скачать книгу бесплатно
– Не переживай, все будет хорошо! Если захочешь – персиянку отобьём у супостата, – хлопнул Гайдаенко сильной рукой по худой, костлявой спине товарища, и этим самым поставил точку на теме. – Интересно, где этот комендант запропастился? Не расплавился же он под этим солнцем, может, в арыке где прохлаждается? Ты заметил, сколько их тут?
– Кого? Комендантов? – рассеянно переспросил Хатынцев.
Подошли к самолету, это был старый трудяга семейства Илов. Из него выгружали раненых. Их выносили на носилках с капельницами, вели под руки, некоторые самостоятельно брели к санитарным машинам. Были безразличные к окружающим лица, были ищущие глаза, их обладателям казалось, что они обязательно встретят кого-то из родных или знакомых в этом далёком краю.
Гайдаенко смотрел на исковерканных войной людей, они видели смерть, им долго еще будут сниться кошмарные сны, долго будут они вздрагивать во сне и наяву при любом безобидном звуке упавшего предмета.
Пройдут годы, и постепенно, из молодых героев перейдут они в разряд старых, безногих, безруких инвалидов, былые заслуги их будут ставить под сомнение. За ними останутся прозвища: «Иван-СтукНога», «Пашка-Культя», «Одноглазый», «Безбородый», «Ушибленный», привыкнут к прозвищам и былые солдаты…
«Нет, – думал Гайдаенко, глядя на раненых, – лица у них не те, что встречаются на обложках журналов, и рассказать эти парни могут такое, что не каждый корреспондент рискнёт написать».
Один из раненых подошел к ним, левая рука на перевязи, на одном погоне четыре звёздочки, на другом три. Он попросил закурить. Хатынцев подал ему пачку сигарет, дал огоньку.
– «БТ», – втягивая с наслаждением дым, проговорил капитан, – давно не курил таких!
– Где это тебя? – кивнул Хатынцев на руку капитана.
– На перевале. Хорошая драчка получилась. Их около сотни полегло, да и у меня от роты мало что осталось.
– Близкой победы не видать?
– Далекой тоже.
Помолчали, думая каждый о своём.
– Вы – туда? – спросил капитан.
– Туда. Куда ещё, – обыденно ответил Хатынцев, в его голосе сквозила обречённость.
Капитана позвали.
– Желаю вам возвратиться живыми и невредимыми, и.… малых потерь, – пожелал он и приложил руку к козырьку выгоревшей фуражки. Офицеры в ответ пожали ему руку. Рука капитана была сухой и горячей.
– Легко отделался, – кивнул Хатынцев вслед уходящему капитану. Гайдаенко на это не отозвался, а про себя подумал: «Нелёгкая судьба нам уготована, дай Бог, чтоб ещё и позорной не была».
В поисках затерявшегося коменданта аэропорта, подошли к загружающимся военными самолётам. В брюшину самолётов по трапам, двумя колоннами, согнувшись под тяжестью снаряжения, втекали десантники. За погрузкой наблюдали невысокий подполковник-десантник и майор ВВС. Командиры взводов и рот изредка подавали команды. Угадывая в майоре коменданта аэропорта, офицеры направились к нему. Подошли, поприветствовали офицеров.
– Комендант аэропорта Данилин, – представился майор.
– Командир полка подполковник Волконский, – с достоинством назвался десантник.
«Знатная фамилия, соответствует бравому офицеру», – отметил Гайдаенко.
«Голубая кровь, – подумал и Хатынцев, разглядывая в упор десантника. – Посмотрим, как ты себя ТАМ покажешь, гусссар!»
– Вашей группе посадка в 14.20 с этой же площадки, – сказал комендант, обращаясь к Гайдаенко. – Вон, на те самолёты, – показал он на самолёты гражданской авиации.
В четырнадцать часов батальоны были у самолётов. О посадке не могло быть и речи: самолёты были закрыты и опечатаны. Солнце пекло нещадно. Солдаты искали что-нибудь, что хоть частично могло защитить их от кинжальных лучей.
Экипажи появились в 14.30, и были совершенно не похожи на тех напыщенных и холеных лётчиков, важно шествующих мимо издерганной толпы пассажиров. Они были какие-то потные и взъерошенные.
«Так бы вас почаще погонять, – зло пожелал Хатынцев лётчикам, – тогда бы и вы навели порядок в своей «комфортабельной» авиации, не мучили бы, не гоняли людей от стойки к стойке».
