скачать книгу бесплатно
– Посмотрите, благородная госпожа, это редчайшая тибрийская парча, вдвое тоньше и легче обычной, но не менее прочная и прекрасная. Кроме нас, никто в Свеянске ее не закупает, даже госпожа Принн, а у нее лучшие ткани в городе! Из-за метелей доставка задержалась, наши клиентки еще не знают, что ее привезли. Завтра набегут и завалят нас заказами до самого лета. Вы же понимаете, просто так мы ткани не продаем, у нас ателье, а не лавка красных то- варов.
Никогда не могла понять, как ей это удается. Я чуточку приврала и уже чувствую себя мошенницей, а Майра сочиняет небылицы как дышит. И ей верят!
Барышня Агда Льет расстегнула шубку, не сводя с моей сестры горящих глаз.
– Вы уже видели наш новый шармез? Взгляните! – Майра встряхнула край винно-красного полотнища, которое я успела раскинуть на диване, и по гладкой поверхности прокатилась волна блеска. – Все наши ткани освещены в храме Свена и Свяны, как и нитки, которыми мы шьем. А все, чего касаются божественные супруги, приносит любовь и счастье!
Сестра определенно была в ударе. Ох, не слышат ее храмовые служители.
– Уверяю, вы станете самой прекрасной невестой, самой любимой и счастливой на свете женой!
При последних словах барышня Льет вдруг сникла, потупилась, и с ее губ сорвался тяжкий вздох.
Эгей, а свадьба-то похоже не по любви! Или жених – гулена, которого обручальный браслет не исправит?
Майра тотчас зашла с другой стороны:
– Это платье предвосхищает самые модные веяния будущего сезона. Скоро все в столице будут носить такое. А вы станете первой! В этом наряде вы затмите саму принцессу Вайнора.
Улыбка Агды, не успев расцвести, увяла вновь, уголки рта горестно опустились, пушистые ресницы задрожали.
Да что опять не так? Видно же, что барышня падка на лесть!
Не по нраву, что ее, красавицу из красавиц, сравнили с другой, пусть эта другая – настоящая принцесса? Досадно, что сама родилась лишь дочерью простого кавалера?
Я бы растерялась, а Майра продолжала напирать:
– Северянкам алый не к лицу, они слишком блеклые. Надень на девушку из Вайнора такое платье, и все увидят платье, а не девушку. А у вас красота южная, огненная, ее свадебный наряд только подчеркнет. Это платье просто создано для вас!
Я тихо отошла в сторонку, чтобы своим видом не опровергать доводы Майры.
Барышня посмотрела на нее, на манекен в свадебном уборе и вздернула нос:
– Беру!
В такие моменты я думаю, что ателье должна наследовать Майра. Правда, шить она не любит. Но летом приедет мамина троюродная племянница из Дункаля – учиться у нас полезному ремеслу. Вдруг из нее толк выйдет?
Мама позвала барышню в заднюю комнату, чтобы снять мерки, я двинулась следом – помогать. А Майра собралась подать кавалеру чай и занимать его разговорами, покуда мы не освободимся.
Так у нас было заведено.
Однако кавалер повелительно указал пальцем на меня:
– Пусть она подаст.
Что ж, кто платит, тот и чаи заказывает.
Водовар в примерочной мы держали для клиентов, да и сами за работой любили угоститься чайком. Угли в жаровне были горячие, так что управилась я споро. Составила на поднос все, что полагается, не забыв колотый сахар, мед и пастилу, и вернулась в зал.
Кавалер Льет расселся на диване, положив рядом с собой шапку и расстегнув шубу. Под мехами он оказался совсем не толст, видимость полноты создавало обрюзгшее лицо, казавшееся еще шире из-за светлой вайнской бородки.
Мед пах липой и летом, над чашкой вился парок. Я придвинула чайный столик к дивану и хотела отойти, но кавалер схватил меня за запястье:
– Сядь-ка, красавица.
