Цветы на мостовой. Роман

Улыбка сползла с лица мальчика. Настала его очередь презрительно фыркнуть:

– Чуть что – сразу маму зовет! Ты еще и папу позови, и старших братьев.

– У меня нет папы. И братьев нет.

Она произнесла это так печально, что Майкл невольно посочувствовал ей.

– Мы с ребятами играли здесь на пустыре, и я случайно увидел тебя. Ты все одна и одна, и я решил пригласить тебя к нам в игру.

– К вам? Играть?

Она замолчала от изумления и, подумав, отрицательно покачала головой:

– Меня не отпустят…

– Да мы же никуда от дома не уйдем! Мы собираемся здесь, на пустыре. Хочешь, я попрошу моего дядю поговорить с твоей мамой?

Она снова покачала головой:

– Мама, возможно, и отпустит, а мамин муж – ни за что!

Глава 42

– Меня зовут Берта, – представилась она, хотя прежде не хотела знакомиться.

– А я случайно знаю, слышал, как мама звала тебя из окна.

– Так ты раньше бывал здесь и наблюдал за мной?

Майкл обреченно кивнул; сейчас она рассердится, прогонит его и… он больше не осмелится пробраться к ним в сад.

Но девочка лишь улыбнулась снисходительно и заявила, что догадывалась об этом.

– Ты прятался там, возле забора.

– Верно, – согласился он, – но как ты догадалась?

– А ты шуршал как медведь.

Мальчик неожиданно смутился: какой же он после этого Робин Гуд, если не умеет двигаться бесшумно? И все-таки он повторил приглашение вступить в игру. Расписывая яркими красками происходившее действо, Майкл старался заинтересовать девочку. Хорошо, если бы она оказалась в его команде, а роль ей можно придумать.

– Он запрещает мне выходить за пределы сада, – вздохнула Берта. – И, если я ослушаюсь, он меня накажет.

– Кто? – возмутился Майкл.

– Я же сказала, мамин муж, лорд Д.

Жизненный опыт юного Уиллоуби был не настолько богат, чтобы он смог разобраться в ситуации самостоятельно, и Берта посвятила его в события, произошедшие в семье Мак-Доуэлл в последний год.

– Он мне сразу не понравился, этот лорд Д. Только кто меня послушает? Он стал бывать у нас, а когда закончился траур, они с мамой обвенчались.

– Он тебя бьет? – предположил Майкл.

– Нет, что ты! За плохое поведение он лишает прогулок и книг.

– То, что тебя не пускают на прогулки, это плохо, но почему ты так переживаешь из-за книг?

– Ты разве не любишь читать?

Майкл смутился и от смущения стал вертеться на месте, раскачиваясь и строя гримасы. Он хотел отвлечь Берту, чтобы скрыть очевидный факт: читать он не любит, но, кто знает, возможно, после его признания девочка не захочет с ним разговаривать.

А Берта все поняла. Неожиданно для себя она перевела разговор на другое, а потом предложила сначала поиграть в беседке в шахматы, а после полудня присоединиться к местным ребятам.

– Присоединиться? – недовольно переспросил Майкл. – А ты знаешь, что я у них самый главный и без меня дело не пойдет? Я же Робин Гуд!

– Хвастун ты, – улыбнулась Берта.

Майкл хотел было обидеться, но вдруг согласно кивнул.

– Есть такое дело! – воскликнул он.

Внезапно у него засосало под ложечкой, и он угрюмо попросил:

– А ты можешь принести чего-нибудь с кухни?

– Ты голоден?

– Ага, проголодался, пока ждал тебя.

Берта послушно побежала в дом и вскоре принесла булочки, кусок бекона, несколько печеных картофелин и куриную ножку. Все это богатство лежало на бумажных салфетках в коробке для сэндвичей.

– Кухарка постаралась. Я же за завтраком ничего не ем, – заявила она.

– Почему? – удивился Майкл, потянувшись к коробке.

Берта и сама не знала почему. Может быть, хотела, чтобы ее уговаривали?

– Присоединяйся, – предложил Майкл. – Будем играть до вечера.

Он сидел на полу беседки, и Берта уселась с ним рядом; на дорогое нарядное платье ей было наплевать.

Глава 43

Итак, со времени гибели мистера Мак-Доуэлла минул год, и его вдова поспешила связать себя узами брака с лордом Д., которого в определенных кругах называли Порочным Лордом. Ей, конечно, не было известно об этом прозвище, а также о том, какую роль сыграл «любезный сосед» в трагедии, произошедшей с ее мужем. Напротив, лорд стремился показать вдове немногие привлекательные стороны своей натуры и преуспел в этом.

