Разговор с автором

– Да… – неуверенно ответил я.

– Ты сказал, что тебе не нравится его путь страдания. И посчитал жалким то, что этот герой, как ты сказал, опускал руки.

Я молча кивал, уже точно зная, к чему она ведет.

– Это результат проекции. Качество, которое ты увидел для тебя является негативным именно потому, что тебе в самом себе это не нравится.

– Да, я это тогда еще сразу понял.

– И герои рождаются не по общественным канонам добра и зла. Нельзя просто взять все, что человечество считает хорошим и, что считает плохим и запихнуть в одного персонажа. Наш мир слишком сложен для того, чтоб иметь конкретные понятия. Так что, как я уже сказала, все субъективно. Как же тогда рождается сбалансированный герой?

В классе образовалась тишина. И вдруг одна из девочек-болтушек сказала громко и так, будто это была совсем очевидная вещь:

– Это проекция того, что автор считает плохим или хорошим.

– Совершенно верно! – с долей удивления ответила Настасья Евгеньевна. – Все мы разные. И тогда получается, что удавшимся или неудавшимся произведение будет выглядеть в ваших глазах зависит от того, насколько схожи ваши взгляды и взгляды автора. Соответственно, чем больше людей с похожим автору мышлением прочитают это, тем произведение будет успешнее.

– А то, что мы по-разному можем отозваться об одной и той же книге в разное время – это тоже отсюда? – спросила Алиса.

– Смотри, Алиса. Ты два года назад думала также, как сейчас?

– В смысле?

– Ну, например, о каких-то событиях, произошедших в твоей жизни. О поступках каких-то людей.

– Типо осуждала или уважала? – рассеянно уточнила Алиса.

– Да.

– Ну, да…

– Ты можешь сказать, что твое мышление за это время поменялось?

– Да…

– Меняешься ты, и вместе с тем меняется твое восприятие того или иного поступка, явления.

– Кажется, поняла, – ответила Алиса.

– А теперь вопрос на засыпку. Как вы думаете, почему некоторые начинающие авторы создают неполных персонажей?

Все, и я в том числе, задумались.

– Может, – скромно начала серая мышка, – по незнанию?

– По незнанию чего? – уточнила Настасья.

– Ну, блин, сложный вопрос какой-то, – тихо сказала Алиса.

– Алиса, я же просила не сквернословить в моем классе, – одернула ее Настасья и, прищурив глаза, посмотрела в нашу сторону.

– Простите…

– Давайте еще варианты, – продолжила наша учительница. – Вспомните себя, когда создаете героя. О чем вы думаете?

– Ну, – ответила наша девочка в толстовке, на этот раз громче, – у меня есть отношение к нему. Он мне нравится или не нравится.

– Так… Хорошо… А люди, создающие свято-хороших персонажей?

– Может, они стараются не замечать плохих качеств в себе?

– Именно! Молодец!

Алиса гордо улыбнулась.

– Бывает, мы настолько увлечены идеей и сюжетом, что стараемся игнорировать плохое в себе или хорошее. Когда мы сосредоточены на чем-то конкретном, например, на том, что герой должен спасти весь мир, мы проецируем на него только самые-самые свои… – она запнулась, – как бы это сказать?

– Представления о людях? – поддержала Алиса.

– О людях и о себе. Ладно, пусть будет так. И мы забываем о том, что создаем не робота для определенной миссии, а человека.

Настасья Евгеньевна подошла к своему компьютеру и развернула экран монитора к нам.

– Давайте немного поразбираемся в образах.

