скачать книгу бесплатно
Я расписал монтажный лист, взял материалы и отправился в монтажку номер четыре. Вновь лифт со знаменитостями, коридор с кассетами и журналистами. Я остановился перед большой стойкой с магнитофонами всех стандартов, носителями, дисками и еще чем-то. Подруга редактора только что начала монтаж сорокаминутного фильма со спецэффектами о поэте «родного языка» на среду следующей недели – естественно, для них это больший приоритет, чем мой завтрашний сюжет, для монтажа которого мне пришлось бы явиться к пяти утра. Я хлопнул кассетами и монтажным листом по столу: «Вот!» – и оставил их перед монтажером. Он понимающе кивнул, посмотрел на кассету, прочитал на наклейке фамилию оператора и удовлетворенно кивнул еще раз. Я вышел.
На улице шел снег. Медленно падали белые хлопья, а фонари превращали эту картинку в рождественское кино. Я уткнулся носом в жилетку и широкими шагами попрыгал через сугробы. До метро идти одну остановку, и я брел среди машин по укатанной дороге. В ресторане напротив пили вино, люди брели по снегу и заглядывали в большое стеклянное окно заведения, а оттуда им отвечали взглядами ценители горной кухни. Машины не двигались, пробка получилась из-за стоящего посреди дороги автомобиля – какая-то женщина пробила колесо, и мужчина помогал его менять; в принципе, примерно об этом я и снял сюжет… Как в фильмах о великом переселении народов, люди под снегом единым потоком брели к метро. Я думал о том, что все они находятся во власти столичного ритма, и лишь один я, благодаря мыслям о море, не подвластен этому тормозящему магнетизму.
Поезд быстро домчал до центральной станции, и, не выходя из-под земли, я перешел в большой торговый комплекс под главной столичной площадью. У входа стояла небольшая очередь к фотолавке. «Как раз успею смотать». – С этой мыслью я достал «Практику», оттянул кнопку спуска и перемотал пленку. Я крутил не церемонясь – здесь можно было сдать ролик в проявку, даже если у него не торчит «язычок». Приемщица приветливо улыбнулась, и я отдал ей катушку.
Все магазины закрывались, но «Джунгли» ждали гостей. За нашим столом собралось уже человек пятнадцать, и все обсуждали вечерний монтаж – кто на него попал, кто нет, почему, кто в этом виноват, кто не слишком и как сегодня идет снег. Скоро мы перешли за стойку на коктейльный марафон. После двух «Маргарит» у меня зазвонил телефон.
– Просили передать – сегодня твой сюжет точно не смонтируют, выходи завтра. – В голосе координатора скользило притворное безразличие. Я подумал о море и положил трубку.
– Смешай мне, ммм… – Я посмотрел на бармена. – Смешай мне водку с апельсиновым соком и персиковым ликером.
– Водка, сок, персиковый ликер? «Секс на пляже»? – уточнил бармен. Я отвернулся от телефона и посмотрел на парня.
– Да, «Секс на пляже», – сказал я и будто сделал открытие. Над рядами бутылок висели часы – десять минут одиннадцатого. Я залпом выпил коктейль, расплатился, на выходе зацепил жилетку и выскочил из «Джунглей». Мои собутыльники что-то кричали вслед, но я даже не попрощался. Охрана закрывала входные двери в торговый комплекс.
– Ребенок, там остался ребенок! – С этим воплем я пронесся мимо оцепеневших охранников и домчался до фотоларька. Приемщица выпустила из рук навесной замок и вытаращила глаза.
– Открывай, заберу пленку. – Я прерывисто дышал.
– Вы что, мы же сдаем, сдаем ее… Ее увозят в лабораторию…
– Где она? Где лаборатория?
Она взяла с прилавка визитку с адресом, а я выдернул картонный квадратик у нее из рук и помчался на метро. Поезд пришел сразу, я быстро доехал до нужной остановки и выскочил на улицу. Коктейли грели, хотя я уже успел порядком протрезветь от такого кросса. Люди небольшими группками стояли под снегом на конечных остановках и никуда не торопились. Я рассмотрел визитку – на ней был нарисован план, дома и улицы. Лабораторией оказался двухэтажный павильон у моста, я влетел в помещение – грузчики носили большие кюветы, свертки, упаковки с наклейками адресов. Я оказался у стола и положил бланк своего заказа. Парень на выдаче, не посмотрев на бумагу, уточнил:
– Чебэ? Двадцать четыре кадра, торговый комплекс? – Оказалось, приемщица успела его предупредить, несмотря на мое странное поведение – или как раз из-за такого поведения.
