Пепел Феникса

– Ты коснулся запрещённого, – произнёс один. Голос – как металл, сжатый в кулак.

– Она была закрыта, – сказал второй. – А ты открыл.

– Я не знал, что это опасно.

– Незнание – не аргумент. Агни не прощает дураков.

Они двинулись ближе. Не спеша. Уверенно.

И тогда – раздался третий голос.

– Отойдите от него.

Она стояла у входа. Без пышности. Без оружия. Только плащ и рука, в которой вспыхивала гранула. Огненная. Сложенная из тончайших линий энергии.

– У вас пять секунд, – сказала она. – Или останетесь частью схемы. Навсегда.

Стражи замерли. Один прищурился. Второй шагнул назад. Это не было страхом перед ней. Это было опасение того, что она знает, чего не должна.

Они ушли. Без слов. Без угроз.

Когда всё стихло, Джаян сидел на полу, уставившись на Сферу.

– Принцесса, – произнёс он, словно не веря.

Она подошла ближе. Села напротив.

– Мне сказали, ты тронул то, что не трогали десятилетиями.

– Я хотел понять, почему энергия реагирует на эмоции.

– Ты думаешь, она чувствует?

– Она слышит. И отвечает.

– Тогда мы зададим ей новые вопросы.

Он молчал. Долго. Потом:

– Ты знаешь, что это – вызов Империи?

Она кивнула.

– Но, может, именно это и нужно. Чтобы пламя перестало быть клеткой.

Так началась их связка.

Пока без плана. Без схемы. Только пульс Сферы. Только след на запястье. Только осознание:

Они – больше не часть Империи.

Они – вопрос, заданный ей.

А Сфера – ждала продолжения.

ГЛАВА IV

Сломанные оковы

Руины Праджвали не были мёртвыми. Они дышали.

Не воздухом, не временем – чем-то глубже. Словно остаточным током, пульсирующим в сердцевине забытых схем. Место, где однажды был вызов. Где нечто жгло не тела – основу.

Михира стояла на краю обрушенного карниза. Под ногами – крошащиеся плиты с рунами, стертыми ветром и жаром. Вокруг – торчащие из земли остовы антенн, изогнутых, будто металл пытался убежать. Над головой – ничем не заслонённое небо, будто сожжённый купол. А впереди – вход.

– Ты уверена, что здесь? – спросил Джаян, нагибаясь к пульсирующему детектору.

Она не ответила сразу. Ветер с юго-запада нёс запахи жжёной меди и пепельной ткани. Но под этим – что-то ещё. Почти неощутимое. Как тон, улавливаемый не слухом, а кожей.

– Это место звучит, – произнесла она. – Не как храм. Как ошибка, о которой никто не хочет помнить.

Джаян усмехнулся, но без веселья.

– Тогда оно нам подойдёт.

Внутри было прохладнее, чем снаружи. Пол – покрытый пылью, кое-где просвечивал агни-камнем. Стены – металлические, с прорезями вентиляции, из которых давно не дуло. Коридоры расходились, как артерии. Но ни один из них не был отмечен. Планировка хаотична. Или сделана, чтобы казаться хаотичной.

Они шли молча, пока не достигли главного отсека. Трёхуровневая камера, по стенам которой располагались старые терминалы. Пульты – ржавые, но всё ещё дышащие слабой энергией. В центре – оплавленный пьедестал, вокруг которого когда-то вращался основной резонатор.

– Это была первая попытка связать контур напрямую с человеком, – сказал Джаян, опуская рюкзак. – Без амортизаторов. Без жертв. Теоретически.

Он подошёл к терминалу, вставил связующий штырь, повернул его. Где-то под полом щёлкнуло. По кругу прошла дрожь.

– Теоретически? – переспросила Михира, подойдя ближе.

– Если верить записям, проводница – женщина из касты жрецов – считала, что можно войти в поток, если отказаться от страха. Если быть… прозрачной.

– Что с ней стало?

– Она не сгорела. Она исчезла.

Михира опустила взгляд на кольцевой след, выжженный вокруг пьедестала. Камень был гладким, будто отполирован ладонью времени. Внутри этого круга никто не стоял уже десятилетия. Но он помнил.

Они прошли глубже. Падали ступени. Воздух становился плотнее. На стенах – предупреждающие руны. На полу – отпечатки, не от обуви, а от тел. Пыль выстраивалась в формы. Образы. Шепоты прошлого.

