скачать книгу бесплатно
– Ладно, ты пока осмысляешь силу партийного слова, я расскажу, выдам благую информацию о структуре территориально-партийного управления, – механический тихий голос вернул Давиана из размышлений к действительности.
– Кстати, я так и не могу понять,… а почему Империя? – решил спросить Давиан. – К чему такое название для гос… страны?
– Ох, – металлический скрежет ознаменовал тяжёлый выдох. – Выслушай меня сначала, а потом ты сам всё поймёшь, юноша.
– Хорошо, я готов слушать мудрость вашу.
– Самая главная структурная единица – это Улей, который является местом проживания для партийцев и правит им глава исполнительно-партийного комитета Улья. Так как весь народ улья входит и в отделение Партии по улью, то помимо власти народной на него распространяются и оперативно-партийные директивы, которые принимаются к исполнению.
– То есть помимо управления посредством постоянных выборов и голосований есть и когда отдельные люди отдают приказы?
– Да, но не приказы, а… «указания народного характера», я бы сказал. Старшие партийцы – это аккумуляторы общественного согласия, а поэтому каждое их действие или распоряжение трактуется как… да ты и сам понял.
– А к чему это? – Давиан сложил руки на груди, повернув голову в сторону площади. – Я имею в виду, зачем гнать всех в Партию?
– Хм, – задумался Форос. – Понимаешь, это помогает избежать определённой возможности… контрреволюции. Народ не будет бунтовать против Партии, если он ей является, ибо это всё равно, что восстать против себя.
Ещё одна замысловатая формула управления для Давиана. Его разум наполнен противоречиями, порождёнными сложившейся действительностью – с одной стороны тут всё делается с дозволения народа, который установил тотальный контроль над всем, но в то же время и Партия владеет всем, вплоть до общественного мнения. Старшие Партийцы хоть и равны, но возвышены.
«Так кто здесь правит?» – Задаёт мыслимо себе вопрос Давиан. – «Народ или Партия?» – и тут же вспоминает, что одно является другим, и власть одного элемента означает одновременно и власть второго.
Согласие народа на любое действие власти – утопический элемент идеального строя, тут доведён до абсолюта, но в то же время сильные управленческие механизмы, частица утопии противоположного типа тут тоже есть. Для Давиана это похоже на некую странность и ему начинает казаться, что здесь таится нечто тёмное и пугающее, слишком мало он понимает, о том, как в этом месте всё устроено.
– Хорошо, а что составляет эти улья? – спрашивает юноша, отгоняя молчание. – Это города старого типа?
– Нет. Старые города были разрушены или переделаны, – посох в руках Фороса лёг на плечо. – Великие партийцы, стоявшие у истоков Директории Коммун, посчитали, что в новом дивном будущем не будет место тому, что опрокинуло наш мир в прошлом в формации неофеодализма.
– То есть? – лик парня исказился в лёгком неприятии. – Вы разрушили все старые города, где расположилась Директория?
– Какие-то да, а какие-то нет, – хладно отчеканил Форос. – Те, которые оказали более жестокое сопротивление нам, стали пылью, стёрты из истории, а остальные обратились в груды камня, железа и прочего мусора. Теперь есть Улья и ничего кроме них, – посох мелькнул светлой латунной лентой и указал на людей, проходящих по площади, и безжизненный глас огласил ещё одну истину. – Вон, посмотри на тех муравьёв и скажи, что ещё им нужно? Город, в котором они будут развращаться, и предаваться буржуазной чуме? Или им нужен улей как у вечно рабочих пчёл? Правильно! – раздался счастливый возглас. – Наша задача… миссия Партии приковать их к своим великим идеалам, уподобить те существа единому трудовому коллективу, вертящемуся вокруг… партийного повеления.
Давиана смутила на мгновение мысль о том, как они быстро перешли от падения городов к власти Партии, как быстро его наставник с полыхающими очами отбросил разговор о прошлом городов и снова его механические уста сорвали с несуществующих губ слова о первенстве и… священной миссии Партии.
– Юноша, ты умный человек и думаю, понял, о том, что сейчас я сказал. Не разочаровывай меня.
