скачать книгу бесплатно
– Мы с Шальги тут немного задержимся с Гейрмунном. А вы поезжайте. Еще до захода солнца Хамунн должен быть в усадьбе конунга Хьёра.
Всадники молча кивнули и, не мешкая, тронулись в обратный путь, увозя Хамунна. Из-под копыт в воздух вздымались комья земли. Гейрмунн смотрел вслед удалявшейся процессии.
– Я должен ехать с ним, – сказал Гейрмунн. – Мы должны…
– Никуда ты не поедешь, пока я не осмотрю твою руку.
Стейнольфур отвел Гейрмунна под тень раскидистого ясеня. Гейрмунн слишком устал, а потому даже не противился.
– А потом ты расскажешь, почему поволок Хамунна домой, не бросив умирать там, – добавил Стейнольфур.
3
Гейрмунн оседлал выпирающий из-под земли корень ясеня и прислонился к стволу. Голые ветви дерева тянулись в стороны и ввысь. Они уже сбросили золотистые листья, и те окружали Гейрмунна, словно упавшая корона. Слева, в ста саженях, блестел под солнцем Фёрресфьорд. Справа, вдоль пологих холмов, тянулись пахотные земли и пастбища.
Вблизи ясеня Стейнольфур сложил костерок. Скупые движения воина говорили о минувших битвах и шрамах. Гейрмунну часто казалось, что десять лет, отделявшие его возраст от возраста Стейнольфура, вместили в себя гораздо больше событий, чем умещается в такой отрезок жизни. В русой бороде Стейнольфура блестела седина, а если бы его кожа была шкурой, она бы уже не годилась для выделки. С Гейрмунном он говорил как друг и советчик, нередко – как и тот и другой одновременно. Однажды, напившись и уйдя в воспоминания, Стейнольфур упомянул время, когда он сиживал гребцом на корабле. Неужели он успел побывать в рабстве? Вопрос этот занимал Гейрмунна, но негоже было спрашивать человека о том, что сболтнул его пьяный язык, спущенный хмелем с привязи разума. И потому вопрос так и повис в воздухе.
– Жара у тебя, как вижу, нет, – сказал Стейнольфур, доставая из сумки кресало и щепотку черного трута. – Болит сильно?
– Чуть-чуть, – соврал Гейрмунн.
Теперь, когда его больше не донимала забота о брате, он заметил, что рана вспухла и была твердой на ощупь. Каждое движение рукой отзывалось острой болью. Боль не исчезала и в состоянии покоя, делаясь тупой. Но он не собирался жаловаться Стейнольфуру. Гейрмунну хотелось поскорее вернуться в Авальсснес и убедиться, что Хамунну уже оказали помощь.
– Напрасно ты затеваешь костер. У нас нет времени рассиживаться.
– О времени можешь не беспокоиться, – ответил Стейнольфур. Он ловко высек искры и подул сквозь плотно сжатые губы на трут, пока не вспыхнул огонь. – Твой брат вскоре попадет в руки врачевателя и выживет. Или умрет, если так будет угодно судьбе. Как ни старайся, тебе этого не изменить. А нам надо обработать твои раны.
Гейрмунн промолчал, но мысленно воззвал к норнам, которым предстояло решить дальнейшую участь Хамунна – если они уже не сделали это.
– Ну вот. Разгорелся, – сказал Стейнольфур, глядя на пламя. – Я же знаю: ты не за брата волнуешься. Тебя беспокоит отцовский гнев.
– Нет, я волнуюсь за брата, – хмуро возразил Гейрмунн.
Стейнольфур встал. Он скрестил руки, дожидаясь кивка Гейрмунна.
– Но и отцовский гнев меня тоже тревожит, – признался Гейрмунн.
Он сидел левым боком к костру. Тепло огня быстро проникло под одежду, но только слева. Правая часть тела по-прежнему дрожала от сырости и холода. Дрожь, пробиравшая спину, была сродни Гиннунгагапу[2 - Гиннунгагап – в древнескандинавской мифологии первичный хаос, мировая бездна.].
– Когда отец увидит Хамунна, он спросит, где я, и обвинит в случившемся меня.