На экране появились картинки разных-разных персонажей из кино, книг, сериалов. И об этих персонажах мы проговорили почти все занятие. Алиса сегодня была прямо-таки в настроении. Постоянно говорила что-то, отвечала Настасье Евгеньевне. И казалось иногда, что весь урок – это их диалог, а мы так… зрители в театре. Но такой подход мне определенно нравился. Еще нравилось слушать Алису. Она пару раз поворачивалась ко мне вполоборота как будто отслеживала мою реакцию. И почти всегда улыбалась. У меня сильно поднялось настроение от всего происходящего. Виновата в этом гиперактивная Алиса или то, что я просто сел поближе, не важно. Может, это все вообще из-за того, что камень, висевший на моей душе все то время, которое я считал, что оскорбил этих людей и, что они на меня злятся, наконец, исчез. Так или иначе, занятием я остался доволен.

– Ну все, до среды, – завершила учительница. – Всем хорошей недели.

– Спасибо, спасибо, и вам тоже – отвечали наперебой.

– Забавно, – сказал я, подходя к столу Настасьи Евгеньевны и накидывая свою ветровку. – А я думал, вы тут будете приемы разбирать и клише. Композицию рассказа и все в таком духе.

– Да. И это тоже будет. Все, что ты перечислил – тоже часть письма. Но не более значимая, чем то, что мы проходим сейчас. Мы можем бесконечно изучать теорию и материальные составляющие, вы будете строчить идеальные сочинения по шаблону, как в школе. Но в них не будет того самого, что читателя цепляет, что отличает произведение от обычного набора слов, роман от научной статьи – не будет души. Формальности, которые требуют внимания я вам тут даю. Остальное вы можете прочесть в интернете. Мне нет смысла давать сухой материал для зазубривания. Я хочу найти в каждом из вас душу.

Я понимающе кивнул и, кажется, хотел еще что-то ей сказать, когда заметил, как мимо нас прошла та дама, которая в прошлый раз была в красном шарфе. На этот раз шарфа на ней не было, но одежда по-прежнему ничем не выделялась и даже, наверно, не отличалась от того, что продают на базаре бабушки в отделах «Для женщин».

– Подождите, пожалуйста, – сказал я, догнав ее у двери. – Я, надеюсь, не сильно Вас обидел тогда?

– Нет-нет, все хорошо, – ответила она и натянуто улыбнулась. – Получается, это просто проекция, как говорит Настасья.

– Я просто на нервах был, вот и наговорил всякого.

– Ничего, – снова натянуто улыбнулась она, после чего добавила: – Хорошего вечера, – и ушла.

– Сильно, – сказала как бы в пустоту непонятно откуда взявшаяся Алиса.

Я обернулся. Она стояла за моей спиной и мило улыбалась, делая вид, что задумчиво смотрит вслед ушедшей. Почему-то в этот момент она показалась мне какой-то маленькой. Хотя, я знал, что мы примерно одного роста. Она перевела взгляд и посмотрела на меня как будто снизу-вверх. И тут до меня дошло, что сейчас, наверно, последует какая-нибудь просьба.

– Чего ты? – спросил я.

– Да так… Ничего. Ты домой сейчас?

«А-а-а, – ликовал внутренний голос, – хочет, чтоб ее проводили».

– Домой, – отвечал я, пытаясь сдержать улыбку.

– Отлично, я щас, – бросила она.

Я еще не успел придумать, что ответить, когда Алиса уже снова стояла в дверях со своим портфелем, который только что забрала из класса. Бодренько закинув его на одну лямку за спину, она крикнула в сторону Настасьи Евгеньевны: «До свидания», – и обратилась ко мне:

– Пошли?

«Вот шустрая, – думал я. – С ее бы хваткой да в политику…» Все же есть в ней какое-то очарование. Какой-то шарм. Потому что сделать так, чтоб тебе просто физически невозможно было отказать в том, что тебе нужно – это настоящее искусство.

Когда мы уже выходили из самой школы, Алиса вдруг остановилась и громко сказала:

– Блин! Чуть не забыла…

Затем она расстегнула свой рюкзак и вытащила оттуда слегка помятую стопочку бумаги. Стопочка была небольшая, страниц пятнадцать-двадцать альбомных, скреплена степлером в углу. Алиса потрясла зачем-то эту бумагу, потом подошла ко мне и резким движением сунула мне это в руки со словами:

– Вот! Это тебе.