Парень тут же выбросил сомнения и помыслы о лукавстве Фороса, стоило только лишь речи похвалы коснуться его слуха и усладить его самолюбие. И одномоментно парню стало не до гряды разрушенных, древних и славных, городов, которые были растащены на новые улья, его мысль больше не сотрясает то, что фактически власть держит в руках Партия, а народ имеет второстепенное значение и вся его воля, все его решения контролируются отдельными людьми, которые плетут веретено политических махинаций и лжи.
– Конечно, понял, товарищ Форос, что мне нужно знать следующим? – с изгибом на краях губ, произнёс Давиан и глаза существа вспыхнули, словно символизировали радость от ответа.
– Улья это главная структурная единица, из которой управляется всё – промышленность – материального обеспечения, тяжёлая или пищевая это неважно, перераспределение ресурсов и тому подобное, но ты должен знать, что выше всех Ульев стоит Район.
– Район?
– Именно он.
– А что это? Собрание Ульев на одной территории?
– Почти, – существо резко и неестественно изогнулось, обратив торс назад, не делая разворота ногами, – вон там есть Улей №18, а за ним двадцатый. И все они объедены единым производством, а посему из них образуется Район №2.
– То есть? – приложил ладонь к подбородку Давиан, его глаза полны удивления и страха одновременно, смотря на неестественную пластику существа. – Они создают только те вещи, что позволены?
– Да-а-а, – прошипел Форос и изогнулся обратно, встав на место, – каждый Район в Директории наделён право выпуска только того ряда продукции, которую определила Партия, а, следовательно, за это выступил и народ. Так, этот Район, этот Улей производят стройматериалы, которые расходятся по всей Директории.
– А как же люди? – спросил Давиан, описав рукой дугу по площади, обводя немногочисленных людей. – Они могут делать то, что захотят? Э-э-м-м, я имею в виду, что…
– Я понял, – перебил Форос юношу. – Даже партийцы не имеют права заниматься тем трудом, который вне компетенции их Района, – ответил Форос, снова обвалившись всей массой на посох и Давиан пометил малозаметную черту – его наставнику трудно подолгу удерживать такую массу тела без опоры.
– Как так?
– Вот так вот. Вчера я лично казнил партийца, который был замечен за плетением шарфа. Мы тут этим не занимаемся, так постановил народ, а он себя осквернил классом «Мелкий рабочий».
«Убить человека ради мелкого идеала?» – спросил Давиан у себя и тут же решил оправдать это. – «Видимо значимый идеал был, раз такое произошло» – и сию секунду поспешил развеять сомнения по поводу значимости идей, за нарушение которых без зазрений совести лишают жизни:
– И ради чего это? – Давиан сложил руки на груди и посмотрел в слабо тлеющие угольки Фороса, в глазницах, которые моментально заполыхали адским пожарищем, и полилась механическая речь, через которую прозвенели ноты далеко немашинного фанатизма:
– Всё ради великой цели единства и славы нашей родины, ради поддержания коммунистического идеала безденежья и естественного обмена между трудовыми коммунами, то есть Районами.
– Это как?
– В далёкие времена, когда хозяйства производили разнородную продукцию, и наступила эры рыночного хаоса, деньги нужны были для товарного обмена, порождённого беспорядком свободной торговли. А тут нет этого… нет рынка, нет свободного обмена, а есть централизованной распределение. Вот представь, если бы Районы могли производить разную продукцию? На кой они были бы нужны друг другу? Стали бы естественным образом появляться рынки и всё вернулось обратно, а лишив Районы права на разнородное производство и специализировав их труд, мы получили единство. Так теперь один Район не может без другого и все понимают – вынь один кирпичик из монументальной постройки и всё рухнет, погребя под новым кризисом миллионы людей. А если есть обмен, то зачем нам деньги? Таким образом мы установили торжество нерыночного общества, без денег.
– Ну а личный труд зачем…, – растерялся парень, не зная, какое слово поставить и использовал первое попавшееся, – побивать? – растерянно спросил Давиан.
– Юноша, ты должен понимать, что мелкое, ведёт к большему… малыми шагами мы развращаем себя все больше и больше. Сегодня он сделает что-то личное, а завтра попытается поменять это на что-то иное, ставя несанкционированную трудовую деятельность выше обменного народного хозяйства, а послезавтра они придумают валюту – так родятся деньги, и мы придём к тому, с чего начали.