В одной из боковых камер Михира остановилась. Полуразрушенный архив. На полу – обломки карт, схем, кристаллы воспоминаний, давно потухшие. Но один – слабое свечение.

Она взяла его. Сжала. Внутри – голос:

«Я верю. Не в пламя. В то, что за ним. Оно не требует крови. Оно требует правды. Если я исчезну – пусть кто-то другой скажет: я хотела слушать, а не повелевать.»

Она закрыла глаза. Не слёзы. Только напряжение в дыхании.

Джаян вскоре нашёл то, ради чего они пришли. Панель с символом Седьмого Ордена. Один из тех, что официально не существовал. Он провёл рукой по узору, и камень открылся, будто сдался. Внутри – капсула. Медная пластина с выгравированным глазом.

– Что это?

Он не ответил сразу. Рассматривал. Повернул в руках. Приложил к агни-детектору. Тот вспыхнул.

– Это не просто карта. Это фокус. Координатный маяк. Он указывает на одну точку. Центр пересечения.

– Пересечения чего?

– Не потоков. Смыслов. В этом месте собирались те, кто верил, что Контур – не инструмент, а… существо.

Михира долго смотрела на пластину. Её пальцы дрожали. Не от страха. От осознания: она стояла на границе.

В одной из глубинных камер они нашли их.

Останки.

Не кости. Формы. Обугленные. Слепленные с полом. Ладони, тянущиеся к потолку. Лица, уткнувшиеся в камень. И среди них – детская ладонь. Маленькая. Беззащитная. Пальцы вытянуты. Словно что-то держала.

Михира наклонилась. Коснулась. Лёгкий жар.

– Их не предупредили, – прошептала она. – Им сказали, что это нужно. Что это ради будущего.

– Кто-то всегда говорит это.

Ночью они развели огонь. Не от отчаяния. От уважения.

Сидели в центральной зале. Вокруг – стены, дышащие историей. Между ними – Сфера. Та, что Джаян принёс из своей мастерской. Она вновь светилась. Не ярко. Плавно. Словно ждала.

– Она слушает, – сказал он. – Я заметил это ещё в Бахмани. Когда спрашиваешь искренне – она откликается.

– И что она слышит?

Он покачал головой.

– Может быть, всё. Может быть, только то, что мы не смеем произнести вслух.

Михира сидела напротив. Руки на коленях. Лицо – открытое. Но в глазах – тень. Глубокая. Как след, оставшийся от слов Императора. Как сгоревшее ожидание.

– В детстве я спросила отца, зачем он заменяет части себя на металл, – сказала она. – Он ответил: «Потому что живое ломается.» Тогда мне это показалось правильным. Теперь – нет. Может, именно то, что ломается, и делает нас способными на что-то большее.

Тишина. Только звук пульсации в Сфере.

– Я не верю в богов, – сказал Джаян. – Но верю в ошибку. Ошибка – это окно. И если этот Контур – ошибка, то, может быть, в нём правда.

Утром они покинули руины. За их спинами – камеры, коридоры, мёртвые механизмы. Но внутри них – карта. След. Связь.

Сфера молчала, но не исчезла. Она стала иной. Словно поняла, что её больше не боятся. Что её спрашивают.

А где-то в самой глубине комплекса, в зале, где хранилась первая плита, снова зажглась одна из рун. Тонкая. Почти невидимая.

Но она горела.

ГЛАВА V

Первый круг

Храм Семи Искр не был построен. Он был извлечён.

Так говорили те, кто верил в его происхождение. Будто пласты скалы сами раскрылись, уступив место архитектуре, которая не была создана, но – найдена. Как будто камень знал, что должен стать местом поклонения, и выжег из себя всё лишнее, обнажив суть.

Когда Михира подошла к его вратам, воздух вокруг изменился. Неохотно. Словно он помнил, кто она – или кем должна была быть – и не решался принять. На подходе к главной арке температура изменилась: не резко, но ощутимо. Жара здесь не жгла, а давила. Не угрожала, а… ожидала.

Фасад храма был гладким, будто стекло. Но на ощупь – камень. Под пальцами – тепло, переходящее в вибрацию. Он не стоял в Падмасаре – он прорастал в ней, как кость, забытая в теле. Семь башен – каждая из которых символизировала круг возгорания – соединялись в купол, из которого ввысь поднимался постоянный шлейф света. Не огонь. Звук.

Когда-то, в детстве, Михира задавала глупый вопрос: если храм горит всегда, почему его не тушат? Тогда ей ответили: «Потому что не всё, что горит, уничтожает.»