– Что вы, нам не велено!
Пусть считает меня работницей, боящейся хозяйского гнева.
– Сядь, я сказал.
В тепле Льет успел вспотеть, его рука была горячей и влажной, но держала, будто тисками, так просто не вырвешься. А бить заказчика сахарницей по лбу – дело неблагое.
Он стянул с пальца перстень с кровавым камнем. Неужели рубин? Какой большой!
– Нравится? Подарю, если поедешь со мной в Альготу.
Кавалер попытался вложить перстень мне в руку. Я вырвалась и вскочила, но от крепкого, до боли, щипка увернуться не смогла.
– Ишь, коза! Грех такое богатство в глуши хоронить, – глаза Льета плотоядно блеснули. – Поехали. Настоящей дамой тебя сделаю. В шелках будешь ходить, во дворцах танцевать, прислугу гонять в хвост и в гриву. А?
– Что вы такое говорите, кавалер! – напоказ ужаснулась я. Руки чесались плеснуть кипятка в гнусную рожу. – Как можно!
– Брось ломаться.
Он привстал с места, и я попятилась.
– Не хочешь? Ладно, неволить не буду. Но подумай хорошенько. Мы в доме Снульва остановились, знаешь такой? Пробудем до послезавтра. Надумаешь, приходи.
Остаток вечера мы спешно кроили и сшивали муляж из дешевого муслина. Завтра на барышне все подгоним; если надо, подправим фасон. Получим задаток, и пусть катятся в свою Альготу – гладкой им дороги, попутного ветра. А мы по муляжу будем платье шить. Свадьба через месяц, успеем.
Майра чуть не плакала от зависти:
– Какая фигурка! А личико!.. Почему одним все, а другим ничего? И у папаши денег что воды в море!
– Папаша – скотина, – не удержалась я.
– Но богатая скотина! Глаз на тебя положил, – Майра закончила пришивать оборку к подолу и уперла руки в боки. – А ты? Сбежала как маленькая. Распустила бы завязки, – она похлопала себя по плоской груди, – так он бы не то что свадебное платье, целый гардероб у нас заказал!
– Майра! – возмутилась мама. – Ты в своем уме?
– А что? Дано богами – пользуйся!
– Карин надо думать о репутации. Что скажет господин Стир?
Я бросила расправлять складки на платье.
– Моя репутация господина Стира не касается. Я не вый- ду за него, сколько раз повторять.
Нотариус Арнульф Стир, вдовец сорока четырех лет от роду, был не единственным, кто сватался ко мне, но из всех женихов он один превосходил нас достатком. Прочие имели виды не столько на меня, сколько на ателье, хотя каждый при случае норовил зажать в темном углу, как бы скромно я ни одевалась и как бы строго себя ни держала. Каждый, кроме господина Стира. Этот только ел глазами, потихоньку багровел и покрывался испариной – весь, от тугого крахмального воротничка до залысин на лбу. Будь я обычной девушкой, все равно бы за такого не пошла. Страшно.
Мама в сердцах отшвырнула непришитый бант.
– Лучшей партии тебе не найти! Карин, хватит тянуть. Тебе уже двадцать три. Сходи к Дакху, пока не поздно. Хочешь, вместе пойдем?
– Не хочу! Говорю тебе, я не откажусь от своей природы.
– Карин, посмотри на меня…
– Я и смотрю!..
– Прекратите! – выкрикнула Майра. – Давайте закончим, и я спать пойду, а вы ругайтесь потом, хоть лоп- ните.
Все верно. Наши споры о храме Дакха и о секаче, который при нем служит, часто оканчивались жестокими ссорами, после которых мы дулись друг на друга по нескольку дней.
В Свеянске лишь один настоящий храм – Свена и Свяны. Есть еще десяток святилищ других исконных ригонских богов. А неумолимого Дакха, бога суда, кары и воздаяния, завезли в наши края захватчики ланны. Храмов его на всю страну три штуки. Один как раз в деревушке Снее, в двух часах пути от Свеянска.
