скачать книгу бесплатно
Андрей с радостью побежал к заводу. У конторки стояла бричка.
– Это кто приехал? – спросил он у проходившего мимо рабочего.
– Да барин приехал, – нахмурив брови, тот заскрипел зубами, – надсмотрщику нагоняй дает.
Возле ворот ходил человек в сером кафтане.
– Пустите меня к пану Миклашевскому.
– Куда тебя пустить? – ехидно оскалился желтыми зубами тот.
– К хозяину завода.
– А, это ты, кузнец? – послышался голос помещика.
Андрей поздоровался и низко поклонился.
– С чем пожаловал? А то мне уже ехать надо.
Пан Миклашевский все еще был под впечатлением проверки, устроенной им на заводе, и учиненного нагоняя управляющему. Услышав просьбу, которая прозвучала для него как гром среди ясного неба, сначала пришел в ярость, но потом опомнился, сообразив, что юноша ни в чем не виноват, и сменил гнев на милость.
– Говоришь, по душе она тебе?
– Да! – кивнул Андрей.
– Ну, тогда ты готов пожертвовать волей и пойти ко мне в крепостные, чтобы жить вместе с моей холопкой?
– Я не знаю, – растерялся тот.
– Вот то-то и оно, и я не готов тебе ее отдать, – он оценивающе разглядывал просителя, как разглядывают собак или лошадей перед покупкой. Ничего личного – привычка, выработанная годами. – Что же делать? – притворно посокрушался помещик, не сводя колючего взгляда с Андрея. – Люди вы хорошие, кузнецы на всю округу известные. Понятно, что в надежных руках Елена будет. Да вот только не могу я ей вольную дать, понимаешь? Не могу! Моя она!
Он с трудом забрался в бричку.
– Михаил Павлович, проявите милосердие.
– Я ж тебе сказал! – рявкнул Миклашевский. – Выкинь Еленку из головы, тебе что, других девок мало? Вон какие казачки по селу ходят, залюбуешься.
– Мне они не по сердцу! – с вызовом сказал Андрей. В горле пересохло, хотелось плакать. Он не мигая смотрел на помещика.
– Пороть тебя надо, тогда и любовь пройдет! Совсем с ума посходили. Гони! – крикнул пан кучеру и уехал прочь.
Андрей на ватных ногах побрел обратно в кузницу… Вечером он отправился к Елене, та ждала его в условленном месте.
– Ну как, поговорил с паном? – тревожно спросила она.
Он растеряно развел руками:
– Поговорил. Отказал помещик, жалко ему тебя отдавать, ты ж его собственность.
– Я знаю.
– Остается только бежать в другую деревню, поближе к полякам, чтоб нас никто не нашел.
– Найдут, еще как найдут. Вернут обратно к пану и выпорют – и тебя и меня.
– Делать нечего, подождем, что дальше будет. Может, смилостивится пан помещик? – грустно улыбнулся Андрей и обнял любимую.
Весной в кузнице полно народу, сельчане готовятся к севу. Кто плуг везет в ремонт, кому лошадь подковать надо, кому готовить серпы и косы. От зари и до темноты стучали молотки по наковальне. Горячая пора. Усталые и голодные приходили домой отец с сыном. Андрей в заботах уже стал забывать разговор с помещиком, только где-то глубоко в душе еще тлела надежда, что пан образумится и согласится отдать ему в жены Елену.
9
Перед заходом солнца к хате Гнатюка подъехал управляющий Миклашевского, бодро спрыгнул с брички, крутанул русой бороденкой и, держа в руке плетку, направился к двери.
– С какой радостью прибыл? – спросила ехидно Глафира, стоя у плетня.
– За дочкой твоей приехал. Пан приказал привезти ее в Стародуб к новому мужу.
– Ты что, спятил? Да у нее и старого нет. Она ребенок еще.
Вперед вышел Степан. Трезвый, в стираной рубахе, он, напрягая все свои силы, сказал:
– Шутка сказать, девице еще пятнадцати годков нет, а ее уже замуж отдают. Девка еще в куклы не наигралась, а уже в кабалу. Не дам дите поганить.
