скачать книгу бесплатно
Через секунду он уже был в туалете и запирал за собой дверь. Капитан что-то сказал. Эдди не расслышал, что именно, да и какое это имеет значение. Самое главное: он говорил, а не орал. Эдди был прав: никто не станет орать, когда в салоне толпятся сотни две с половиной пассажиров, ожидающих своей очереди на выход у единственной двери. Он внутри. Временно в безопасности… ну и какой ему с этого прок?
Не знаю, кто ты, но если ты здесь, подумал Эдди, ты бы лучше что-то делал. И побыстрее.
Какой-то ужасный миг ничего не происходило. Всего лишь миг, но в сознании Эдди Дина он растянулся на целую вечность, как те турецкие тянучки, которые Генри покупал ему каждое лето, когда они были еще детьми: если он вел себя плохо, Генри дубасил его нещадно, если вел хорошо, Генри ему покупал турецкие тянучки. Таким образом Генри справлялся со своими обязанностями старшего брата во время летних каникул.
Боже мой, мне все это почудилось, Господи Иисусе, каким же надо быть чокнутым…
Приготовься, – приказал строгий голос. – Я один не смогу, нам надо действовать вместе. Я могу ПЕРЕШАГНУТЬ «ПОРОГ», но я не сумею сделать так, чтобы ты один ПЕРЕСТУПИЛ ЧЕРТУ. Нам надо совершить это вместе. Обернись.
До Эдди внезапно дошло, что он видит двумя парами глаз, реагирует нервами двух тел (только нервы другого тела были частично утрачены; на месте некоторых, исчезнувших совсем недавно, пульсировала боль), чувствует десятью чувствами, думает двумя головами, кровь его перекачивают два сердца.
Он обернулся: в стене туалета была дыра размером с дверной проем. Сквозь эту «дверь» он увидел серый песчаный пляж и волны цвета старых спортивных носков, разбивающиеся о берег.
Он услышал плеск волн.
Почувствовал в воздухе вкус соли, такой же горький, как вкус слез.
Проходи.
Кто-то уже стучал в дверь туалета и говорил ему, чтобы он вышел немедленно и покинул самолет.
Проходи, черт возьми!
Эдди со стоном шагнул к двери… запнулся… и упал в другой мир.
13
Он медленно поднялся на ноги, чувствуя, что порезал правую ладонь о ракушку в песке. Он тупо уставился на кровь, что струилась по линии жизни, а потом вдруг увидел, что справа от него поднимается на ноги еще один человек.
Эдди отшатнулся, его ощущение полной дезориентации и какой-то непостижимой путаницы сменилось внезапно неподдельным ужасом: человек этот мертв и не знает об этом. Лицо изможденное. Кожа натянута на костях лица, как полоски ткани на углах какого-нибудь металлического предмета, причем так туго, что материя вот-вот порвется. Кожа была синюшного цвета, если не считать лихорадочных красных пятен на каждой скуле, по обеим сторонам шеи под нижней челюстью и круглой отметины между глаз, как у ребенка, который пытается изобразить у себя на лбу индийский знак касты.
А глаза его – голубые, спокойные, мудрые – были исполнены жизни, какой-то жуткой и цепкой живучести. Одет он был в темное одеяние из какой-то домотканой материи. Черная рубашка с закатанными рукавами так выцвела, что стала серой. Штаны очень напоминали джинсы. На бедрах – перекрестные ремни с патронташами, вот только патронов почти не осталось. В двух кобурах – по револьверу. Похоже на 45-й калибр, но по виду очень уж древние. Гладкое дерево рукояток, казалось, светится своим внутренним светом.
Эдди, которому общаться совсем не хотелось – да и не знал он, с чего начать, – услышал собственный голос, произносящий:
– Ты что, призрак?
– Пока еще нет, – прохрипел человек с револьверами. – Бес-трава. Кокаин. Как ты там его называешь. Снимай рубаху.
– Твои руки… – Эдди только теперь увидел. Руки человека, чем-то напоминавшего сумасброда-ковбоя из дешевого вестерна, были покрыты зловещими ярко-красными полосами. Эдди знал, что это значит. Заражение крови. Это значит, что дьявол не просто дышит тебе в задницу, а уже пробирается по каналам, что ведут к твоему насосу.
– Забудь мои руки! – прошипел бледный призрак. – Снимай рубаху и отдирай эту штуку!
