Свободное падение

Ненавижу классический костюм и галстук, но кому это интересно?! Терплю! В двадцать пять лет пора отвыкать от пацанских замашек и искать своё место в жизни, а новая работа сулит карьерный рост, финансовую стабильность, и что там ещё?

Главное не повторять прежних ошибок.

Я и не повторяю, – отвожу глаза от начальника отдела кадров, будто всецело поглощён изучением интерьера. Ей нет ещё тридцати, глаза не начальственные, доброжелательные, всё остальное тоже при ней. Но мне по барабану: в этом царстве света и стекла женщин для меня не существует.

Досадливо сую указательный палец за ворот рубашки, расслабляю галстук… Щемелев Геннадий Андреевич, пол мужской, образование высшее. Паспорт, диплом, заявление.

Знакомство с отделом, в котором предстояло работать, ввергло в уныние: восемь из двенадцати работников отдела, – молодые женщины. Будто по гламурным шаблонам их подбирали. Для человека, который всерьёз решил избавиться от ярлыка бабника, – та ещё обстановочка!

На прежней работе я погорел как раз из-за женщин. Тогда было странно даже думать о том, что чувство собственницы у них может распространяться не только на законного мужа, но и на случайного любовника. С женщинами за тридцать я старался дел не иметь, но в тот раз нарвался, – начальник отдела, тридцать пять. Десять из них замужем.

Она, что не знала, что на мне ярлыки лепить негде? Да все мои романы на её глазах раскручивались! Или думала, что в два дня перевоспитает меня? Легко пальчиком в enter ткнёт и Гена станет пай-мальчиком, верным и любящим до самозабвения. Нет, я знаю, что такое наивность, но как эта наивность сочетается с двумя высшими и кандидатской? Растолкуйте кто-нибудь.

Короче, в трудовой книжке как причину увольнения с прежнего места работы можно было смело писать: «Ревность бессмысленная и беспощадная как русский бунт». Теперь в сухом остатке, – богатый жизненный опыт, неприязненное отношение к офисным интрижкам и твёрдое намерение всерьёз строить карьеру.

Впрочем, я всё ещё ловлю себя на том, что мыслю вчерашними категориями, раздевая своих новых сотрудниц взглядом, прикидывая, к кому из них подкатить в первую очередь и выискиваю среди мужчин «вероятного противника». Но это всего лишь эхо вчерашнего дня. Аукнется и смолкнет.

Начальник отдела, которого за глаза кличут Ляксыч, в нагрузку к своему полтиннику нажил лысину, запах изо рта и воз болячек, которые он глушит таблетками из верхнего ящика стола. Этот не противник, – справедливо решило «эхо», и у меня сразу появилось почти дружеское расположение к Ляксычу, несмотря на то, что мы из разных измерений.

Сисадмин Валера тоже не конкурент. Парень вполне себе смазлив, но комплекцией не вышел, – так, заморыш компьютерный. Заместитель начальника отдела, – типичный женатый подкаблучник, для которого за пределами семьи женщин не существует. Ну… почти не существует. Так что я с первого дня был обласкан женским вниманием и героически сопротивлялся соблазнам с простыми русскими именами.

Наташа и Лена, – длинноногие блондинки, гламур местного значения. Как говорит о них Ляксыч: «Забудь анекдоты про блондинку, – это не про моих девочек. Они у меня незаменимые работники». По мне, так обычные девчонки, не представляющие загадки. «С этими легко можно включить «крутого пацана», – подсказывало «эхо» и примеряло на девчонок проверенные шаблоны.

Но самый высокий IQ у брюнетки Ларисы, – поговаривают, даже Ляксыч на тестировании не дотянул до её уровня. За словом в карман не лезет: нарвёшься, – обломает так тонко и грамотно, что сразу не вкуришь, то ли тебе комплимент сделали, то ли опустили до уровня плинтуса. Но и у неё свои слабые места: пять лет замужества – как раз тот срок, когда брак неумолимо входит в фазу поиска праздника на стороне. Чем я не кандидатура? Немного пошлой псевдоромантики со свечами и лепестками роз на атласных простынях, немного обычного мужского внимания, которым её по глупости обделяет муж, и – всё путём. Короче, хороший левак укрепляет брак. Ну, сами знаете.

К остальным сотрудницам я не приглядывался: моё второе я, – тот тип, который пытался строить карьеру, – тормозил, да и девчонки на первый взгляд выглядели «бледнее» первых трёх красавиц.

