скачать книгу бесплатно
– Прелестная картинка! – воскликнул он.
Я оторвалась от книги:
– Который час?
– Половина третьего. Что это тебе взбрело в голову – заниматься ночью?
– Можно подумать, завтра занятия в институте отменят, – буркнула я, – если на то пошло, я тебе удивляюсь: ты же ведь книгу не открывал!
Миша поморщился:
– Ой, только не надо о занятиях! Я так люблю тебя, Лидочка, ни о чем другом думать не могу. И уснуть не могу.
– Я тоже люблю тебя, Миша, но это не значит, что я должна завалить семинар – ответила я и пожаловалась ему, что тоже не могу уснуть.
Миша немного помедлил, потом вышел в коридор и взял из своей сумки упаковку таблеток.
– Ноксирон, – прочитала я и поинтересовалась – Это что, снотворное?
Миша кивнул утвердительно. Меня удивило, что он таскает с собой эти таблетки.
– И ничего удивительного, просто меня часто мучает бессонница – объяснил Михаил. – А таблетки эти можно в любом аптечном киоске на любой станции метро купить. И даже без рецепта.
Мы приняли по таблетке и отправились спать, но поначалу тихо поглаживали друг друга, обмениваясь короткими поцелуями. Потом пришел сон.
Наутро мы покинули наш временный приют, а потом несколько дней ходили, как помешанные, мечтая вновь остаться наедине. И обстоятельства нам благоприятствовали благодаря тетиному графику поездок. Да, да, меня уже не пугала возможность заняться любовью в ее комнате – а почему нет, если там нас никто не побеспокоит. И естественно, чаще всего мы встречались на «моей» территории, но в Мишиной квартире я все же побывала, но мне не понравилось то, что нужно ехать в метро, потом автобусом к черту на куличики на Гражданский проспект, тратя массу времени на дорогу. В метро давки, в автобус не сесть – ну уж нет, пусть лучше Михаилу пересчитывают кости в общественном транспорте. А я его буду ждать на загородном.
Квартира их произвела впечатление сожительства двух параллельных миров: в мире Мишиной мамы – уют и порядок, красивая стенка, стеллажи с книгами, ароматные флакончики духов возле зеркала в прихожей, в ишином мире уюта нет и в помине – тахта и секретер, гитара в углу, магнитофон на сломанном табурете, а все остальное – холсты, холсты, холсты.
Тогда, впервые войдя в его комнату и оглядывая обстановку, я впервые подумала, что он одержим живописью – ей было подчинено почти все в этом замкнутом пространстве, даже в запыленном тубусе для чертежей хранились книги. Я едва не опрокинула мольберт с новым холстом – Миша еще только собирался его грунтовать – и в страхе присела на тахту. Не могу пересказать, что было изображено на этих картинах, иначе не хватило бы этой книги, ноя была потрясена!
Не знаю, было ли это талантом – я и так в глубине души считала Мишу гением – но меня поразила его работоспособность. Столько успел написать! Когда? Но как здорово!!!
Помню, еще в октябре мы пару раз ездили на побережье Финского залива в Зеленогорск. Там мы отправлялись на пустынный берег, где Миша располагался с этюдником и сразу начинал работать, а я бродила в тишине, глядя на холодную воду и гряды валунов, уходящие вдаль, к горизонту. Таинственно шумели сосны, шуршал гравий под ногами, и в моей голове звучали стихи:
«На кустах зацветает крыжовник
И везут кирпичи за оградой.
Кто ты: брат или любовник
Я не помню и помнить не надо…«
Я уходила, но возвращалась к Мише – он был точкой отсчета в моих блужданьях, но, кажется, он даже не замечал меня. Мазок за мазком – появлялся этюд, серая рябь холодной воды, небо с просветленными облаками, убегающие к горизонту. Иногда я выводила его из сосредоточенности, спрашивая о чем-то незначительном или предлагая чай из термоса, но даже оторвав на некоторое время от работы, я не могла полностью завладеть Мишиным вниманием. Он коротко отвечал и тут же возвращался к прерванной работе, так что я в течении долгого времени имела возможность наблюдать процесс творения.
Этюды с Финского залива тоже были тут, стояли на полу у стены.