Мама считает, нам повезло. А я скажу: охрани Свен от такого счастья!
Все мы связаны душой с незримыми мирами. С миром снов и миром богов, Небылью и Зыбью – со всем их великим множеством. Некоторым эта связь дает больше, чем другим: вещие сны, способность к магии, второе, звериное, тело. А секачи Дакха обучены наши узы с незримыми мирами разрывать. По заказу, приказу или своим произволом. Служители Дакха именуют секачей по-ланнски «кхальпуна кхелтари», что значит «восстанавливающие справедливость». Но разве это справедливо – отнимать то, что не ими дано?..
Следующий час прошел в тяжелом молчании. Говорили сухо и по делу, не глядя друг на друга.
Когда муляж был готов, я вздохнула с облегчением. Можно наконец избавиться от тугого корсажа, сбросить громоздкие юбки, потянуться от души и упасть в постель… Но есть лучший способ расслабиться.
Должно быть, я кинулась к двери слишком бойко.
– Не вздумай оборачиваться! – крикнула мама мне в спину.
– На улице вон какой колотун, – поддержала ее Майра. – Лапы отморозишь!
Знаю, о чем вы подумали.
На самом деле все не так. Я не обрастаю шерстью и не выворачиваю суставы, разрывая на себе одежду, чтобы в корчах стать зверем. Сказки это. Как человек может перекроить себя в кошку? Это же совершенно разные объемы телесного вещества!
Я захлопнула за собой дверь, щелкнула запором и запалила от свечи лампу в круглом стеклянном колпаке. Уютные желто-оранжевые мазки легли на стены, крытые тесом и крашенные в белый цвет, на подушки в кружевных наволочках, на этажерки с фарфоровыми котами и книжками в дешевых переплетах.
Домик у нас с мезонином – папа в свое время надстроил. Думал, семья у него будет большая, и им с мамой понадобится местечко, где можно спрятаться от детей. Потом комната с широкими окнами и резным балкончиком досталась мне. Вернее, я ее отвоевала. Мама хотела заколотить вход на лестницу, чтобы не топить вторую печь. А на самом деле – чтобы поменьше вспоминать папу.
Но как можно не вспоминать, если я всем пошла в него?
Иногда мне кажется, мама меня за это ненавидит. И любит тоже за это. И ателье оставляет… Королева Клотильда еще сто лет назад дала ригонцам право завещать свое имущество, кому они сами пожелают. Но по старым вайнским законам наследует всегда старший ребенок. И мамино желание передать ателье мне одной – тоже дань отцовской па- мяти…
От печи шло тепло, кровать манила пуховой периной, но в крови уже играло предвкушение, гоня прочь дневную усталость. Я распустила волосы, открыла задвижки на балконной двери и как была в туфельках на тонкой подошве, в батистовой рубахе, корсаже и юбке шагнула в снежок, который намело за день.
Ума не приложу, откуда там знают, когда я готова, но передо мной тотчас завихрилась поволока черного дыма. Дыхание Небыли.
Я нырнула в нее, и на долю мгновения меня не стало.
Затем подушечки лап обожгло холодом. Студеный ветер взъерошил шерсть на боку, швырнул в нос пригоршню снежинок. Пол балкона сделался ближе, перила выше, но все казалось правильным и естественным, словно я никогда не носила иного тела, кроме кошачьего.
Дальше – просто. Проскользнуть между столбиками перил на скат крыши, пройти по слежавшемуся снегу до угла. Мои лапы так легки, что не оставляют следов! Перескочить на сук осины, вонзив когти в окаменевшее на морозе дерево, с ветки на ветку перебраться на соседский забор, потом на крышу сарая…
Своего человеческого тела я не ощущала, но между нами сохранялась неосязаемая связь. Я просто знала, что оно где-то там, в Небыли – ждет меня и вернется таким, каким ушло, с корсажем, туфлями и всем остальным, стоит только захотеть.
