скачать книгу бесплатно
– Тебе лучше одеться. Летние ночи теплые только для пьяниц.
Скотт протянул Мэри платье и отвел глаза, давая понять, что не станет смотреть. Через мгновение девушка оделась и села на берегу. Зубы стучали, колени тряслись с такой силой, что Мэри закапывалась все глубже в песок. Не дождавшись приглашения, неизвестный сел неподалеку и открыл сумку.
– Будешь? – предложил он, откупорив бутылку с мутной жидкостью и сделав глоток.
– Что это?
– Пьянице все равно, что за пойло, главное, чтобы утоляло печаль.
Мэри понравился слоган, и она взяла бутылку, принюхавшись к горлышку. Запах заставил ее скорчиться, но холод окутывал все сильнее, так что выбора не оставалось. Она отпила глоток и едва сдержала рвоту.
– Какое же…
– Дерьмо, – продолжил вместо нее Скотт. – Знаю.
– Как вы это пьете? – спросила Мэри.
– После третьего литра даже бензин становится сладким.
Луна опускалась. К рассвету она оказалась бы против того берега, где теперь уже сидели двое, но у незнакомца не было столько времени.
– Что тебя привело сюда? – сказал Скотт.
– Я хотела утонуть.
Бутылка опустела наполовину. Мэри согревалась, напиток казался все приятнее.
Они просидели на берегу около часа. О чем может говорить убийца и жертва? Один – пытается искупить грехи до того, как их совершит; другой – сбивает цену жизни до разбитого сердца каким-то деревенским придурком, отчего грех кажется правым делом.
Допив вторую бутылку домашнего вина, крепленного спиртом, Мэри поднялась. Голова закружилась, движения стали неловкими, и девушка едва удержалась, чтобы не упасть в воду. Сохранив равновесие, она протянула руки к небу и прокричала:
– Ненавижу! Ненавижу тебя!
Скотт не знал, к кому обращалась Мэри, к человеку, не ответившему ей взаимностью, или к тому, кого люди называют богом, но девушка явно получала удовольствие от выплеснутых эмоций. Мэри кружилась, падала, требовала, чтобы незнакомец достал еще бутылку. Но у него ее не было. Тогда она подошла и сказала:
– Я хочу танцевать. Вставай.
Ее новый знакомый, Скотт, поднялся, отряхнув руки от песка. Мэри положила одну его руку себе на пояс, другую обхватила пальцами и толкнула, считая:
– Раз… Раз, два, три. Раз…
Она называла это вальсом. Говорила, что научилась танцевать перед школьным выпускным, но облажалась на глазах десятков зрителей. Придурок-партнер наступил на ногу, и Мэри упала.
– Так и знала, что нужно было выпить перед танцем. Мандраж сковывал движения, заставлял думать о взглядах зрителей, нежели о самом танце.
– Все это не важно, – сказал Скотт.
Мэри раскрыла глаза шире и улыбнулась. После двух литров вина она смотрела на Скотта не как на шорох дикого зверя по ту сторону озера, а как на близкого человека, каким оказался незнакомец. Скотт заметил во взгляде искры, каких не встречал прежде.
– Скотт, – сказала Мэри. – Ты считает меня симпатичной?
– Да.
– На что ты готов, чтобы я стала твоей?
Скотт остановился, боясь сбиться с ритма и наступить на ногу. Он следил за Мэри несколько дней, чтобы точно ответить на этот вопрос.
– Повернись, – сказал незнакомец.
Она и не думала ослушаться. Мэри и Скотт вились в едином темпе, несмотря на то, что Скотт остановился, а Мэри продолжала кружиться. Перед ними была луна, освещавшая все без прикрас.
Когда Мэри повернулась спиной, Скотт подошел ближе, собрал волосы и перекинул через плечо, к груди.
– На что я готов, чтобы ты стала моей? – сказал он. – На то, чтобы сделать твою жизнь вечной.
Неизвестный не видел лица Мэри, но был уверен, она улыбалась. Она закрыла глаза, ожидая, что он приступит к поцелуям.
Одним движением неизвестный вытащил из кармана пакет и надел его на голову Мэри, сжав так, чтобы воздух кончился после первого же вдоха. Ноги девушки подкосились, ногти пытались впиться в глаза неизвестного, но силы быстро кончились.
Неподвижное тело упало на мокрый песок, освещаемый полной луной. Неизвестный достал из кармана нож, открыл сумку и сделал то, что должен был.