– Да, моя!
– Ну вы же понимаете, что мы не успели ее проявить? – Парень положил на стол ролик.
– Да-да, – проронил я и выскочил на улицу. Половина одиннадцатого. Под мостом стояла очередь из такси. Я подбежал к первой машине, щелкнул ручкой двери и назвал адрес. Водитель помялся, пришлось добавить, и мы поехали. Я боялся опоздать. Без пятнадцати одиннадцать я выскочил из машины перед многоэтажным домом в спальном районе и по лестнице взлетел на одиннадцатый этаж – на лифте не ехал специально, вдруг застрянет? Открыл входную дверь и ворвался в квартиру. Окна были закрыты – зима. Я крепко завинтил все краны, газ, закинул в рюкзак фотоаппараты, переложил их пледом и закрыл дверь. У соседа был свой ключ, через неделю он должен был вернуться с гастролей – уже в такси я вспомнил, что оставил мусор и бессовестно опустошил холодильник.
К одиннадцати я подъезжал к вокзальной кассе – очереди оказались невероятными, и быстро поменять билет едва ли было возможно, поэтому я сразу помчался к автобусу. Он уже отъезжал, неловко протискиваясь задним ходом между людьми и машинами. Я забарабанил в дверь, и водитель открыл.
– Есть места? Договоримся! – то ли скалясь, то ли улыбаясь, прорычал я в темноту куда-то в сторону руля.
– Договоримся, – покладисто и тихо сказал водитель-сменщик, лежащий сразу на двух сиденьях у двери, и я протиснулся в салон. Оказалось, что мне придется пересаживаться, если будут пассажиры, на свободные кресла и, возможно, придется ехать стоя. Поэтому я сразу облюбовал место на ступеньках и расселся, в общем-то, удобнее всех – расстелил плед и положил голову на шкаф с напитками. Автобус в весну тронулся, и впервые за долгое время я почувствовал себя спокойно.
…Я открыл глаза. Болела шея, я не чувствовал ног, с похмелья мутило. Я понял, что проснулся от жары, и снял пуховую жилетку. Попробовал встать и сразу присел – ноги затекли до боли. И все же я поднялся, стоя на ступеньках, прислонился лбом к стеклу двери. Обрывки сна и короткие ночные остановки наконец-то привели меня в единственный город, который мне так нужен и где меня ждут. Мы подъезжали. Поля, мост, разметка становится аккуратнее. Появились указатели, и скоро я увидел знакомые улицы, освещенные рассветным солнцем, – здесь давно уже не было снега, а все казалось таким близким и родным, будто я сам все это расставил, а никто и не посмел что-то тронуть. Неприятно удивили лишь огромные рекламные щиты со слоганами политика, о нем за обедом и спорили журналисты – да что уж там, после наших эфиров и вся страна обсуждала на своих кухнях его идиотские идеи. «Ну чью, чью поддержку ты получишь здесь?» – думал я.
Автобус остановился, я вышел первым. Все мои вещи были в рюкзаке, я сразу пошел искать такси, а остальные пассажиры суетливо, наперегонки собирались у багажного отделения.
Я не стал брать машину на вокзале – здесь водители спрашивали втрое дороже. И дело было не в том, что мне жаль денег – просто это для приезжих. А я здесь свой, я дома, несмотря на то, что несколько лет прожил в другом городе. Я шел вдоль дороги и, когда автовокзал скрылся за поворотом, поднял руку. Сразу остановилась старая, изъеденная ржавчиной машина. Водитель, даже не говоря о деньгах, повез меня, а я назвал место, где можно было спуститься машиной прямо к воде. Громыхала плохо закрытая дверь, автомобиль продувало ветерком, а я уже снимал свитер – хотел почувствовать, как греет солнце. Мы ехали через центр города – его еще не успели застроить высотками, поэтому из машины я видел небо. Это был один из немногих районов, где можно видеть облака, солнце или тучи из окна машины. Мы выехали из центра, теперь по сторонам от дороги виднелись деревья и совсем низкие дома. Обзор становился все шире, и я увидел солнце, которое успело высоко подняться над морем. Солнце слепило глаза, и через голые деревья в морской воде я видел блики и отсветы. Мы ехали вдоль моря, началась бетонка, которая понесла круто вниз. Водитель остановил машину у самого песка и проронил: «Море, как заказывали!»