Зададим себе вопрос: а зачем это нужно было лорду? Какого черта он часами просиживал в гостиной миссис Мак-Доуэлл, поддерживая беседу и вынося косые взгляды младшей из девочек, Берты Мак-Доуэлл?

Причин было несколько. Первая – самая простая и понятная: лорд хотел таким образом упрочить свое финансовое положение, ведь его дела шли хуже некуда. Он полагал управлять всем имуществом Мак-Доуэллов, расплатиться со своими долгами и жить дальше, не мучаясь совестью и позволяя себе маленькие радости.

Как только обрисовалась первая причина, не замедлила появиться и вторая. Лорд Д. поймал себя на том, что визиты к Мак-Доуэллам не напрягают его, а доставляют удовольствие. Покопавшись в себе, он с удивлением обнаружил, что Каролина Мак-Доуэлл, сорокалетняя матрона и мать трех дочерей, вызывает в нем симпатию, которой он не может и не хочет противиться.

Это чувство было так ново и неожиданно, что Порочный Лорд опешил.

А Каролина не догадывалась ни о чем, приписывая его частые посещения дружескому участию. Она держалась с ним приветливо, без намека на кокетство, которое в данных обстоятельствах вряд ли было бы уместно. Естественность манер Каролины выбивалась из общего ряда принятого в свете поведения, но в глазах лорда поднимала ее выше остальных дам.

К тому же у вдовы обнаружилось еще одно несомненное достоинство – деловая хватка.

Проживая в тени мужа, Каролина не думала об управлении финансами, землей, домом. Все эти вопросы являлись прерогативой мистера Мак-Доуэлла, он заботился о том, как приумножить семейный капитал, позволяя жене любые траты.

Первое же столкновение с реальностью, когда родня со стороны покойного мужа предприняла усилия лишить ее и дочерей наследства, заставило вдову бороться.

Впоследствии на нее навалились хозяйственные дела, которые хочешь не хочешь, а решать надо, и Каролина с головой погрузилась в незнакомый ей прежде мир семейной экономики.

Напрасно служащие банка смотрели на нее снисходительно, когда она с необыкновенной дотошностью разбирала каждую строчку предоставленного ей финансового отчета. Напрасно арендаторы пытались обмануть ее, полагаясь на невежество в денежных делах.

Миссис Мак-Доуэлл оказалась прилежной ученицей. Не прошло и трех месяцев, а она уже полностью овладела ситуацией, так что больше не находилось желающих обмануть хозяйку. Дошло до того, что «друг семьи» лорд Д. несколько раз воспользовался советами Каролины относительно денежных вложений.

Теперь стала оформляться третья причина привязанности лорда: женившись на ней, он мог бы со спокойной душой доверить жене свое расстроенное хозяйство. Возможно, у Каролины хватит сил довести его до ума. Сам же лорд предпочитал роль стороннего наблюдателя.

Исподволь на свет божий вылезало кое-что, грозившее помешать лорду в осуществлении планов. Это был тот самый Морстен, подпольный король игорного бизнеса в Лондоне, которому Порочный Лорд поставлял клиентов для игры. После гибели мистера Мак-Доуэлла лорд затаился, испугавшись полицейского расследования, а потом после долгих раздумий принял решение отойти от дел.

И действительно, зачем ему рисковать за жалкие проценты от Морстена, когда у него на кону козырная дама в лице Каролины Мак-Доуэлл?

Похоже, Морстен так не думал. Он периодически напоминал о себе, встречаясь с лордом внезапно в разных местах. Лорд дрожал как осиновый лист, покуда Морстен указывал на последнюю оплошность, связанную с мистером Мак-Доуэллом.

– Вы мне обещали большой куш, лорд, и где же обещанное? – спрашивал его мучитель. – Считайте, что это вы мне проиграли, приведя неподходящего клиента.

– Но как же я расплачусь? Я не смогу усадить за карты вдову! – восклицал лорд в отчаянии, но на Морстена не действовало его отчаяние.

– Как хотите и что хотите, мне нужны деньги, а не ваши оправдания.

Однажды лорда осенило: он представит Морстену ситуацию с женитьбой как желание расплатиться.

– Я женюсь на вдове, получаю имущество и переписываю на вас, – пообещал лорд.

Взгляд всесильного Морстена сверлил, жемчужная булавка зловеще сверкала, но лорд выдержал все, и преступный король ему поверил.

