скачать книгу бесплатно
Лера сжала кулаки, отвернулась к двери. Почему-то щёлкнул замок. Девушка повернулась снова, и взгляд у неё был другой. Такой… какой бывает в фантазиях мужчин куда чаще, чем в глазах настоящих женщин.
– И что же, меня возьмут в тот журнал опять секретаршей?
– Секретарём… – промямлил Мирон Александрович, пятясь к архивному шкафу. – То есть, сначала секретарём, но я замолвлю словечко, и через какое-то время…
Девушка подступала, точно пантера: мягко, текуче. Очень соблазнительно. Бес расхохотался и тактично исчез.
Лера подошла к начальнику на расстояние вздоха. И пятиться тому уже было некуда.
– А кто же эти сотрудники, которые ко мне неровно дышат? – спросила она, снимая невидимую соринку с пиджака главреда.
– Д-д-да почти все. Лозовский, Алиев, Бусел, Яцко.
– Мне кажется, вы забыли еще одну фамилию.
– К-какую?
– Мейерс, – шепнула девушка, глядя начальнику прямо в глаза.
Тот чуть в обморок не падал.
– Я больше не буду секретаршей. Ни здесь, ни в другом издании. Я журналист, – твёрдо сказала Лера. – А если вы мне не верите, – она сгребла лацканы его пиджака в кулаки, – то я могу вас очень… сильно… скомпрометировать.
И она поцеловала Мейерса так, что тот на миг лишился чувств от блаженства.
Лера написала заявление. И благодаря Мейерсу её взяли журналистом на испытательный срок в модный журнал «$тиль». Однако девушка там не задержалась. Мирон Александрович ухаживал красиво и со всем пылом зрелого холостяка, стремящегося запрыгнуть в последний вагон брачного поезда. Они поженились, и уже через год Валерия Мейерс осчастливила мужа двойней.
Несмотря на то, что главред «Гранда» сделал всё честь по чести, завистливые языки (в частности, Лозовский, Алиев, Бусел и Яцко, которых Мейерс уже давненько не приглашал в гости) всё равно мололи одно и то же:
– Ишь какую молодую заманил. Небось, на деньги позарилась. Главное, чтобы справился, в его-то годы. Правду говорят: седина в бороду – бес в ребро.
Астрономические объекты
Маледетте, чертовски умной и дьявольски красивой, не везло в личной жизни. Бесы, для которых уважительное отношение к женщине было нормой, а семья – точкой назначения, боялись даже подступиться. Они думали: «Ну куда мне со свиным рылом да в калачный ряд?» И получалось, что достойные кавалеры молча вздыхали, а к ногам Маледетты подкатывались только самые гнилые и противные фрукты.
В её биографии оставили выжженный след альфонсы, бабники, аферисты, эгоцентристы, солдафоны, собственники, натуральные упыри (среди смертных их называют абьюзерами) и много кто ещё. Был даже один нормальный, но бесовка не смогла примириться с его вынужденной переквалификацией в соблазнителя.
Несмотря на обилие опыта разной степени горечи, Маледетта не умела распознать неподходящих ухажёров, влюблялась беззаветно, а потом плакала и кусала локти. И сейчас она чувствовала, что её локтям в очередной раз достанется.
Детта никому не говорила об этом тревожном ощущении, но подруга на то и подруга, чтобы видеть на пять ходов вперёд.
– Ну что, расскажи про нового начальника, – потребовала Лучертола, цокая алыми когтями по фарфоровой чашечке. – Симпатичный, я во время его речи так и растаяла.
Подруги сидели в уютном кафе. Стон грешных душ на вертелах, лавовая подсветка, лучший кофе со ртутью во всём втором круге, пышки прямиком из земного Питера. По залу летают бесенята в тогах с розовыми сердечками, целятся в посетителей из арбалетиков, заряженных стрелами-присосками.
– Дохлый номер, – дёрнула плечом Маледетта. – Ничего не видит вокруг, кроме своих проектов.