Я открыл дверцу и вышел. Снял ботинки, украшенные белыми разводами столичного снега, носки бросил прямо на песок, подкатал брюки и пошел к воде. Море не успело прогреться, весна только началась, но мне не было холодно. Вода освежала, и похмелье отходило. Невысокие волны доходили до колена, я стоял и смотрел на солнце…
…Я старательно заклеивал разбитую форточку одной из десятков репродукций разных изображений собора и ждал ее в гости. Наша уборка прошла удачно: мы подробно изучили ее новое розовое белье, хорошенько подмели пол и вытерли всю пыль. Она даже разложила мои вещи по полкам. Фотоаппараты я сложил в ящики стола. На пол мы постелили несколько ковров из кладовки, и он стал почти ровным. Снимок широкого заснеженного проспекта я повесил напротив входа – как в комнате у художницы. Постельного белья у меня так и не было – я спал, завернувшись в плед.
Как и в другие дни, я проснулся от голубиных разговоров. Сегодня они были намного тише и спокойнее – как и я, потому что за окном было пасмурно и накрапывал легкий дождь; наверное, она скоро приедет с горячими булочками. Я встал и пошел в кухню-ванную. Точнее, просто отошел от кровати на три метра в сторону мойки и плиты, поставил чайник на огонь и открыл воду на полную. Я умывался и думал о «прелестях» моего нового жилища. Вчера она спросила:
– А почему ты выбрал другую квартиру? Ведь я так старалась найти у моря… Наверное, ты решил остаться поближе к собору и этой своей художнице?
Тогда пришлось рассказать ей о том, как я опрометчиво доверился мошенникам. Она очень расстроилась и невидящим взглядом уперлась в потолок.
– Ничего, закончу с картинами, и зальем это горе текилой! – На этих словах она улыбнулась сквозь слезы, но продолжала смотреть вверх…
Я услышал стук в дверь и открыл. Она наполнила комнату легким запахом духов и поставила на стол пакет.
– Привет! – Она чмокнула меня в щеку и прыгнула на диван.
Я заварил чаю. В пакете оказалось масло, горячие булочки и какие-то полотенца.
– Это тебе для умывания, это просто для рук на кухню, а это скатерть для стола. – Она разложила цветастые полотенца по своим, как она решила, местам. Недовольно покосилась на снимок заснеженного проспекта – она знала, где висит такой же, и я поспешил отвлечь ее.
– Скажи, где ты с утра находишь горячие булочки?
Она обернулась с довольным лицом – оказалось, это секрет. И она мне не скажет. Вот.
– Все, дорогой, я поехала лечить детей. – Она взяла в руки зонт, оставленный у двери. – Когда ты соберешься пить текилу, звони!
Она махнула рукой и вышла. Через полминуты я услышал, как за окном с шумом раскрылся зонт.
В середине дня у меня была назначена встреча с меценатом художницы, а на завтра – собеседование на новый городской телеканал. Признаться, на телевидение меня уже не тянуло, но перебиваться фотосъемками от заказа к заказу тоже не хотелось. Я уже несколько раз общался по телефону с редакторами проекта, их идеи казались мне интересными, хотя в этом городе едва ли реальными. Дождь полил немного сильнее, и я слушал, как барабанили капли по упругому картону фотобумаги….