Невысокая шатенка Юля, – особая статья. С Юлькой у нас сразу завязались доверительные дружеские отношения. Только не смешите детским лепетом про то, что дружбы между мужчиной и женщиной не существует. Всё это придумали мужчины, которым катастрофически не хватает женского внимания. У кого его переизбыток думают как раз наоборот. Главное сразу расставить точки над "i".

Не прошло и нескольких дней, как я стал в коллективе своим человеком. В мои обязанности входило таможенное оформление экспорта, и большую часть дня мне приходилось мотаться между таможней и товарной конторой железнодорожной станции. Когда я появлялся в отделе, однообразная офисная обстановка оживлялась. Уместная шутка или анекдот в тему всегда были у меня наготове.

Мне были рады все за исключением сисадмина Валеры. "Компьютерный гений", как и все тщедушные молодые люди, чувствовал себя неловко в присутствии крепких парней и потому сразу невзлюбил меня. Не было сомнений, что от него можно ждать каких-нибудь мелких кибер-пакостей, но на что-то большее он был не способен, так, по крайней мере, казалось мне.

Всё устроилось как нельзя лучше: «казанова» во мне понятливо и терпеливо ждал конца рабочего дня; «карьерист» удивлял начальство проворностью и сообразительностью.

Босс со своим сдвигом на стильности, готов был установить по два-три компьютера на стол, лишь бы горы бумаг не нарушали стилистику офиса. И с личными вещами был строг, – по одному предмету на стол. У кого-то стояла колыбель Ньютона, у кого-то золочёная модель роллс-ройса с часами. У Юльки – в малахитовой рамке, – фотография пятилетней дочери.

Но самым необычным из этих настольных предметов была книга. Не какое-нибудь подарочное дорогущее издание и не муляж, под «обложкой» которого может оказаться шкатулка для сигар, а старая потёртая книга, – по виду какой-нибудь совковый «Учгиз» или «Педгиз». У деда дома стена от пола до потолка этим добром уставлена.

Книга производила впечатление инородного тела, не вписываясь в «холодную» пустоту офисного хай-тека, и на голой стеклянной столешнице смотрелась как оброненная перчатка на Большой ледовой арене. Ладно, будь это старый зачитанный детектив, можно было бы понять, но на столе лежала книга, строгая обложка которой была приговором из школьного детства: "А.П. Чехов".

Всё равно, что: «Щемелев! К доске!»

Хозяйку книги звали Алина. На вид года двадцать три, не больше. Тёмные волосы гладко убраны в узел на затылке; нежная смуглая кожа позволяет заподозрить наличие южных кровей.

Я никак не мог понять, почему книга постоянно лежит на столе у девушки, и что она для неё значит? Если это попытка пустить пыль в глаза и выступить в другой "весовой категории", тут всё понятно. А если она действительно читает эту книгу?..

Я тёр пальцами лоб, пытаясь вспомнить всё, что знал о Чехове. "Каштанка" – это святое, со школы. А ещё благодаря старшей сестре помню "Дом с мезонином". Сам-то я книгу давно в руки не брал: ни детективов, ни фантастику, про Чехова вообще молчу, но высказывания сестры о "Доме с мезонином" помню. "Какой финал! – восторгалась она. – "Мисюсь, где ты?"

До замужества моя старшая сестрёнка была совсем отъехавшая, – ну, прям тургеневская девушка двадцать первого века. Бери и в музее её выставляй как редчайший экспонат. Впрочем, насчёт музея я ошибался: охотников до современных тургеневских девушек нашлось, – хоть отбавляй.

Из-за моей сестрёнки чуть война между двумя олигархами не разгорелась. Они, конечно, не были олигархами в истинном понимании этого слова, – так, бизнесмены средней руки, но так уж в народе принято – всех, кто богаче соседа с верхнего этажа называть олигархами. Один из тех «олигархов» теперь муж моей сестрёнки. Правда живут они всё больше за бугром, и вижусь я с ними редко.

Чем больше вопросов задавал я себе, тем внимательнее приглядывался к Алине. Странно, как я мог с первого дня не заметить её? Наверное оттого, что одевается она неброско, а макияжем пользуется редко и осторожно, надеясь не на "диоров" и "макс факторов", а на то, что досталось ей от природы.

Чем больше узнавал я Алину, тем загадочнее становилась она для меня. К ней не подкатишь, подогнув пальцы и расстегнув на загорелой груди пару верхних пуговиц. Тут сразу лоб подставляй под клеймо тупого самовлюблённого самца.