Парень сделался отстранённым, а выражение его лица стало подобным вездесущей серости, и опустив руки, с глазами, наводненными роящимися сомнениями и противоречиями, снова заигравшими в сердце, отодвинув картинку идеального мира. Форос заметил это и решил поднадвить, склоняя подопечного к «правильному» мировосприятию:
– Я вижу, ты… обескуражен нашей действительности, но пойми, так мы живём, и чтобы дальше пребывать здесь, ты должен это принять. Всё это делается ради великой цели строительства мира, где нет денег и семей, где нет государства, а воля народа возведена в закон. Всё это ради той утопии, о которой мечтали пророки коммунизма древности.
– Соглашусь, – нелегко заговорил Давиан, – я не удивлён, скорее пытался осмыслить, услышанную… правду и… согласен – это лучшее, что могло бы статься с этим миром, – неловко и не веря в то, что говорит, произнёс юноша, не желая вызывать подозрений у Фороса.
«Будь тут Алехандро или Габриель, чтобы они сказали?» – всматриваясь в монотонные городские дали, выстланные чредой однотипных бетонно-каменных коробок, задумался о знакомых Давиан, – «Вся система построена ради власти Партии, чтобы они всё контролировала или ради того, чтобы не распалась страна, и партийные верхи не потеряла свою власть? Ради власти, ради самого её удержания?» – посыпались вопросы один за другим, так как Давиан сам не знает, зачем пытается искать критическое осмысление, сказанного существом, но ничего не находит и поэтому невольно принимает «истину».
– А кто править Районами? Э-э-э, точнее им одним? – оторвав взгляд от города, вопросил Давиан, желая перевести тему.
Вместо ответа, посох Фороса делает вихревое движение, звездой исчертив серый небосвод, и утыкается концом вдаль города и разразилась машинная речь:
– Они.
– Что «они»?
– Люди вон там, – посох латунным просветом устремился в другую сторону, – и они, в Улье №18. Все, кто составляют Район, правят им.
Внутри Давиан догадывается, что голосование по каждому повожу не совсем власть людей в полном объёме и их волевое решение – это продукт деятельности Партии, а поэтому решает спросить иначе:
– Кто по партийной линией занимается оперативным… направлением народной воли?
Форос таинственно молчит, думая, как можно ответить более красноречиво, скрывая вуалью красивых формулировок и слов действительность.
– Народную волю направляет Исполнительный Комитет Района, который состоит из трёх человек, высших представителей повинностей. Мастер Труда, Главный Милитарист и Делец Слова – вот три человека, которые… помогают народу в руководстве деятельности Исполнительного Комитета Партии по Району.
– Исполнительный комитет… – задумался Давиан, – а что это за орган управления? – спросил юноша и тут же поправил себя. – Точнее, не управления, а орган-помощник проведения решений народ в реальность.
– Он помогает обществу эффективней распоряжаться ресурсами, он вектор развития его, но всем пряавят народные собрания общеппартийской сферы[1] и партийные наставники. Скажи, что такое коммунистическая демократия?
– Когда всем правит народ.
– Да, точно, только она выражается в лозунге – «все законы – от народа, они исполняются – народом, и судит за их неисполнения – народ».
– Все ветви власти в руках…
– Именно! – перебил Форос Давиана. – Исполнительные Комитеты – это центры народной воли, которые её воплощают, ибо ей и являются. Все партийцы – члены исполкомов, следовательно, исполком и есть народ, точнее его часть на отдельной территории, а старшие партийцы оперативно управляют его деятельностью.
– А как же Партия, если всем заправляет исполком?
– Партия и есть народ и если она говорит о том, что кто-то будет чем-то управлять, значить повелевать этим будут и люди, вся их совокупность на определённой территории. Апостол Коммун вне исполкома, он над ним, ибо отражает в себе всю независимость решений народа.
Сказанное Давиану показалось юноше нечто малопонятным. «Партия – это огромный исполком, а он является народом, как и сама партийная система» – коротко обозначил услышанное парень и всё, что появилось в его мыслях после этого, так это только один вопрос – «Это как?».
Будь тут Пауль, он бы сказал Давиану – всё в руках истинного лица Партии – «старших товарищей», которые и главы исполкомов, и начальники Партий и вся система, ими выстроенная зиждется на утопических началах, но они подстроили под себя, сделав целью власти саму власть, приводя людей к фундаментальной невозможности изменений. Но его здесь нет и Давиан вынужден принять «Слово» Фороса, за ещё одну истину и убедиться в «интеллектуально-духовной просвещённости» этих мест.