Столичная зима открыла счет – непрерывным снегопадом занесло все: дороги, дворы, машины, пруд и мосты через него. Снег ложился так плотно, что казалось, будто я хуже слышу. С одиннадцатого этажа виднелась лишь мутная пелена, она скрыла десятки высоток, парк и замерзший пруд. Я смотрел в окно, доставал из пакетов консервы, овощи и другую еду, которую готовят без женщин, – на этой неделе была моя очередь забивать холодильник, выносить мусор и делать большую уборку. Сосед еще не вернулся с репетиции, в квартире было тихо, я даже не включал свет, только ноутбук тускло светил в темноте. Было почти семь, и рыжая скоро должна была войти в чат. Мы не виделись со школы, точнее, мы случайно встречались потом, уже в университете, но это не считается. Сейчас же возникло какое-то притяжение, интерес – только жила она в нашем родном городе, где всегда было гораздо теплее, чем здесь, у меня. Ноутбук тренькнул, и на экране замигало сообщение «Буэнодиа, детка!». «Привет, рыжая!» – написал я. И добавил: «Ща буду есть. Поужинаем?» Оказалось, она уже приготовила пасту с морепродуктами и ждет меня за столом. Я сострил чего-то о «морепаштетах» и намазал на хлеб пасту из жестяной банки – она заключила, что «не хватает вам там женской руки». Естественно, я тут же пригласил ее в гости, но оказалось, что она просто не имеет права оставить свою детскую поликлинику и бросить на произвол судьбы простуженных мальчишек и девчонок. Я предложил взять их с собой, чтоб покатать на замерзшем пруду. Она ахнула: «У тебя там что, снег идет?», и мне пришлось согласиться с тем, что это должно было стать главной новостью нашего разговора.
Параллельно с этой важнейшей перепиской я обсуждал картины, знаменитых художников и живопись вообще. С их автором я познакомился недавно – на выставке в большом столичном зале. Я издалека заметил эту девушку и сразу понял, что она художница. На ней были широченные вышитые штаны, просторный балахон с орнаментом, а волосы были заплетены в сотню косичек. Может, даже в две. Она несколько лет назад окончила художественную академию и пыталась зарабатывать исключительно своим творчеством, поэтому ей приходилось расписывать стены в ресторанах, оформлять глупые вечеринки, но она продолжала писать. Ее излюбленным пейзажем был вид из окна комнаты на небольшой собор в центре города, и таких картин, написанных в разные времена года, дня и ночи набралось бы десятка на три. Собственно, с них и начался наш разговор на выставке – я назвал улицу, на которой она живет, дом и даже этаж. Конечно, я точно не знал, живет она там или просто выбрала такой ракурс, но каким-то чудом я угадал.
– Мы знакомы? Откуда вы знаете? – Почему-то она не на шутку испугалась.
Пришлось долго ее успокаивать и объяснять, что я запросто узнаю любой вид из любого окна в этом городе. Конечно, я приврал, но как иначе можно унять эмоциональную художницу? Мы разговорились, и оказалось, что она жутко напугана поездкой на выставку, долгой дорогой с картинами, их подготовкой и развешиванием по стенам. Она была просто несчастна из-за всех этих хлопот и массы внимания, которые обрушились на нее в один момент: вокруг ходили люди, обсуждали картины, ругали, хвалили и, что страшнее всего, задавали массу вопросов. Скоро она, будто брошенный ребенок, прибилась ко мне и уже боялась отпустить даже глазами. Я пообещал ей вернуться и помочь снять картины. Она улыбнулась и сказала, что будет очень ждать. С тех пор мы общались почти каждый день – я показывал ей новые фотографии, она рассказывала мне о живописи, я пообещал сделать репродукции ее картин. Хотя куда больше меня радовала мысль о встрече с рыжей, которая тоже ждала меня в гости. Вот с ней мы обсуждали совсем другие фотографии – в основном это были ее фото в купальниках и без. Я писал ей: «А в школе я и не замечал, что ты такая!» Оказалось, что и я в школе был не слишком похож на мужчину ее мечты. И вслед за подобным кокетством она сразу напоминала, что у нее все еще есть отношения, пусть и не слишком удачные…
Я услышал, как открылась входная дверь – сосед-гитарист пришел сегодня рано, дневная репетиция. Скоро у их «звезды» тур, гастроли, летят в теплые края на целый месяц. Он шумно снимал в прихожей верхнюю одежду и обувь.
– Здорово, чего у нас сегодня на ужин? – Он протопал к холодильнику, открыл дверцу и взял с полки сок.
– Колбаса, хлеб – ничего горячего и полезного.
Он, будто опровергая мои слова, положил кусок колбасы на хлеб, сверху сыр, ломтик помидора и отправил это в микроволновку.
«Приезжай, пойдем на море», – написала рыжая. «Приеду, обязательно приеду», – подумал я.