Таможенные процедуры были формальны: таможенники знали, кого и когда потрошить.
Погрузка шла заведённым порядком. Глядя на унылые, сосредоточенные лица, без труда можно было догадаться, какие мысли несли в себе солдаты, какие заботы одолевали их.
Вот прошел рядовой Ивашов, единственный сын у родителей-интеллигентов, вылитый сказочный Василек. Вид такой, что вот сейчас брызнут хрустальные слёзы из ясных голубых его глаз и покатятся по пыльному трапу крупными шариками. Трудно ему было в мирных солдатских буднях, теперь и подавно.
За Ивашовым следует командир второго отделения первой роты сержант Крутов, из рабочих, отец двойняшек. Родились месяц назад, и много труда пришлось приложить Гайдаенко, чтобы выбить краткосрочный отпуск молодому папаше. Повидал тот сыновей, и о них теперь его думы: если что, кто заменит им отца, будет ли тот, другой, для них опорой и примером, или…
Ефрейтор Цыганок. Детдомовец. Не стыдится своего «высокого» звания. Фамилию получил в награду за огромные чернющие глаза, смоляные кудри и неукротимый нрав. Этот в огне не сгорит, в воде не утонет. Всюду свой.
Рядовой Рогачев. Из строителей. Успел дважды на «губу» за «употребление». Не боится работы, ни грязной, ни тяжелой, даже стремится к ней, тогда-то и преображается его простецкое лицо.
Рядовой Ярошенко. Сын высокопоставленной особы из Киева, но своё происхождение не афиширует. Красив. Очки в золотой оправе.
Рядовой Папшев. Из Новосибирска. Нос картошкой, губы, как вареники, мятая панама на затылке, вещмешок на спине сидит криво, и весь солдат какой-то кривой. И действия его часто непредсказуемы.
Рядовой Фомичев. Тамбовчанин. Худосочен. Старателен. Стыдлив. Хочет казаться компанейским, не получается.
Вступило на трап третье отделение второй роты. Четко прошли солдаты отделения и без суеты заняли свои места. Командир отделения сержант Федоров жестким взглядом прошелся по рядам, занятым его отделением, на его лице не отразилось, доволен он остался своими подчиненными или нет, сел на сиденье у прохода, аккуратно сложив у ног оружие и снаряжение. Федоров за короткое время из разболтанного отделения сделал отличное, что очень удивило всех командиров, некоторые из них даже предполагали, что дисциплина и порядок в этом отделении держатся на силе кулака. Ошиблись. Секрет успеха прост: Федоров сам пунктуально исполнял свои обязанности, предписанные Уставами, и был в этом примером. Глядя на него, тянулись подчиненные – им тоже хотелось быть сильными, выносливыми, храбрыми.
В этом отделении все были равны, точнее, спрос с каждого был одинаков, хорошо подготовленный солдат подтягивал слабого, потому что каждому было понятно, что в бою плохо подготовленный солдат хуже врага.
Погрузка закончена. Закрыты двери и люки, короткий инструктаж лётчика по действиям в особых случаях полета. Засвистели двигатели, короткий разбег, стук убравшихся шасси…
Оторвались от Матушки-Земли, с которой была связана вся твоя и праведная, и грешная жизнь. Простите своих сыновей, отцы, простите, братья и сёстры, простите, друзья, их, убывающих в неизвестность, простите за обиды, которые вольно иль невольно они вам нанесли. И помните о них. Им нужно ваше прощение, ваша память, они идут туда, откуда не всем суждено вернуться.
Летели долго, и всем, кроме экипажа, хотелось, чтобы путь этот был бесконечен. Под крылом неменяющийся пейзаж – горы. Горы черные, горы кроваво-красные, горы серо-голубые, горы белые, горы, горы, горы… Изредка где-нибудь покажутся квадратики малых селений, и опять на сотни верст безмолвные, неживые горы…
* * *
Крутое снижение. Прижимает к спинкам сидений, немилосердно давит на перепонки. Солдаты затыкают уши, разевают рты, судорожно глотают воздух. Кажется, не будет конца этому испытанию. Но вот удар о землю, потом ещё один, помягче, взревели двигатели, и самолёт, резко тормозя, приостановил свой бег. Мелькнула красная палатка на краю аэродрома, у палатки машины с красными крестами, люди в белых халатах.