Теперь она не была в этом уверена.

Она пришла без сопровождения. Джаян остался у внешнего кольца. Он не скрывал презрения к священным местам Империи. В его понимании агни-структуры – механизмы, не храмы. Проводники, а не жрецы. Пламя – не бог, а язык, на котором можно научиться говорить.

Но Михира чувствовала: прежде чем спорить с верой, нужно услышать её до конца.

Храм принял её без слова. Стражи у врат – в бронзовых масках и с плащами из пепельной ткани – не двинулись, только медленно отступили. Перед ней распахнулись двери, открыв зал, не похожий ни на одно помещение Империи.

Внутри всё было из света. Не прямого. Рассеянного, будто время здесь не шло, а вибрировало. Стены – из металла и пепельного стекла – переливались узорами, не замкнутыми в форму. В воздухе витал аромат – не благовоний, а праны. Чистой, свежей, нетронутой.

Из тени выступил человек.

Его одежда была серой, выжженной рунами. Лицо – закрыто повязкой из агни-ткани. На коже лба и щёк – вырезанные линии, словно шрамы были частью языка, на котором здесь говорят. Голос его не звучал изо рта. Он… резонировал.

– Принцесса, – произнёс он, не двигаясь. – Вы пришли не за благословением.

– Я пришла за вопросом, – ответила она.

– Тогда, возможно, вы услышите, – прозвучало в ответ. – Здесь не говорят. Здесь – слушают.

Первый круг начинался со Зала Грез.

Это не был музей. Не архив. Здесь сцены прошлого возникали прямо из воздуха: пламя, принявшее форму ритуала; фигуры, шагающие сквозь контуры; возгорания, вызываемые не жестом, а взглядом. Люди на проекциях не улыбались. Их лица были искажены: от боли, от страха, от сомнения.

Один из фрагментов задержался перед ней. Девушка, не старше пятнадцати, стояла на платформе. Руки – разведены. Пламя – поёт вокруг неё. Но глаза… в них не вера. Вопрос. Перед тем, как она сгорела – или растворилась – она сделала шаг. Не назад. Вперёд. В неизвестность.

– Почему они страдали? – тихо спросила Михира.

Ответ пришёл не сразу.

– Потому что не верили до конца, – отозвался голос в пространстве.

Но в этих словах не было уверенности. Только память.

Во втором круге – Зал Сосудов.

Люди, прошедшие трансформацию. Их тела – изменены. Полупрозрачные. Вены – нити света. Глаза – пылающие капли. Они сидели или стояли, не говоря. Только изредка поворачивали головы, будто слушали нечто вне звука.

Одна из них – женщина с длинными пальцами, покрытыми знаками, – остановилась рядом с Михирой. Взгляд её – прямой, тяжёлый.

– Ты ищешь пламя без боли? – прозвучало от неё.

Михира не ответила.

– Тогда ты не поймёшь. Огонь очищает только то, что готово быть сожжено.

– Почему ты позволила это сделать с собой?

– Потому что, когда становишься частью пламени, начинаешь слышать, как оно плачет.

Третий круг – Равновесие.

Здесь хранились те, кто не прошли. Отказники. Сломленные. Не сгоревшие, но – потерянные. Их тела – без выражения. Глаза – затянуты медной плёнкой. Они не двигались. Не спали. Не умирали. Просто – были.

Один из них – старик с рунной цепью на груди – сидел, прислонившись к стене. Рядом – жрец. Молча. Как свидетель.

– Это цена за сомнение? – прошептала она.

– Нет, – ответил тот же голос, теперь мягче. – Это цена за вопрос без готовности услышать.

В четвёртом круге – Хранилище. Там, в одной из ниш, она нашла свиток. На нём – размытой краской: «Контур, в котором пламя не требует жертвы, но просит соответствия. Несоответствие – разрушение. Ложь – источник сбоя.»

Она медленно перечитала строчку: «Агни не сжигает. Он отражает.»

Внезапно ей стало трудно дышать. Не от жара. От осознания.

Выходя из зала, она остановилась. Воздух за её спиной будто дрогнул. Один из жрецов – юноша с неплотно прикрытым лицом – прошептал:

– Если ты пришла, значит, ты уже на пути.

Она взглянула на него.

– На путь можно встать. Но можно и сжечь его за собой.

Он улыбнулся. И исчез вглубь зала.

