скачать книгу бесплатно
– Хорошо. Тогда я поеду с тобой!
– Вероятно, придется пойти и на это, – сказал он с пугающей мрачностью, но тут же сменил тон на более мягкий и даже мечтательный: – Если нам всё-таки доведется там оказаться, то моим первым и самым прекрасным законом станет сложение всех моих полномочий и возведение на престол новой императрицы – Иссоа.
Видел бы он, с каким ужасом взирал на обоих Эллаф Саонс, несчастный влюбленный. Для него это был приговор.
Находки на острове
«Гране» прибыл на орбиту Уйлоа. Основные раскопки планировались на территории императорского дворца в столице, Уллинофароа, расположенной почти в центре материка Фарсан. Но до этого профессор Лаон Саонс предложил разведать совершенно другую область – материк Сеннар и океан между ним и Фарсаном. Ведь, если экспедиция занята поисками следов уйлоанских океанид, разумно обратить внимание на острова или на то, что от них уцелело. Сеннар (в местном варианте произношения – Сеннай) заслуживал изучения сам по себе. Большинство лиеннских переселенцев были выходцами оттуда, в том числе предки Лаона Саонса.
На Сеннаре когда-то сложилась культура, в которой превыше всего ценились искусства и знания. Процветала там и торговля, тоже требовавшая ума, расчетливости и отточенных навыков: знать цену вещам, уметь договариваться, создавать сети поставщиков и учить всему этому младших помощников.
Обитатели континента Сеннар обладали миролюбивым нравом, из-за чего их полностью поработили уроженцы Фарсана, где властвовали воинственные императоры. Многие выдающиеся ученые Уйлоа имели сеннайское происхождение, даже если работали в императорских учреждениях Уллинофароа и в других городах Фарсана. Не хочу вдаваться в подробности и загромождать мой рассказ уйлоанскими названиями и именами, но это обстоятельство оказалось важным и для истории Тиатары. Даже девичья фамилия Маиллы, «Сеннай», говорит о том, что дальний предок ее отца, господина Иллио, принадлежал к исконным сеннарцам (иначе, сеннайцам), хотя никакой особой ученостью не обладают ни сам господин Иллио, ни его здешняя родня – все они заняты предпринимательством (видимо, в них сказалась склонность сеннайцев к коммерции).
Предложение Лаона Саонса одобрили, но «Гране» не собирался совершать там посадку. Это слишком затратно, да и рискованно. На поверхность сначала отправили автоматические дроны-разведчики, а затем пилотируемый флаер-челнок.
Один из островов показался особенно примечательным. Съемки с воздуха выявили нечто похожее на следы рукотворных сооружений, причем необычных. Обнаруженные «ступени», «террасы» и «стены» должны были бы находиться под уровнем океана. Сейчас, когда океана больше не существовало, они стали видны. Издали, впрочем, руины могли сойти и за естественные образования – нагромождения каменных плит и результаты воздействия сильных прибоев.
На картах, полученных с Лиенны, остров отсутствовал.
Барон Максимилиан Александр склонялся к мнению, будто заснятые дронами остатки архитектурных сооружений – аберрация зрения. Профессор Лаон Саонс не соглашался, и археологи-виссеванцы поддержали его: руины не выглядели хаотическими.
«Гране» завис на стационарной орбите, и на остров послали флаер (назову его так, хотя на самом деле это маленький космолетик, а не те простые машинки, которые летают над Тиатарой). В корабле находились Саттун и Мендарруихх, пилот-космолингвист и археолог.
Для посадки флаера на острове было достаточно места. И почти сразу же стало ясно, что неровные «стены» – действительно архитектурное сооружение из природного камня. Примерно такими же стенами была изначально окружена Тиастелла на Тиатаре.
Мендарруихх послал на «Гране» запрос: еще раз посмотреть на совмещенных картах, что это за поселение. Ответ Лаона Саонса подтвердил картографическую аномалию. На картах не значилось ни самого поселения, ни даже этого острова. Проверили еще раз, уточнив координаты. Старинные карты молчали. Провели топографические измерения. Ошибки не выявили. Остров мог бы отсутствовать на лиеннских картах, если ранее его покрывала вода. Но, судя по уровню, на котором находилась вершина с крепостными стенами, это было не так. Допустим, остров периодически захлестывали огромные волны, и тогда бы все здания оказывались под водой. Отсюда возникла версия, казавшаяся самой правдоподобной: стены когда-то построили уйлоанцы, использовавшие остров как стоянку для кораблей, а потом были вынуждены забросить – из-за часто повторявшихся катастроф. И всё-таки даже в этом случае его следовало обозначить на картах как опасное для мореплавателей место. А он не был отмечен, словно о нем вообще ничего не знали. Или нарочно умалчивали.