«Хорошо получилась», – это художница о фото девочки для журнала. Я удачно поймал ракурс, а сочетание среднеформатной камеры с пленочным сканером дало классную картинку даже без модных ныне эффектов. Все уверенно переходили к цифровой фотографии, а я все мучился с пленкой, и она хотела такие же фото своих картин. Я взболтал кофе в жестяной кружке и выпил одним глотком. Мой сосед дожевал бутерброд, щелкнул кейсом – на этот раз в нем был белый Fender – и, не подключая, начал наигрывать какую-то партию.
– Скоро я услышу это на одном из наших дерьмовых музыкальных каналов? – Я попытался высказаться максимально хамски.
– Да, и еще приедешь на концерт и будешь делать большую передачу в дерьмовое утреннее шоу.
Он тоже был с Юга. Его деревня была в горах полуострова, до моря оттуда можно доехать за полчаса. Он тоже скучал по теплу – и по солнечному, и по простому человеческому. Так уж сложилось, что выбранные нами занятия процветали только в столице – в ином случае едва ли мы променяли бы тепло и покой своих городов на этот холод и холод глаз таких же гостей мегаполиса, приехавших за своей мечтой из всех уголков страны. И различия всех «гостей» оказывались видны здесь как на ладони, все становилось темой конфликтов, потом – громких политических заявлений и дебатов, а такие, как я, позволяли увидеть это каждому. Кто-то хотел воевать, кто-то – делить государство, кто-то всех мирил. Сосед тем временем выжимал из инструмента блюзовые мелодии, а я выстукивал на пустой кружке слабую долю, мы не включали свет и смотрели в окно, за которым падал снег…
Жара выматывала, водители в пробках сигналили и нервничали по пустякам. Я припарковал машину у поликлиники – это было сложно даже в семь вечера, когда все медсестры и врачи уже расходились по домам, но я нашел место прямо напротив входа. Я поднимался по ступенькам, когда она вышла. Рыжая сменила короткий белый халат на воздушный сарафан, который бесстыдно выдавал все ее тайны.
– Поехали пить текилу, детка! – Я подошел и мазнул ее губами по щеке.
Она вздернула брови кверху и подняла руку, словно вздумала взять скрипичный смычок. Я подхватил ее кисть и повел вниз по ступеням; можно было подумать, мы идем на мазурку. Склонив голову, она требовательно посмотрела на машину. Я нарочито суетливо открыл перед ней дверь, и она так же картинно, приподняв сарафан, присела. Я хлопнул дверью, оббежал машину и сел за руль.
– Да, мэм, отправляемся, мэм. Вы готовы, мэм? – Я пытливо повернулся к ней.
– Езжайте, – не посмотрев на меня, обронила она.
Было жарко, сильно парило, в старой машине не было кондиционера, зато у нее был задний привод и трехлитровый двигатель. Поэтому мы по-хулигански виляли между полос, она же стойко сохраняла невозмутимый вид. Тогда в один из поворотов я вошел в заносе – скрипнула покрышка, машины и деревья пошли по кругу, она в испуге схватилась за мое плечо и сразу потеряла всю свою невозмутимость. Я довольно заржал, а она принялась лупить меня ладонями по плечам. После нескольких таких виражей мы приехали в центр города и перед текилой решили прогуляться – я оставил машину рядом с заведением, которое ей понравилось. Прошли немного, посматривая по сторонам, повернули за угол и оказались на небольшой площади. Толпы зевак ходили кругами и пялились на недавно открытый памятник. Чуть поодаль группка молодых парней в одинаковой черной одежде скандировала какие-то речевки – судя по всему, им не слишком нравилась эта бронзовая фигура, либо они хотели, чтобы так казалось. За ними, из машины с мигалкой, наблюдали люди в форме.
– Вот ненормальные. Это, кстати, с твоего центрального телевидения их так разогрели, уже полгода с ума сходят…
Я мрачно посмотрел на боевого вида парней, на бородатого типа постарше, который явно был их главарем, и мы пошли к набережной. Сегодня мы должны были как следует напиться – на этот раз я решил, что легких коктейлей не будет, мы ударим по текиле. Поэтому прогулка была стремительной, и вскоре я толкнул двери заведения, которые свободно открывались внутрь и наружу. Бар был круглосуточный – здесь можно было выпить и поесть хоть в пять утра, хоть в одиннадцать вечера, поэтому двери не закрывали почти десять лет – с первого дня работы, на них даже не было замка! Мы, не думая, заказали куриные крылышки в медовом соусе и бутылку текилы. Я ловил себя на приятной мысли о том, что впервые за долгое время можно было позволить здесь себе все, что хочется: несколькими часами раньше мы сидели с художницей и денежным мешком в его офисе и листали каталог. Художница бурно восхищалась снимками, он доверительно смотрел на нее, а я пил кофе, поданный длинноногой секретаршей, и бессовестно пялился на нее. Каталог и впрямь вышел хороший, я был доволен фотографиями, а она вместе с дизайнером придумала верстку. Оставалось сдать макет в печать. Я назвал сумму, обосновал ее, наш меценат положил на стол стопку банкнот и негромко сказал:
– Запускайте.
