То, что осталось после нас

Кэсси тихо рассмеялась, стараясь сгладить паузу:

– Всё нормально, если тебе нужно время, – сказала она, но в глазах мелькнула тень неуверенности.

– Да, – выдавил наконец Грейсон, чувствуя, как голос предательски дрогнул. – Я… э… да, дай мне подумать.

Кэсси улыбнулась, но уже не так ярко, как прежде:

– Хорошо. Дай знать.

Она отошла, и, едва стихли её шаги, Грейсон резко обернулся к Эбигейл. Но та уже уходила. Он выдохнул и бросился за ней.

– Эбс…

– Хорошая игра, Грейсон, – произнесла она ровным, слишком выверенным голосом. – Ты был молодцом.

Он нахмурился:

– Эби…

– Тебе стоит согласиться, – перебила она, не поднимая глаз. – Она красивая. Добрая. И правда тобой увлечена.

Грейсон уставился на неё, чувствуя, как внутри оседает что-то холодное.

– Ты серьёзно так думаешь?

Эбигейл наконец подняла взгляд. В её глазах мелькнуло что-то – он не успел понять, что именно. Она чуть пожала плечами:

– А почему нет? Ты имеешь право нравиться другим, Грейсон.

Он не знал, что ответить. Да, имел право. Как и она. Но сама мысль о том, что Эбигейл может быть с кем-то другим, вызывала раздражение, стягивала всё внутри в тугой узел. Между ними повисла тишина – тяжёлая, непривычная.

Наконец Эбигейл шумно выдохнула и натянуто улыбнулась:

– Мне пора. Увидимся завтра?

Грейсон кивнул слишком резко:

– Ага.

Она развернулась и ушла, оставив его стоять с ясным ощущением: между ними что-то изменилось. Что-то, чему они ещё не решались дать название.

Тем же вечером, за ужином, Эбигейл вздрогнула от стука в дверь. Она отложила вилку, сердце забилось быстрее. Мама открыла, и на пороге стоял Грейсон – хмурый, с тяжёлым взглядом.

– Можно поговорить с Эбигейл? – его голос звучал напряжённо.

Эбигейл выглянула из-за плеча матери. Та смерила их строгим взглядом и вздохнула:

– Полчаса. Не больше.

Прохладный вечерний воздух не разрядил обстановку. Они шли молча, пока не дошли до качелей в парке. Грейсон остановился, сжал кулаки и резко заговорил:

– Ты уверена, что хочешь, чтобы я встречался с Кэсси?

Эбигейл сглотнула:

– Да. Всё нормально.

Он покачал головой, будто отбрасывая лишние мысли, и выдавил:

– Я отказал ей.

Сердце Эбигейл ухнуло вниз. Она села на качели и вцепилась в холодные цепи.

– Почему?

Он посмотрел прямо на неё. В его взгляде было что-то обнажённое, почти беззащитное.

– Потому что я хочу встречаться с тобой.

Между ними повисла тишина.

– Я тоже, – прошептала Эбигейл. – Я не хочу ни с кем другим.

Грейсон раздражённо выдохнул, и слова сами сорвались с губ:

– Так почему ты молчала, дурочка?! – в голосе проступил лёгкий ирландский акцент.

Эбигейл вздрогнула, но упрямо вскинула подбородок:

– Потому что боялась. Думала, ты перестанешь быть моим другом.

Глава 3

Oscar and the Wolf, Tsar B – «Back to Black»

Эбигейл шла по длинным больничным коридорам, чувствуя, как усталость пронизывает каждое движение. Последний месяц выжал из неё все силы: бесконечные дежурства, кипы направлений от терапевтов, отчёты, собрания. Даже просто вдохнуть свободно теперь казалось роскошью.

В отделении физической медицины и реабилитации нагрузка всегда была высокой, но в последнее время она обрушивалась на неё с особой силой. И ещё был Грейсон. Он словно отдалился – всё чаще погружался в свои мысли, и Эбигейл всё острее чувствовала, что между ними что-то треснуло. Даже Итан это замечал. За ужином мальчик хмурился и задавал один и тот же вопрос, когда отец отвечал рассеянно, не поднимая взгляда.

Грейсон перестал читать ему на ночь, всё чаще ссылаясь на ночные смены и болезни коллег. Сначала Эбигейл верила. Но чем дальше он отдалялся, тем сильнее в ней росло сомнение.