Не вмещалась Алина в мои шаблоны-трафареты.

Однажды я подкинул ей работёнку, – несколько раз правленые от руки заявки, по которым она должна была набрать инвойсы на отправку. Положив на стол Алине бумаги, я указательным пальцем прижал книгу.

– Готов поспорить, закладка лежит на "Доме с мезонином".

Девушка подняла на меня удивлённый взгляд.

– Как догадался?

Я скромно потупил глаза.

– Интуиция. Мне этот рассказ тоже нравится. Финал потрясающий, – я выдержал паузу и, понизив голос, попытался процитировать свою сестрёнку: – Грусть, безвыходность и вместе с тем, какая-то изумительная чистота остаётся от прочитанного.

С моей стороны это был козырный ход. В яблочко!

Я ушёл, победно чувствуя спиной взгляд Алины. Едва уселся за рабочий стол, Юля бочком подкатила ко мне на роликовом кресле.

– Не трать энергию, – негромко посоветовала она, указав глазами на Алину. – Для тебя это проигрышный вариант.

В форме моих иронично изогнувшихся бровей Юльке привиделся вопрос и, не дожидаясь лишних слов, она поспешила добавить:

– Ничего не спрашивай, – просто поверь на слово и забудь об этом как о глупой и вредной затее.

Я пожал плечами… Пожалуйста, мне какое дело. Всё равно зарёкся.

Но взгляд мой невольно – то искоса, то исподлобья, то рикошетом от зеркал и стеклянных перегородок, – продолжал ловить каждый жест Алины. С каждым взглядом мне открывалось в девушке что-то новое, ранее не замеченное, и первые три красавицы нашего отдела начали стремительно блекнуть. Под их строгими, но изящными прикидами, под грамотным макияжем катастрофически вскрывались ранее незамеченные недостатки, а за обыденным обликом Алины всё чётче проступало совершенство. Проступало неспешно, малыми дозами, как лекарство, которое нельзя принимать всё сразу, иначе панацея превратится в яд.

Я не раздевал Алину взглядом, не пытался угадать её темперамент и предпочтения в постели, – просто наблюдал за ней, а перед сном, едва я закрывал глаза, начинались «хороводы»: мне мерещились её глаза, гибкая походка, завораживающие своим изяществом жесты.

У Алины привычка: во время телефонного разговора, если приходится долго слушать того, кто на другом конце провода, она закидывает голову к потолку, упираясь затылком в верхний край спинки лёгкого офисного кресла и слегка покачивается слева на право, как флюгер на не сильном, но переменчивом ветру. Почему-то именно эта сценка чаще всего мерещилась мне по вечерам.

«Карьерист» во мне начинал злиться из-за этих видений; «казанова» твердил, что ещё один офисный роман не повредит делу.

В последний раз! Пусть это будет большой жирной точкой!

«Карьерист» вопил в ответ: мир на ней заклинило?! Вечером на любую тусню поезжай, – плиз: блондинки, брюнетки, пышки и худышки, умные и не очень. Выбирай! Только не пытайся «наследить» на рабочем месте.

Если бы Алина хоть на секунду проявила ко мне интерес, хоть сотую часть того интереса, который проявляли остальные девчонки, «карьерист» во мне никогда бы не сдался. Но Алина скользила по мне взглядом как по пустому месту и «казанова» в конце концов, взял верх. Я не мог не принять вызов, и чувствовал, что вступаю в борьбу за одну из лучших своих побед.

Однажды вечером нам с Алиной пришлось задержаться после работы. Вышла ошибка в инвойсах, и нужно было срочно переоформить их. Передав Алине пакет документов, я рассеяно взял со стола книгу, открыл обложку и тихонько присвистнул от удивления.

– Пятьдесят пятый год! Она же на пять лет старше моего отца.

Алина разбирала документы, прикидывая объём работы; пожала плечами, будто выражая недоумение, почему другим не понятны прописные истины:

– Чем старше книга, тем больше от неё удовольствия.

– Но, судя по закладке, чтение стоит на месте. Всё тот же «Дом с мезонином».

– Скорее, идёт по кругу, – ответила девушка. – Я постоянно перечитываю этот рассказ.

– Тогда ты должна знать его наизусть. Какой смысл перечитывать?

Алина посмотрела так, будто пыталась понять, откуда в моей голове столько глупых вопросов.

– Хорошая книга та, которую хочется перечитывать. Можно же каждый день любоваться рассветом или закатом, не уставая от этого.

Я пожал плечами, небрежно поставил книгу на стол.