Он слышал плеск волн и одинокое завывание ветра, который не встречал никаких преград. Он видел этого тронутого умирающего человека в безысходном отчаянии. И все-таки у себя за спиной он слышал гул голосов пассажиров, выходящих из самолета, и настойчивый стук в дверь.
– Мистер Дин! – Этот голос, подумал он, сейчас доносится из другого мира. Он не то чтобы еще сомневался, просто пытался вбить все эти странности в свою бедную голову точно так же, как, скажем, вбиваешь гвоздь в толстый брус красного дерева. – Вам давно уже надо было бы…
– Можешь оставить все это здесь, а потом заберешь, – прохрипел стрелок. – Боги всевышние, до тебя не дошло еще, что здесь мне приходится говорить? А это больно! К тому же у нас нет времени, идиот!
Кого другого Эдди бы просто убил за такие слова… но он хорошо понимал, что ему будет весьма затруднительно убить этого человека, хотя, судя по его виду, быстрая смерть пошла бы ему только на пользу.
И все же он чувствовал, что эти голубые глаза не лгут; все сомнения сгорали в их безумном огне.
Эдди принялся расстегивать рубаху. Сперва он хотел просто ее разорвать, как в том фильме, когда Кларк Кент рвет на себе рубаху, пока Лоис Лейн лежит привязанная к рельсам или к чему там, но что хорошо в кино, в реальной жизни может только навредить: рано или поздно придется еще объяснять, куда делись недостающие пуговицы. Поэтому он аккуратненько их расстегнул. А в дверь все стучали.
Он выдернул рубашку из джинсов, снял ее и швырнул на песок, обнажив полосы клейкой ленты на груди. В таком виде он был похож на человека на последней стадии выздоровления после тяжелого перелома ребер.
Он оглянулся и увидел открытую дверь… низ ее прочертил в сером песке полукруг, когда кто-то – скорее всего умирающий человек – отворял ее. В дверном проеме виднелась туалетная комната при салоне первого класса, раковина, зеркало… и в зеркале – отражение его лица: черная челка падает на лоб, на глаза. Карие. На заднем плане он разглядел стрелка, морской берег, парящую птицу, взмывавшую над бог его знает чем.
Он провел ладонью по ленте, не зная, с чего начать, как отыскать свободный конец, и его вдруг охватило головокружительное чувство полной безнадежности. Так, наверное, чувствует себя олень или кролик, который дошел уже до середины проселочной дороги, повернул голову, а его тут же ослепил свет фар.
Вильям Вильсон, имя которого обессмертил Эдгар По, заматывал Эдди двадцать минут. Дверь в туалет в самолете откроют минут через пять, максимум – семь.
– Я не успею снять это дерьмо, – сказал он шатающемуся человеку. – Я не знаю, кто ты и где я, но здесь слишком много ленты, а времени слишком мало.
14
Дир, второй пилот, посоветовал капитану Макдоналду прекратить барабанить в дверь, когда тот, разозленный тем, что За ему не отвечает, принялся молотить в нее со всей силы.
– Куда он денется? – резонно заметил Дир. – Что он там делает? Хочет спустить себя в унитаз? Не пролезет.
– Но если он… – начал было Макдоналд.
Дир, который и сам иной раз баловался кокаином, сказал:
– Если он нагружен, то нагружен плотно. Он не сможет избавиться от всего.
– Отключите воду, – спохватился внезапно Макдоналд.
– Уже отключили, – успокоил его штурман (который тоже при случае не отказывался нюхнуть). – Но, по-моему, это уже не важно. Растворить порошок в сливном бачке можно, но нельзя сделать так, чтобы он испарился. – Они все столпились у двери в туалет с табличкой ЗАНЯТО, издевательски горящей наверху, и говорили друг с другом, понизив голос. – Ребята из Отдела по борьбе с наркотиками осушат толчок, возьмут пробы, и парень влип.
– Он всегда может сказать, что кто-то там был до него, а он вообще ничего не знает. – Макдоналд был на пределе, даже голос его срывался. Ему не хотелось болтать; ему хотелось действовать, прямо сейчас, несмотря даже на то, что еще не все пассажиры вышли из самолета, причем кое-кто поглядывал на команду и стюардесс, столпившихся у двери туалета, с любопытством и явно не праздным. Но, с другой стороны, всякое неосторожное действие может молниеносно вызвать панику среди пассажиров, которые, пусть и не отдавая себе отчета, всегда в глубине души опасаются террористов. Макдоналд понимал, что его штурман и бортинженер правы на сто процентов. Он был уверен, что эта дрянь упакована в пластиковые мешки, на которых останутся отпечатки пальцев, и все же в его сознании выли сирены тревоги. Что-то было не так. Что-то внутри у него продолжало вопить: «Это трюк! Хитрый трюк!» – как будто парень из кресла За был каким-нибудь шулером-игроком с тузами, припрятанными в рукаве.