– Через месяц после свадьбы, – заключил тот.

– Мне нужно полгода, – возразил осмелевший лорд. – Документы не успеют подготовить.

Сошлись на трех месяцах.

Прошел месяц, и новобрачный стал настойчиво уговаривать супругу поехать в путешествие на континент. Берту решили взять с собой. Супруга дяди Энтони согласилась присмотреть за Джейн и Элизой в Лондоне.

Глава 44

Барнет пил чай в компании старого Стивена и Феликса Слейтера, приехавшего в Чизик-вилладж по просьбе Мици. Она уже сервировала столик в саду и вернулась в дом за печеньем и сэндвичами. Из небольшой гостиной послышался бой часов – ровно пять.

– Сколько живу на свете, а такого лета не припомню, – первым нарушил молчание Стивен. – Вот уже вторую неделю ни одного дождя. Мои розы сохнут от жары.

– Дедушка, я их поливаю каждый день! – возразила Мици.

Она стрельнула глазами в сторону Слейтера, но тот полностью сосредоточился на сладком печенье.

Нет, как вам это понравится? Этот увалень ездит сюда не для того, чтобы полюбоваться неземной красотой Мици, а полакомиться чем-нибудь вкусненьким на файф-о-клоке?

Да и остальные тоже… Мици все утро возилась с тестом и противнями, пекла печенье, а ее кулинарные изыски так никто и не похвалил?

«В следующий раз обойдутся без печенья. Подам хлеб с маслом – и будет с них!»

Старый Стивен снова упомянул о погоде, затем о видах на урожай, затем о странных привычках нового викария. Остальные молча кивали, с нетерпением ожидая, когда же он, наконец, уйдет по своим делам. Джереми до зарезу надо было посекретничать с Мици и Феликсом.

Вздох облегчения послышался, как только Стивен, кряхтя, отправился в церковь.

– Выяснили что-нибудь? – спросил Джереми без предисловий.

Феликс молча кивнул, а Мици затараторила:

– Морстену не удалось бы перекупить твоих людей, Джереми, если бы не Эшли. Ну, эта троица вечно всем недовольных громил – Эшли, Браун и Смит. Эшли – такой с залысинами и противными липкими ладонями.

– Да, я их помню прекрасно.

– Эшли сам пришел к Морстену. Он давно мутил у нас воду, говорил, что всю грязную работу делают они, а денежки текут в твой карман.

Барнет задохнулся от возмущения: какое нелепое обвинение! Он платил каждому по договоренности, никогда не задерживал платежи. Кроме того, накладные расходы – получение нужных сведений, подкуп должностных лиц. Да что там говорить! Если бы не природная расчетливость Джереми, организация уже давно обанкротилась бы!

Мици и Феликс переглянулись и заулыбались: эта «природная расчетливость» была обыкновенной жадностью.

– Морстен посулил им золотые горы, а эти трое и сами клюнули, и других завели. Некоторые теперь локти кусают, – сказал Феликс, проглотив печенье.

– Ты бы позвал их обратно, Джереми. Уверена, для них это будет хорошим уроком, – добавила Мици.

Лицо Барнета застыло, словно каменная маска. Слишком много он пережил унижений от своих так называемых товарищей, чтобы забыть все одним махом. Кроме того, над ним висело судебное разбирательство, инициированное проклятым Морстеном.

– У Морстена есть одна тайна, и он многое отдаст за ее забвение.

Каменная маска сползла с лица босса, уступив место заинтересованности.

– Как известно из записи в церковной книге, отцом Чарлза Эдварда Морстена был сэр Джеймс Морстен. Ему принадлежало поместье Олуэнфилд, графство Девоншир. Матерью…

Джереми нетерпеливо перебил Мици:

– Ну зачем нам углубляться в его родовое дерево? Полагаю, его предки несколько раз перевернулись в фамильном склепе от того, что вытворяет их далекий потомок.

– Не торопись, Джереми, – предостерегла босса Мици. – Сэр Джеймс Морстен происходил из пары близнецов, у него был брат Сайрус. Так вот, судя по церковной записи, Джеймс появился на свет на двадцать минут раньше Сайруса. В соответствии с этим он признан старшим и поэтому унаследовал Олуэнфилд после кончины родителей.

На лице Джереми отразилось недоумение:

– К чему ты клонишь? С наследством что-то не так?

– Все не так! – воскликнул Феликс. – Этот папочка Джеймс был еще тот типус. Понятно теперь, в кого сыночек уродился.