Так вот, ноги меня не держали, как я уже сказала, я была потрясена увиденным в комнате Миши, и, очевидно, что-то изменилось у меня в лице, а Миша смотрел на меня с выражением испуга. Он предложил чаю, и я не отказалась: мне нужно было придти в себя. Мы пили чай в кухне из красивых чашек, насыпая сахарный песок серебряными ложками с такими же вензелями, какие я видела в квартире деда. Миша заметил, что я верчу ложку в руках и сказал:
– Я помню это серебро еще с детства. Довожу до вашего сведения, мадемуазель, что в еврейских семьях принято иметь серебро и много детей.
– Я это заметила, я имею в виду серебро, – отозвалась я, – но зачем ты мне это говоришь?
– Чтобы ты знала, что тебя ждет.
– Что именно, чистить серебро или рожать детей?
– И то, и другое.
Я посмотрела на Мишу долгим взглядом, в котором сквозило недоверие.
– А мне Аська сказала, чтобы я не рассчитывала на брак с тобой – евреи не женятся на русских.
– Смотря какие евреи, – проговорил Михаил, – и смотря на каких русских. На Айседоре я бы не женился даже под угрозой расстрела.
– А… на мне?
Он отодвинул чашку, и руки его сомкнулись вокруг меня плотным кольцом.
– Я не хочу терять тебя, Лида, – сказал он пристально глядя в мои глаза – я люблю тебя, никого еще так не любил.
Мне показалось, что голос его дрогнул, и ревность снова вонзила в сердце свою острую иглу. Лена… Она когда-то была в его жизни, ее так просто не вычеркнуть, не забыть. Она целовала эти манящие губы, обнимала за плечи, ерошила непослушные каштановые волосы, утопала в его глазах – она делила с ним дни, а может быть, и ночи. Она идет теперь своей дорогой, но почему же дрогнул Мишин голос? Может быть, он вспоминает то время, когда они были вместе, невольно сравнивая Лену и меня?
Мы все еще сидели молча и он так же вглядывался в мое лицо.
Отогнав мысли о сопернице, я спросила, опустив глаза:
– Это как понять? Ты мне делаешь предложение?
– Именно, предложение. Правда, на ближайшее будущее. Лида, дай мне закончить третий курс. Как у нас в политехе говорят, сдал «сопромат», можно жениться.
Я чувствовала волнение в его интонациях, он не был уверен в моем ответе, может быть, и будущее немного страшило, ведь у нас, как говорится, ни кола, ни двора. Но у нас была любовь, такая, что встречается раз в тысячу лет, и это придавало уверенность в дальнейшем.
– Ну что ж, – улыбнулась я, – сдавай сопромат. А потом я буду чистить твое серебро и рожать детей.
Миша впился в мои губы долгим поцелуем. Я была счастлива, ведь в моем понятии «любовь» и «брак» относились к одной категории, я и не мыслила одного без другого, и меня приводила в восхищение мысль стать женой Михаила Фальковича. Боже, каким огромным тогда казалось мое счастье, каким безоблачным жизненный путь – и я не верила в возможность разочарования.
Глава 8
Легким облачком на светлом небе, предвестником грядущих событий предстала Лена. Она появилась у нас в институте, разыскивая Аську по какому-то важному делу. Это была высокая красивая девица с копной пепельных непослушных кудрей и библейскими глазами, с ног до головы одетая в импорт. Я не обратила поначалу никакого внимания на нее, но когда они с Аськой уселись позади меня в аудитории и заговорили о своих проблемах, я уловила, что ася называет незнакомку Леной. Мне стоило больших усилий сдержать себя, и не обернуться, уставившись на бывшую соперницу. Впрочем, я не была уверена до конца, что именно на бывшую.
Лекция закончилась. Я сложила книги в сумку и пошла в гардероб, они двинулись следом, не прерывая разговора, но я спиной чувствовала на себе их сверлящие взгляды.
Михаил должен был сегодня ожидать меня после занятий, и, наверное, Лена пришла сюда не только из-за каких-то дел с Асей, возможно, она хотела своими глазами увидеть нас с ним вместе и попристальнее рассмотреть, на кого же все-таки променял ее неверный возлюбленный?
Раз так, я Вас не разочарую, Лена, Вы увидите нас вместе.
Михаил стоял на своем обычном месте, и я, стремительно выбежав из дверей института, бросилась ему на шею, а потом, приподнявшись на цыпочки, бегло поцеловала в застывшую щеку. Он тоже обнял меня, но внимание его было отвлечено вышедшими вслед Асей и Леной. Не выпуская Мишу из объятий, я повернулась к ним и поймала их снисходительные взгляды, мол, ни кожи, ни рожи. Я попробовала облить их обеих презрением, но поняла, что Лена уже не обращает на меня внимания, а с веселым видом машет рукой Михаилу и кричит, как ни в чем не бывало:
– Привет, Майк!