– Не хочешь по-хорошему, – вдруг заорал управляющий, – так я и вдарить могу!
Он замахнулся плеткой и огрел Степана по спине. Потом изловчился и ударил кулаком в скулу.
– Бей в морду, бей, я привычный, – всхлипнул Степан, твердо стоя на ногах.
– Но, но! – закричала Глафира. – Ты волю-то рукам не давай, а то панское добро попортишь, хозяин с тебя тогда шкуру спустит.
В это время в хате закричала Елена:
– Маменька, ради Христа, не отдавайте меня!
– Не отдам! – твердо заявил Степан.
На крыльцо выскочил босоногий Антипка:
– Не тронь сестренку! – и замахнулся на управляющего ухватом.
– Вот паршивец! Ну я тебе задам, попомнишь еще меня, – вспыхнул тот.
Потом, немного успокоившись, обратился к Глафире:
– С вами, дураками, связываться – хуже нет. Не хотите по-доброму, завтра силой заберем.
Степан, раскрыв рот, жадно хватал воздух, потом прохрипел:
– Ох, господи, за что только нам такие мучения… А ты, дочка, нос не вешай, в обиду тебя не дам.
До самого вечера прорыдала Елена, а потом соскочила с топчана и побежала к Андрею. Никогда раньше она не была у него в хате. Войдя, она увидела, что вся семья Демьяна сидела за столом и ужинала. Вся в слезах, крича не своим голосом, девушка поведала, что пан хочет выдать ее замуж за своего крепостного. Выпалила это и убежала так же неожиданно, как и появилась.
Андрей не бросился следом, а только опустил голову.
Все за столом молчали, никому уже больше не елось, не пилось. Андрей встал, вышел на улицу и не помня себя побрел куда глаза глядят.
Он полной грудью вдыхал прохладный воздух, пропитанный запахом полей, и впервые в жизни с болью в сердце ощущал всю низость бессилия. Он сел на трухлявый пень, вокруг которого рос бурьян. С одной стороны, Андрей чувствовал острую неприязнь к пану, но с другой – он понимал: не будь Миклашевского, был бы Ханенко или другой помещик.
Кто-то взял его за плечо. Он резко обернулся, перед ним стоял Моисей.
– Эх, друже! Знал бы ты, как тяжело у меня на сердце, как больно мне вот тут! – Андрей приложил руку к груди.
– Чего горевать? Что было, то прошло. На все воля божья. Нужно новую жизнь начинать – и тебе, и Елене.
– Я понимаю, ты хочешь облегчить мои страдания, успокоить, но покоя я не найду никогда.
– Это тебе сейчас так думается, а время все сотрет, ничего в памяти не оставит, – рассудил Моисей.
10
Утром следующего дня несколько крепких мужиков зашли в хату Гнатюков, избили Степана, Глафиру закрыли в хлеву и силой забрали Елену. Связали да уложили в бричку к управляющему, который увез ее в Стародуб.
Возле конюшни Елену бросили на солому и развязали. Ее тут же обступила толпа любопытствующих. Девушка была напугана, ее глаза из-под длинных черных ресниц со страхом глядели на людей.
К ней подошел пан Миклашевский, бросил взгляд на ее загорелые, с ободранными коленками ноги, обутые в истрепанные лапти, и стал всматриваться в лицо.
«Моя порода», – подумал он, но, злобно нахмурившись, хлопнул по голенищу плетью и вслух произнес другое:
– Ты почему ослушалась?
– Панове, – взмолилась девушка, – отпустите меня, ради Христа, домой к тяте и маме.
Миклашевский размахнулся плетью и ударил ее. Елена закричала от боли.
– Как ты посмела пойти против моей воли? – рявкнул он.
Девушка, опустив голову, молчала.
Немного успокоившись, он приказал конюху отвести ее в сарай.
– Пан, она же ребенок.
– Не твое собачье дело! – полыхнул глазами помещик. – Ты что, не понял? Выполнять! Без разговоров! Ей уже пятнадцать лет, замуж собралась, а ты – «ребенок». Тащи ее туда, да побыстрее.