– Стоишь ты рядом или нет, отец все равно тебя обвинит, – сказал Стейнольфур, подходя к Гейрмунну.
С фьорда вернулся Шальги и принес два бурдюка чистой студеной воды.
– Кто тебя обвинит? – спросил парень, слышавший лишь часть разговора.
– Отец, – ответил Гейрмунн.
– А за что? – не унимался Шальги.
– За то, что сует нос не в свои дела, – сказал Стейнольфур. – Поищи-ка лучше камней и положи их в огонь.
Шальги посмотрел на Гейрмунна. Оба улыбнулись. Потом Шальги набрал камней нужной величины и разложил по краю костра нагреваться.
– Теперь посмотрим на твою рану, – объявил Стейнольфур.
Вместе с Шальги они сняли через голову кожаную тунику Гейрмунна, затем таким же манером стянули и шерстяную рубашку, стараясь не задеть раненую руку. Гейрмунн морщился от боли. Но чтобы увидеть рану, требовалось снять не только верхнюю одежду, но и нижнюю полотняную рубашку. Это оказалось не так-то просто. Ткань пропиталась кровью и прилипла к коже. Шальги побросал нагретые камни в бурдюки с водой, отчего та зашипела и забулькала. Вода быстро нагрелась почти до кипения. Шальги побрызгал на рану Гейрмунна. Стейнольфур разминал заскорузлую ткань рубашки. Гейрмунн кряхтел и скрипел зубами. Не сразу, но им удалось снять рубашку и осмотреть рану.
– Столько крови и шума из-за царапины, – сказал Стейнольфур.
Гейрмунн взглянул на рану, едва не вскрикнул, потом засмеялся. Его рана была гораздо серьезнее царапины. Волчьи зубы оставили полукружье отметин и содрали кожу. Плоть в месте укуса почернела и воспалилась.
– Уверен, ты видел раны и похуже, – сказал Гейрмунн.
– Я и получал раны похуже этой, – усмехнулся Стейнольфур. – Такие есть даже у нашего парня.
Шальги молчал и бесстрастно смотрел на рану Гейрмунна. Таких ран на его теле, конечно же, не было, но глубокий, изломанный шрам над глазом свидетельствовал, что он и впрямь видал раны похуже этой. Упавшее дерево насмерть раздавило его отца. Сам он только чудом не погиб. Шальги было достаточно лет, чтобы носить копье, а вот бородой он еще не обзавелся. Но в отличие от Гейрмунна он непременно отрастит бороду, когда волосы решат, что он достиг зрелости.
– По-моему, перед нами – сын Хьёра, – вздохнул Стейнольфур и пихнул локтем Шальги, чтобы хоть немного развеселить парня и унять его страх. – А значит, мы должны возиться с ним, как с тщедушным щенком, и в случае чего все шишки повалятся на нас.
– Я тоже так думаю, – тихо согласился Шальги.
– Итак. – Стейнольфур хмуро покосился на руку Гейрмунна. – Сдается мне, ты хочешь сохранить свою лапу.
– Если получится, да, – признался Гейрмунн. – Мой меч будет скучать без нее.
– Неужели? Меч тоже нуждается в прокорме. Бьюсь об заклад, он с радостью найдет другую руку, которая будет обращаться с ним лучше.
– Вроде твоей? – спросил Шальги, улыбаясь во весь рот.
– Возможно, – пожал плечами Стейнольфур. – Но у меня уже есть меч, и потому я изо всех сил постараюсь не разлучать руку Гейрмунна с его мечом, – улыбнулся Стейнольфур, но тут же вновь стал серьезным. – Но по возвращении тебе тоже понадобится помощь врачевателя.
Гейрмунн кивнул:
– Быть может, это отчасти охладит отцовский гнев.
– Быть может. – Стейнольфур повернулся к Шальги. – Принеси еще воды. И ромашки, что не пахнет, если сумеешь найти.
Шальги высыпал из бурдюков камни и зашагал к фьорду. Гейрмунн дождался, пока парень отойдет подальше.
– Ты ведь задержал меня тут не только из-за руки, – проговорил он. – Ты хотел что-то сказать.