– А не лучше ли читать с экрана? Сказать по правде, букридер или планшет на этом столе смотрелся бы лучше.

Не спуская с меня взгляда, Алина раскрыла книгу, поднесла её к лицу, будто призывая меня проделать то же самое. Взяв между большим и указательным пальцами страницы книги, она согнула их и чередой выпустила из-под большого пальца. Страницы замелькали как купюры в счётчике банкнот.

– Букридер никогда не сможет пахнуть как книга.

Больше всего мне хотелось бы продолжить этот разговор, смотреть как вздрагивают ноздри девушки, как, поднятый страницами ветер, ворошит выбившиеся из-за ушей прядки волос, но у меня в кармане проснулся смартфон. Из-за этой ошибки в инвойсе я задержал на рабочем месте таможенного инспектора, – за определённую плату, разумеется, – и теперь он торопил меня, а я оправдывался как мог:

– Всё-всё! Уже лечу! – Я сунул трубку в карман, развёл руками, оправдываясь перед Алиной за прерванный разговор. – Таможня нервничает.

Пока Алина исправляла ошибки, я сбегал на угол квартала и вернулся в офис с огромной розой. Девушка протянула мне готовые документы, я ей – цветок. Она небрежно воткнула розу в общую офисную вазу, даже не понюхав её, не полюбовавшись, будто вызов мне бросала, будто хотела выставить напоказ своё равнодушие. Типа: расслабься дружок, я не собираюсь пополнять собой длинный список твоих побед.

– Еду на таможню, – сказал я. – Могу подвезти.

– Спасибо, мне в другую сторону.

В другую, так в другую. Хотя дом её находился как раз по пути.

– Приятного вечера, – обезоруживающе улыбнулся я и, взяв документы, вышел.

Я ощущал почти восторг: наконец-то попался настоящий соперник. Долой лёгкие победы! Кровь жаждет адреналина. Йес! Йес! Йес!

Впрочем, через несколько дней азарт мой поугас. Я не продвинулся ни на шаг. Алина на корню рушила все мои привычные тактики, а придумать что-то новое не получалось. Мозг был странно заторможён. Во всём, что касается работы, я соображал лихо, но едва переключался на Алину, мысль вязла, теряла чёткие формы, подменяясь привычными видениями: жестами, взмахами ресниц, бликами света в чёрных зрачках.

Самое страшное было в том, что я пытался планировать, как подкатить к Алине. Вся моя прежняя тактика в вопросе с женщинами основывалась на экспромте и кураже, а когда начинаешь планировать, это признак сомнения. Это пахнет провалом.

Я тогда уже третий день жил у Лизы, – случайной знакомой, родители которой проводили бабье лето где-то на южных морях. Короче, картина такая: лежу в постели, Лиза шепчет мне на ухо какой-то свой девчоночий бред, а я смотрю в потолок, и мне мерещится Алина. У неё, – у Алины – странная манера улыбаться одним уголком рта, будто она боится улыбнуться в полную силу. В этой однобокой улыбке сквозит непонятная грусть, а возле уголка рта прорезается тонкая вертикальная складочка, будто открытая скобка, – вписывай туда, что хочешь, раз не закрыта вторая.

Лиза томно мурлычет и пальчиками крадётся к низу моего живота, сбивает с мыслей.

– Погоди! – Я пытаюсь восстановить исчезнувший образ Алины.

– Чего? – Лиза становится настойчивей.

– Да погоди ты.

В душе – неожиданное раздражение. Тот редкий случай, когда хочется одиночества.

– Чё ждать? – непонятливо морщит лоб Лиза. – Я же вижу, ты хочешь.

Ну, блин! Нормально? Да?.. Сердито вскакиваю с постели, отбрыкиваюсь от путающейся в ногах простыни, прыгаю, попадая ногой в трусы…

Видит она! Ты сначала подрасти, малолетка невменяемая, будешь знать, что у мужчины не все системы функционируют синхронно.

Лиза вслед за мной ползёт на четвереньках к краю кровати.

– Ну, ты чего, а?

– Я тебя вчера учил, что ноги при переключении передач должны работать синхронно? Сцепление – акселератор. Правая – левая. Передачу тоже не забываем включать. Не забыла?

Помню. А причём машина?

Машина не причём, я совсем про другое. Учись мыслить образно.

Лиза обессилено опускается голыми ягодицами на розовые пятки, ладошками упирается в ноги чуть повыше изящных коленок, смотрит из-под упавшей на глаза светло-русой чёлки.