Глава 3. Дэн Скалли
– Ты попался, придурок! Пропустил поворот к отелю, о котором говорил управляющий по телефону, заехал так глубоко в лес, что им и напрягаться не пришлось. Ты сам угодил в их ловушку!
– Кто они?
– Шевели мозгами, болван! Что-то еще завалялось в черепушке?
– О ком ты говоришь?
– Мать честная! Управляющий взял задатком половину стоимости номера на пять ночей. Наверняка рассчитывал, что мы можем опоздать или не приехать вовсе, чтобы присвоить себе легкие деньги. Попадись он мне, я бы три шкуры содрал!
– Ты перевел мои деньги, не сказав ни слова?
– Твои деньги? У нас все общее, забыл? Мы даже одежду одну носим. К тому же, в тот момент ты выбирал, какого цвета трусы запихнуть в рюкзак, я не хотел тебя отвлекать.
– И сколько же ты перевел?
– Знаешь, о чем тебе стоит думать? Как бы я ни старался предостеречь, ты снова и снова попадаешь в неприятности. Разуй глаза! Посмотри, где ты находишься! Это чертов подвал! Все еще переживаешь за деньги, которые я потратил на убежище, чтобы избежать всего этого?
Свет обжигал веки. Когда я открыл глаза, тьма расступалась какое-то время, прежде чем я смог осмотреть место, где нахожусь.
Капитан оказался прав. Серый, мрачный подвал с плесневелыми пятнами грунтовых вод на стенах. Тело окоченело от холода и позы: кисти рук стягивала тугая веревка за спинкой стула, точно такая же, как на скрещенных щиколотках. Я пошевелился, и по телу прошел разряд боли, казалось, конечности медленно отрывают от туловища, чтобы я смог прочувствовать каждую рассеченную клетку кожи, услышать треск костей.
Напротив меня была лестница. Некоторые ступени сгнили, треснули или вовсе обрушились. Кем бы ни был мой похититель, он хотел, чтобы я страдал не только физически, от невыносимой боли свежих ран и заломленных сухожилий, но еще и морально, глядя на путь к спасению, будучи практически на первой его ступени, но без возможности подняться наверх.
Я проклинал себя за пропущенный поворот, за все, что мог припомнить за вот уже десять лет знакомства с капитаном. Не просто знакомства, а своеобразного симбиоза. Впервые я услышал его на уроке физкультуры в школе. Теперь уже сложно представить, что я всегда был одним из самых спортивных учеников, выносливым и сильным. Все изменилось в один день. Я стоял на старте с Эл, всматриваясь в сигналы учителя, которому оставалось лишь опустить руку, чтобы мы бросились к финишной черте. Я бежал в паре с девчонкой, потому что она мне нравилась, а ей нужен был зачет по стометровке. Она считала, что, если будет гнаться за тем, кто быстрее нее, покажет лучший результат.
Мы отставили одну ногу, отвели руки, чтобы в нужный момент взмахнуть, разрезав воздух. Эл услышала: «Старт!» и бросилась вперед. Я же пересек линию и обмяк, потому что Капитан сказал:
– Слабак. Не мог придумать ничего лучше, чтобы добиться ее внимания. Она просто пользуется тобой, ты же знаешь.
Эл получила зачет. Все посмеялись над ней, решили, что я пошутил, согласившись помочь. Я сделал вид, будто так и было. Эл сказала, что не заметила, как я отстал на старте. В этих словах я услышал подтверждение голоса Капитана.
Он частенько говорил то, о чем я лишь иногда втайне от самого себя догадывался. Капитан раскрывал мне суть вещей, говорил, что учеба неважна, лучше друга, чем он, не найти, и вообще люди непредсказуемые и опасные. Так в конечном итоге Капитан стал моим единственным собеседником.
– Хватит скулить, – сказал Капитан, услышав мои мысли. – Мы не одни.
Он заставил меня вновь посмотреть на лестницу, и тогда я понял, что он имел в виду. На одной из ступеней сидел черный кот с повернутой набок головой и изучал мое жалкое бормотание.
При виде кота я вспомнил ночь. Не знаю, какое сейчас время суток, но человеческий взгляд из-под кошачьей морды я никогда не забуду. Я не сомневался, что передо мной был тот самый кот, который вился у моих ног и впивался когтями в кожу. Последнее, что должно было уметь делать это существо, – издавать голос.
Я смотрел коту прямо в глаза. Я где-то слышал, что животные не любят человеческий взгляд. Не знаю, так ли это на самом деле, но сидящий передом мной кот смотрел на меня в ответ, не двигаясь, даже не моргая.
