– Ты подписывала какие-нибудь бумаги, не глядя?
Я прикрыла глаза рукой. Мирон быстро сделал выводы.
– Понятно. У него была твоя подпись. Или доверенность? Я не помню точно. У меня тоже острая аллергия на бумажки и юридический язык. Степа уверял, что все уладил. Я думал, вторая половина остается у тебя.
– А на деле оказалось, что такую же дарственную он оформил Наташе и детям. Потрясающе.
– Очень похоже на то.
Мирон взял чашку и запил очередной укус бутерброда. Как будто мы обсуждали не дело всей моей жизни, а какую-нибудь дурацкую вазу или диван.
Я окончательно вышла из себя. Взяла паузу, чтобы успокоиться, но наглый Мирон с чашечкой чая из моего любимого сервиза похерил медитацию.