И не только Итану не хватало отца. Грейсон всё реже прикасался к ней, всё реже искал её близости. Их некогда лёгкая, естественная близость превратилась в нечто холодное и чужое.

– Устал, – говорил он. – Слишком много дел.

Сначала она принимала эти объяснения, но пустота рядом постепенно разъедала её изнутри. Он больше не обнимал её во сне, не искал её ладонь в тишине, когда они лежали рядом. Казалось, он нарочно отодвигался к самому краю кровати, оставляя между ними всё более глубокую пропасть.

Тем утром, собираясь на работу, она наклонилась к нему – всего лишь лёгкий, привычный поцелуй на прощание. Но в последний момент он отвернул голову, и её губы неловко коснулись щеки. Мгновение оказалось коротким, но оставило в ней гулкую пустоту.

Сделал ли он это нарочно?

Тогда она отмахнулась от этой мысли. Но теперь, когда всё навалилось разом, воспоминание возвращалось снова и снова, не давая покоя – как нечто безжалостное, сжимавшее её изнутри в своих когтях.

Когда-то она любила, как он держал её в объятиях. Перед глазами до сих пор вставали первые годы брака: тесная квартирка, вечная нехватка денег, но рядом был он – и этого казалось достаточно. Она ясно помнила тот вечер, когда ему предложили должность консультанта в больнице. Она сидела на диване, измученная после тяжёлой смены, а он вошёл в дверь с глупой, но ослепительно счастливой улыбкой.

– Ты замужем за консультантом, Эби, – объявил он и, не дав ей опомниться, легко подхватил её на руки, подбрасывая так, будто она ничего не весила.

Она взвизгнула, заливаясь смехом и вцепившись в его плечи:

– Поставь меня на землю, безумец!

– Ни за что, женщина, – поддразнил он, прижимая её к себе и целуя крепко, со смехом, в котором звучала лёгкая хрипотца, чуть прикусив её нижнюю губу. – Я заслужил право на праздничные привилегии.

– Ах вот как? – она изогнула бровь, играя с ним в его же игру.

Его улыбка стала дерзкой и лукавой.

– Именно. И я собираюсь ими воспользоваться.

В тот вечер они так и не добрались до ужина. Это был тот самый Грейсон – мужчина, за которого она вышла замуж, рядом с которым чувствовала себя любимой и желанной. Но теперь… она едва узнавала того, кто делил с ней одну постель.

Она изо всех сил стремилась попасть в комиссию по работе с иностранными пациентами, мечтая облегчить им адаптацию и наладить общение в больнице. Собеседования прошли блестяще, и у неё было столько надежд. До сегодняшнего дня.

***

Эмми, сводная сестра Эбигейл, недавно устроилась в административный отдел больницы. За последние годы она будто сбросила прежнюю застенчивость и обрела уверенность в себе. Всегда безупречно одетая – в строгие брюки, свежую блузку и с лёгким ароматом духов – она неизменно притягивала взгляды, куда бы ни вошла. Одни восхищались её деловой хваткой, другие считали чересчур властной. Эбигейл же поддерживала сестру: помогла устроиться и познакомила с нужными людьми.

В тот день, после обеда, Эмми догнала её у отделения.

– Эбс, у тебя есть минутка? – её голос прозвучал мягче обычного, с оттенком неуверенности.

Эбигейл взглянула на часы.

– Если это о расписании, то, может, мы…

– Нет, не в этом дело, – перебила Эмми, бросив быстрый взгляд по сторонам и коснувшись её руки. – Пойдём в кафетерий, выпьем чаю. Пожалуйста.

Эбигейл нахмурилась: Эмми редко о чём-то просила.

– Ладно.

В кафетерии стояла привычная суета: голоса сливались в гул, звенела посуда, но за всем этим ощущалась какая-то размеренная, почти успокаивающая обыденность. Они уселись у окна, и холодный зимний свет мягко лёг на лицо Эмми. Она рассеянно помешивала чай, потом тяжело вздохнула.

– Как дела у мамы и папы? – первой нарушила молчание Эбигейл.

На лице Эмми что-то дрогнуло, но она быстро взяла себя в руки.

– Всё хорошо. Как всегда.

Эбигейл не поверила в это привычное «всё хорошо». Она знала: родители, какими бы добрыми они ни были, всегда слишком многого ждали от Эмми. Их ожидания ложились на сестру тяжёлым грузом, и напряжение между ними так и не исчезло окончательно.

И ещё был Итан. При нём Эмми словно терялась, не зная, как обращаться с ребёнком. Она не была груба, просто оставалась какой-то скованной. Эбигейл надеялась, что со временем это пройдёт. Но Итан, чуткий не по годам, ощущал её напряжение и отвечал тем же – осторожной настороженностью.

– У тебя и Грейсона всё в порядке? – осторожно спросила Эмми.

Эбигейл напряглась.

– Почему ты спрашиваешь?

Сестра замялась, будто разрываясь между желанием защитить и необходимостью сказать правду. Наконец выдохнула, плотно сжав губы:

– Сегодня я кое-что подслушала. Думаю, тебе стоит знать.

Но прежде чем она успела продолжить, раздался оклик:

– Доктор Харпер!

Эбигейл обернулась. К ним приближался Лиам, один из ортопедов, с вежливой, но чрезмерно воодушевлённой улыбкой.

– Простите, что отвлекаю, – начал он, – но хотел уточнить: у вас есть мысли по поводу новых реабилитационных протоколов? Последние результаты оказались довольно противоречивыми.

Эбигейл натянуто улыбнулась.

– Я пришлю комментарии по почте. Сейчас я занята.

Лиам перевёл взгляд между ними и быстро кивнул:

– Конечно. Простите.

Он отошёл. Эмми проследила за ним взглядом, потом снова повернулась к сестре.

– Я проходила мимо зала заседаний, – тихо начала она. – Грейсон разговаривал с одним из членов комиссии о месте в команде, которая работает с иностранными пациентами. Он… предложил кандидатуру Мэллори Пирс. Сказал, что она идеально подойдёт.

Пальцы Эбигейл сжались вокруг чашки.

– Он сказал, почему?

Эмми поморщилась.

– Он даже не упомянул тебя. Просто отметил, что Мэллори подходит для этой роли.

Слова отозвались в голове гулким эхом, каждый слог словно удар в живот. Эбигейл осторожно поставила чашку на стол, боясь, что иначе раздавит её в ладонях.

– Я не могу в это поверить.

Эмми протянула руку, но остановилась на полпути, так и не решившись коснуться её.

– Я не хотела говорить тебе… но подумала, что лучше услышишь это от меня.

Эбигейл сглотнула; к горлу подступала горечь, едкая, как желчь.

– Спасибо, Эмми.

Её шаги были тяжёлыми, когда она покидала кафетерий. Неверие постепенно сменялось чем-то более острым – отчаянием и жгучей потребностью узнать правду. Ей нужно было услышать это от него. Нужно было увидеть его лицо, когда он объяснит, почему так поступил.

***

Эбигейл шла к комнате консультантов, чувствуя, как сердце гулко стучит в груди. По четвергам Грейсон обычно задерживался там после обеда – жаловался, что в собственном кабинете слишком душно. У дверей она на мгновение остановилась, собираясь с силами, и толкнула их… но замерла.

Грейсон был внутри. И не один.

Рядом стояла Мэллори Пирс. Белый халат подчёркивал её стройную фигуру, тёмные волосы блестели в свете ламп. Она лениво накручивала прядь на палец, а на губах играла лёгкая, почти кокетливая улыбка.

– Снимки миссис Кэллоуэй уже пришли, – сказал Грейсон, просматривая записи на планшете. – Патологический перелом шейки бедра. Вторичный, на фоне метастазов рака груди.

Мэллори тяжело вздохнула, скрестив руки на груди.

– Шестьдесят пять лет, хрупкая, подвижность и так ограничена… Не лучший вариант для операции.

Грейсон кивнул, проводя пальцами по линии челюсти.

– Верно. Но она мучается от сильных болей, консервативное лечение не помогает. Перелом можно было бы зафиксировать, но метастазы уже в позвоночнике. Вряд ли она выдержит восстановление.

Мэллори склонила голову набок, задумчиво глядя на него.

– Можно вынести вопрос на мультидисциплинарный консилиум, – предложила она. – Пусть онкологи решат, есть ли у неё хоть какой-то шанс прожить достаточно долго, чтобы операция имела смысл. Но если она уже настолько слаба…

– Вот именно. – Грейсон тяжело выдохнул и покачал головой. – Дочь спросила меня прямо: стоит ли вообще подвергать её всему этому? И я не знал, что ответить.

Мэллори протянула руку и легко сжала его предплечье.

– Ты всегда принимаешь такие случаи слишком близко к сердцу, Грейсон. Именно поэтому ты хороший хирург. Но тебе нужно учиться отпускать то, на что не можешь повлиять.

Грейсон усмехнулся с усталой горечью.

– Легко сказать. Это не к тебе подходят заплаканные дочери и спрашивают, сможет ли их мать снова ходить.

Лицо Мэллори смягчилось.

– Ты невозможен, – поддразнила она, голос стал мягким, почти обволакивающим. – Всегда такой серьёзный. Когда ты в последний раз отдыхал?

Грейсон тихо рассмеялся, меняя стойку.

– Зависит от того, что ты называешь отдыхом, Мэллори. В последнее время у меня просто нет на это времени.

– Жаль, – пробормотала она, чуть наклонив голову. – Я могла бы помочь тебе с этим.

У Эбигейл всё внутри сжалось, будто желудок превратился в свинец. Резкая перемена тона обожгла её. Грейсон не остановил её, не рассмеялся, не сказал «хватит» – он просто улыбнулся.

– Может, и стоит принять твоё предложение, – произнёс он. Его голос звучал легче, чем дома в последние недели.

Жар обжёг шею Эбигейл, дыхание сбилось. Она должна была войти, окликнуть его по имени, но тело словно окаменело, воздуха не хватало. Мэллори подняла руку, провела пальцами по волосам, и тёмная прядь скользнула на щёку. Грейсон смягчился в лице и бережно убрал её за ухо.

Такое мимолётное движение. И такое внимательное. Слишком интимное.

На секунду Мэллори подалась вперёд, её взгляд пронзил Грейсона. Сердце Эбигейл гулко билось в ушах, пальцы вцепились в дверной косяк, словно в спасение. Она мысленно умоляла его отступить. Сказать «нет».

Но Грейсон не отступил. Не отодвинулся. Вместо этого наклонился ближе.

Грудь Эбигейл сжалась, сердце колотилось так сильно, что заглушало всё вокруг. Каждая клетка её тела кричала: «Войди. Останови это». Но ноги не слушались, будто её прибили к полу.

Мэллори приподняла подбородок, губы чуть приоткрылись в ожидании. Воздух между ними искрился – натянутый, наполненный тем, что невозможно отрицать. И Грейсон, её Грейсон, не отстранился.

Внутри что-то хрустнуло, надломилось, словно сердце треснуло пополам. Тяжесть предательства обрушилась так стремительно, что она едва не потеряла равновесие. Мир дрогнул. Свет ламп резал глаза, превращаясь в ослепительные вспышки, коридор сжал её, как ловушка. Воздух стал густым, вязким; дыхание сбилось на короткие, отчаянные рывки.

Нужно бежать. Сейчас. Пока не рухнула прямо здесь, униженная и сломленная.

Она резко развернулась и бросилась прочь.

Выйдя в коридор, Эбигейл почувствовала, как земля уходит из-под ног. Стены поплыли, шаги отдавались гулким эхом. Желудок болезненно сжало, и головокружение накатило, словно её окунули в ледяную воду. Она пошатнулась, вцепилась пальцами в холодную стену, ощущая, как по телу пробегает дрожь, похожая на мелкую судорогу. Сердце билось где-то в горле, кровь стучала в висках. Эбигейл моргала часто, судорожно, пытаясь ухватиться за реальность, но всё внутри кричало, разрывалось на части.

Предательство душило, стягивало горло невидимой петлёй. Оно не отпускало – захлёстывало, как волна, топя и оставляя после себя лишь отчаяние и панический страх.

Она видела достаточно. Всё.

Внутри что-то треснуло, и сердце рассыпалось, словно тонкая фарфоровая статуэтка, разбившаяся о каменный пол. Не существовало клея, способного вернуть ей прежнюю целостность. Она ощущала себя только осколками. Каждый из них резал изнутри, напоминая о предательстве, убивая медленно, но неотвратимо.

Хуже всего было осознание: он больше не принадлежит ей. Будто человека, которого она любила, уже не существовало. И вместе с ним умирала и она, оставаясь лишь лицом к лицу с холодной, зияющей пустотой.

Глава 4

Lana Del Rey – «Cinnamon Girl»

Когда Эбигейл подъехала к школе, у ворот уже толпились родители. Она вышла из машины, крепче сж