– Разве можно не замечать такую роскошную секретаршу? – возмутилась Лучертола и бросила в рот горсть базальта в карамели. – Ни за что не поверю.
– Замечает только по работе, – вздохнула Маледетта. – Называет Детточкой. Но в глаза ни разу не посмотрел. Когда не строит светлое будущее, то фигурки раскрашивает. И всё.
– «Детточка» – это хороший знак. А что в глаза не смотрит – так это он стесняется. Надо дать ему шанс. И возможность.
Лучертола, довольная и раздраженная бытом со своим чертякой в соотношении 80/20, всё старалась устроить судьбу Маледетты, чтобы она тоже хлебнула семейного счастья. Подходящий кандидат никак не попадался, и Лучертола делала стойку на каждого, даже совсем эпизодического, персонажа в жизни подруги. Естественно, молодого подающего надежды начальника она тут же записала ей в женихи. Дело было за малым – внушить эту светлую мысль самому кандидату. Мнения астрономических объектов, столкновение которых было теперь неизбежно, никто не спрашивал.
– Девочка моя, а как ты на работу одеваешься?– требовательно спросила Лучертола.
– Прекрасно я одеваюсь, – оскорбилась Детта.
– Я видела, ты каблуки от копыт открутила.
– Я не могу носиться на шпильках по строительным площадкам и пустырям! – фыркнула секретарша. – Наматывать по десять километров в день – и это только по его кабинету.
– Предположим, – недовольно протянула Лучертола. – Духи?
– «L’Inferno».
– Причёска, макияж, аксессуары?
– Да я говорю, он всего этого в упор не видит.
– Может, попробовать имидж сменить? Зацепить и расшевелить.
– Ещё чего! Меня мой имидж устраивает.
– А семейное положение тоже устраивает? – тоном тиранической мамаши вопросила подруга.
Маледетта надулась. Атмосфера кафе стала куда менее приятной.
– Я не хочу это обсуждать. Да, признаю?, он мне нравится. Ну и что с того? Бегать за ним я не буду, делать первый шаг тоже. Просто, как обычно, мое сердце выбрало самого неподходящего. Он вообще мной не интересуется. Видит во мне исполнительного работника. Будь я толстой горбатой старухой, он относился бы ко мне так же. Ничего. Погрущу месяцок и перестану.
– Чтобы не грустить, надо действовать, – усмехнулась Лучертола. – Ты его не сбрасывай со счетов. Парень перспективный, обаятельный. Надо только его обработать. И потом спланировать сокрушительный удар.
Тему они, конечно, сменили. Но только на словах. В движениях и взглядах Лучертолы, в интонациях и смехе читалась нерешённая задача: как свести эти два одиночества. У рыжей бестии, прежде служившей на исполнении желаний, в запасе были тонны хитростей и мудрёных схем, и она была готова пустить их в дело. Палец крылатого бесёнка уже лёг на спусковой крючок арбалета.
Первый блин
Когда под окном цветёт сирень, очень трудно нормально поесть. Отец Севастьян вяло черпал ложкой борщ с запахом сирени, без аппетита надкусывал бородинский хлеб с запахом сирени и через силу прихлёбывал компот из сухофруктов с запахом сирени. В трапезной при соборе стояла страшная духота, но батюшка Севастьян был вдов, так что дома, в блаженной многоэтажной прохладе без запаха сирени он мог бы поесть разве что хлеба с солью и чесноком. Точно, чеснок!
Через минуту, попросив у матушки Аполлинарии два зубчика, отец Севастьян давился уже совершенно диким чесночно-сиреневым миксом, но нельзя же было выбросить хлеб насущный и вылить недоеденный обед, ниспосланный Всевышним. Кое-как справившись с остатками борща и компота, батюшка пошёл к рукомойнику, сбрызнул лицо, закинул на плечо потрёпанный рюкзак и направился домой, вспоминая сегодняшнюю проповедь. Всё-таки хорошо он прошёлся по людям, которые посты соблюдают и поклоны кладут, а сами всех вокруг ненавидят, презирают и осуждают. Гордыня, гордыня, страшный грех. Да, хорошая проповедь была. Жаль, что слышали её всего несколько старушек да слабоумный подросток.