– Он не пытается спустить воду, – заметила Сюзи Дуглас. – Он не пытается даже открыть кран. Мы бы услышали, если бы он это делал. Я что-то слышу, но…
– Лучше уйди отсюда, – резко бросил Макдоналд и покосился на Джейн Дорнинг. – И ты тоже. Мы сами с ним разберемся.
Джейн повернулась, чтобы уйти. Щеки ее пылали.
Сюзи спокойно сказала:
– Это Джейн засекла его, а я заметила эти пакеты у него под рубашкой. Я думаю, что нам лучше остаться, капитан Макдоналд. Потом, если желаете, можете подавать рапорт о нарушении субординации. Я только хочу вам напомнить, что мы сейчас препираемся из-за того, что действительно может вызвать большую бучу у них в ОБН.
Их взгляды скрестились, как камень со сталью, высекая искры.
– Я уже раз восемнадцать летала с вами, Мак, – сказала Сюзи. – Я стараюсь быть вашим другом.
Еще мгновение Макдоналд смотрел на нее, а потом кивнул:
– Хорошо, оставайтесь. Я только хочу, чтобы вы обе отошли на один шаг к кабине.
Он приподнялся на цыпочки, оглядел проход: хвост очереди на выход только выполз из туристического в салон бизнес-класса. Еще две минуты, максимум – три.
Потом капитан повернулся к служащему аэропорта, который стоял с той стороны люка и наблюдал за ним. Тот тоже, должно быть, почувствовал что-то неладное: вынул рацию и держал ее наготове.
– Скажи ему, чтобы вызвал сюда таможенников, – тихонько обратился Макдоналд к штурману. – Человека три-четыре. С оружием. Немедленно.
Штурман, улыбаясь во весь рот и рассыпаясь в извинениях, пробрался сквозь очередь пассажиров и что-то тихонько сказал служащему аэропорта. Тот поднес рацию к губам и передал сообщение, понизив голос.
Макдоналд, который в жизни не принимал ничего сильнее аспирина, да и то только изредка, повернулся к Диру. Губы его были плотно сжаты в тонкую белую линию, похожую больше на шрам.
– Как только выйдет последний из пассажиров, мы сразу вскрываем сортир, – сказал он. – Не дожидаясь таможенников. Тебе понятно?
– Вас понял, – ответил Дир и поглядел на хвост очереди, переместившийся в салон первого класса.
15
– Возьми нож, – сказал стрелок. – У меня в сумке.
Он сделал жест рукой, указывая туда, где на песке валялась потрескавшаяся кожаная сумка. Даже не сумка, а большой мешок, какие, в представлении людей нормальных, таскают с собой хиппи, когда гуляют по тропам Аппалачей и торчат от природы (и частенько от косячков с марихуаной). Только этот мешок выглядел очень даже реальным. Сразу видно, что он побывал в долгих, тяжелых и даже отчаянных странствиях.
Указал рукой, но не пальцем. Просто не мог указать пальцем. Теперь Эдди понял, почему правая рука у этого человека замотана грязной тряпицей: на ней не хватало пальцев.
– Возьми нож, – повторил он. – Разрежь ленту. Только смотри не поранься. Это несложно. Будь осторожен, но постарайся все-таки побыстрее. У нас мало времени.
– Да, я знаю. – Эдди опустился на колени в песок. Все это нереально. Вот оно что! Как сказал бы великий мудрец и выдающийся наркоман Генри Дин, тип-топ, ля-ля, ку-ку, кувырок через башку, жизнь – это фикция, мир – это ложь, так что ты отрывайся, покуда живешь.
Все это нереально. Просто бредовый, на удивление похожий на жизнь сон. Так что лучше всего припухнуть, и пусть все идет как идет.
Разумеется, это сон. Он уже потянулся к «молнии» – или там, может быть, окажется «липучка» – на «сумке» этого человека, и вдруг с изумлением увидел, что она зашнурована ремешками из сыромятной кожи. Кое-где ремешки были порваны и связаны аккуратными узелками, маленькими, чтобы они проходили сквозь кольцеобразные ушки.