Возникло искушение сразу наречь его «Островом алуэсс». Но для такой идентификации пока не было никаких оснований. Стоило лишь представить себе женственное существо вроде Иссоа, сооружающее своими нежными пальчиками массивную крепостную стену, как с этой версией приходилось расстаться. Тут требовался либо тяжелый труд очень сильных мужчин, либо довольно мощная техника.
Саттун и Мендарруихх обнаружили в стене нечто вроде ворот, а за ними – плохо сохранившуюся, но всё-таки кое-как различимую лестницу. Ступени, то пропадавшие под завалами щебня, то растрескавшиеся пополам, уводили вниз, в океан. Запустили дрон, съемка с которого транслировалась на мониторы и обоих исследователей, и команды «Гране». Лестница вела к подводной террасе. С другой стороны виднелся ряд пещер – сходных между собой по размерам и расположенных слишком равномерно, чтобы считаться созданными природой.
Мендарруихх решил спуститься туда, задействовав реактивный ранец скафандра, а Саттун пусть останется наверху для страховки и связи с «Гране».
Пещеры тоже оказались искусственного происхождения. Две первые зияли мертвенной пустотой. В третьей Мендарруихх нашел почти распавшиеся остатки некоего аппарата, который мог быть батискафом или маленькой подводной лодкой. Он тщательно заснял артефакт, насколько это позволяло узкое пространство пещеры, но не трогал находку, опасаясь, что от любого движения всё рассыплется в пыль. Дальше шли еще три пещеры, в которых обнаружились чьи-то кости – хаотически сваленные и покрытые пылью. Из них, вероятно, можно было бы составить скелеты, но это требовало длительной и тщательной работы. Мендарруихх скрупулезно зафиксировал всё увиденное и позволил себе осторожно поднять с земли лишь останки, лежавшие на поверхности. Насколько он разбирался в анатомии уйлоанцев, кости попадались как мужские, так и женские. Находки были измерены и засняты, но брать их с собой виссеванец не счел целесообразным. По прошествии стольких веков генетический материал из костей извлечь не сумел бы даже самый искусный биолог. А из-за сильной радиоактивности и чрезвычайной хрупкости костного материала потребовались бы особые капсулы для доставки образцов на «Гране». Капсулы у исследователей имелись, однако их могло потом не хватить для более важных объектов. Костей же, как думалось, на Уйлоа будет найдено еще предостаточно.
Мендарруих предположил, что подводные помещения использовались либо как убежище от нападения, либо, наоборот, как тайное укрытие, из которого совершались атаки на внешних врагов. Могло ли такое быть? Пещеры явно имели шлюзы и прочие коммуникации. Но ничего из этих устройств не сохранилось – лишь выбоины и пазы в скале.
Возможно, остров функционировал как военная база, и поэтому был засекречен настолько, что не значился на обычных гражданских картах. Однако, при всем оголтелом милитаризме последних уйлоанских Уликенов, странным выглядело существование военного гарнизона чуть ли не посреди океана, где не было никаких опасных врагов. Или были? Кто именно? Пираты? Морские хищники – «хассы»? А вдруг всё-таки алуэссы?.. Откуда в подводных пещерах кости женщин?.. Их там захоронили или они погибли насильственной смертью?.. Утопить алуэссу непросто. Алуэссы, согласно поверьям, могли находиться под водой очень долго. Так ведь и обычные уйлоанцы не только плавают, но и ныряют гораздо лучше других сухопутных существ, включая людей.
У команды «Гране» не сложилось никакого определенного мнения. Барон Максимилиан Александр полагал, что форт на острове ограждал Сеннар от пиратов. Приморские и островные цивилизации, как было давно известно историкам, обычно порождали пиратство, и так происходило почти во всех открытых доселе мирах.