Прямо за воротами собора к пожилому священнику пристроился подозрительный тип со взглядом карманника. Этот тип был в костюмчике, на голове – шляпа, которая сидела как-то странно. Походка была неловкая, с припрыжкой. Руки незнакомец то чесал, то прятал в карманы, то касался заборов, стен, сиреневых шапок – всего, что попадалось по пути. Из особых примет – большая волосатая родинка на щеке и брови такие кустистые, что можно модельную укладку делать.
Батюшка, погружённый в свои мысли, не замечал подозрительного спутника. А тот решился подать голос только через пару кварталов.
– Отец Севастьян?
Впервые повернувшись к незнакомцу, батюшка сразу почувствовал к нему отторжение, но виду не подал.
– Да, сын мой.
– Видите ли, у меня к вам дело…
Если бы на месте густобрового был демон Эсхатион, он узнал бы попа?, который изгнал его из тела одержимого и обрёк на вечность в реабилитационном центре для экзорцированных. Если бы на месте густобрового был Михаил Семёнович Занудко, он просто прошёл бы мимо, не догадавшись, что этот благообразный старец – его дальний, потерянный родственник по отцовской линии (а жаль, ведь батюшка мог бы указать на ошибки и глупости, вычитанные Михаилом Семёновичем в интернете). Но к большой досаде густобрового, на его месте был только он сам.
– Дело, видите ли, деликатного свойства, не хотелось бы вот так, на ходу… – продолжал подозрительный тип. – Может, присядем где-нибудь? Я могу вас угостить чаем или кофе?
– Благодарю, я только что обедал. Дальше по улице будет сквер. Можно поговорить там.
Батюшка Севастьян предполагал, что сейчас будет какая-нибудь внеурочная исповедь. К нему часто обращались люди, которые не ходили и не собирались ходить в церковь, чувствовали мало раскаяния и веровали ещё меньше, а священника использовали как бесплатного психолога. Но отказать страждущему – немыслимо и не по-христиански.
Сквер при ближайшем рассмотрении оказался весьма скверным. Пыльный, замусоренный, лавочки сломаны, под ними – россыпь лузги. И эта вездесущая сирень. Батюшку слегка замутило, он поспешил присесть в тени.
Незнакомец устроился на самом краешке скамьи. Сцеплял и расцеплял беспокойные пальцы, всё никак не начинал свою исповедь. Батюшка откашлялся, достал из рюкзака полуторалитровую пластиковую бутылку с водой. Со святой водой, понятное дело. Набрал на выходе из собора: в жару надо всегда с собой носить. Подозрительный отшатнулся и напряжённо наблюдал, как батюшка попил, утёр усы и бороду и закрутил крышечку.
– Э-э-э… Видите ли… – снова заблеял чужак. – Отец Севастьян, дело настолько деликатное, что даже не знаю, как подступиться. Я ведь послан начальством…
– Насчет освящения офиса или производства позвоните в церковь, – предложил батюшка. – Они составляют расписание и принимают добровольные пожертвования.
– Н-нет, дело не в этом.
Незнакомец потёр потный затылок и сбил с головы неловко сидящую шляпу. Всего на миг сверкнули чёрные рога. Отец Севастьян тут же нацелил на собеседника бутыль со святой водой и ровным тоном пригрозил:
– Изыди, нечистый, не то отчитаю по чину.
Нечистый моргнул, пропал, но тут же снова появился в нескольких метрах, куда струя святой воды вряд ли смогла бы добить.
– Вы не поняли, отец Севастьян. У меня к вам деловой разговор. Пожалуйста, опустите оружие.
– Какие у меня с тобой могут быть дела, чёртово семя? – приподнял бровь священник. Демонов он навидался и шутить с ними не стал бы.