«Всё крутиться вокруг Партии?» – нежданно-негаданно пробежал в уме вопрос и Давиан позволил себе на секунду задуматься, уводя глаза от полыхающего взгляда Фороса. Люди тут вроде относительно независимы в выборе решений, но одновременно главная доминанта всех решений – Партия. Если это так, то старшие партийцы выстроили систему, всё делается во благо Партии, узкого её круга, а не общей людской массы… они создали положение, где огромное количество население, записанное в список низших партийцев или младших товарищей – колониальное общество, служащее и отдающее все метрополии – Партии. И таким образом получается, что Директория Коммун это самая настоящая партийная империя. Хотя бы кто главный выгодополучатель от безденежной обменной системы? Партия, ибо это питает её власть и не даёт распасться социуму, из которого изваяли живую колонию.
Стоило только Давиану развить эту мысль, как идеализм запротестовал в его душе, отторгая это. Он выкинул из своего сознания мысли об этом, наполняя рассудок смирением и почитанием к Директории, зачитывая шестнадцатый Ксомун «Чистый разум». Ему всё равно на эти факты, главное для него сейчас – идеалы, которые чаял в Рейхе, тут нашли своё отражение, и неважное какое, и здесь его чтят, а это самое главное, затмевающее всё остальное.
Глава пятая. «Равные среди равных»
Утро следующего дня.
Резкий и острый звук воя сирены поднял Давиана с кровати, заставив практически подскочить и побежать, но воля быстро его остановила.
– Что случилось? – прозвучал вопрос, на который ответ никто не дал, только продолжился истошный вой сирены.
Практически без одежды юноша стал метаться по комнате, пытаясь хоть что-нибудь сделать и попытаться узнать, что происходит, но вой, льющийся буквально из стен не давал сконцентрироваться. Буйный страх и чувство непонятливости отогнали ощущение сонливости.
– Сколько времени? – вопрошает ни у кого юноша и подбегает к окну, попутно натягивая серую футболку, и заглянул в него, но в ответ только темень, сплошная и непроницаемая посмотрела на него.
Ночь всё ещё окутывает Улей №17, заключив его в ласковые объятия и укутывая покрытием не проглядываемой темени, рассеянной немногочисленными фонарями. Свет в комнате Давиана резко зажегся и одномоментно во всём городе окна, которые секундой раньше содержали тьму, вспыхнули как тысячи огней, отторгнув ночь в единый миг.
– Да что же происходит? – удивление, ужас и непонимание смешались в голосе юноши, который отступил к кровати и, плевав на носки, пытается натянуть туфли.
Давиан захотел было посмотреть, сколько времени на телефоне и уже опустил руку к подушке, куда по привычке его клал, но нащупал пустое шершавое место и тут же вспомнил, что его изъяли, забрали «для нужд общего пользования», и теперь у него нет его, вместо него старый будильник, окованный сталью. А телефон лежит на полке общих вещей и всё, что в памяти устройства, да и оно само, стало общенародным достоянием, в том числе и сведения личного характера тоже обобществились.
– Проклятье! – выругался Давиан, когда увидел, что будильник не работает и отшвырнул устройство прочь, звенящий механизм улетел в угол и звонко брякнул, на мгновение, пересилив неутихающий вой сирены.
Глаза юноши стали рассматривать комнату в поисках багряного плаща, но ничего кроме незначительных габаритов комнатушки не видно, только разве что убогий быт, которые называется «максимально равным».
Ноги парня понесли его к шкафчику, и там он обнаружил нужную вещь и стал её натягивать, с горечью вспоминая, что вчера у него забрали и часы, подаренные ещё в Рейхе. Один миг памяти о часах разбудил бурю воспоминаний, посвящённых подарку – отданные на день рожденья родителями, сделанные из нержавеющей стали и покрытые серебром, с двуглавым орлом на циферблате. Они стали дорогим подарком от матери и отца, которых он оставил ради идеи. Только сейчас Давиан понял, что такое тоска по родным, все поедающая и напоминающая о том, что человечности в нём ещё слишком много и пока она не уйдёт не получиться присоединиться к серому монолитному образованию, которое гордо себя нарекает «коммунальным народом». Он, убегая из Рейха, думал, что придя в новый мир, тут будет настолько хорошо, настолько идеи тотального равенства и справедливости тут его возвысят, что он попросту про них забудет, не будет для них тут места.