Эдди развязал верхний узел, открыл сумку и нашел нож под сыроватым куском материи, в который были завернуты патроны. Он поглядел на нож, и у него перехватило дыхание. Одна рукоятка чего стоит… чистое серебро, серовато-белое с мягким блеском, украшенное изумительной гравировкой, узор которой притягивал взгляд…
Боль взорвалась в ухе, проревела в мозгу. Перед глазами поплыли клочья красного тумана. Он неуклюже свалился на открытую сумку, тяжело ударился о песок и поднял глаза на бледного человека в обрезанных сапогах. Это не сон. На умирающем лице горели голубые глаза, и эти глаза не лгали.
– Будешь потом восхищаться, Узник, – сказал стрелок. – Сейчас просто возьми его и разрежь ленту.
Эдди чувствовал, как распухает ухо.
– Почему ты все время так меня называешь?
– Режь ленту, – мрачно проговорил стрелок. – Если они ворвутся в нужник, а тебя там не будет, тогда, есть у меня подозрение, тебе придется пробыть здесь гораздо дольше. Ты даже не представляешь, как долго. А мой хладный труп составит тебе компанию.
Эдди вытащил нож из ножен. Не просто старый: старше, чем старый, старше, чем древний. Металлическое лезвие, отточенное так, что не было видно краев, казалось, вместило в себя вечность.
– Да, на вид оно острое, – сказал Эдди, и голос его дрогнул.
16
Последние пассажиры уже выходили из самолета. Одна из них, женщина лет семидесяти, с видом полного замешательства, характерного только для пожилых людей, которые летят в первый раз и к тому же почти не знают английского, остановилась в проходе, протягивая свой билет Джейн Дорнинг.
– Как мне вообще найти самолет на Монреаль? – спросила она. – И что будет с моим багажом? Мне пройти таможню здесь или там?
– У выхода будет стоять служащий аэропорта, он даст вам всю необходимую информацию, мадам, – разъяснила Джейн.
– Да, но я только не понимаю, почему вы не можете дать мне всю нужную информацию? – возмутилась старушка. – Там так много народу.
– Пожалуйста, проходите, мадам, – сказал капитан Макдоналд. – У нас здесь одна небольшая проблема.
– Что ж, простите, что я живу, – обиженно проговорила старушка. – Я, наверное, случайно выпала из катафалка.
С этими словами она прошествовала мимо них, задрав нос, как собака, почуявшая запах дыма вдали, сжимая в одной руке сумочку, в другой – бумажник с билетами (бумажник так и распирало: судя по количеству билетов, эта старушка только и делала, что летала по миру, меняя самолеты в каждом аэропорту).
– Эта дама больше в жизни не сядет на самолет компании «Дельта», – пробормотала Сюзи.
– Меня не гребет, пусть летает как хочет, хоть на загривке у супермена, – сказал Макдоналд. – Она последняя?
Джейн протиснулась между ними, заглянула в салон бизнес-класса, потом в главный салон. Никого.
Она вернулась и доложила, что самолет пуст.
Макдоналд повернулся к трапу и увидел, как сквозь толпу пробираются два таможенника в форме, извиняясь на каждом шагу, но даже не глядя на людей, которых они толкали. Последней они пихнули разобиженную старую леди, которая уронила свой бумажник. Бумаги рассыпались во все стороны, и она пронзительно завопила, как рассерженная ворона.
– О'кей, – подытожил Макдоналд. – Вы, ребята, вон там и стойте.
– Сэр, мы офицеры Федеральной таможни…
– Замечательно, я просил вас прийти, и я очень рад, что вы явились так быстро. Но пока что постойте там. Это мой самолет, а этот гусь, который засел в туалете, пока еще мой подопечный. Как только он выйдет из самолета на трап, забирайте его себе и запекайте хоть с яблоками. – Он кивнул Диру. – Дадим сукину сыну еще один шанс и ломаем дверь.
– Я не против, – отозвался Дир.
Макдоналд постучал в дверь туалета и заорал:
– Выходите, приятель! Последний раз прошу вас по-хорошему!
Никто не отозвался.
– О'кей, – заключил Макдоналд. – Приступим.
17
Эдди смутно расслышал старческий голос: «Что ж, простите, что я живу! Я, наверное, выпала из катафалка!»
Он разрезал уже половину ленты. Когда старуха начала вопить, рука его дернулась, и по животу потекла струйка крови.
– Дерьмо, – сказал Эдди.
– Руганью здесь не поможешь, – прохрипел стрелок. – Давай заканчивай. Или при виде крови тебя мутит?