Под лапами скользили то лед, то мерзлая черепица, то кровельное железо, стылое, как чертоги самой богини зимы, но я без труда держала равновесие.
Звезды прятались за облачной дымкой, город глядел в ночь глазами окон, и белое мерцание снегов озаряло мне путь.
Прыжок на крышу собачьей будки. Старик Буян сонно брехнул, звякнул цепью и затих. Бедняга. Даже в такую стужу его оставили на улице.
Потерпи, Буян, скоро Ночь Всех Богов, после нее день станет прибывать и солнце повернет на весну.
Заглянуть, что ли, в окошко к Фрине, подружке Майры?
Фрина вертелась перед зеркалом в одних панталонах. То распускала по спине длинные волосы, то поднимала кверху, изображая замысловатую прическу. Принимала зазывные позы, виляя бедрами и покачивая на ладонях маленькие груди.
Вдруг сказала своему отражению:
– А посватался-то к Грете.
Отражение отозвалось горестным «эх».
Вот и Майра все вздыхает. Мол, отнять бы у меня да ей прибавить…
Девушки завидуют грудастым и задастым – простите за грубый слог, – потому что на таких смотрят мужчины. Так вот, девушки, не завидуйте! Смотрят пошлецы и нахалы. Проходу не дают, а по городу потом сплетни. Приличные господа с тонким вкусом выбирают барышень, которых можно сравнить с тростинкой, лозой, ивовым прутиком или лучом света.
Когда я кошка, я именно такая! Изящная, грациозная, лапы у меня длинные, шерстка короткая, гладкая, чернее ночи, а блестит, как самый дорогой атлас.
И чувства разом обостряются. Нос чует свечной чад в комнате Фрины, запах мясных пирогов с кухни вдовы Тат- сон и вонь застывших помоев через три двора. Уши слышат, как в доме напротив шепчутся молодожены Бранд и Труда Ринтор – кровать у них стоит близко к окну. Как ворчат во сне Фин и Фан, карликовые мамонты господина Лердсона. Мамки, если по-простому.
В Свеянске мало кто держит мамонтов: едят без меры, летний зной переносят плохо. Но для нынешней зимы лучшей тягловой силы и вообразить нельзя. Лошади замерзают, тонут в снегу, а мамкам хоть бы что.
Ой, Бранд и Труда бросили шептаться!.. Все, пойду, не буду подглядывать. Да там и не видно ничего – стекло замерзло до самой рамы…
Мне было весело. И мама хочет, чтобы я променяла все это на сомнительную честь называться госпожой Стир?!
Женщину уважают, когда у нее есть муж или когда у нее есть капитал. Перед лаковыми санками Брюны Торнеке весь город шапки ломает, а госпожа Торнеке никогда не была замужем. Зато отец оставил ей серебряный рудник, и заводики, и лавки, и суда.
Ателье Гудрун Эльс миллионов не приносит, но кормит нас, поит, одевает и какой-никакой вес в обществе дает. А мы с Майрой позаботимся, чтобы так было и дальше – половину я ей, само собой, уступлю.
Так кто там к Грете посватался?..
Это ведь Грета Фроссен? Та, что училась с Майрой и Фриной в гимназии. Помню, они еще спорили, кто раньше замуж выйдет.
У Фроссенов не спали. Окно маленькой гостиной выходило на подветренную сторону, мороз почти не тронул стекло, и вся комната была как на ладони. А голоса я различила еще до того, как взобралась на занесенную снегом бочку у бревенчатой стены.
Отец Греты, которого все звали папашей Фроссеном, сидел боком к камину; огонь озарял рубленый профиль и всклокоченную бороду. Мамаша Фроссен, женщина полная, с густыми черными бровями, вязала полосатый носок. Сама Грета, одетая в домашний капот[1 - Домашнее женское платье, разновидность домашнего халата, пеньюара, XIX век.], металась из угла в угол.
