скачать книгу бесплатно
оценили измененья,
Предложив радже – старанье,
эрудицию, уменье.
Толковали пылко, много
о прекрасных перспективах,
И железная дорога
в планах грезилась ретивых.
Все таможенные сборы
князь скостил наполовину.
Он чиновничьи раздоры
подавил с отвагой львиной.
Стал ценить за прилежанье
и за сметливость – и следом
Он уменьшил содержанье
генералам-дармоедам.
И со злобой, но с оглядкой
стали жить в кругах чиновных.
За поборы и за взятки
князь велел казнить виновных.
Так расправился владыка
с прежним бытом Колазая,
И награды превеликой
стал он ждать к исходу мая.
Май настал, и рассчиталась
с князем щедрая Европа,
И звезда ему досталась –
«ЖОлотая антилоПА».
Что владыка сделал дале,
колазайцы и доныне
Не расскажут без печали,
не расскажут без унынья.
Князь без долгих разговоров
сбор таможенный удвоил
И продажных крючкотворов
впредь уже не беспокоил.
Вновь поборы без границы,
водостоки в запустенье,
И вчерашняя больница
стала собственною тенью.
Князь-владыка, как бывало,
щедро отсыпает злато,
Дармоеда генерала
ублажая, как когда-то.
Князь-владыка Колазая
«симпкин» пьёт и видит счастье
В том, чтоб жить, не помышляя
о награде высшей власти!
Нравственный кодекс
Чтоб вы правдивой не сочли
Историю мою,
Скажу вам честно: это всё –
Заведомая ложь.
Жену оставил юный Джонс,
едва успев жениться.
Хурр?мский край позвал его,
афганская граница.
Джонс гелиографи?стом был.[2 - Гелиографист – связист, работающий на гелиографе – солнечном телеграфе, передающем сигналы посредством зеркал. – Здесь и далее все примечания, кроме особо оговоренных, принадлежат переводчику.]
Супругу до разлуки
Он связи выучил, начав
с азов своей науки.
И ум его к её красе
летел не наудачу:
Сам Аполлон курировал
приём и передачу.
С утра до вечера с горы
сигналил Джонс приветы,
К которым присовокуплял
разумные советы.
Сигналил он: опасна лесть
армейской молодёжи
И генералов, что, увы,
сластолюбивы тоже,
Из коих слаще всех поёт
коварные рулады
Проклятый Бэнгз (сей генерал –
герой моей баллады).
Скакал со штабом Бэнгз. Глядит,
с горы, как сумасшедший,
В долину гелиограф шлёт
депешу за депешей.
Да что там, Господи, стряслось? –
Чума? Пожар? Восстанье?
И Бэнгз со штабом стал читать
воздушные посланья.
«Ко-тё-нок мой род-ной…». Ого!
Да что он, «под парами»?
Какой «котёнок» может быть
в служебной телеграмме?
Тире – две точки – вновь тире…
«Лю-бовь мо-я…». Проклятье!
И кто с горы всю эту чушь
несёт, хотел бы знать я!»
Дубина адъютант молчит,
а штаб глядит с ухмылкой,
Внося в блокноты всё, что Джонс
с горы сигналит пылко:
«Голубка, с Бэнгзом проводить
не смей ни дня, ни часа;
На пограничье не найти
опасней ловеласа!»
Как ни была б Любовь слепа,
но люди-то ведь зрячи.
Передаёт супруге Джонс,
ревнивый и горячий,
Пикантные подробности
из генеральской жизни.
Все точки и тире полны
жестокой укоризны.
Дубина адъютант молчит,
а штаб гладит с ухмылкой,
Как багровеет Бэнгз от щёк
до бритого затылка.
Но хладнокровно молвил Бэнгз
сопровождавшим: «Еду!
Кру-гом! За мною! Рысью – марш!
Здесь – частная беседа».
Заметить надобно, что Бэнгз
был человеком чести:
Он Джонса юного не стал
преследовать из мести.
Но Бэнгз достойный прогремел
до самого Мадраса:
«На пограничье не найти
опасней ловеласа!»
Моя соперница
Я на концерте, на балу
Краснею, смущена,
И потому сижу в углу,
Одна, всегда одна.
Не мне, а Ей стихи печёт
Восторженный поэт.
Ей сорок девять, Ей – почёт,
Не мне – в семнадцать лет.
Всегда стеснительна до слёз,
Я прячу робкий взгляд,
Краснею от корней волос,
До носа и до пят.
Но с алой щёчки Госпожа
Похитила мой цвет,
И в сорок девять так свежа,
Как я – в семнадцать лет!
Ах, мне бы так – прийти и взять,
Да где уж! Я – молчу.
Мне двух словечек не связать,
И как я ни хочу,
Но, как Она, не пошучу,
Не позабавлю свет.
Всё в сорок девять по плечу,
Но – не в семнадцать лет!
Она постарше матерей
Юнцов, которым день
Толпиться у Её дверей
Нисколечко не лень.
За экипажем Госпожи
Они помчатся вслед,
А за моим – так ни души…
Ведь мне – семнадцать лет!
А если скачет на коне,
На Мэлл[3 - Пэ?лл-Мэлл – улица в центральной части Лондона.] – сплошной парад.
И тут не помогает мне
И лучший мой наряд.
И никуда не пригласят
Меня на вечер, нет.
Ведь Госпоже – под пятьдесят,
А мне – семнадцать лет!
Она зовёт меня «Жужу»,
«Милашка», «нежный друг»,
И вечно в тень я ухожу.
И мне достался вдруг
Недавно от Её щедрот
Жених – столетний дед.
Красавчик – Ей, а мне – урод:
А мне – семнадцать лет!
И я мечтаю, чуть дыша,
О том, как в свой черёд
Своё отшутит Госпожа,