Джаян ждал у внешнего кольца. Он сидел на плитах, рисуя что-то остриём металла.

– Ну? – спросил он, не глядя.

– Они верят, – ответила она.

– Это и есть проблема, – произнёс он спокойно.

Она села рядом.

– У них есть система. Последовательная. Они называют её огнём. Но, может быть, это всего лишь страх, принятый за свет.

Он кивнул. Потом добавил:

– А может быть, это был свет. Пока они не попытались запереть его в форму.

В лагере, под навесом, пока Сфера медленно вращалась в защитной капсуле, Михира записывала в свой дневник:

«Первый круг не храм.

Это зеркало.

Я увидела в нём не Бога. Себя.

Впервые – без герба. Без титула. Без огня.

И поняла: я ещё не сгорела.

А значит, могу идти дальше.»

А в Храме, на нижнем уровне, старший Хранитель остановился перед зеркалом из агни-камня. В нём – не отражение. Отблеск. Линия. Контур. Движение.

Он произнёс почти неслышно:

– Искра не вспыхнула.

Но она… дышит.

ГЛАВА VI

Внутри Лабиринта

Карта, обнаруженная в руинах Праджвали, на первый взгляд казалась фрагментом старой системы технообслуживания. Обычные маготехнические каналы, пересекающие уровни, маркировка по секторам, кольцевые соединения. Но когда Джаян провёл пальцем по внутренним линиям, руны едва заметно отозвались. Не вспышкой. Ритмом.

Он уловил это сразу – словно память, встроенная в схему. Как будто карта не просто изображала структуру, а хранила воспоминание о ней. Или… обратилась к ним.

– Это не туннели, – произнёс он, склонившись над пергаментом. – Это оболочка. Контур. Старый. Возможно, даже – первичный.

Михира, стоящая рядом, нахмурилась.

– Под дворцом?

– Под фундаментом Падмасары. Если всё верно – здесь спрятан первый успешный узел. Или его остаток.

Он указал на центр карты – кольцевую точку, окружённую символами равновесия. Она находилась как раз под старым архивом Академии Техномантии. Место, куда давно никто не спускался.

– И как нам туда попасть?

Он усмехнулся.

– Через ложь. Придётся выдать себя за техническую инспекцию. У меня ещё остались старые ключи.

– Тогда идём, – сказала она, и её голос прозвучал как щёлкнувший замок.

Путь начинался у фальшивой стены, за которой скрывалась металлическая лестница. Её ступени скрипели, но не от старости – от того, что несли вес чуждого им выбора. Михира шла первой, опускаясь всё глубже, в тень, в пыль, в память камня. За ней – Джаян, сверяя маршрут по пластидам, прикреплённым к предплечью.

Стены сужались. Воздух становился сухим, затем влажным, затем – странно плотным. Как будто сам он был носителем сигнала, не только материи. Мгновение – и уже нельзя было сказать, день снаружи или ночь.

На первом уровне царил технохаос: обрушенные балки, коридоры с обуглёнными знаками, выведенные из строя экраны. Джаян останавливался у каждого пульта, прикасался, слушал. Он не чинил. Он вчитывался.

– Здесь не было сбоя, – произнёс он, – здесь было отторжение. Система сама себя выключила. Как будто… почувствовала угрозу.

– Или в неё что-то внедрили, – тихо заметила Михира.

Второй уровень напоминал глотку. Стены – из полупрозрачного стекла, с токами внутри. По ним струилась прана – не яркая, тусклая. Будто полуживой организм, медленно переваривающий свои же остатки. Резонатор в центре – массивный шар, закреплённый на анкерных опорах, слегка подрагивал.

– Он активен, – сказал Джаян, не скрывая удивления. – Контур должен был быть мёртв.

– Может быть, он ждал. Не нас – вопроса.

Он кивнул. Прикоснулся к панели. Стены отозвались вибрацией. Несильной, но живой. Как сердце, только что начавшее биться.

Третий уровень – архив памяти.

Это было не хранилище файлов, не база данных. Здесь всё хранилось в Сферах – круглых капсулах, висящих в поле антигравитации. При приближении одна из них отреагировала – замигала. Из неё вытекла голографическая проекция: женщина в одежде ранней эпохи. Голос – искажённый, дрожащий.

«Стабилизация невозможна. Контур сдвигается. Она не выдержит. Уберите сосуд…»

Вторая Сфера ожила сама:

«Если она умрёт – мы потеряем всё. Но если выживем – изменится всё. Агни не простит, но он запомнит.»