Поэтому сейчас можно было пить, гулять и веселиться. Ей, конечно, рано утром на работу, а вот я мог спать хоть до обеда. И мы заказывали еще и еще, и пили, и жевали лимон, и целовались. Уже стемнело, но было жарко, когда начал накрапывать мелкий дождь. Через стекла во всю стену мы видели людей – пригнув голову, они убегали от дождя, ну а мы были пьяны, нам было весело, мы шумели, кусали друг друга, и я хватал ее ноги под столом. Когда я раздумывал, стоит ли заказывать еще бутылку, снаружи послышались крики, и нас оглушил звон разбитого стекла. На другой стороне улицы стояло человек пять в черной одежде военного покроя, в руках у них были камни. Из-за стойки бара мигом вылетел хозяин заведения – он был в отличной форме, крепкий и коренастый, с пластикой борца. Он на бегу распахнул двери и с лёта врезался в толпу подонков. Они сразу бросились врассыпную, один поскользнулся на мокром асфальте и упал, но тотчас же поднялся на ноги и понесся прочь. Не став никого догонять, хозяин пошел через дорогу обратно в кафе. Когда он почти дошел до двери, над мокрым асфальтом что-то быстро пронеслось – обломок кирпича попал ему прямо в голову, мужчина, вытянув руку, упал. Тут же несколько человек из заведения выскочили на улицу, я, успев проникнуться симпатией к его смелости, тоже рванул к нему. Дождь быстро смывал кровь из рассеченной раны на голове, было видно, как широко разошлась кожа. Мы подняли его на руки, я посмотрел и через несколько кварталов увидел бородатого. Он застыл на мгновение, резко обернулся и побежал. Мы занесли пострадавшего внутрь, отодвинули один из столов и положили его на диван. Полная официантка прибежала с полотенцами и бутылкой водки. Водка плохо лилась через дозатор, женщина в переднике обрабатывала рану.
– Идиоты, воюют с памятниками, но люди, люди при чем? – зло бормотала она.
– А двери, двери без замка… – перепуганно пробормотала маленькая, худенькая официантка и убежала в подсобку.
Я был трезв, хотя мы успели уже допить большую бутылку. Приехали врачи, люди в форме, и оставаться здесь совсем не хотелось. Мои контакты записали, предупредив, что могут вызвать свидетелем. Дождь становился сильнее, и мы решили заканчивать вечер.
– Я сегодня останусь у тебя? – Она кротко посмотрела на меня.
– Можно было и не спрашивать. – Я взъерошил ее рыжие кудри.
Покрышки скользили по булыжнику, в свете фар я видел сплошную пелену из воды. Босиком мы пробежали через темный двор, влетели по террасе в коридор, и я открыл дверь. Я нашел для нее сухую теплую футболку, тоже переоделся, и мы сразу забрались под плед. Она положила голову на мое плечо, мы лежали в тишине, но сон не шел. Дождь барабанил по картону фотобумаги и хлопал снимками по оконным рамам…
…Я стоял по колено в воде и смотрел на солнце. За спиной громко хлопнула дверь видавшей виды машины. «Не закрылась», – успел подумать я, как дверью хлопнули еще раз. Раздался характерный звук движения на задней передаче и тарахтенье отдаляющегося мотора. Через минуту стало совсем тихо. Я слушал море. Вода не была холодной, она бодрила, и похмелье отступало. Часы показывали раннее утро, но я достал телефон и набрал художницу. Я долго слушал гудки, она взяла трубку и сонным голосом пробормотала:
– Что ты…
– Привет, малая, я тебе звоню из моря!