Лаон Саонс посетовал на предвзятость и односторонность имеющихся исторических свидетельств. Ни про войны с пиратами, ни про наличие каких-либо повстанцев, ни про преследование алуэсс там не говорилось ни слова. Все труды по истории Уйлоа, как древние, так и создававшиеся на Лиенне, излагали только официально допускавшуюся точку зрения, чрезвычайно апологетическую по отношению к империи и к династии Уликенов. История империи преподносилась как триумфальное шествие от победы к победе, а целью правления Уликенов считалось торжество Императора над всеми врагами, включая инопланетных пришельцев. На Уйлоа эта идеология позволяла сплотить империю и считалась единственно верной, а на Лиенне она возродилась в форме восторженного поклонения всем традициям предков. Усомниться в чем-либо считалось если не преступлением, то порицаемым вольнодумством.
Сам Лаон Саонс не избег воздействия царившего на Лиенне культа империи, поскольку с детства привык почитать великое прошлое уйлоанцев и верить в существование «звездного императора» – существа, разумеется, смертного, но хранящего сакральный огонь всеобщего очага. «Теперь я существенно пересмотрел свою точку зрения на столь одностороннюю историческую концепцию, – признался профессор Саонс. – Однако это не значит, что я сколько-нибудь разочаровался в достоинствах его величества Ульвена Киофара Уликеннса Джеджидда, родство с которым – величайшая честь для меня».
– Только вообразите себе, супруг мой, – проронила Илассиа, – что мы с отцом должны были чувствовать, когда встретили вас наяву в Виссеванском университете!
– Но сейчас-то вы убедились, моя дорогая, что я существо из плоти и крови, и неспособен творить чудеса, – ответил Ульвен. – И категорически не желаю, чтобы мне поклонялись.
– Мне-то можно? – слегка усмехнувшись, спросила я.
– Зачем? – искренне удивился он. – Уважения совершенно достаточно. Да и то я предпочитал бы, чтобы коллеги указывали мне на изъяны в моей работе.
– С вами просто боятся связываться.
– Почему? Ни склочность, ни мстительность мне, я надеюсь, не свойственны. Я сделал выводы и стараюсь, как вам бы хотелось, поменьше «тиранствовать» на занятиях. Но времени у меня очень мало, и разговоры на посторонние темы немедленно пресекаются. Это касается и коллег, и студентов.
– А можно мне посещать ваш курс поэтического перевода?
– Если вам нечем больше заняться, пожалуйста. Расписание плавающее, уточните у декана Темары Ассур. Все занятия дистанционны, мне некогда ездить в колледж. Только будьте добры, дорогая, готовьте задания наравне с остальными, хоть вы и магистр.
– Что вы сейчас проходите?
– Самое интересное для вас мы уже прошли. Это были ликанийские тексты, привезенные Карлом и его отцом, господином бароном. Гимны Гуош-и-Дакыр вы тоже знаете, сами переводили.
– А какое было последнее задание?
– Та самая «Лорелея»
– «Ichweissnicht, wassollesbedeuten?» – процитировал первую строку Карл.
– Да, мой друг. Студенты спросили, откуда взялся псевдоним «Лорелея». У нашей скромной певицы немало поклонников.
Ульвен с любовью взглянул на Иссоа. Она смутилась от невольно прихлынувшей гордости.
– Может быть, уйлоанские алуэссы тоже кого-то губили, и поэтому их преследовали? – предположил мой муж.
– Я бы этого не исключал, – согласился Ульвен. – Но зато какую они породили поэзию!..
А потом вдруг сказал:
– Поэзия переживет все империи. Это главное, что надо знать. В том числе самому императору.
Сеннайские девы
Неожиданным образом доктор Эллаф Саонс вдруг стал магистрантом Тиатарского университета. У него, по сути, не было высшего образования, которое раньше медику на Тиатаре получить было негде, и он закончил лишь курсы врачей общей практики при Институте Тиатары и ординатуру в медицинском центре Тиастеллы, под руководством собственного отца. Поступать в университет как обычный студент он, возможно, не стал бы, но его проэкзаменовали и сразу взяли на предпоследний курс, с тем, чтобы он написал и защитил диссертацию.