– Роды были тяжелые, и к миссис Морстен пригласили врача из города, – продолжала Мици. – Все разрешилось благополучно, и доктор уехал, получив солидный гонорар. Так вот, в журнале доктора сохранилась запись, из которой следует, что именно Сайрус родился первым.

– Я, кажется, понял: согласно закону о майорате, первенец наследует землю.

– Именно! Джеймс унаследовал семейное гнездо, а его брат-близнец остался ни с чем. Теперь это поместье перешло к нашему заклятому другу.

– И что же Сайрус? Почему он дал себя обмануть?

– Он рано умер, оставив малолетнего сына. Пока семья приходила в себя после внезапной кончины молодого человека (Сайрусу едва исполнилось тридцать), его безутешный братец уже подсуетился насчет наследства. Вдове, вероятно, задурили голову, а малолетку вообще в расчет не принимали.

Некоторое время Барнет молча сидел в раздумье. То, что он узнал, вполне соответствовало действительности. И несмотря на это, сомнения не покидали его.

– Допустим, это правда, – сказал он, переводя взгляд с Мици на Феликса. – Но чем наши догадки помогут нам прижать Морстена? Одни слова ничего не стоят. За подобные обвинения я не дам и пенни.

Вальяжный Феликс снисходительно улыбнулся:

– Обижаешь, Джереми. Мы с Мици хоть молоды, но понимаем, что слова надо подкреплять доказательствами. Момент!

Он кивнул Мици, и та побежала в дом, а через минуту вернулась с папкой бумаг.

– Это заверенные нотариусом выписки из церкви Олуэнфилда и из журнала доктора. Джереми, ты нам должен почти двести фунтов за поездку.

– С этими бумагами ты можешь обратиться в суд, – дополнил Феликс.

«Нет, я не буду обращаться в суд, – подумал Джереми. – Я продам их Морстену».

Глава 45

На Лондон опустились сумерки, и в свете газовых фонарей прохожие спешили по своим делам. На Пикадилли допоздна были открыты дорогие магазины и рестораны, возле театров то и дело останавливались экипажи: публика спешила на вечернее представление. В заведениях попроще – пабах и дешевых кафе – тоже яблоку негде было упасть, и официанты сбивались с ног, разнося пинты пива или стаканы крепкого виски.

Человек по имени Джон Блейк заглянул в «Веселую лошадь» и застыл в дверях. Он поискал глазами того, кто его пригласил, и наконец заметил Барнета. Тот, не сводя с вошедшего напряженного взгляда, кивком пригласил его следовать за ним и, пока Джон Блейк раздумывал в некотором замешательстве, нырнул в боковую дверь, по цвету почти не отличимую от стены. Гость поспешил за ним.

Они очутились в маленьком закутке, где хозяин заведения хранил всякий хлам. Впрочем, здесь помещался столик и два табурета, что обеспечивало минимальный комфорт, который был компенсирован отменным пивом и замечательными сэндвичами с копченым угрем.

Джон Блейк, чувствуя себя хозяином положения, уселся первым и молча приступил к еде. Барнет пожал плечами и сел рядом.

За стеной шумели посетители, а наши двое не обменялись и парой слов. Наконец сэндвичи закончились, Джон Блейк вытер губы и лениво спросил:

– Зачем ты меня звал, Крот?

Джереми пристально посмотрел на визави:

– Мы знакомы много лет, Джон, и я обращался к тебе, только когда сильно прижимало. И сейчас такой случай…

Джон, хотя я не поручусь, что имя это было дано ему при рождении, презрительно сплюнул.

– Говорят, Магистр переиграл тебя? Его люди болтали, что ты бежал из Лондона без единого шиллинга в кармане.

Наступила очередь Джереми сплюнуть, и он проделал это с неменьшим презрением.

– Джон, с каких пор ты считаешь деньги в чужом кармане? Боишься, что не расплачусь?

– Нет, не боюсь, Крот. Давай ближе к делу. Магистр празднует победу, а ты – адмирал без флота. Твои-то под чужим флагом ходят.

– Мы уже подошли к делу. Мне нужны три жизни.

– Три? Магистр – раз…

– Я не Магистра имел в виду, – перебил Барнет.

Джон Блейк остался невозмутимым.

– С Магистром у меня свои счеты, – продолжал Джереми. – Я сам до него доберусь, когда придет время. Мне нужна жизнь предателей.

Джон Блейк усмехнулся:

– О чем ты говоришь, Крот? Тебя предали все!