– Что это? – недолго думая, спросил я и начал вглядываться в маленький шрифт.

– Рассказ мой конкурсный. Ты ж почитать просил. Или уже не хочешь?

– Хочу, – замешкался я.

Мы вышли на улицу. Воздух был влажный, прохладный. Мне сразу же захотелось застегнуться, но в руках мешалась распечатка. Тогда я свернул ее в трубочку, засунул подмышку и начал судорожно дергать за бегунок. Тут в голове возник логичный вопрос:

– А зачем распечатка? Почему бы не скинуть электронно?

– Я же уже говорила, – пробормотала она и недовольно поджала губы.

– Говорила что?

– Совсем меня не слушаешь, получается?

– Да слушаю я, Алис! Но не понимаю, о чем ты…

Она гордо шла вперед, как будто специально наступая в лужи своими черными кроссовками. Шла и молчала.

– Алиса-а-а, – повторил я настойчивее.

– Я уже говорила, что не люблю электронные книги, – наконец, ответила она.

– Когда это ты такое говорила? – догоняя, возмутился я.

– Как когда?! – остановилась Алиса и сильно топнула ногой по луже так, что меня немного забрызгала.

– Ну что же ты делаешь? – вскрикнул я.

Теперь брюки придется стирать. Единственные рабочие брюки посреди недели…

– Как когда?! – громче сказала она. – Недавно, на этой неделе. Мы про печатные машинки еще разговаривали.

– А-а-а, – простонал я. – Так это не одно и то же.

Алиса закатила глаза и пошла вперед.

– Ну ладно-ладно. Не дуйся ты. Повтори мне, дураку, еще раз.

– В электронных книгах нет души, – начала она после небольшой паузы. – Ты их читаешь и не знаешь, сколько прочел. Не ощущаешь объема, запаха. А еще есть что-то милое в перелистывании страниц, облизывая палец. О! Или, когда уголок загибаешь, – она снова ожила и заговорила воодушевленно, радостно. – Я у бабушки книги брала несколько раз. Так у нее там с ее прочтения закладки остались, страницы эти гнутые. И когда я сама до того места доходила, знала, что тут уже читала бабушка. Что она вот этот уголок до меня загибала.

– Электронные все же удобнее, – возразил я. – Их хоть везде прочитать можно.

– Зато человек с книгой в руках, а не с гаджетом смотрится умнее и красивее.

– Ну не знаю, мне удобнее электронные. Может, ты мне отправишь на почту?

Алиса недовольно порычала, но потом все же сдалась. Она достала свой телефон и сунула его мне. Только предупредила, что почтой она почти не пользуется и лучше, все же, оставить телефон для связи в мессенджере. Мы тогда уже проходили мимо торгового центра, и я остановился, чтоб спокойно записать. Никогда не получалось на ходу печатать. И кто эти люди, которым это удается? Откуда у них такая суперспособность?

Я записал свой номер и протянул телефон обратно Алисе, а она что-то еще там допечатала.

– Слушай, – промямлил я. – А, может, ты свой номер тоже мне оставишь?

Она подняла глаза из телефона на меня и наигранно похлопала ими несколько раз.

– Зачем?

– Не знаю… – засмущался я еще сильнее. – Просто. Вот ты станешь однажды знаменитой, а я всем буду говорить, что у меня есть твой номер.

Алиса улыбнулась. И зачем я полез у нее номер спрашивать? В моей голове это звучало логично. Но сейчас как-то совсем стремно получилось. И почему нельзя просто сказать: «Ладно, забыли». И все бы реально забыли. Это помогло бы избежать стольких неловких ситуаций в жизни. Но нет! Если сказать: «Забыли», это наоборот вызовет совершенно противоположную реакцию. И все будут еще долго вспоминать этот неловкий момент. Хоть бы этот момент не стал сейчас неловким. Почему она не отвечает? Что она думает? Что я дурак? И зачем вообще я это сказал?..