Я осторожно осведомилась у доктора Келлена Саонса, чья это была идея. Он честно сказал: сам Эллаф ни о какой диссертации не помышлял, а его практически заставил это сделать «господин Киофар», который считал, что Эллаф талантлив и накопил достаточно много опыта и материалов – взять хотя бы восстановление Карла после аварии или нашу с Ульвеном реабилитацию. Некоторые методики придумал сам Эллаф, и незачем скромничать, а нужно распространить их в виде научных публикаций под собственным именем.
Мне же подумалось, что учитель мог преследовать сразу две цели. Во-первых, отвлечь Эллафа от безнадежной страсти к Иссоа, предполагаемой императрице Лиенны. Хотя Эллаф держал свои чувства в себе, на него было грустно смотреть, а закрыть перед ним двери дома семьи Киофар было бы невозможно без тягостных объяснений. Тогда Ульвену пришлось бы отказать в своей дружбе и доктору Келлену Саонсу, и госпоже Оллайе – то есть незаслуженно оскорбить их. Во-вторых же, похоже, Ульвен предполагал какое-то продвижение Эллафа вверх, по крайней мере, в научной карьере. А значит, безмолвный поклонник Иссоа был ему небезразличен. Какое будущее его ожидало, вероятно, не знал сейчас и Ульвен. Однако принц взял Эллафа под свое покровительство, раз уж не просто посоветовал написать диссертацию, а «потребовал». В таких случаях остается лишь повиноваться.
Я не решалась расспрашивать, обсуждалось ли всё это между сестрой и братом. Но я помнила наш очень давний разговор на яхте «Илассиа», когда Иссоа спросила, сможет ли она выйти замуж за того, кого хочет, если станет принцессой-наследницей. Ульвен ей честно ответил – «нет», добавив, что догадывается, кто ее избранник, и он ему, в сущности, нравится. Если теперь она согласилась принять высший титул, означало ли это, что она отреклась от Эллафа?.. Почему-то мне в это не верилось. Во время наших встреч в доме семьи Киофар, если присутствовали они оба, Эллаф и Иссоа, я, даже не видя воочию пресловутое «сюон-вэй-сюон», единение душ, ощущала между ними тайный ток подавляемой страсти. При этом взаимное тяготение Иссоа и Эллафа внешне не проявлялось никак. Они обычно располагались в разных углах, она рядом с братом и его супругой Илассиа, а он где-нибудь подальше. Естественно, они никогда не прикасались друг к другу и даже не разговаривали напрямую. Эллаф, оставаясь на почтительном отдалении, не мог удержаться от восхищенного созерцания недоступной возлюбленной, но сама она на него не смотрела и тщательно следила за тем, чтобы их взгляды не пересекались. Уже в этом чувствовалась некая нарочитость. С другими Иссоа была куда более ласкова.
Что она на самом деле переживала, оставалось только гадать. Насколько я понимала ее натуру, Иссоа, с детства приученная к благородной сдержанности, была не склонна к тем отчаянным поступкам, на которые ради любви оказалась способна Илассиа. Наша кроткая алуэсса ни с кем не делилась сердечными горестями, изливая их только в песнях. Брат не мог об этом не знать. Но также не мог ничего с этим сделать. Он мог лишь переводить со студентами балладу про Лорелею.
Я заговорила обо всем этом в связи со второй нашей общей встречей, где нас познакомили с очередными материалами экспедиции «Гране».
По мере продвижения исследований становилось всё очевиднее, что средств и времени, отпущенных на экспедицию, катастрофически мало, и на данном этапе изучение погибшей планеты может быть лишь очень беглым.
По-хорошему, нужно было бы основательно изучить все находки на таинственном острове, а заодно осмотреть и другие отдельно стоящие острова и архипелаги. Но островов оказалось много, не все фигурировали на старинных картах, а «Гране» не мог совершать посадку то там, то там – это же огромный корабль, не челнок и не флаер-разведчик.