Капитан молчал. Я был наедине со своим похитителем и старался соображать. Будь со мной здесь капитан, он бы так и сказал: «Соображай, недотепа, твоей шкуре грозит опасность».
Что делают в подобных ситуациях в фильмах? Не тогда, когда на тебя уставился кот, а когда ты приходишь в себя в подвале, связанный. Я никогда не любил геройские фильмы, с еще большим недоверием относился к фильмам ужасов. Так что первым, что мне пришло в голову, был жалобный крик, попытка пронзить бетонные стены писком в надежде, что поблизости есть тот, кто не останется равнодушным.
На деле же все обстояло иначе:
– Что тебе нужно? Зачем было меня похищать? – говорил я обездвиженному коту. – У меня нет денег, я живу в однушке в старом районе и выношу мусор только по нечетным числам. Черт!
Голос сорвался. Вдобавок к слезам, означавшим осознание безнадежности ситуации, я вспомнил, что забыл вынести мусор. День, другой, и остатки еды испортятся, поднимется смрадный запах. Только если… я вернусь домой и застану этот кошмар.
У меня тряслись руки. Постепенно дрожь дошла до ног, и тогда мое тело одолела такой силы судорога, что ножки стула застучали о бетонный пол. Мои мышцы, каждый их квадратный сантиметр, словно сжимали тески, мешая крови и кислороду двигаться в нужных направлениях. Тело искривилось, из приоткрытого рта потекли слюни, легкие перестали принимать воздух. Ходящий ходуном стул наклонился вперед, раскачался и замер на мгновение на задних ножках. Не смыкающий до того с меня глаз кот моргнул и ожил: зевнул, потянулся. Стул повторил движение маятника, из моего рта проступила пена, я мычал капитану, что нуждаюсь в его помощи, но оказалось слишком поздно.
Я откинулся на спинку стула и почувствовал, как тот накренился и вот-вот грохнется на пол. Кот заметил то же. Он запрыгнул на меня, перевесив в сторону спасения, и сбил темп судороги.
Я кричал Капитану:
– Спаси! Я вот-вот сдохну! У меня начался припадок.
Но он молчал. До тех пор, пока мы оба не взвыли от боли.
Кот махнул острыми когтями и оставил три симметричных разреза на моей груди. Я очнулся, и меня вырвало. В мозг снова поступил кислород, сердце закачало кровь по венам.
Первый приступ случился на приеме у психолога. Женщина в круглых очках, сером пиджаке с приподнятым воротом и копной седеющих волос, заколотых спицами, следила за каждым моим движением. Когда я зашел в кабинет, она сказала:
– Добрый день, молодой человек. Меня зовут миссис Телнел.
Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться в голос. Психологу, которого мне назначил психотерапевт, на вид было лет пятьдесят, хотя короткая стрижка, яркая губная помада и вызывающий цвет лака для ногтей, могли скрывать еще десяток-другой. При первом же взгляде на нее мне показалось, что плохо скрываемая усмешка ударила по ее самолюбию. Я хотел было выпалить что-нибудь остренькое, что в подростковом возрасте делал не хуже задир, издевающихся над младшими школьниками, но сдержался. Я мог вывести из себя любого, но вид миссис Тернер с ее картавым языком, подсказал мне, что не стоит атаковать. По крайней мере, пока.
После приветствия, не размениваясь на любезности, психолог выдала мне несколько листов с тестами. Слушая ее громкое дыхание, я думал, что она смотрит на меня, следит не только за выбранными вариантами ответов, но и за тем, как долго я изучаю задание, и это вызывало во мне волны смеха. Я до последнего считал, что решаю тесты только потому, что миссис Тернер не хочет со мной разговаривать, боясь столкнуться с насмешкой.
Когда я закончил, психолог изучала ответы, что-то помечала на листочках, пока я барабанил пальцами по столу, изнемогая от тишины и безделья. Тогда еще во мне было столько энергии, что хватило бы, чтобы обеспечить работу атомной электростанции, как говорили иногда некоторые учителя.
Я изучал кабинет психолога. На стенах висели почетные грамоты и сертификаты, рисунки, очевидно, детские, поскольку напоминали скорее мазню левой пяткой, нежели визуализацию мыслей, а также фотография, где миссис Тернер стояла в окружении каких-то людей на фоне серого четырехэтажного здания, от какого веяло холодом. Тогда я еще не знал, что спустя несколько месяцев буду называть это место домом.