Крестьяне, стоявшие рядом, испуганно переглянулись. Конюх поклонился и, схватив Елену за рукав рубахи, повел в сарай.
И теперь Елена сидела на полу и с тревогой смотрела на дверь, ожидая своей участи.
Вскоре в сарай вошел Миклашевский, повалился на солому, схватил дочь за платье, потянул к себе.
Елена неожиданно подняла голову и глянула на помещика, словно ножом полоснула, и сжала кулаки, выставив перед собой:
– Не трогайте меня! Не берите грех на душу.
Миклашевский криво усмехнулся и, возбужденный молодым телом, обнял девушку и прижал к себе:
– Иди сюда! В любовь вздумала играть? Сейчас я тобой займусь!
Елена пыталась вырваться, но у нее не получилось. От бессилия, обиды и безысходности она заплакала.
– Я здесь хозяин, и мне решать, что с тобой делать. Поцелуй меня. Сейчас я буду тебя учить, как надо любить, а ты потом расскажешь всем, какой пан добрый и ласковый в любовных утехах.
Сильные руки схватили ее за бедра, потом бесцеремонно сжали грудь. Страх безумия сковал тело девушки, превратив ее в безвольную куклу. Застонав, она прикусила губы, закрыла глаза. Больно, страшно, стыдно…
Спустя некоторое время помещик вышел из подсобки, поправляя штаны:
– Хороша девка!
Обернувшись к конюху, спросил:
– Что, жалостно тебе?
– Да, пан, – искренне ответил тот.
– А мне нет. Если холопы будут делать все, что им хочется, тогда грош мне цена. Ты вот что, – повел злыми глазами помещик, – позови мне Родиона.
– Этого вдовца?
– Его самого.
На следующий день Миклашевский распорядился выдать Елену за овдовевшего мужика, который был гораздо старше ее.
Глава 2
1
Разрасталось семейство Харитона Кириенко. Пришло время жениться Моисею. В жены отец ему сосватал высокую, с русой косой, дородную соседку, дочь Демьяна Руденко – Прасковью. Да и парня ее темно-голубые глаза покорили еще с детства. Молодые относились друг к другу с уважением. Моисей обращался с женой с любовью и нежностью, никогда не обижал ее грубым словом.
Федор с Максимом ездили свататься в Клинцы. Вернулись в Дареевск с молодой женой и полной телегой приданого. Мария – из семьи староверов – была девушкой простой, откровенной и доверчивой. Поселились молодые вместе с родителями в одной хате, но Федор уже стал задумываться: вот-вот подрастет младший Антон, надо будет одного из сыновей отделять вместе с землей и животиной, а земли и так кот наплакал.
Моисей с семьей не стал отделяться от отца, чтобы не дробить земельный надел. Он понимал, что выжить в такой ситуации можно только коллективным трудом, сохранив семейную общину. Но женившийся следом Иван не захотел жить в родительском доме, и отцу, несмотря на протест Моисея, пришлось пойти на уступки. Он отделил среднему сыну половину десятины земли, потом все семейство помогало Ивану поставить хату. Его жена Анастасия была родом из села Лотаки. Отец ее из казаков, умер от болезни сердца, а мать осталась в своем доме с сыном. Кареглазая, чернобровая казачка среднего роста родила ему двух сыновей. Старшего назвали Калистратом, младшего – Константином.
У Прасковьи и Моисея родился сын Степан, а через два года – второй, назвали младенца Андреем.
Вслед за старшими оженился и Ефим. Он со своей женой Меланьей с неохотой остался жить в отцовской хате. Народились у них две девки: Ольга и Аксинья – помощницы родителям по домашним хлопотам.
Мало того, что пашня уменьшилась, так еще и семье стало тесно жить. Прасковья с Меланьей никак не могли найти общий язык. Женщины без конца придирались друг к другу, ссорились, занимаясь домашней работой. Прасковья, упитанная, высокая, с румяными щеками, свысока смотрела на свою хрупкую, с задорной искоркой в глазах невестку, которая тоже была с норовом.