– У нас такие разные организации, – затарахтел демон, – но цель одна. Наша сторона хочет, чтобы ад работал вовсю, а значит, нам, как и вам, нужна сильная церковь. Нужна твёрдая вера прихожан. Нужен постоянный приток душ. Мне было дано задание прощупать почву. Мы спрашиваем вас: чем мы можем помочь православной церкви? Как мы можем повысить её популярность, как можем пробудить веру в населении? Мы готовы усердно работать, кадрового ресурса у нас достаточно, сила имеется. Мы хотим заручиться вашей поддержкой и дойти до высших ступеней вашей структуры. И тогда мы могли бы вместе возродить православие…
Струя святой воды выстрелила без предупреждения, но демон был увёртлив.
– Имя своё скажи, бесовское отродье. У меня с такими, как ты, разговор короткий!
Еще чего. Ответственный за переговоры с церковью Кутаис не собирался называть своё имя. Даже на миг зажал рот, потому что приказ этого старика почему-то был мощнее обычных слов смертных, легковесных и хрупких, как сброшенная шкурка паука.
– Если вас беспокоит то, как наше сотрудничество будет выглядеть со стороны, то не тревожьтесь: мы примем все меры, секретность будет строжайшая! Поверьте, средний адский житель тоже не поддерживает такие сделки, но руководство понимает необходимость перемен…
Священник встал, выпятил внушительное пузо под чёрной рясой, поднял руку для крестного знамения. Нечистый взвизгнул. Кто другой перекрестит – это ерунда, что комар укусит. А если этот поп крестом его пригвоздит – хана демону, прямая путёвка в реабилитационный центр.
Лукавый замелькал по скверному скверу то тут, то там, как мелькают фигуры в нервных вспышках на дискотеке. Священник утомился вертеться вслед за ним – да и не солидно. Он присел обратно на скамейку и снова взял наизготовку бутылку.
– Отец Севастьян, – прозвучал в ухе бестелесный голос, – в последнее время ад сильно изменился. Это революция, мы теперь совсем другие. Вместе Церковь и Преисподняя могут провести такую пиар-кампанию, что люди в страхе побегут в храмы спасаться. Тут-то мы их…
Отец Севастьян поставил бутылку вертикально и резко сжал её бока. Струя святой воды ударила вверх, окатив и батюшку, и того незримого, кто шептал ему на ухо. Если бы кто другой так сделал, демон даже не почесался бы, но Севастьян веровал пламенно, истово – и потому за ним стояла совершенно другая сила. Демон завизжал страшным голосом – и изошёл прямо на ковёр к Сховаалу.
Освежившийся батюшка поднялся и, бодро отмахивая бутылью в правой руке, зашагал к дому. В голове роилось множество вдохновенных мыслей. Завтра будет проповедь о хитрости лукавого, об искушении и противодействии ему.
Сховаал выслушал доклад о первой неудачной попытке взаимодействия с РПЦ, покрутил в руке хвост и предложил найти не такое принципиальное контактное лицо. Из тех попов, с которыми всегда можно договориться.
– Два дня больничного вам, Кутаис. Подлечите ожоги – и за работу. Такая махина сама не сдвинется.
«А если сдвинется, то и меня, и тебя, и всех придавит», – мрачно подумал Кутаис, морщась от боли.
Надерзил
Демон Урацил очень гордился своим именем. Вы скажете: «Урацил – это же такое химическое соединение?» А я скажу: химикам очень повезло, что демон Урацил не работает по вызову. И вообще, стоит быть поаккуратнее с номенклатурой. Мало ли что…
Но речь-то не об именах, а о самом демоне. Он был первоклассный строитель, на все руки мастер, в меру строгий бригадир, на работе его очень ценили. Как раз сейчас он расписывал стены в своём уютном логове: ряды и ряды огромных кровавых букв «Урацил Урацил Урацил». Вдруг раздался душераздирающий вопль и зубовный скрежет. Это был дверной звонок, который демон поставил на днях. Урацил вытер перемазанные краской ладони о шерсть на груди, ещё раз взглянул на неоконченный шедевр и пошёл открывать.