– Тебе не понравилось? Да? – На лице отчаяние. – Я что-то не то делаю? Ты скажи.

– Тьфу ты. Да я про себя говорю. У мужчин всего этого нет. Левая нога с правой не дружит, а обе две, вместе взятые, не дружат с головой.

На лице Лизы ещё больше отчаяния, и я уже без всякой надежды спрашиваю:

– Понятно излагаю?

– Совсем непонятно. Почему тогда мужчины водят машину лучше женщин?

Надуваю как хомяк щёки, медленно выпускаю вместе с воздухом неожиданное раздражение. Тычу указательным пальцем в висок.

– Ты перед тем, как делать выводы хочу я или нет, спроси, что у меня в голове делается.

Она вскидывает голову, пальчиком смахивает с бровей чёлку, собираясь задать вопрос, и я понимаю: язык мой – враг мой.

– Нет, лучше не спрашивай, – категорично вскинув ладонь, иду на кухню.

Лиза так и делает – ничего не спрашивая, подходит сзади, трётся об меня животом. Я отвинчиваю крышку с банки кофе, ищу чистую чашку, стараясь не обращать внимания на настойчивые прикосновения горячего живота, на осторожное скольжение твёрдых сосков по спине, на пальцы, ерошащие ёжик волос на моём затылке.

Пусть тренируется. В конце концов, в нашем идиотском мире умение соблазнять мужчин для женщины значит очень много, если не всё. А я настроен на другую волну, мне надо решить, как лучше вести себя с Алиной: поскромнее, или проявить настойчивость?

Чистой посуды нет, – вся она горами высится в двухсекционной мойке. Осторожно, чтобы не просела гора посуды, откуда-то снизу вытаскиваю чашку, мою её под краном.

– Мур-р… – Малолетняя оторва просовывает голову мне под мышку, пальцами проникает под резинку трусов, и в голосе её появляются торжествующие нотки: – Хо-очешь!

– Погоди.

– Мур-р-р-р!

Ну, что ей скажешь?

Грубовато хватаю её мокрыми руками под мышки, сажаю на кухонную тумбу возле мойки.

– Хочешь педофила из меня сделать?

– Уже сделала, – шепчет она, покусывая меня за мочку уха.

– Знал бы – не связывался.

Ей едва исполнилось семнадцать, но выглядит старше, торопится жить и ни в чём себе не отказывает. Обнимает меня ногами, – чувствую её прохладные пятки у себя на спине, цепкие пальцы на шее. Отвечая на поцелуй, закрываю глаза, чего раньше никогда не делал. Мне мерещится Алина, – оконные блики в чёрных глазах, тонкая скобочка у рта…

Я же говорю – нет синхронности.

Ночью, когда Лиза уже тихо посапывала во сне, я скачал из какой-то электронной библиотеки «Дом с мезонином». Допил очередную чашку кофе, потёр руками лицо, как делал это в институте перед тем, как приступить к изучению сложной темы.

Чехов – тема не лёгкая.

Позёвывая и потирая глаза, приступил к штудированию. В общем, история там оказалась такая: один городской художник, жил летом у своего знакомого в деревне, а в соседнем имении жили две молодые сестрички Волчаниновы. Младшей – лет семнадцать-восемнадцать. Домашние ласково звали её Мисюсь, – когда-то она называла так свою гувернантку, по-детски коверкая слово "мисс". Ну и завертелась у них с художником любовь. А старшая сестра заправляла всем в имении, – она после смерти отца старшей в семье осталась, даже мать ей во всем подчинялась. Невзлюбила она художника: типа он праздный человек, типа в его пейзажах не видно народных нужд и всё такое. Ну, не пара он для Мисюсь, и всё тут! Короче, обгадила старшая сестрёнка младшей всю любовь, и точка.

Я не заметил, как дочитал рассказ. Это оказалось совсем не страшно. Страх-то привили в школе. Как в той поговорке: «Привести лошадь на водопой может один человек, – заставить её пить не смогут и тысяча». Привели всем классом. И что? Ничего кроме неприязни не добились.

Теперь никто не принуждает, – хочу выпью, хочу – выплюну

Выплёвывать не хотелось. Наоборот, – решил перечитать рассказ с бумажных страниц, чтобы так же, как Алина слушать их тихое шуршание и ощущать запах.

В субботу заглянул в книжный магазин.

– Чехов есть? – спросил с порога.