– Ты прямо как мои родители, – продолжая улыбаться, пробормотала она. – Стану знаменитой… Смешной ты. Ладно! Давай.

Она взяла из моих подрагивающих рук телефон и вернула с одиннадцатью цифрами. Я сначала даже не поверил. Автоматически нажал на кнопку «позвонить», видимо, чтоб проверить, реально ли ее это номер… Не знаю. В моей голове вообще тогда была путаница. И вот, я нажал. И зазвонил у нее телефон. Приятной такой классической музыкой, со скрипками, которую не часто вот так на звонке у кого-нибудь услышишь. Она достала его из кармана и повернула ко мне экраном.

– Вот видишь, – говорит, – мой это номер, мой. Не переживай.

И рассмеялась. А на экране было написано: «Андрей опасный для ноутбука».

– Андрей опасный для ноутбука? – прочитал я вслух.

– Ага, – кивнула она, посмеиваясь.

А мы все еще стояли у торгового центра, мимо проходили люди. Кто-то даже оглянулся на Алисин смех.

– Чего ты смеешься? Написала бы уж тогда: «Андрей спаситель жизни». И вообще, зачем ты так записала?

– А тебе какое дело, как я кого в своем телефоне записываю? И я бы не попала под ту машину. Так что ты мне жизнь не спасал.

– Опять ты за свое… – вздохнул я и закатил глаза.

– Ладно. Это мы уже никак не проверим, – она опять посмотрела на меня снизу-вверх. – Ты что? Обиделся?

– Да нет, конечно.

– Я записываю через воспоминания. Потому что Андреев может быть много. А через год я уже и твою фамилию не вспомню. Поэтому пишу сразу то, что поможет мне вспомнить, что это за человек. Но если хочешь, могу переписать. Если тебе так важно…

– И что, сломанный ноутбук самое яркое у тебя обо мне воспоминание?

– Конечно! Я тогда так переживала ты бы знал. У меня раньше ничего никогда не ломалось. Мне родители еще несколько лет припоминали бы. А еще же этот конкурс…

Я подумал, что знаю, как она переживала. Потому что я тогда тоже очень переживал. Несколько дней как кактус ходил весь взвинченный и напряженный.

– Ладно, – перебил ее я. – записывай как хочешь. Но тогда я тебя тоже запишу как я хочу.

– Это как? – спросила она, прищурившись.

– Алиса в толстовке, – ни секунды не думая, ответил я.

– Ха-х! Неужели я единственная девушка в твоей жизни, кто носит толстовки?

– Единственная, кто носит их в тридцатиградусную жару, – пояснил я, и мы оба рассмеялись. – Ну правда! Я, когда с тобой познакомился, подумал, у тебя внутренний термостат сломан.

– Я не знаю, почему, но мне в них просто комфортно всегда, – отвечала Алиса, хотя это был даже не вопрос.

– Вот поэтому и будешь Алисой в толстовке!

– Ла-а-адно…

И мы пошли дальше в направлении ее дома.

– Кстати, про конкурс… Ты это, – я потряс стопкой бумаги в руке, – уже отправила, да?

– Да. Вчера. И сегодня весь день как на иголках. Захожу, проверяю постоянно.

– Зачем это? – удивился я. – Результаты же еще не скоро.

– Через неделю. Да незачем. Просто волнуюсь очень.

– Всего неделя?

– Ну, региональный же конкурс. Маленький. И это только отборочный этап.

– Региональный? Всего-то… И чего переживать? Я думал, ты на крупный какой-то подаешь…

– Ничего ты, Андрей, не понимаешь. Я если сейчас его пройду, это лучше быть победителем маленького, чем просто участником крупного.

– А зачем он тебе вообще, этот конкурс?