– Все – это тупые бараны, которые пошли за нерадивыми пастухами. Какой спрос с баранов, Джон? С них можно снять прилично шерсти, прежде чем пустить на мясо. А вот пастухи… Негоже оставить их безнаказанными.

– Ладно, убедил. Только, Крот, без шуточек – деньги вперед.

Блейк сурово сдвинул брови, словно хотел сказать, что мы, мол, наслышаны о твоей жадности, дражайший, и не сделаем тебе скидку на бедность.

Барнет же, наоборот, удивленно поднял брови, и это означало: «Не верьте сплетням, любезный, на хорошее дело я ничего не пожалею!»

Они торговались, как на восточном базаре, и если Джон Блейк пытался запугать Барнета, то Джереми, несмотря на то что прекрасно знал о роде занятий своего визави, вел себя так, будто речь шла о покупке овощей.

– Я тебя прирежу, Джереми, если мы не договоримся! – вырвалось у Блейка после того, как тот предложил бессовестно низкую цену.

Брови Барнета снова взлетели наверх.

– Что ты кипятишься, Блейк! Другой цены не будет: работа ерундовая, с ней справится любой лондонский мальчишка! Ну, набавлю за каждого фунтов по десять.

Три раза Блейк вставал из-за стола и порывался уйти, и всякий раз Джереми задерживал его, предлагая новую цену. Три раза посетители паба замирали от криков, доносящихся неизвестно откуда, и три раза хозяин паба успокаивал их, говоря, что кричат в соседнем парке.

Они договорились внезапно, и Джереми протянул собеседнику конверт с авансом.

– Мне нужны фамилии, – коротко сказал тот.

– Эшли, Браун, Смит, – ответил Барнет.

Фамилии предателей отставной босс произнес так торжественно, что в голове у Блейка всплыли слова библейского пророчества: «Мене, текел, упарсин…»

Глава 46

Джон Блейк, наемный убийца, наводил ужас на жителей Лондона. О делах его толковали и посетители элитных клубов, и обитатели столичного дна. Его имя было известно немногим, и лишь единицы знали, как с ним связаться в случае нужды. Он не испытывал жалости к тем, кого за солидную плату лишал жизни, – работа есть работа, а ее он выполнял усердно, идя навстречу пожеланиям клиентов. Жил он скромно, не привлекая внимания ни полиции, ни соседей. Последние не могли похвастаться, что заметили за молчаливым жильцом нечто предосудительное.

И все же этот скромный лондонец разрубал одним ударом узлы в хитросплетенных человеческих отношениях. Словно тень бродил он по улицам, смешиваясь с толпой, тщательно обдумывая свои действия.

Он был осторожен и ни разу не попался полиции. Более того, у вездесущих детективов Скотленд-Ярда не имелось никаких материалов, изобличающих его. Джон Блейк представлял большинство заказанных ему смертей как несчастный случай или самоубийство. Изредка ему приходилось демонстрировать именно насильственную смерть, однако его злой ум придумывал ловкую комбинацию, как отвести подозрения от себя, навесив груз улик на кого-нибудь другого.

Заказ Барнета являлся для него рутиной: заклейменные боссом как предатели давно уже были у полиции постоянной головной болью. А скажите мне, кто не захочет от нее избавиться? Лишь одно но заставляло Блейка напрягаться: первое дело должно было и выглядеть убийством, без всяких маскировок!

Выследить троицу не составило труда: они уже почти не показывались в «Веселой лошади», а коротали вечера в «Пьяном щенке», бывшем негласной резиденцией бандитов Морстена. По их мнению, эта забегаловка не могла иметь никакого сравнения с их прежним местопребыванием: и пиво несвежее, и еда чуть подогретая, да и старые бойцы Морстена избегали новичков. Кто-то удивлен? Я – нет! Скажите, где, когда и в какие времена любили предателей? Расположившись в углу зала, они наблюдали за происходящим и отчаянно скучали. Не однажды в их головы приходила мысль вернуться в знакомый паб, но ничего не поделаешь – положение обязывает доказывать лояльность новому хозяину, мозоля глаза ему и его людям.

Джону Блейку пришлось наливаться чаем в кондитерской напротив, наблюдая за скучными лицами троих приговоренных. Начать он решил с Эшли.

Светлый летний вечер сменился ночными сумерками, прохладный бриз дул с Темзы, а веселье в пабе обещало затянуться на всю ночь. Блейк приуныл: кондитерская закрывалась, а выпитый чай (пинта, не меньше!) требовал выхода. На его счастье, его подопечные намеревались завершить скучный вечер и, рассчитавшись, разошлись в разные стороны.