На пороге было два типа. Один худой, дёрганый, с усами-щёточкой, набухшей веной на виске и слишком длинной, змеиной шеей. А другой – холёный и офисный. Если бы не два инкрустированных пенёчка на месте рогов, можно было бы подумать, что это…
– Урик, не узнал, что ли?
– Цимезон?.. – поразился Урацил, ища взглядом огромные рога и не находя их.
– Я, я. Давно не виделись, дружище. Это мой приятель, Надерзил. Имя такое. Вроде, ты пока не семейный. Так вот, если ты не против, у нас к тебе дело.
Цимезон достал из дипломата с аметистовой застёжкой бутыль чистого адского Пламени. Урацил присвистнул: такое он пробовал единственный раз в жизни, на свадьбе богатого дальнего родственника. Вещь так вещь.
– Проходите, конечно.
Хозяин посторонился. Цимезон передал бутыль гостеприимному однокашнику и по привычке протиснулся в дверь бочком, приподняв руки к фантомным рогам. Сам себя одёрнул, неловко усмехнулся. Вслед за ним, озираясь, прошел нервный Надерзил.
– Проходите сразу на кухню, а то у меня здесь бардак, – предупредил Урацил. – Ремонт я затеял, а то вечно сапожник без сапог.
Учтивый Цимезон всё равно поцокал языком, попросил показать ему комнаты, похвалил удобство и эргономичность планировки. Раньше он такими словами не сыпал. На начальственном посту нахватался, как видно. Надерзил тоже увязался смотреть ремонт, но физиономия у него была такая, будто он не очень понимал, зачем всё это.
Наконец прошли на кухню. Здесь было меньше пыли и грязи, на столе скатёрка в пятнах, вокруг – толстоногие табуреты.
– Садитесь, – пригласил Урацил и достал с верхней полки хрустальные бокалы.
Язык его так и щипало от предвкушения.
Цимезон осторожно, благоговейно отколупнул фольгу, поддел пробку. Три внимательных носа сошлись у горлышка, чтобы втянуть первый, самый лёгкий и летучий дымок. Потом молча и торжественно наполнили бокалы. Цимезон быстро заткнул пробку.
Пурпурное пламя беззвучно плясало, отражаясь в хрустальных гранях бокалов и маслянистых зрачках демонов. Сначала полагалось опустить в огонь язык и распробовать лакомство. Это было мучительно-сладко, и терпко, и больно, будто вонзались сотни восхитительных игл. Через несколько секунд можно было осмелиться и сделать первый глоток. Пламя пробегало по горлу и разливалось по всему телу, выходило из ноздрей и ушей. Главное было хорошенько задраить остальные люки. Это требовало определённой сноровки и было не особенно приятно. Надерзил с непривычки выпустил два больших потока пламени через ноздри – видимо, чтобы поберечь сфинктеры. Подпалил угол скатерти, но это, в сущности, такая ерунда…
Тут им открылась вся Преисподняя, точно на ладони. Во всей своей необъятности, от верхних уровней до пр?клятых глубин. Как огромный алмазный карьер с крошечными машинками и рабочими, копошащимися в пыли. Геенну можно было рассмотреть до дна, до последней грешной душонки, до последнего жалкого подбеска. Просветить насквозь безжалостным лучом, на мгновение познать до молекулярного уровня, а потом вернуться назад, в горячее и привычное тело демона.
Долго сидели в молчании. Цимезон смахнул слезу, Урацил восхитился: «Как же велика наша Родина!» А вслух сказал:
– Я слышал, есть ещё б?льшая редкость. Слёзы серафима. Выглядят как махонькие такие жемчужинки. А проглотишь – и на миг сам рай откроется.
Надерзил поджал губы. Цимезон принялся доставать из дипломата яства. После Адского Пламени над головой его висели призрачные рога, выходившие за пределы кухни. Но они быстро бледнели.