– Привет, – отозвался он приглушенным голосом. – Какими судьбами здесь?
По лицу его блуждала улыбка, он уставился на нее, и она отражалась в его глазах во всем своем великолепии – от беличьей шубки до безумно дорогих австрийских сапог. И она бросала взоры в его сторону, сверкая своими библейскими глазами.
– Она с ним заигрывает – подумала я, наблюдая за обоими.
Лена ответила, улыбаясь Михаилу:
– Я-то по делу. Но тот же вопрос я могу задать тебе.
И словно спохватившись, добавила с иронией:
– Ах да, я совсем забыла о твоей пассии…
Михаилу это не понравилось, он нетерпеливо перебил ее:
– Лен, не надо. Мои дела тебя не касаются.
– Печально – возразила Лена – а ведь когда-то касались. Неужели эта малышка что-то значит для тебя?
Последнее дело – выяснять отношения на улице, да еще при стечении народа, а «народу», то есть нам с Аськой уже стал надоедать их разговор. Аська попыталась увести Лену, но она отодвинула Аськину руку и продолжала:
– Ты изменился, Майк, перестал бывать у наших. Ходят слухи, у тебя крутой роман? Или может быть, твоя куколка тебя не отпускает?
Она не принимала в расчет мое присутствие, просто игнорировала. Я даже не злилась на нее, просто стояла в изумлении с открытым ртом. Не хватало еще нам с ней вцепиться в волосы из-за парня.
– Перестань, Лена. Тебе не идет говорит пошлости, – сказал с досадой Миша.
– Не беспокойся, я уже ухожу и не буду больше беспокоить своим присутствием – Лена взяла Асину руку, и они повернули в сторону Невского, но пройдя несколько шагов, Лена вновь обернулась к нам с ехидной усмешкой:
– Так тебе и надо, Майк. Это чудо как раз по твоему вкусу.
Последнее слово все-таки осталось за ней. Мне было неловко и за себя, и за Мишу, и, как ни странно, за Лену, ведь я заметила, что под ее бравадой скрывается целая гамма чувств – боль, досада, недоумение, видимо, нелегко ей дался разрыв с Михаилом. И сюда ее привело не простое любопытство, а желание понять, насколько серьезны между нами отношения, и поэтому она, вероятно сделала усилие над собой, переступив через свою гордость, а такой красивой девушке, как Лена, гордости, видимо, не занимать – и пришла сюда, на территорию своей соперницы. Мише тоже не доставила удовольствие эта сцена и по его лицу скользнуло выражение, похожее на отвращение. Да, да это было именно отвращение к красивой разодетой Лене с выразительными библейскими глазами. Действительно, от любви до ненависти один шаг. Но не дай бог прочитать на его лице что-нибудь подобное по отношению ко мне.
Старый год подошел к концу, а новый пришлось праздновать по отдельности – Миша в своей семье, я в своей – проскучала всю ночь у телевизора в компании тети и брата Саши. Наступивший год принес с собой новые заботы – зачетная неделя, зимняя сессия. Зачеты я сдала легко, экзамены мне поставили «автоматом», и я уехала на каникулы в то время, как Михаилу предстояло сдать несколько трудных экзаменов. Он заверил меня, что все будет в порядке, и я укатила в деревню, где, конечно, уютно было под крышей родного дома, но так не хватало Миши.
С началом нового семестра наши встречи возобновились, и я снова прибывала в состоянии эйфории от них. Миша теперь каждый день ожидал меня возле института. Он сказал, что у них уменьшили число лекций, и я поверила, вернее даже не задумывалась о том, правда это или нет – все мои дни были заполнены им, и все мысли были только о нем.
Прошел февраль, наступил март, и как-то раз Миша пригласил меня в «Север» – он о чем-то хотел серьезно поговорить.
Мы заказали наши любимые пирожные, и Михаил, вздохнув, приступил к разговору. Сказанное им, привело меня в удивление: он предлагал тут же подать заявление в загс, чуть ли не сегодня.
– Что вдруг? – поинтересовалась я – Ты же ведь еще не сдал этот твой, как его там, сопромат.
– Не сдал – ответил он мрачно – и, наверное, не сдам никогда. Я, Лида, бросил институт.