Из того, что в команду входило лишь шестеро, несведущий заключил бы, что «Гране» имел небольшие размеры, но это не так. Поскольку корабль изначально строился как исследовательский, в нем было много разных отсеков научного и медицинского назначения со всей положенной техникой. Рассчитанный на длительные путешествия, «Гране» обладал автономностью. Это требовало запасов концентрированного питания, сложных устройств для круговорота воды и переработки органики, систем циркуляции воздуха и хранилищ для скафандров разного типа, от легких до самых громоздких, для выхода в космос. Кроме того, он нес в своем чреве два небольших спускаемых флаера-челнока, автономные дроны, зонды, роботов и машины для передвижения по поверхности. Разумеется, «Гране» не мог тягаться с каким-нибудь торговым тактайским судном, похожим издали на увесистый астероид. Однако наш космолет, оставаясь маневренным, был весьма внушительным по размерам. И предполагалось, что посадка будет только одна – на Фарсане.
Поэтому на Сеннар, как и на таинственный безымянный остров, был послан лишь флаер. На сей раз в команду вошли Хашшошш и Адванаирра Нашшударран, второй пилот и второй археолог.
Они исследовали то место, где некогда находился приморский город Меннао – самый крупный на побережье торговый порт. Обнаружить его не составило большого труда, карты точно указывали и границы города, и расположение гавани, причалов и главных зданий. Благодаря полученным с Лиенны старинным съемкам участники экспедиции даже знали, как выглядели сооружения до катастрофы.
У Лаона Саонса был свой интерес: он родился и провел юные годы в лиеннском Меннао – правда, на Лиенне город воссоздали на другом материке, и полного соответствия не получилось. Но основные топографические данные совпадали, и в них Лаон Саонс ориентировался свободно.
Территория города с портом и длинной косой, на которой некогда находился маяк, оказалась слишком обширной для столь маленькой группы. Пришлось использовать невероятные свойства аисян, послав на разведку Хашшошша. Он высвободился из скафандра и предстал в своем истинном облике – в виде сгустка искрящейся плазмы. Мы все зачарованно созерцали его превращение, потому что никто из нас, даже часто общавшихся с аисянами, никогда не наблюдал ничего подобного: обычно они оставались внутри оболочки, придававшей им сходство с прямоходящим существом, чаще всего подчеркнуто антропоморфным.
Хашшошш промчался как молния между развалинами, занесенными песками, что-то попутно заснял и отметил на карте. Вернувшись же и снова облекшись в скафандр, предложил для начала сосредоточиться на остатках старинной башни, возвышавшейся на искусственном холме возле бывшего моря. На совмещенных картах это место значилось как «Морская ратуша». Перевод приблизительный, но функция здания была примерно такой: оно смотрело фасадом на океанский залив, имело общественное предназначение, и обслуживало те районы Меннао, которые имели отношение к порту.
«Морская ратуша» напоминала с воздуха пустую корону. Внизу – сплошные завалы. Стены частично тоже разрушены, хотя вполне различимы границы трех ярусов. Сохранились оконные и входные проемы в виде остроконечных арок. Исследователи решили начать с верхнего яруса, взлетев туда на реактивных ранцах. Первым в бывшую оконную арку проник Хашшошш. Убедившись, что камни не рухнут, он позвал Адванаирру.
Вероятно, верхнее помещение некогда служило залом. Вместо пола – провал, напоминавший черную пропасть. Стоять было можно лишь в самой арке либо в углу, где виднелись остатки разрушенных перекрытий.
А далее нам показали нечто необычайное.
В проемах между окнами внутри зала сияли мозаики. Краски были необычайно яркими. Полудрагоценные камни, смальта, обводы из золота. Эти материалы рассчитывались на века. Они лишь покрылись пылью, но сохранились с незначительными повреждениями. Адванаирра принялась осторожно расчищать досягаемые фрагменты, а Хашшошш снимал шаг за шагом ее работу и общий вид композиции.
Мозаики изображали танец девушек. Их было шесть. Возможно, если смотреть на них глазами уроженцев Земли, они показались бы странными, но с уйлоанской точки зрения они были прекрасными. Все они чем-то напоминали Иссоа. Извивающиеся в танце тела – цвета нефритовой зелени, глаза – бирюзовые в золотых ободках, платья – полупрозрачные (халцедон и горный хрусталь, если сравнивать с земными минералами). Танцевали они, судя по цветам мозаики, не на суше, а на волнах океана (синяя смальта, малахит и ляпис-лазурь).
Надписей не было. Но было ясно, что это они. Алуэссы.
Комментарий оставшегося на «Гране» Мендарруихха звучал очень сдержанно.