Выгружались в темпе: самолёты должны были уйти без задержки обратно и увезти тех, для кого Афганистан уходил в прошлое.
К Гайдаенко подошёл майор.
– Подполковник Гайдаенко? – спросил он и, услышав подтверждение, представился: – Майор Трубецкой. Зам начальника штаба полка. Колонна автомобилей ждёт вас.
Гайдаенко улыбнулся.
– Везёт нам сегодня на князей, – сказал он. – Париж, прямо-таки, а не Афган.
– Больше смахивает на Забайкальские рудники, – повёл взглядом Хатынцев. Трубецкой, по его выражению было заметно, ничего не понимал из реплик офицеров.
– Далёкий путь? – спросил Гайдаенко, вмиг погасив улыбку.
– Сто километров. Три часа, если все хорошо.
– Не мешало бы поужинать, – подсказал Хатынцев. – Обед пропустили, желудки возмущаются.
– Только паек, если он у вас есть. Двадцать минут, думаю, будет достаточно. В горах темнеет быстро, надо спешить, – предупредил майор.
Трубецкой, перед посадкой в машины, провёл с командирами рот короткий инструктаж, предупредил, что в пути возможна встреча с «духами», и поэтому надо быть готовыми к бою.
– При обстреле всем покидать машины и залегать за любое укрытие, лучше за скалу, камень, их тут хватает, – наставлял Трубецкой. – Осмотревшись, вести прицельный огонь, но не перестрелять с перепугу своих. Командирам не забывать командовать своими подразделениями, а подчиненным, как бы страшно ни было, без промедления выполнять приказы…
Всем стало понятно, что спокойное время для них закончилось.
Впереди, посредине и в конце колонны следовали БМП охранения. Энергичные, загорелые, не без рисовки перед молодняком, ребята с БМП были подчеркнуто бесстрашны и вселяли в души молодых солдат уверенность и надежду.
Как только выехали за город, дорога сразу же запетляла среди скал. Желтая пыль клубилась и оседала на лицах, одежде, оружии, щекотала ноздри. Проехали минут сорок, и чувство боязни, быть подстреленным, постепенно улетучивалось. Первая непредвиденная остановка: перегрелся двигатель «Урала». Средний БМП взял его на буксир. Вторая остановка ещё через час: упало давление масла в двигателе у другого «Урала».
Потемнело как-то внезапно, как и предупреждал Трубецкой. Из ущелья потянуло сырым холодком. Ровно гудели моторы, их рокот усыплял уставших солдат. Укрывшись шинелями, привалившись один к другому, они дремали. Дорога петляла, опускалась, поднималась, лезла под скалу, жалась к каменистой стене, рвалась к обрыву, снова ползла ввысь… На такой дороге трудно уснуть за рулём, но если уж такое случится, то…
Три взрыва один за другим всколыхнули громады гор. Оцепенение охватило всех: и командиров, и подчиненных.
– Ложись! – заорал Гайдаенко, выбросившись из кабины на каменистую обочину. Рядом стучали сапоги, шуршала галька, тяжело дышали люди. Горела машина, в её свете мелькали тени. Рядом ещё рвануло, посыпались сверху камни, один больно ударил меж лопаток, подумалось: хорошо, что не в голову. Кто-то взвыл от боли, кто-то взывал о помощи, и первой попыткой Гайдаенко было, кинуться туда, разобраться, в чём дело, распорядиться об оказании помощи пострадавшим.
Застрочили пулеметы с БМП. Строчки пуль понеслись к вершинам гор, щедро освещаемых с этих же боевых машин. Новички лежали без движения, паралич надежно сковал их невидимыми цепями. Лежал и Гайдаенко, не зная, что предпринять в этой ситуации.
– Командиры рот! – закричал он, опомнившись, каким-то чужим, хриплым голосом. – Рассредоточить роты вдоль дороги! Пулеметы – на фланги!
Подбежал майор Трубецкой, упал рядом.
– Одной ротой прочесать склон! – распорядился он.
Рота пробиралась сквозь камни к вершине, изредка постреливая, поднятые цепи не встречали никакого сопротивления. Сверкнул ещё один огонек на вершине горы, и через мгновение, уже за спиной, у дороги, раздался взрыв, гулко покатившись по чёрным горам, он не скоро потерялся. Рядом с Гайдаенко бежали, спотыкаясь, осыпая камни, солдаты его батальона, подвластные его командирской воле, судьба их зависела не только от случая, но и от того, насколько разумны и своевременны распоряжения их командира.