Надо ли говорить, что меня словно громом поразило это известие. Я пристально посмотрела в его глаза: вроде не шутит. Но как это произошло?
Я и вслух задала этот вопрос, и Миша опять вздохнул:
– Я завалил зимнюю сессию.
Вот это новости! Стоило мне оставить его одного, как он наделал непоправимых глупостей! Но неужели ничего нельзя сделать?
– Ничего, – ответил Миша. – Мое решение окончательное: я не буду учиться в политехе.
Его слова наполнили меня горечью, и я вспомнила о неизбежном последствии его необдуманного поступка.
– Ты же попадешь в армию!
– Непременно, подтвердил он, – Меня заберут этой весной.
Что ты наделал, Миша? Ты обо мне подумал, каково мне будет без тебя? Я день и ночь думаю о тебе, мне даже дышать без тебя больно, а ты так легко говоришь, что тебе предстоит служба, как будто уезжаешь на увеселительную прогулку, и не на два года, а не более чем на неделю. И значит, ты все это время не ходил в институт?
Миша подтвердил правильность моего предположения: он действительно не ходил в институт, и болтался по городу, ожидая, когда закончатся мои занятия.
– Мама знает? – спросила я.
– Теперь знает.
Не стану спрашивать, как она к этому относится: и так ясно. Не может она к этому хорошо относиться.
Я сделала пару глотков кофе и отодвинула чашку: эта новость отбила у меня аппетит.
– И все-таки я не понимаю, почему мы должны пожениться так скоропалительно, – возразила я – одно дело, если бы я ждала ребенка…
– Но ты же в принципе была согласна выйти за меня замуж!
– В принципе, да, но тебя не будет 2 года. А я окажусь в подмешанном состоянии. Нет, нет, я доверяю тебе, доверяю себе – я люблю тебя так сильно, как, наверное, не смогу полюбить никого другого.
– И все-таки, Лида, давай зарегистрируем наш брак до армии.
– Давай, но что скажет твоя мама?
Теперь, когда прошло столько лет, я понимаю Мишино смятение во время нашего разговора в кафе. Без сомнения, он меня любил, и эта внезапная любовь явилась для него таким же потрясением, как для меня. Верил ли он мне? Не знаю, во всяком случае не воспринимал мои нежные чувства к нему, как должное, возможность альтернативы. Трудно сказать, где начинали произрастать эти корни неуверенности в себе, может быть, мама подавляла в нем волеизъявление – чего, например, стоила эта эпопея с вышвыриванием холста с балкона, а может быть, и я ошибалась, принимая деликатность за неуверенность. Во всяком случае, он считал, что поступает правильно, связав себя узами брака перед разлукой.
Если у вас сложилось впечатление, что меня устраивали те отношения, которые были между нами, то это впечатление ложное: я стремилась к браку по любви, и ни с кем, кроме Михаила, не хотела делить свою жизнь, но меня смутила предполагаемая скоропалительность.
Свадьба – это такое событие, может быть, единственное в жизни, чтобы запомнилось. В голове шли чередой картины виденных мною деревенских свадеб – богатых, солидных, с множеством гостей, со столами на улицах, на которых разве что птичьего молока не было, с богатыми подарками, с ключами от новой квартиры, которую молодым давали от совхоза, а ключи вручал непременно директор.
А у меня? Ни денег, ни времени на подготовку, ни белого платья… Впрочем, когда мы покинув кафе, спускались в метро, поминутно целуясь на эскалаторе, то я уже не думала ни о белом платье, ни о гостях с подарками, ни о деньгах – рядом со мной был Миша, а это самое главное.
Очередь во дворец бракосочетания была на полгода вперед, и мы решили попытать счастья в районном загсе, и не ошиблись: срок здесь был немногим более месяца, и дату нашей свадьбы назначили на конец апреля. Помню, работница загса смотрела на нас с иронией, возможно, ее забавлял вид вчерашних детей, из всех сил стремящихся стать взрослыми. Но мы-то себя считали равными во всем остальному взрослому человечеству, а кое в чем даже превосходящими его. И посещение загса добавило нам уверенности в этом.
Но милая дама, которая принимала у нас заявление, улыбалась, читая вслух:
– Так, возраст жениха – 19, возраст невесты – 18… Что же, заполнили вы все правильно… 24 апреля подойдет, а, Михаил Леонидович? Подумайте, посоветуйтесь с Лидией Павловной.