Да, обнаружено замечательное произведение уйлоанского искусства. Да, мозаики чрезвычайно ценные и заслуживают дальнейших исследований. Очень жаль, что их невозможно сейчас изъять из полуразрушенной ратуши и перенести в какой-то музей. Да, скорее всего, на них изображены легендарные океаниды. По описаниям очень похоже. Однако это могло быть лишь фантазией на известную тему.
Комментарий Лаона Саонса содержал очень важные дополнения.
На Лиенне, где старались по возможности воссоздать культуру Уйлоа и ее самые знаменитые памятники, существует и подобие «Морской ратуши». Она точно так же находится на побережье, над морем, в Меннао. Профессор Саонс, конечно же, неоднократно видел это сооружение и бывал внутри. Оно служит общественным зданием, в котором проходят торжественные приемы, конференции и концерты. Верхний зал используют для банкетов, рассчитанных на особо важных особ. В остальное время туда допускают туристов – из зала открываются невероятно красивые виды на океан, городские окрестности и далекие горы.
Но стены зала в лиеннском Меннао украшают не мозаики, а росписи. Их цвета не столь яркие. И под ногами у девушек не густая синь океана, а цветущая зелень, как будто пляшут они на лугу среди трав. Сами фигуры на росписи выполнены с куда меньшим изяществом, чем на исходной мозаике. Это неудивительно: в старых источниках, спешно и несколько беспорядочно захваченных с собой переселенцами на Лиенну, нашлось лишь одно, не слишком отчетливое, изображение мозаик с сеннайскими девами. Причем снимали фигуры дев не специально, фрагмент за фрагментом, а как фон проходившего там торжественного приема с участием самого императора Уликена Последнего. Естественно, при воссоздании интерьера «Морской ратуши» на Лиенне возникло много неточностей. В какой мере это случайность, а в какой мере результат преднамеренности, сейчас сказать невозможно. Девушки на лиеннских росписях – точно не алуэссы, зато сеннайские, вероятно, изображали этих легендарных существ. Однако никаких доказательств их реальности по-прежнему нет.
– Ну как же? А гены Иссоа, Ульвена – мои, наконец? – удивилась Маилла.
– Мы не знаем, чьи это гены, – возразил ей Ульвен. – Ясно, что мы получили их от кого-то из наших предков. Но какое отношение он или она имели к алуэссам, остается лишь строить догадки. Пока это только версия.
– Выяснить истину помогли бы находки останков, – сказала Илассиа.
– Дорогая моя, но вы же сами видите, что задача невыполнимая. Вести раскопки в произвольном квадрате или двигаться хаотично, методом проб, сейчас невозможно. Скелеты и груды костей на погибшей планете будут встречаться на каждом шагу. Робот-разведчик не отличит окаменевшую органику от неорганики, а кости разумных существ – от костей морских обитателей. К тому же в команде «Гране» нет ни биолога, ни генетика.
– Да, супруг мой, к тому же останки, из которых можно извлечь генетический материал, в таких условиях не сохранились бы, – подтвердила Илассиа. – Все живые клетки на Уйлоа погибли. Разве что в самых глубоких трещинах могут найтись примитивные организмы вроде бактерий. Но это заведомо не то, что мы ищем.
– Есть другой вариант: отыскать документы, – заметил Ульвен. – Хотя это не менее трудно, чем найти следы алуэсс.
– Так ведь вот же они, как живые! – неожиданно воскликнула молчавшая до сих пор Иссоа. – Мне кажется, я умею танцевать этот танец, я слышу песню, под которую они пляшут!..
– Милая, это не аргумент для ученых, – охладил ее пыл Ульвен. – Мы захвачены изображением, пробуждающим в нас фантазию. Оно кажется нам реальным, – вернее, отражающим другую реальность, чем здешняя.
– Почему же она нереальна? – не сдавалась Иссоа. – Я ведь вправду похожа на них?
Тут в разговор вступил мой Карл.
– Liebe Issoah, liebe Freunde… – начал он по-немецки и тотчас запнулся, вспомнив, что разговор был на уйлоанском. Он уже хорошо понимал язык, но говорил на нем не свободно, стесняясь и своего топорного произношения, и ощутимой нехватки слов.