– Как зачем? Развиваться, портфолио собирать. Чтоб потом было легче поступить в хороший университет.

– А в какой, кстати, университет-то?

– В Московский, в какой…

– Хорошие у тебя амбиции, – пробормотал я.

– Это у моих родителей хорошие амбиции. Я если не поступлю второй раз, не знаю, что они со мной сделают…

«Меня вот никто никуда не заставлял поступать», – хотел сказать я, но не сказал. Подумал, что, наверно, все же многого не знаю про Алису и ее семью. Она же совершенно из другого мира. Из богатого или, как она говорит, не бедного. Это на меня в детстве всем было пофиг. Собственно, поэтому я, наверно, и не доучился. Если бы мама хоть немного мною занималась, я бы, может, и в банке уже работал, хорошую должность занимал. Повезло еще, что в армию не годен был. А то так отчислили и еще бы год в армии провел. Совсем валенком бы вышел. С другой стороны, и Алису тоже жалко немного было. Лучше быть раздолбаем, как я, чем такое давление на себе испытывать. Она ведь и вправду сильно нервничала и до сих пор нервничает от этого дурацкого конкурса. Теперь и понятно, почему в Москву поступает, а не здесь. Таким людям всегда тесно в маленьких городах. Таким, как она, амбициозным, с такими же амбициозными родителями. По ней это было понятно с самого первого знакомства, что она рано или поздно захочет отсюда уехать. Я таких людей постоянно встречаю. И все они уезжают. За лучшей жизнью, новыми высотами. А сам я даже никогда не думал, что мне туда надо. Вернее, нет. Один раз подумал. Это было в последний год учебы в школе. Тогда все такие воодушевленные были, оптимистичные. Много кто из нашего класса собирался в Москву и в Питер. Так, наверно, у всех было и будет. Сначала все собираются, собираются, а потом сдают экзамены, смотрят на свои баллы и все. В Москву и Питер по итогу уезжает-то всего ничего. И я был тем, кто не сдал. Даже не так. Не сдал достаточно, чтоб уехать. И остался. А мечта во мне жила. Думал, что может еще вырвусь туда, в эту богатую, красивую, оптимистичную Москву. В эту хорошую жизнь. Но мечты мои раз и навсегда однажды разбились. А было это, когда мы самый-самый первый раз решили собраться на встречу выпускников. Через год после окончания. И больше я на такие встречи после той не ходил. Не ходил, потому что, как тогда пришел, так во всех сразу и разочаровался. Вот мы, когда учились, заканчивали школу, были такие все счастливые, воодушевленные. У каждого, серьезно, прям у каждого была мечта о светлом будущем и хоть какие-то планы. А сейчас… Смотреть на них было тошно. Безжизненные зомби. От звонка до звонка пашут, мысли и разговоры только о том, как бы заработать. Глаза у них не улыбаются уже. Я тогда спросил одного из наиболее амбициозных, вернее, который был наиболее амбициозным, как ему Москва. А он шарманку свою начал, что по дому скучает, жить не на что, пробиться сложно. Да… не на долго их энтузиазма, мечт и планов хватило. Если прошел только год, их так уже жизнь взрослая разочаровала, так что дальше-то будет? Хотя… Имею ли я право судить? Сам такой же.

Мы подошли к подъезду Алисы, обнялись на прощание.

– Ты попробуй, все же, прочитать на бумаге, – сказала она, уходя. – Я же старалась, печатала.

– Хорошо-хорошо, – ответил я. – Чего только ради тебя не сделаешь.

И пошел домой. Алисе и вправду шел образ той самой девочки, которой тут тесно. Учитывая, например, то, что она по Европе в свои около восемнадцать лет поездила. Глубоко в душе я желал ей удачи. Я за нее болел. Потому что уж кто-то, а она точно достойна быть тем самым человеком. который разрушит представление об уезжающих. Она просто обязана уехать, состояться там, а потом вернуться погостить и сказать, что там все хорошо, легко и красиво. Что там точно так же, как каждый из нас в школе мечтал. Интересно, а тогда, если все это услышу и узнаю, стану ли я снова таким человеком, который хочет уехать, которому тут тесно? И замечу ли я это, если стану?