Голос оборвался.

Михира смотрела на них долго. Потом прошептала:

– Это Индраваси. Одна из первых жриц-исследователей. По слухам, она была… матерью Раджара.

Джаян ничего не ответил. Он смотрел в пустоту, как в зеркало.

– Тогда всё объясняется. Он не просто строит Контур. Он… завершает то, что прервалось внутри него.

Центральная камера находилась за гермодверью. Джаян долго настраивал кристалл-допуск, пока руны не отозвались. Дверь сдвинулась с резким стоном, и они вошли.

Внутри – ядро.

Оно висело в воздухе. Сфера из агни-кристаллов, медленно вращающаяся вокруг себя. Её поверхность – зеркальная, но отражала не тела. Лишь внутреннее.

Михира подошла ближе. Сердце билось неровно. Сфера отражала её… другой. Без титула. Без страха. С огнём – внутри глаз.

– Ты чувствуешь? – прошептал Джаян.

– Она слышит.

Она подняла ладонь. Коснулась поверхности.

Никакого жара. Лишь пульс. Как мягкое дыхание.

Пол под ними начал светиться. Контур активировался.

– Скажи что-то, – произнёс он. – Но честно. Без маски.

Она вдохнула. Закрыла глаза.

– Я не хочу быть продолжением боли, – сказала она.

И в этот момент – вспышка.

Свет не ослепил. Он разошёлся по линиям на полу, потолке, стенах. Контур ожил. Но не как машина. Как голос.

В воздухе возник символ: Код Резонанса принят. Этап первый – завершён.

Они стояли в центре активации. Живые. Целые. Без жертвы.

Сфера медленно вращалась. Её пульсация сменилась на… созвучие. Как если бы она приняла их слова не как команду, а как приглашение.

Михира посмотрела на свою ладонь. На ней – символ. Линия, раскрытая, как искра. Не жгучая. Ясная.

– Это не мы, – сказала она. – Это она приняла. Или он. Или что-то, что ждало.

Когда они поднимались обратно, воздух стал другим. Прозрачнее. Даже пыль в коридорах – не оседала, а уходила.

На выходе они услышали звон. Лёгкий, почти музыкальный. Не из механизма. Из пространства.

– Что это?

Джаян остановился.

– Память. Этот Контур жив. Но не в том смысле, как думает Империя.

Михира кивнула.

– Тогда теперь мы знаем, что возможно. Без страха. Без крови.

– Пока. – Он посмотрел вверх. – Но теперь за нами будут смотреть.

А в личных покоях Раджара, высоко в башне Совета, вспыхнул тревожный кристалл. Он встал. Подошёл к пульсирующему экрану. Узел на карте активировался.

– Она коснулась, – произнёс он. – И осталась собой.

Он долго молчал. Потом добавил:

– Значит, пора сжигать следы.

ГЛАВА VII

Лотосы на костях

Возвращение из лабиринта не было возвращением. Это было рождением – изнутри.

Они поднялись не просто на поверхность. Они вышли в другой слой реальности. Мир вокруг остался прежним: Падмасара всё так же гудела праной, зеркала ловили свет, храмовые стражи шагали ритмично. Но воздух стал другим. Глубже. Тише. Будто даже уличная пыль узнала в них нечто иное.

Михира ощущала: её кожа будто напиталась внутренним жаром. Не обжигающим. Светящимся. Мысли звенели, как провода под напряжением. А внутри – не буря. Ясность.

Джаян молчал. Он шёл рядом, чуть сгорбившись под весом рюкзака. Но она знала – не груз его тяготил, а то, что теперь они были носителями. Знания. Нарушения. Надежды.

Когда они вернулись в мастерскую, всё лежало на своих местах. Но воздух внутри изменился. Даже вода в графине, казалось, вибрировала. Всё стало острее. Неопасным – значимым.

– Мы не можем оставить это в голове, – сказал он, разложив карту на столе.

– Тогда запишем. Но не полностью. – Она провела пальцем по траекториям. – Код сигнала, ключ, связка. И разбить на два носителя.

– Один у тебя, один у меня. Если одного из нас поймают…

– …второй должен знать, что делать. – Её голос был спокоен.

Они долго сидели молча, слушая, как в углу покачивается подвешенная Сфера. Её свет стал ровным. Согласным. Словно она больше не требовала быть понятым. Только – принятым.

Ночью они покинули город. Не бежали. Уходили. По зову. По интуиции.