– Продолжайте, мой друг, пусть Юлия переводит. Или, хотите, я сам это сделаю, – предложил Ульвен.
Синхронить вызвалась я, хотя учитель, конечно, выступил бы в этой роли нисколько не хуже.
Карл напомнил, что в древности на Земле существовало множество мифов о подобных прекрасных девах, считавшихся малым божествами или духами разных стихий. У греков они назывались нимфами.
– То же самое слово обозначало невесту, – блеснула я эрудицией, ввернув свою реплику в перевод.
– Нимфы, – невозмутимо продолжил Карл, – имели детальную классификацию, как если бы речь шла о реально существующих биологических видах. Исследователи земной цивилизации, прилетевшие с какой-нибудь другой, весьма далекой планеты, легко могли бы принять все эти термины за научные описания, пусть и древние. Ореады, дриады, альсеиды, лимнады, наяды, нереиды, геспериды, океаниды… В древних текстах упоминалось о людях, которые не только их видели, но и вступали с ними в любовный союз или в брак. Нимф очень часто изображали на вазах, стенах, украшениях, а в более поздние времена – мозаиках вроде этой, на картинах, в виде рельефов и статуй. Едва ли не каждый хорошо образованный человек на Земле до сих пор представляет себе, как могла бы выглядеть нимфа. Обычно это прекрасная юная девушка с длинными волосами, нагая или одетая в легкие развевающиеся одежды – вроде тех, что на мозаике из Меннао. Так их изображали веками и тысячелетиями. Но никто на самом деле не видел реальных нимф. Это миф. Почему он возник, я не знаю.
– Каарол, ты хочешь сказать, что я сказка, и меня нет? – удивилась Иссоа. – А кто же тогда с тобой пел и играл тебе на виолино?..
– Сестра моя, речь не о том, – ответил ей Ульвен вместо Карла. – Ты, конечно же, есть. И ты не такая, как все. У тебя больше сходства с теми сеннайскими девами, чем с твоей родной сестрой Ильоа.
– Господин Киофар, а можно задать дерзновенный вопрос: чем в вашей почтенной семье объясняли такое своеобразие облика госпожи принцессы Иссоа? – спросил доктор Келлен Саонс.
– Мама всегда говорила, будто я похожа на бабушку по отцовской линии, – объяснила Иссоа.
– Весьма приблизительно, – пояснил Ульвен. – У нашей бабушки, мамы отца, в самом деле были глаза зеленоватого цвета, но не столь яркие, как у Иссоа. И она никогда не пела при всех и не слагала песен, хотя любила наигрывать знакомые ей мелодии на стеклянном органчике – «мийон эреллай».
– А известно ли что-нибудь о наследственности в семье вашей бабушки? – поинтересовалась Илассиа.
– Конечно. Та семья тоже очень старинная и восходит к женской ветви семьи Киофар, – ответил Ульвен.
– Значит, гены уйлоанских алуэсс могли проникнуть к вам в том числе и оттуда?
– Могли, – согласился он. – Или же в Иссоа так удачно соединились две линии необычной наследственности. И с женской стороны, и с мужской.
– А исследовать это нельзя? – спросила Илассиа.
– Увы, – ответил Ульвен. – В живых уже никого не осталось. Тревожить дальних родственников покойной бабушки я не хочу, там заведомо нет алуэсс. Да ведь вы сами их видели, дорогая моя, они приходили на нашу свадьбу. Обычные старики и старушки, ничего примечательного ни в облике, ни в повадках. Даже мысль о возможном происхождении от алуэсс показалась бы им непристойной.
– Напрасно! – сказала Маилла. – Мне она нравится!
– Как бы хотела я посмотреть своими глазами на этих сеннайских дев! – вздохнула Иссоа.
– Мы все бы хотели, моя дорогая. Но нам туда никак не попасть. И доставить мозаики на Тиатару, вероятно, нельзя.
– Почему? – встрепенулась она. – Браат, уговори своего Уиссхаиньщща, пусть пошлет туда аисян, а они уж придумают, как забрать такое сокровище! Оставлять этих дев погибать на Уйлоа – ужасно!
– Если бы всё решалось по нашему слову и разумению, то я так бы и сделал. Только ради одних мозаик второй корабль туда не пошлют. Это дорого даже для Межгалактического союза.