– Верно. – Стейнольфур вновь положил камни в огонь. – И вот что я тебе скажу: никто бы плохо о тебе не подумал. Никто не вздумал бы тебя винить.
– За что? – с вызовом спросил Гейрмунн, прекрасно зная, куда клонит Стейнольфур.
Бывалый воин почесал лоб и вздохнул:
– Люди умирают. Таков порядок вещей.
Гейрмунн наклонился к Стейнольфуру. Его щеки пылали, разогретые жаром костра.
– Хамунн – мой брат.
Стейнольфур кивнул, шевеля палкой камни, чтобы равномерно нагревались.
– Братья тоже умирают. На юге, откуда я родом…
– Мы в Ругаланне. – Гейрмунн ощутил ком в горле. – Не знаю, как там у вас в Агдире, но у нас не так. И советую это помнить, прежде чем заговоришь.
– Гейрмунн, я же твой клятвенник. Если я не могу говорить с тобой напрямую, тогда кто может?
Гейрмунн заглянул в глаза Стейнольфура и не увидел там ни хитрости, ни коварства. Таких людей в отцовской усадьбе было мало.
– Говори напрямую. Но думай, что говоришь.
Стейнольфур помешкал, как человек, готовящийся ступить на весенний лед.
– Много лет назад, когда тебе было меньше, чем Шальги сейчас, мне довелось увидеть, как ты упражняешься в поединке с Хамунном. Я следил за вами, а потом отправился к Хьёру и попросил у него позволения стать твоим клятвенником.
Гейрмунн помнил день, когда отец представил ему Стейнольфура. Потом он научился ценить общество воина, но тогда отнесся к Стейнольфуру с неприязнью, решив, будто того приставили шпионить за ним и мешать проказничать. Гейрмунну казалось, что и Стейнольфур частенько тяготится своими обязанностями. Юному Гейрмунну и в голову не приходило, что эти обязанности Стейнольфур возложил на себя добровольно.
– Почему? – спросил Гейрмунн.
– В самом деле, почему? – усмехнулся Стейнольфур. – Твои руки были тонкими, как прутики. Ты едва удерживал деревянный меч, которым упражнялся. И тем не менее… – Стейнольфур улыбнулся и ткнул его пальцем. – Ты меня напугал. В твоих глазах я увидел ненасытность. Увидел ярость. Ту, что никогда не угасает. Я понял: тебе суждено быть конунгом. А в глазах Хамунна я ничего подобного не увидел. Ни тогда, ни сейчас. Потому-то я и стал твоим клятвенником, а не его. Твоя судьба – быть конунгом…
– Довольно, – оборвал его Гейрмунн и затих, обдумывая дальнейшие слова. От сказанного Стейнольфуром его охватила неожиданная гордость и тайный стыд. Он пришел в замешательство, не зная, на чью сторону встать. Когда же неразбериха в душе унялась, его затрясло от гнева и боли. – Спасибо за прямоту, – сказал Гейрмунн.
Стейнольфур кивнул.
– А теперь я поговорю с тобой, и тоже прямо. Впредь ты не произнесешь подобных слов ни мне, ни кому-то еще. Хамунн для меня больше, нежели клятвенник. Он – мой брат.
Гейрмунн постарался, чтобы голос звучал резко и угрожающе.
– Впредь ты не будешь говорить мне о том, что видишь в нем или чего ему не хватает. Ты ничего не знаешь о битвах, которые мы с ним вели бок о бок в отцовской усадьбе.
Бывалый воин оторопело смотрел на него. Стейнольфур знал историю первых лет жизни братьев, прошедших на соломе и в окружении собак. Но то была лишь ничтожная часть всей правды.
– Ты ничего не знаешь о голоде и ярости моего брата, – продолжал Гейрмунн. – Да и о моих тоже.
Стейнольфур опустил взгляд к земле и кивнул, почувствовав, что благие намерения завели его слишком далеко и, если не остановиться, можно бесповоротно испортить отношения с Гейрмунном.