Утром я в панике оттирал губкой обрызганные вчера Алисой штаны. И на удивление даже не поздно вышел из дома. Вышел как обычно, а с собой захватил распечатку. Подумал, что прочитаю на работе. Там все равно сейчас делать будет нечего. Обычный четверг. До боли обычный.

Я не спеша шел к остановке, морщась от яркого света, как новорожденный котенок, и подумал о них… О сигаретах. Представил, как в обед буду стоять одиноким кочевником на крыльце, греть лицо под лучами небесного светила и ничего не держать в руке. Стало грустно. Я точно знал, что тогда мне обязательно захочется закурить. А просить у коллег – дело последнее. К тому же, Света еще непонятно, когда вернется и сколько будет на меня злиться. Может, вообще, все уже, конец нашей дружбе. А в такую погоду я абсолютно точно на улицу хоть раз да выйду. Надо купить!

И я купил. Пачку «Винстон» с двумя кнопками. Не помню, когда последний раз сам себе сигареты брал. Даже забыл, сколько они стоят. Именно такие захотелось, потому что, когда начинал на работе курить, – Светы тогда еще не было – мне какая-то кассирша в ларечке посоветовала именно их. И прикипел к этому арбузному вкусу.

На работе выяснилось, что купить пачку – было очень хорошим решением для моей нервной системы. Ведь, когда я расположился на своем месте и открыл рабочую почту, увидел письмо следующего содержания:

Медведевой Надежде и Карпачеву Андрею предоставить до 11.09.21 сводку по клиентам за 2020 год для проведения плановой проверки.

С уважением,

Главный бухгалтер

Кулакова Е.Н.

Вот это новость! Что за проверка? Почему она плановая, а я о ней первый раз в жизни слышу? И почему именно мы двое? Мимо проходил Гриша, направляясь, судя по всему, к кулеру с водой.

– Гриш, – окликнул его я.

– Ау?

Гриша обернулся и как бы задним ходом вернулся к моему столу.

– Ты не знаешь, что за номер? – спросил я, повернув к нему монитор, на котором красовалось то письмо.

– А-а-а, письмо счастья… – Гриша едва сдерживал смех. – В этом году, значит, ты у нас отдуваешься?

– В каком смысле? Че это вообще такое?

– Это выборочная проверка. Надо базу им подкорректировать и скинуть.

– Какую базу? – продолжал я в недоумении. – В смысле, подкорректировать?

– Ну, по клиентам данные, которые в анкетах. Их надо сгруппировать все за прошлый год и отправить.

– Блин, а как я им за день все это сгруппирую? У меня даже анкеты-то эти не заполнены…

– Понимаешь, какое дело… – сказал Гриша тихо, наклонившись ко мне. – Обычно их никто и не заполняет, эти анкеты дурацкие. И начальство наше решило выборочно такие вот проверки делать.

– А почему я об этом не слышал?

– Так тебя тогда еще не было даже тут. Это тебе должен был сказать тот, кто тебя учил. А кто, кстати?

– Кто учил, того уже нет. Петр тут был, фамилия как-то на «м», вроде. Он почти сразу уволился, как я пришел.

– Значит, не повезло тебе…

– Блин, что делать-то сейчас?

– Анкеты заполнять, что… Ты если этот отчет не сдашь, депремировать могут.

– Прекрасно! – отчаянно воскликнул я шепотом.