Пожилая продавщица посмотрела на меня так, словно я спросил у неё диск с порнушкой. Будто эти диски запросто стоят здесь на полках вперемежку с классиками литературы. Я был в футболке с глубоким вырезом, в нещадно драных джинсах и лёгких кедах. Видно, мой внешний облик никак не вязался в представлении женщины с книгами, и она отдавала мне томик Чехова с такой неохотой как отдают щенка в не очень надёжные руки.

Поздно вечером, когда Лиза, наконец, угомонилась, я осторожно встал с постели. Прикиньте картину: сижу, упёршись локтями в стол, ерошу волосы на затылке и думаю о Чехове… Блин! Ну, не всегда же он был мужиком в пенсне с портрета в кабинете русского языка и литературы. Был же он когда-то молод, увлекался красивыми женщинами, имел у них успех. Его художнику, от имени которого написан рассказ, наверное, столько же лет сколько мне сейчас. Сто с лишним лет прошло, а художник всё ещё молод!

Я уже не тороплюсь быстрее дочитать рассказ, чтобы узнать, в чём там суть и каков финал. Теперь, когда я знаю всю историю, мне интересны детали, и вместе с этими деталями рассказ открывается мне с неожиданной стороны, – неспешно, малыми дозами, как в своё время открывалась мне Алина. Пытаюсь выжать каждую строчку, чтобы понять, а что видит Алина в тот момент, когда читает её?

Глупо, конечно. Всё равно каждый видит что-то своё.

Мне почему-то видится «мрачная и красивая» еловая аллея, по которой художник впервые попал к дому Волчаниновых. Где я видел такую? Когда? Может давно в детстве, а может в каком-нибудь фильме. Не вспомнить. Но, ведь, вижу её и даже запах хвои чувствую! Рассказ вытащил картинку откуда-то из самых отдалённых уголков памяти, – оттуда, куда я сам по себе никогда не добрался бы.

Сонно мурлыча, Лиза встаёт с постели, с закрытыми глазами плетётся в туалет. Через пару минут шлёпает обратно босыми ногами по паркету, перегибается через моё плечо, пытаясь раскрыть сонные глаза.

– Чехов? Бр-р-р-р-р… Что на тебя нашло?

Что ей сказать? Типа, Чехов мне по барабану, я просто пытаюсь понять, что чувствует Алина, перечитывая эти строки?

– Спи. – Чмокаю её в щёку. – Тебе не понять.

Лиза отталкивается руками от моих плеч, коленями опускается на край кровати, сонно мурлыча, ползёт к подушке, падает в неё лицом.

– Почему не понять… – бормочет она. – Чехов. Великий русский писатель. По профессии врач… В его творчестве ярко выражены…

Она бормочет ещё что-то из учебника литературы, но уже совсем невнятно, и вскоре смолкает, так и не закрыв расплющенные об подушку губы.

Свет настольной лампы в упор жарит страницы книги, заставляя их источать запах книжного магазина: свежая типографская краска, коленкор, клей. Но мне опять чего-то не хватает, – книга кажется «необжитой», как квартира только что сданная в эксплуатацию. Без уюта, без тепла. И пахнет она совсем не так, как книга Алины.

На следующий день вечером я заехал к деду. Мы выпили чаю и через полчаса, когда исчерпали темы для разговоров, дед спросил:

– Ну, признавайся, зачем пожаловал?

– А что просто прийти проведать деда нельзя?

– Ладно-ладно, не оправдывайся. Ты как всегда жутко занятый человек.

Я вздохнул, признавая: да, мол, достала суета. Встал, подошёл к огромным книжным шкафам.

– Чехов у тебя есть?

– Что ж за библиотека без Чехова? – Дед подозрительно поглядел на меня. – А ты с какой целью интересуешься?

– Что значит с какой? Читать.

– Ты и книга? Что случилось? Уж не влюбился ли?

– Я тебя умоляю!

– И что тебя интересует?

– Рассказы. «Дом с мезонином».

– Вон, смотришь прямо на неё.

Я достал указанную дедом книгу, принюхиваясь, пролистал страницы, и на меня дыхнуло едва уловимым тонким ароматом ванильных булочек и ещё чем-то неведомым, но очень приятным. Казалось, – так должно пахнуть детство.

– Ты замечаешь запах книги, когда читаешь её? – спросил я деда.

– А как же. Книга без запаха, это уже не книга. Что ты сейчас вспомнил, когда нюхал её?

– Да так, мелькнуло. Помнишь, как читал мне в детстве «Тома Сойера»? Кто знает, когда бы вспомнил об этом, если бы не этот запах.