Эшли шел по Сеймур-плейс в сторону Джордж-стрит. Он пошатывался при ходьбе и сохранял равновесие, размахивая руками. Редкие в этот поздний час прохожие шарахались от него, но продолжали идти, не оглядываясь.

Джон Блейк преследовал Эшли, скрытый ночной темнотой и сгустившимся между домами туманом. Звуки шагов преследователя и преследуемого сливались, и нагруженный алкоголем мозг Эшли воспринимал их как единое целое. Он не чувствовал надвигающейся опасности, подобно неосторожной дичи, ступившей на территорию хищника.

Эшли раздумывал о том, что все познается в сравнении, что обещанные Морстеном золотые горы на поверку оказались мусорными кучами и что для Морстена и его людей они навсегда останутся чужими. Ах, если бы можно было переиграть, но бывший босс повержен не без их помощи, а скотина Магистр попросту использовал их…

Поток мыслей подвыпившего Эшли был прерван еле слышным выстрелом, заглушенным громким цокотом лошадиных подков проезжающего мимо экипажа. Блейк быстрой тенью скользнул в плохо освещенный переулок и исчез. А шатающийся Эшли неловко взмахнул руками и бездыханный рухнул на тротуар.

Глава 47

В то время пока взрослые занимались своими неотложными делами, Майкл, предоставленный самому себе, чувствовал себя словно школьник на каникулах. Он убегал из дома рано утром и целый день носился по окрестностям в компании знакомых нам ребят. Игра в Робин Гуда продолжалась с вариациями, не предусмотренными ни историей, ни литературой. К всеобщему огорчению, Шервудский лес перестал существовать: крапиву скосили, и прятаться стало негде.

По счастью, у Томаса нашлась старая лодка, и благородные разбойники немедленно превратились в благородных пиратов.

Эдди Паркер оставался ноттингемским шерифом, а славный город Ноттингем волшебным образом переехал из центра острова на морской берег (ребята договорились между собой, что Ноттингем будут представлять заросли камышей и склонившаяся к воде старая ива).

Из перипетий происходивших сражений можно было бы составить отдельную книгу приключений. В конце концов Эдди Паркер построил плот и вышел со своей командой в «море», а «благородные пираты» овладели крепостью шерифа, и Ноттингем «понарошку» превратился в английский Порт-Ройал – пиратскую столицу.

Крики и смех ребятни до вечера оглашали окрестности, и лишь с наступлением сумерек все с сожалением расходились по домам, чтобы назавтра продолжить играть «с того же места».

У Майкла Уиллоуби была тайна, тщательно хранимая от посторонних, и имя этой тайне – Берта Мак-Доуэлл. Ему до сих пор не удалось уговорить ее присоединиться к игре – видимо, на нее действовали запреты лорда Д., поддержанные матерью. Девочка по-прежнему проводила время в саду, однако неожиданно ей разонравилась уютная беседка, и для игр она выбрала отдаленный уголок в купе деревьев, скрытый от посторонних глаз разросшимся жасмином.

Как бы ни складывались дела на пиратской посудине, Робин Гуд находил возможность сбросить разбойничью личину, превратиться в Майкла Уиллоуби и навестить Берту.

Берта тоже никому не рассказывала о новом знакомом, будучи уверенной, что ни один из членов семьи его не одобрит. Сестры посмеются над ней, а мама и лорд запретят ей видеться с Майклом потому, что этот мальчик «не нашего круга».

Но почему Берта обязана скучать в обществе детей из «своего круга»? Берта дружила с одноклассницами и девочками из соседних домов, но разве сплетни за глаза и обсуждение новых веяний моды и есть дружба? Ни то ни другое не интересовало Берту, и она постепенно отдалилась от них.

С мальчиками дело обстояло еще хуже: сыновья дяди Энтони, Джон и Патрик, почти не замечали кузину, когда родители приводили ее к ним «поиграть». Оба взирали на нее с нескрываемым высокомерием, словно спрашивая: «И зачем нам навязали эту девчонку?» В присутствии Берты кузены моментально переходили на французский язык, который изучали в школе, и, кто знает, возможно, пользуясь ее незнанием, критиковали ее внешность и характер. В такие минуты девочка чувствовала себя полной дурой, поэтому старалась сократить общение с противными кузенами, пока они гостили у них в Чизик-вилладже.