Вскоре вернулся Шальги, сопя от быстрой ходьбы. Щеки парня раскраснелись, почти сравнявшись цветом с рыжими волосами. Стейнольфур торопливо забрал у него бурдюки. Шальги недоуменно поглядывал на спутников, теребя в руках несколько иссохших кустиков ромашки, оставшихся с лета. Парень догадывался: в его отсутствие что-то произошло, но предпочитал не спрашивать. Стейнольфур побросал нагревшиеся камни в бурдюки, затем взялся за покалеченную руку Гейрмунна.
– Постарайся не визжать.
Гейрмунн плотно сжал зубы, удерживаясь от любых жалоб и стонов, хотя боль была ослепляющей. Стейнольфур плеснул горячей водой на рану и потер чистой тряпкой, очищая, насколько возможно, места укусов. Несколько ранок открылись, и оттуда потекла кровь вперемешку с гноем. Стейнольфур выдавливал гной, пока кровь не стала темной и чистой. Сделав отвар ромашки, он смочил тряпку, приложил к раненому месту, затем другой перевязал.
– Думаю, лапа твоя заживет без последствий, – окончив перевязку, сказал Стейнольфур.
– Спасибо, – произнес Гейрмунн, по его лбу струился пот.
– Жаль, я не захватил эля или медовухи, – посетовал Шальги. – Было бы чем боль унять.
– Тебе пришлось бы тащить целый бочонок, – сказал Гейрмунн.
Стейнольфур и Шальги одели Гейрмунна и двинулись в сторону Авальсснеса. По настоянию Стейнольфура, Гейрмунн ехал на лошади Шальги. Парень месил грязь, топая рядом. Всадники старались ехать так, чтобы Шальги легко поспевал за ними. Размолвка, случившаяся между Гейрмунном и Стейнольфуром, не растворилась, а продолжала давить на обоих. Ехали молча. Изредка молчание нарушали замечания Шальги о состоянии дороги или меняющемся времени года. Потом парень вдруг спросил, слышал ли кто о датчанине по имени Гутрум.
– Вроде отец произносил это имя, – вспомнил Гейрмунн. – Ярл он, наверное.
– Почему ты спросил про Гутрума? – поинтересовался Стейнольфур.
– Да вот, люди с торгового корабля говорили про него, – щурясь от солнца, ответил Шальги.
– А сейчас почему вспомнил о нем? – спросил Гейрмунн.
– Просто на ум пришло. – Шальги коснулся лезвия топора, висевшего за поясом. – Говорят, Гутрум собирает корабли и воинов под знамена датского правителя Берси. Не только датчан. Там есть и норвежцы. Возможно, даже гёты со шведами.
– С какой надобностью? – спросил Стейнольфур.
– Примкнуть к армии Хальфдана и завоевывать саксонские земли.
– Какие именно саксонские земли? – спросил Гейрмунн.
– Наверное, все, что есть, – пожал плечами Шальги.
Гейрмунн взглянул на Стейнольфура. Клятвенник смотрел перед собой, придерживая язык, но Гейрмунн и так знал его мысли. Стейнольфур часто говорил о сыновьях Рагнара Лодброка, хвалившихся своими заморскими успехами. Пресытившись летними набегами, они начали захватывать саксонские престолы и королевства. Не принеси Стейнольфур клятву Гейрмунну, он давно участвовал бы в заморских сражениях, в которых завоевал бы себе дом и землю.
Гейрмунн повернулся к Шальги:
– В твоем голосе я слышу искреннее желание. Хочешь примкнуть к этому датчанину?
Парень мялся, поглядывая то на Гейрмунна, то на Стейнольфура.
– Я бы не прочь.
– Я тебя не упрекаю, – успокоил его Гейрмунн. – По правде говоря, меня тоже куда-то тянет.
– Так поплыли, – тихо предложил Стейнольфур. – Попроси у отца корабль.
– Ты же знаешь, что он не даст мне корабль. Особенно для набегов.
– А почему для набегов не даст? – с любопытством спросил Шальги.
Гейрмунн покачал головой, не зная, как сказать правду, не нарушив верность отцу.
– Сам знаешь, что это не набег. – Стейнольфур повернулся в седле и заглянул Гейрмунну в глаза. – И Хьёр это знает. В его жилах течет кровь отца и деда, хотя он и избрал другой путь. В подобной просьбе нет ничего вероломного. Младшие сыновья всегда идут своей дорогой.