– Вы слышите голоса? – спросила женщина, поправив очки на носу.
– Только что слышал. Ваш, – ответил я без издевки, восприняв вопрос быстро и плоско.
– Я имею в виду в голове, – пояснила миссис Тернер. – Вы общаетесь со своим внутренним «Я»? Поймите, это нормально. Внутренний голос становится первым собеседником человека, когда он еще не умеет выражать свои эмоции и чувства иначе, как капризами.
К тому времени я провел в кабинете психолога не меньше часа, ответил на глупые вопросы теста, на подобие: «Вы когда-нибудь хотели причинить себе боль?» – да, сразу после того, как прочитал это. Я вытерпел хриплое дыхание миссис Тернер, когда та проверяла мои ответы, но, услышав прямой вопрос, на который не было вариантов ответа, я задумался. Почему-то мне казалось, что от ответа зависит, ни много, ни мало, моя судьба.
Порассуждав со своим внутренним голосом, я ответил:
– Да, общаюсь. Честно говоря, это он заставил меня ответить.
Я состроил гримасу наподобие той, что бывает у клоуна на детском празднике, когда он пытается развеселить кого-то, но в итоге доводит до слез. Миссис Тернер осталась при нейтральной мине, не выражающей ничего кроме железного спокойствия, как бы говоря: «Я видала экземпляры и покруче».
– Вы ответили, что время от времени стараетесь оградиться от окружающих людей. Почему? – спросила психолог.
– Люблю бывать один. Компании быстро надоедают.
– Так было всегда или что-то изменилось в последнее время?
Я задумался, поднял голову к потолку, заглянул в окно, увидев раскачивающиеся на весеннем ветру деревья. Заметив плавные движения, я почувствовал, как они притягивают меня. Мне захотелось сесть на подоконник, просунув ноги через решетки, какие были в этом здании на окнах каждого этажа, и раскачиваться вместе с ветвями.
В памяти всплывали картинки из детства. Ладони перед глазами расходятся, и я вижу несколько лучших друзей с праздничными колпаками. В центре стола, прямо передо мной, торт с горящими свечами. Огонь такой красивый. Через него взбитые сливки кажутся розовыми. Я приближаюсь к торту. Друзья сидят с надутыми щеками, чтобы случайно не задуть свечи вместо меня. Я обвожу их взглядом и слышу, как кто-то шепчет на ухо: «Не забудь загадать желание». Я делаю глубокий вдох и разом заставляю огонь исчезнуть. За столом поднимается гул аплодисментов.
– Дэниель? Все в порядке?
Миссис Тернер отрывает меня от мыслей. Я стал замечать за собой, что порой отвлекаюсь от действительности и могу пропускать все мимо ушей. Такого раньше не было, и мне становится страшно. Что со мной?
– Да, – ответил я, придя в себя.
– Отлично. Мне повторить вопрос, или вы его помните?
– Я уже ответил на него, – сказал я, осматривая комнату заново, узнавая в знакомых деталях что-то новое, что доставляло мне дискомфорт. – Раньше со мной такого не было.
Я заерзал на стуле. Принятая несколькими минутами ранее, поза показалась неудобной. Я подтянул штаны, сел. Закинул ногу на ногу. Поднялся, чтобы приспустить брюки, давящие на живот и вызывающие рвотные позывы, вернулся на место. Голова закружилась, руки отяжелели и упали вниз со стула.
Я не выношу тишины. Говорите! Говорите, черт бы вас побрал! Только не тишина. Только не…
– Вот, возьмите, – женщина протянула мне бумажный пакет, сопроводив это действие надежной улыбкой.
Вырвав пакет из рук, я заполнил его всем тем, что подпирал туго застегнутый ремень. Спустя десять секунд я откинулся на спинку стула, сжимая в кулаке тяжелый пакет с рвотой, словно это была фляга со спиртом, после глотка которого по телу распространилось тепло.
– Спасибо, – сказал я, вытерев рот. – Так на чем мы остановились?
– Вы говорили о Капитане. Он дает о себе знать время от времени, так ведь?
Я выпрямился, не сводя взгляд с женщины, занимавшей добрую часть своего скромного кабинета. Ее пышная грудь лежала на столе за баррикадой сложенных в замок пальцев. На покрасневшей коже шеи проступила морось. Психолог поправила очки, и я услышал голос:
– Эта сучка лжет! Она знает обо мне из рассказов мисс Блю. Ты не говорил ей ни слова.