– Ты здесь… Я сейчас открою…
– Ну я в самом деле из моря звоню. – Я засмеялся.
– Тогда езжай ко мне. Только возьми что-то на завтрак, ты же знаешь – я ничего не ем. – Хотя мы виделись всего один раз, ее безумно впечатлил мой аппетит.
Я вернулся к своим ботинкам, взял их одной рукой и потопал вверх по холодной бетонке. Снежные разводы на обуви здесь, рядом с морем, смотрелись очень странно. Подъем закончился, и я шел уже среди деревьев. Без листвы они казались какими-то кривыми и поникшими, но кое-где набухли почки, пахло весной. Я поднялся к дороге – понемногу на улице появлялись люди, они спешили на работу, студенты стайками шли на занятия.
Я не стал брать машину и пошел пешком. Смотрел по сторонам и впитывал спокойный настрой города. Конечно, все эти люди куда-то торопились, и, наверное, они думали, что все вокруг них – суета сует, но по сравнению со столицей все здесь казалось спокойным и уютным, словно отрезанным от большого мира. С такими мыслями я дошел до старого города. Хотя еще было рано, уже открылись кафе и некоторые заведения отважились поставить столы на улице. Осмелевшие от весны посетители ежились в утренней свежести, но делали вид, что им совсем не холодно читать газету и пить кофе со сливками. Невдалеке показался собор, я повернул было к нему, как вдруг увидел фотопечать. Я пошарил в кармане – ролик черно-белой пленки был на месте. Зажав его в кулаке, свободным пальцем я потянул ручку двери.
– Здравствуйте, – сказал я и положил пленку на стол.
– «Цэ» сорок один? – с пренебрежением спросила девушка за стойкой. Я подумал, что она не слишком уважает тех, кто фотографирует в черно-белом на пленку для автоматической проявки, и во многом она была права. Видимо, свои кадры она проявляла собственноручно – по крайней мере, ее крашеная, резаная наискось челка и пирсинг над губой выдавали принадлежность к творческой молодежи или, по крайней мере, ее желание такой казаться. Кроме нее в помещении вяло копошились парень с невообразимой прической и пирсингом и девушка с такой же прической и таким же пирсингом.
– Да, и печатайте все, отсматривать не буду. – Услышав это, она скептически приподняла бровь, не отрывая взгляда от своих записей. Думаю, она была уверена, что мои снимки вообще недостойны отображения на бумаге. В самом деле – если щелкаешь на чебэ – это уже некая заявка, претензия на творчество. Какой тогда «автомат»?
– Через полчаса будет готово, заберете, – секунду она помялась, – фотографии…
После этих слов я, видимо, должен был вообще пожалеть, что взял в руки фототехнику.
– Спасибо, – сказал я и вышел из островка творчества.
Пока печатают фото, я решил позаботиться о нашем завтраке. Когда-то здесь было два больших продуктовых магазина – теперь же вместо них открылись ресторан, справедливости ради, хороший, большой салон золотых украшений и казино. Вообще, весь путь от вокзала пригородных поездов до центра города был густо усеян игровыми автоматами и магазинами золота. Будто задумано было, что по дороге домой все трудяги должны были потратить свою выручку на побрякушки, либо проиграть в глупые игры. И все же большой продуктовый здесь был, но это тоже было плохо: здоровенный продуктово-бакалейно-и-много-еще-чего-магазин выстроили на месте красивейшего старого дома, который для этого снесли. Я думал о глупости тех, кто уничтожил два магазина в пользу ресторана и казино, а маркет поставил на месте старинного здания – вообще, все это здорово отображало происходящее в людских головах. С такими мыслями я вошел в супермаркет и отправился в колбасно-мясном направлении.
Спустя полчаса у меня в руках был большой пакет, из которого торжественно выглядывала бутылка сидра, любимого напитка моей художницы. Я вновь шел к девушке с пирсингом, и на этот раз настроение у нее было заметно лучше.