Их путь вёл на восток – в сторону Гураджи. Провинции, которую на картах обозначали серым пятном: «деактивированная». Там, по слухам, остались склепы довоенной династии и место, известное только как Памятующее Лоно. Место, где, как говорили, обитала та, что пережила все циклы. Потому что забыла своё имя.

Михира не верила в легенды. Но она научилась слушать. Не слухом. Пульсом.

На третий день пути они наткнулись на деревню.

Без названия. Без признаков жизни. Только кости.

Хаты, склонившиеся под весом ветра. Полурассыпавшиеся колодцы. Пепел на порогах. Никаких табличек, печатей, рунических меток.

А в центре – лотосы.

Белые. Призрачные. Не бумажные. Не живые. Не искусственные. Что-то между. Они росли сквозь трещины в камне. Никакой воды. Только пыль. Но стебли были прямыми. Цветы – раскрытыми.

– Они не должны были вырасти, – тихо сказал Джаян, опускаясь рядом. – Здесь нет ни почвы, ни питания. Только прах.

– Тогда, может, это не ростки. Это… отпечатки. Память того, что было. Или должна была быть.

Она провела ладонью над лепестком. Он не колыхнулся. Не сопротивлялся. Но и не исчез.

На крыше одного из домов сидел старик. Его лицо было покрыто пепельными линиями. На шее – бечёвка с камнем. Он не двинулся, когда они подошли. Только чуть приподнял голову, будто вспоминая, что такое взгляд.

– Вы ищете её? – спросил он.

– Кого?

– Ту, кто забыла имя. Она внизу. Среди тех, кто не стал прахом. А стал – эхом.

Он не указал дорогу. Но в его голосе было направление.

Склеп оказался не под землёй – под храмом. Остатки купола зияли вверх, словно воронка. Под ней – ступени. Много. Глубоко. Чем ниже – тем тише.

На последнем пролёте воздух стал плотным. Но не тяжёлым. Наполненным. Как в библиотеке, где каждая книга ждёт, чтобы её открыли.

Зал напоминал сосуд. Стены – из глины, плотной, тронутой временем. По ним – фрески. Не имперские. Доагнийские. Люди – в простых одеждах. Без символов. Без каст. Они держались за руки. Строили что-то. Вырезали узоры. Смотрели друг на друга – не вниз, не вверх. В глаза.

– Империя не всегда была машиной, – прошептала Михира. – Когда-то она жила не в структуре. А в согласии.

В дальнем конце зала сидела женщина. Волосы – цвета песка. Глаза – сухие. Но не мёртвые. Одежда – наслоения ткани, из которой исчез цвет, но осталась текстура.

Она не поднялась.

– Ты активировала Контур, – произнесла она. Голос – шероховатый, как берег. – И осталась собой.

Михира кивнула.

– Тогда ты готова услышать, – сказала женщина. – Но не то, что скрывают. А то, что хранят.

Она повела их вглубь.

Там, в круглом помещении без углов, стоял камень. Темный, округлый, будто часть чего-то большего. На нём – надпись, выгравированная линиями, едва заметными:

«Те, кто жгли, теперь боятся пламени.

Но не те, кто несут его в ладонях.»

Оракул – Памятующая – подошла, положила ладонь на поверхность. Камень дрогнул.

– Это ядро. Первое. Но оно не горит. Оно впитывает.

Храни его. Если хочешь доказать, что свет не требует крови.

Михира приняла кристалл, возникающий из отверстия у основания. Он был тёплым, но не агрессивным. Как голос, сказанный не вслух, а прямо в грудную клетку.

Когда они вышли, день подходил к концу. Солнце опускалось за хребет. Но лотосы не увяли. Они всё так же стояли – белые, пепельные, несгибаемые.

– Думаешь, они правда растут? – спросил Джаян.

– Думаю, они… стоят. Как память.

Он кивнул. Потом сказал:

– Ты стала другой.

– Нет, – ответила она. – Я просто перестала прятать ту, кто была всегда.

В Падмасаре, в башне Храма, Раджар стоял у зеркала из агни-камня.

В нём вспыхнула точка – дальняя, почти потушенная. Но снова активная.

Он произнёс:

– Она идёт по следу.

Тень за его спиной отозвалась:

– Тогда пора… посеять страх.

Он не ответил.

Он уже начал.

ГЛАВА VIII

Чернила и пепел

Они вернулись в Падмасару ночью.