Гриша только молча, с огромным сочувствием, похлопал меня по плечу и пошел, куда собирался. А я остался думать, что теперь делать. Вернее, думать-то было нечего. Надо срочно садиться на обзвон и заполнять эти чертовы анкеты. Никогда не понимал, зачем они вообще нужны, ведь толку от информации по ушедшим клиентам никакого. И звонить всем этим людям не горел желанием. Тут все мои мечты о прочтении Алисиного рассказа весело и быстро помахали мне ручкой. Я убрал его в ящик стола, чтоб пока не мешался. Ух, как же достала меня эта кантора! Обалдели они там совсем в своем головном.

До самого вечера я звонил и звонил. Казалось, что телефон скоро прилипнет к уху. Только в обед удалось вырваться покурить. Уж очень хотелось. Я вышел, солнце ослепило мои уставшие от монитора глаза. И я встал торжественно у дверей с «дымящимся успокоительным» в руке. Не смотря на солнце, на крыльце гулял ветер, холодный воздух дул за шиворот. Жалко, шарфик все еще не купил. Я сделал первую затяжку, резко стало все равно и на ветер, и на те анкеты дурацкие, что поджидали меня в салоне. Я вспомнил, как эта отравляющая мой организм штука хороша и как расслабляет. На физическом уровне ощутил, что напряжение пропадает из тела. Вот и говори после такого: «Нет у меня зависимости». Есть она, есть. Сколько не отрицай, а к такому успокоительному привыкаешь довольно быстро. Ну, сколько я продержался? Неделю? Нет, меньше. Слабак я, все-таки. Но жалеть себя не стал. Даже наоборот. Я вспомнил, как это хорошо, вот так стоять на улице. Да еще, когда солнышко такое. Этот ритуал как бы отвлекает от всех повседневных проблем, замедляет время. Начинаешь по-другому смотреть на мир. Он романтизируется для тебя. Замечаешь прохожих, погоду. Вообще, город замечаешь, в котором живешь. Но живешь как-то бессознательно. А все благодаря одной невинной маленькой сигаретке с арбузным вкусом.

Так познавал дзен я не долго. Потом сразу отправился в салон, и там все по кругу. Звонки, записи, звонки. К концу дня я был окончательно измотан и подавлен. А еще сильно зол на нашу дурацкую компанию, на руководство и в целом на свою жизнь. Пришлось задержаться, так что, когда я вечером выходил из салона, в нем уже никого не осталось, а на улице было уже темно. Я сделал примерно три четверти, хотя очень старался успеть за сегодня все. Но перелопатить годовых клиентов за один день оказалось задачей невыполнимой. Решил дозвонить уже завтра и сдать до вечера. Если же сдать до вечера назначенного дня, ничего не будет? Хотя, там написано было до завтра. Ну, ладно. Теперь-то уж что?.. Сделал, сколько смог. Уже девять часов, куда позднее задерживаться-то? Да-а-а, давно я так усердно не работал. И за что? За мои жалкие сорок тысяч?! Нет, это уже ни в какие ворота. Ладно раньше хоть сильно по мозгам не ездили… А сейчас за такие деньги еще и отчеты им какие-то сдавать? Оборзели! Я докурил завершающую рабочий день сигарету, воткнул ее в бок мусорки, нервно его прокрутил, сильно вдавливая, и направился домой.

—

Утром следующего дня я в десять ровно был уже на рабочем месте. Даже без опоздания, чему удивился сам. Но больше этого меня удивило только то, что вернулась Света. И она не просто вернулась, а вернулась, как была до ссоры. Как будто ничего и не было. Как будто она не ходила, задрав нос и не посылала меня нахрен тогда на крыльце. Она зашла в салон, поздоровалась со мной, переодела свои туфли на высоком каблуке, как обычно, и начала делать вид, что работает. Складывалось ощущение, будто по мне теперь было видно, что я реально работаю и реально занят. Что все прошлые разы, притворяясь рабочей лошадкой, я делал это как-то неправильно, не по-настоящему. А сейчас сразу было понятно, что человека отвлекать нельзя. Поэтому никто и не смел ко мне подходить. Может, это из-за того, что у моего уха без конца находился телефон? Не знаю.