«Что сделано, то сделано» – пытается убедить себя в правильности выбора Давиан, рассуждая, что, в конце концов, тут не так плохо и все его чаяния по равному обществу тут воплотились, хотя в какой форме, сильно беспокоит, будоража душу каждый раз, когда Форос открывал по новой «истине».
Но вой сирены вернул Давиана к действительности, и он в суматохе стал искать маленькую карточку, которая хранит всю информацию о нём, этакий временный паспорт, вместо постоянного, который должны выдать на днях.
Дверь в комнату заскрипела, и тяжёлый кусок металла стал отворяться, и только он отъехал на достаточное расстояние в комнату юркнули два человека. Их куртки в слабом освещении блеснули на серой поверхности тусклыми бликами, а стук туфельных каблуков наполнил помещение.
– Ты ещё здесь?! – разразился криком мужчина, уставив глубоко посаженные глаза на грубом квадратном лице, напирая озлобленностью. – А ну пошёл! Товарищ, вышвырните его!
Второй мужчина с более худым лицом в полсекунды оказался рядом с Давианом, и его пальцы цепко сжались на воротнике плаща и обхватили шею сзади, и сильным рывком движением он повёл юношу из комнаты; как только нога переступила порог, с силой швырнул его. Давиан не устоял и рухнул на пол, ощутив его прохладу своим лицом, сразу за которой пришла резкая боль, прошедшая по левой щеке, которой и приложился юноша о поверхность.
– Вот тебе и народная милиция, – позволил себе в полголоса отпустить иронию Давиан, за что и поплатился.
– Разговорчики! – рявкнул крупный мужик и сию секунду Давиан ощутил, как его рёбра сминает туфля милиционера, и новая боль пожаром охватила грудь. – Я выполняю народно-партийную волю, скот! Подняться! Быстро!
Юноша тяжело поднялся, и его уши колеблет новый указ:
– В строй, живо!
Давиан оглянулся, и его глаза выхватили образы происходящего – человек двадцать выстраиваются у стенки справа от его комнаты, заговаривая собой окна и ему стоит присоседиться к собранию людей, чтобы больше не вызывать приступов злобы у народных милиционеров. Юноша, сминая одежду на месте рёбер, поплёлся в строи и люди тут же расступились, давая ему занять место.
Два милиционера в одинокой монохромной одежде встали напротив построения, разглядывая его взором, присущим волкам, которые посматривают на стадо овец, которому суждено быть разорванными.
– Так, что скажешь, товарищ Милош? – спросил крупный, с квадратным лицом мужчина.
– А что сказать, товарищ Лир? Двадцать один партийец, голодные и сонные, даже не понимают, что они сейчас будут вершить волю народную.
К строю людей вперёд делает шаг товарищ Лир и грубым низким хрипловатым голосом начинает вещать, рассеивая туман сомнений и домыслов насчёт экстренного подъёма из кроватей:
– Я думаю, вы знаете, кто мы?
– Вы народная милиция – защитник внеклассового коммунального народа, – ответ взяла хрупкая светлая девушка, в бесцветной пижаме,
– Правильно.
На этот раз шаг делает его более худой товарищ, взявший слово и его речь понеслась звучанием более высокого лишённого хрипоты гласа:
– Но это ещё не всё, ибо на нас возложены священные функции следователей и предтечей кары, а поэтому, я думаю, вы понимаете, почему мы могли тут появиться? А, народ коммунальный?
Всеобщий страх и ужасть сковали всё построение, заставив в единую секунду очи людей, наполниться боязнью, а души роптать от того, что грядёт впереди, и только один Давиан, узнавший о милиции из книжек, догадывается, что сейчас будет.
– Да товарищи, – снова заговорил Милош, – мы здесь, чтобы представить на ваш народный суд доказательства измены ваших товарищей.
– Именно, товарищи, – хриплое слово взял Лир, – несколько из вас стали скотинами, о которых нам донесли ваши товарищи из комнатного народного надзора.
– Суд? – роняет робко вопрос девушка.
– Да, – ответил Милош.
– Что тут происходит? – шёпот срывается с губ Давиана, который мало понимает, что здесь происходит и ответ донёсся слабым тишайшим голосом от одного из тех, кто в строю; это высокий и худущий мужчина с рыжим волосом, в серой майке, и такого же цвета шортах:
