скачать книгу бесплатно
– Ах, я не знаю! – ее глаза, темные, как у матери, лихорадочно блестели. – Ходил вроде, ходил, и ничего такого. А тут вдруг… Страшно мне. Нет, я счастлива! Но замуж – это же как в колодец…
– И-и, – отозвалась мамаша Фроссен. – Страшно в девках остаться.
– Нет, погоди, – папаша Фроссен ухмыльнулся в рыжую бороду. – Если дочь сомневается, может, откажем ему, счетоводу этому? Кого получше подождем. А то у парня ни марки за душой, одна смазливая мордашка…
– А обхождение! – возмутилась Грета. – Обхождение дорогого стоит!
Все ясно. Ларс Кальвер, счетовод из магазина мужского платья «Кале и сыновья». Весь последний год вился вокруг Фрины, Майры и их подруг. А выбор остановил на Грете, единственной наследнице скобяной лавки папаши Фроссена.
Разговор между тем перетек на вопросы практические. Где свадьбу гулять, кого звать, что надеть…
Я мерзла под окном Фроссенов, пока они не разошлись по спальням, хотя заказ был, считай, у нас в кармане. Утречком моя сестрица забежит невзначай проведать старую подругу, Грета не вытерпит, похвалится, и Майра в два счета добьется от старших Фроссенов задатка.
Мама потому и терпит мои прогулки в кошачьем обличье, что я не просто развлекаюсь, а разведку веду. Отчего, спро?сите, мы преуспеваем? Нет, платья у нас хороши, но в других ателье тоже не мух считают…
Ох, не могу больше, коченею!
Соскок с переворотом, три прыжка, пробежка по расчищенной дорожке во всю прыть – вот и согрелась.
Села на столбе у ворот.
Кругом стояла темень, только снег мягко серебрился под луной. Дома утопали в сугробах по ставни, а где и по стрехи. Под звон бубенцов и свист полозьев по улице промчались сани, запряженные парой гнедых, их морды были в инее, дыхание туманом клубилось в воздухе. Извозчик сидел на передке, укутавшись в косматую шубу, будто медведь. Лаяли собаки. Хрустел снег под ногами поздних прохожих.
Мужчина в мохнатой шапке свернул к ресторации Вардхуза. Ее окна сияли ярче всех, а дым над трубами был таким плотным, что хоть на куски режь. Там сейчас самый разгул. Песни, гам, румяные пироги, а главное – жарко натопленные печи.
Все, хочу домой, в тепло! Дворами-крышами петлять не стану. Сверну к усадьбе Снульва, а потом…
Тут-то до меня и дошло.
Чайный король Снульв уже год как перебрался в столицу, и с тех пор его каменный особняк пустовал. А теперь там остановился мерзкий кавалер Льет с дочкой Агдой.
Надо взглянуть, какова эта семейка дома, когда рядом нет чужих глаз. Надеюсь, они еще не легли.
Я ощутила прилив азарта, даже мороз перестал казаться таким жгучим.
Глава 2,
в которой любопытство сгубило кошку
Эй! Нас, часом, не надули?
Ставни со стороны улицы были наглухо закрыты, крыльцо утопало в сугробах, ни одна из восьми труб на крыше не дымила.
Потом я заметила, что к калитке и дальше, к парадному входу, протоптана тропинка, снег со ступеней сметен.
Жаль, двор почистить никто не удосужился. Пришлось передвигаться прыжками, каждый раз проваливаясь с головой. В ушах снег, в глазах снег, все лицо в снегу!.. Снаружи я кошка, но внутри человек, так что прошу извинить – у меня лицо, а не морда.
Вон и свет в окне.
Деревьев близко к дому не нашлось, зато у летней веранды нарос высоченный сугроб, снег хорошо слежался и без труда выдержал мой кошачий вес.
Второй этаж дома опоясывал каменный карниз, украшенный фигурками крылатых человечков – духов природы. Карниз был достаточно широк для моих лап, но весь облеплен снегом и льдом. Чуть когти не сорвала, пока подобралась к окну.
А еще назад идти. Не представляю, как я тут развер-нусь.
И с окном не повезло: иней на стекле нарос плотный, с наледью. Только у самой рамы оставалась неровная щелка. К ней я и приникла глазом.
Видно было немногое.
Просторная, ярко освещенная комната, богатая обстановка. Веерообразная стойка магического телогрея. Край дивана с полосатой обивкой. На диване – ножки в пуховых носках, прикрытые бархатным подолом…
Я встала передними лапами на нижнюю перекладину оконной рамы и придвинулась ближе.
Барышня Агда в бардовом капоте полулежала, опершись локтем о валик.
На грудь ей падала полураспущенная коса, являя всю роскошь волос, тонкие пушистые завитки обрамляли нежный овал лица с изящным носиком и пухлыми малиновыми губами.
Майра права, тут есть чему позавидовать. Даже любопытно стало, какому счастливцу Льет отдает всю эту красоту и куда торопится. Ей же не больше восемнадцати.
На столике у дивана стояла перламутровая коробочка. Агда напевала мотив какой-нибудь модной песенки, и коробочка повторяла его на разные птичьи голоса. То соловьем зальется, то канарейкой, то дроздом…
Нет, не только птичьи!
В ответ на хрустальное «ла-ла-ла» Агды коробочка сперва бодро затявкала, потом размяукалась, как голодный кот.
– Хватит играться, – просипел Льет.
Он восседал в глубине комнаты, закинув ногу на ногу. Под черным, с серебром, шлафроком – свободные штаны и рубаха с распахнутым воротом.
Что же вы так далеко от окна расположились, благородный кавалер? Вас еле слышно.
– Пускай играется, – прозвучал низкий скрипучий голос, мужской или женский, непонятно. – Когда… гра… а… не… мо…
«Когда играться, как не в молодости?»
Выше щелка расширялась. Я приподнялась на задних лапах и уткнулась носом в ледяное стекло, силясь рассмотреть: кто там такой?..
Надо же, старуха – и престранная!
Она сидела в дальнем кресле, полускрытая боковиной высокой изогнутой спинки. Строгое темное платье, как у нашей классной дамы, на плечах толстый пуховый платок, какие носят крестьянки в деревнях, на голове узорчатая шапочка-колпак с коротеньким шпилем – точь-в-точь ланнский рыцарский шлем. По ободу шапочки пришиты кругляшки, не иначе старые монеты. В таких колпаках с монетками красуются на ярмарках дазские шаманки.
– Так сколько, говоришь, за платье просят?
Она подалась вперед, повернула к Льету голову, и стало видно, что и лицо у нее дазское – плоское, цвета темной бронзы, с маленькими глазками и мелкими угловатыми чертами.
Говорят, дазы в родстве с нашими гобрами. Только гобры сидят в своих снежных домах на далеком севере в обнимку с тюленями и в чужие дела не лезут.
– Тысячу восемьсот, – ответил Льет.
Верно, так мама ему и сказала. Пятьсот – задаток будет.
– Недешево, – старуха пожевала сухим ртом.
– У Кольдихи бы меньше пяти не стало! – барышня Агда оторвалась от своей забавы.
Я не сразу сообразила, что Кольдиха – это Вендела Кольд, самая знаменитая модистка Альготы. И самая дорогая. У нее одевались первые аристократки Ригонии и сама королева-бабушка.
– Может, и больше, – кивнула старуха. – А все равно шить надо у нее.
– Чего это? – буркнул Льет. – Мне деньги не лишние.
– А того! – старуха хлопнула ладонью по деревянному подлокотнику. Хлопок вышел со стуком – все ее пальцы, включая большой и указательный, были унизаны кольцами. Непохоже, что золотыми или серебряными, а какими, рассмотреть не удалось. – Тут не в деньгах дело, а в престиже. Чтоб все знали: Эмкино платье сшито у королевской портнихи!
«Не портнихи, а модистки», – мысленно возмутилась я, ежась под леденящим ветром. Портнихи просто шьют, а модистки придумывают и украшают. И только в следующий миг сообразила: «Эмкино платье»? Может, я ослышалась?..
– Но мне это нравится, матушка Гиннаш! – надулась Агда. – Другое не хочу!
– Молчи, Эмка, – одернул ее отец. – Матушка дело говорит.
И столько уважения прозвучало в этом «матушка», что я своим кошачьим ушам не поверила: чтобы самодовольный кавалер чтил кого-то, кроме себя, да не просто кого-то, а дазку, похожую на ведьму из страшных сказок!..
Когда ланны пришли в Ригонию, вслед за ними пришли дазы, как шакалы приходят за волками. Ланнов прогнали, а дазы живут себе не тужат. Торгуют, воруют, практикуют темную волшбу. Раньше дазов даже в города не пускали, они селились в слободках за воротами. А правили у них женщины-шаманки – когда через вожаков-мужчин, а когда и напрямую.
И это единственное, что мне в дазах нравилось.
При королеве Клотильде Ригония расцвела – сколько мудрых законов было принято, сколько нужных реформ проведено! Магию стихий поставили на службу стране. Ни один король столько не сделал. Молодой Альрик прославился пока лишь тем, что принял силу дождя, чтобы не угасла вместе с родом Регенскур, присовокупив ее к собственной силе. И неизвестно, хорошо это или плохо. Говорят, таких морозов, как нынче, не бывало уже полвека. Вдруг одно с другим связано?
А я, между прочим, сейчас превращусь в ледяную кошку…
Но от следующих слов загадочной матушки Гиннаш меня кинуло в жар.
– Нравится, так и славно, – старуха улыбнулась. – Фасон зарисуй, Кольдихе покажешь, она такое же сделает.
– Но я не запомнила! Там сложно…
– Тю! Пойдешь завтра на примерку, все рассмотришь как следует, пощупаешь, а потом скажешь, что тебе разонравилось. А ты, – обратилась старуха к Льету, – дашь им сотню за труды, пусть радуются. С таким женихом негоже у всякой деревенщины свадебный убор шить…
Я чуть с карниза не свалилась от возмущения. У деревенщины?! Да у нас баронессы платья заказывали! Два раза. И маркиза один раз… чуть не заказала.
– С таким женихом разориться недолго, – насупился Льет.
– Это верно, – согласилась старуха. – Мог бы раскошелиться на платьице-то, сделать невесте подарок. Хоть бы в гости пригласил приличия ради. Ты ж ему весточку послал?
– А как же! Загодя, – кавалер фыркнул. – Едем, мол. Везем будущую супружницу вашу к Свену и Свяне за благословением… Эмка, ты чего?
Барышня, как бы ее ни звали на самом деле, села столбиком и слушала их разговор, бледнее снега за окном, а потом вдруг заревела в полный голос. Коробочка-игрушка отозвалась поросячьим визгом.
За этим переполохом было не слышно, что говорят кавалер (если он кавалер, конечно) и таинственная матушка. Вернее, не говорят, а кричат. Когда старуха несильно шлепнула барышню по щеке и та умолкла от неожиданности, голос Льета прогремел, как пушечный залп:
– Не реви, дура! Все к лучшему!
Барышня всхлипнула:
– Куда же к лучшему? Он меня больше не любит!
– С чего ты взяла?
– Любил бы, не отдал этому…
Она опять заплакала. Коробочка, как видно, откликалась только на ее голос, и сейчас разразилась громким кудахтаньем.
Старуха пересела на диван, обняла барышню и, склонившись к самому ее уху, принялась уговаривать. До меня долетали обрывки слов и фраз:
– Кто ты сейчас? Никто! А будешь…
– …он должен жениться, сама знаешь…
– …ничего не значит…
– Но он будет с другой! – барышня заливалась слезами, коробочка квакала лягушкой.
– …одну ночь… ничего, переживешь…
– …снадобье… сразу понесет…
– …а будешь замужем…
– Но я не хочу, чтобы меня касался другой! Я этого не вынесу! – под совиное уханье барышня заломила руки.
– …и не надо… сварю такое… лишит мужской силы…
Ого, да тут целый заговор!
– Правда? Так можно? – опухшее от слез личико просветлело, но сейчас же опять сморщилось. – Она родит ему сына, и он полюбит ее…
– Не родит! – старуха повысила голос. – А если родит, то девочку, уж я позабочусь. Нашла о чем печалиться.
– Я отдала ему все, – пискнула барышня, шмыгая носом. – Он обещал любить меня вечно…
Зловредная коробочка закричала болотной выпью. Так громко и жутко, что я невольно подпрыгнула и заскользила на карнизе, цепляясь за что придется. Сквозь стекло долетел старухин ответ:
– Он и будет любить тебя вечно, не будь я лучшая в Кайлане ворожея и травница!
– Цыц, вы обе! – гаркнул мужской голос.
Я прильнула к щелке.
Свяна, защити!..