Вершины достигли не сразу, не в один порыв, хотя она была совсем рядом.
– Здесь миномет! – крикнул кто-то. На площадке, с которой хорошо просматривалась дорога, и отлично была видна догорающая машина, валялся миномет.
– Почерк одиночек и малых групп, – сказал подошедший Трубецкой. – Надо пошарить в округе, не исключено, что они где-то рядом.
Кто-то попытался закурить, Трубецкой тут же выбил из рук сигарету.
– Не советую, – спокойно сказал он.
Со склона соседней горы посыпались камни.
– А ну, ударь на шорох! – приказал Трубецкой пулеметчику и запустил в ту сторону ракету. Осветились тёмные громады скал и чахлые клочки кустарника. Широкой торной дорогой выглядели белесые осыпи.
– Вон туда ударь! – показал он замешкавшемуся пулемётчику на тёмные, кочкообразные силуэты. Раздалась очередь, звучно отдалась в ушах, загуляло эхо по горам. Все смотрели, не отрываясь, куда показал офицер, и все заметили, как одна из кочек оторвалась от горы и покатилась вниз, три других тенью метнулись в стороны. Кто-то пустил ещё одну ракету.
– Чего вы стоите? – заорал Трубецкой. – Это же «духи»!
Недружно застрочили автоматы и пулеметы, заныли, запели пули.
– Командир! – повернулся Трубецкой к Гайдаенко, – дайте команду одному отделению слева, другому справа в обход той горы, а мы прочешем отсюда. Возможно, перехватим.
Перехватить не удалось. «Духи» скрылись, как сквозь горы провалились.
Шедший третьим слева в цепи рядовой Ярошенко вскрикнул, наступив на что-то мягкое. Отскочив в сторону, он направил ствол автомата на это «что-то» и не знал, как ему быть: стрелять, звать своих, убегать?
– Никон! – наконец крикнул он рядовому Никонову, шедшему справа от него, и не услышал своего голоса. Все медленно удалялись от солдата, оставляя его наедине с жуткой находкой. – Никонов! – заорал тогда Ярошенко во всё горло.
– Чего орёшь? – остановился Никонов.
– Тут кто-то лежит, – опять перешёл на шёпот Ярошенко.
– Говори толком, чего там мямлишь? Очки, что ль, потерял?
– Тут кто-то лежит, – показал пальцем Ярошенко на силуэт на белой осыпи.
– Ну, так подними его, – посоветовал Никонов.
– Давай вместе, – предложил Ярошенко. – Вдруг он живой.
– Ну, так пристрели.
– Ты что? Это же… это же человек! – приходил в себя Ярошенко. – Позови Крутова, а я тут постерегу.
С нескрываемым любопытством рассматривали солдаты и офицеры убитого. Это их первый убитый, это их первая жертва. Убитый лежал лицом вниз, неестественно подвернув босую ногу, на другой ноге был надет какой-то черевик, тонкие смуглые руки были раскинуты в стороны, у головы лежала круглая, с ободочком, мягкая шапочка. Всем хотелось посмотреть на лицо, но никто не решался перевернуть мертвеца.
– Обыскать! – приказал Трубецкой. – Документы, бумажки – мне! Всё – мне!
Документов и бумаг не оказалось, в задержавшемся луче фонарика белело молодое безусое лицо афганца.
– У нас в техникуме учились афганцы, – сказал Цыганок. – Мне кажется, я видел его.
– Мы за них, а они против нас.
– Не шейх, если судить по обувке, а туда же…
– Попробуй, пойми их тут… Восток – дело тонкое.
Трубецкого спросили, что дальше делать с трупом. Майор ответил, что если его не растерзают до утра шакалы, то подберут и похоронят свои.
У машин, издерганная страхом и неизвестностью, ждала охрана из двух рот. На обочине дороги в ряд лежали убитые, их было ни много, ни мало – семь человек.
– Точно стреляют, сволочи – сказал Хатынцев, глянув на убитых. – Один к семи. Если и дальше так будет, то…
Гайдаенко с Трубецким, проверяя колонну, подошли к машине, в свете фар которой копошился фельдшер, силясь облегчить страдания раненым. Это ему удавалось с трудом.
Громко, с выкриками, стонал Папшев.