– Вот, смотрите, как хорошо вышло! – Она разложила стопку фоток на столе и стала перекладывать их. Я словно вернулся в зиму – вот заснеженное троллейбусное депо. Вот заводские трубы, рвущие низкое зимнее небо на части. Вот белка в парке, через который я каждый день ходил на метро. Еще белка. А вот заснеженный проспект. Блики солнца мерцали на замерзшей мостовой, и машины плотным потоком будто ползли по своим делам. Я понял, какое решение зрело по дороге сюда – я не вернусь в столицу. Там меня никто не ждет. Она взяла в руки снимок заснеженного проспекта:
– Этот вообще хорошо получился – здесь блики видны ярко, без потери нужных деталей, и в темных частях все видно хорошо, – ей и в самом деле нравился снимок, – а с цветом пришлось немного подстроить, на «автомате» все немного ушло в зеленый.
– Спасибо за индивидуальный подход. – Я улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. Расплатившись, я вышел и, наконец, направился к собору. Мое решение меняло теперь восприятие улиц, я видел их иначе – похоже, я уже твердо решил, что хочу остаться здесь.
Я подошел к собору. Он не был древним: его построили недавно на месте разрушенного храма, и, хотя это здание было построено из современных офисных материалов, парадоксально, но здесь собор выглядел очень уместно. От площади начиналась улица художницы, которая, как и весь центр, была вымощена булыжником, и я пошел дальше по неровно лежащим камням. Подойдя к ее дому, я безошибочно определил окно, откуда открывается такой знакомый теперь вид на собор. Оно выделялось среди других – его расширили, стекло, видимо, закрывало всю стену, от пола до потолка. Перед входом в подворотню были вкопаны металлические столбики – кто считает, что когда-то к ним привязывали лошадей, а кто-то убежден, что это были тормоза-отбойники для повозок, въезжающих во дворы. Теперь же эти свидетели прошлых столетий и шумной жизни доходного дома стояли покосившись, заброшенные. Через подворотню я вошел в мощенный камнем двор и невольно задрал голову – в нужную дверь вела винтовая лестница. Я поднялся на третий этаж и увидел несколько звонков, подписанных фамилиями жильцов – судя по всему, квартира сдавалась по комнатам. Я отвернулся от двери и достал телефон, набрал ее, пошли гудки. На перилах лениво разлегся кот – скоро сюда должно было прийти солнце, и он, выжидая, занял удобное место. На том конце сбросили вызов, и я услышал, что за дверью что-то происходит. Щелкнул старый замок, художница смотрела на меня и улыбалась. Она не выглядела сонной, и в просторной рубахе, которая почти скрывала коротенькие ярко-зеленые шорты, выглядела просто и очень свежо. Она бросилась мне на шею, и тонкие косички хлестнули меня по лицу.
– Ты приехал! – Она начала прыгать на месте, я подхватил ее свободной рукой за талию и внес в коридор. Открылась дверь напротив, из-за нее показался мрачный полноватый дядечка. Он угрюмо глянул на меня и демонстративно хлопнул дверью.
– Это конкурент? – спросил я.
– Да нет, нет, что ты. – Она смутилась и начала слезать с меня. – Идем, идем! – Она потянула меня за руку. – Я покажу тебе свою комнату!
Мы прошли мимо кухни, еще одной комнаты, и она открыла дверь – в стене напротив красовалось окно во всю стену, вплотную к стеклу стояла низкая кровать, буквально «матрас на ножках». Первое, что она видела, открыв глаза утром – собор за окном. Летом – в окружении зелени, зимой – в снегу, осенью и весной – еще как-то, но каждый день. Сколько раз я смотрел на его изображения! Сейчас утреннее солнце освещало острые купола, на площади вокруг собора гуляли люди, а дальше за ним открывался вид на город.
– Нравится? – Она закинула голову назад, чтобы посмотреть мне в глаза.
– Очень нравится. – В самом деле, вид открывался потрясающий, и я перевел взгляд на нее.
– Садись! – Она пододвинула пуфик и смущенно уставилась на меня.
– Будем пить с утра? – Я достал бутылку сидра и вопросительно посмотрел на нее.
– Да! – Она подпрыгнула на месте и унеслась на кухню за стаканами.
Мимо двери угрюмо протопал дядечка с полотенцем в руках, заглянул и недобро зыркнул на меня. Я услышал на кухне сдавленные голоса, и она вошла в комнату со стаканами в руках, но уже без улыбки.
– Чего хочет этот тюлень? – спросил я.
– Тише, это хозяин, хозяин квартиры… – Она сдвинула брови и умоляюще посмотрела на меня.
– Хорошо, а чего Тюлень хочет? – На этих словах она сжалась и замотала руками.
