скачать книгу бесплатно
Политическое животное
Александр Христофоров
Книжная полка Вадима Левенталя
Сюжет этой книги основан на реальных событиях, но не так уж важно, где именно они происходят, – важно, что на постсоветском пространстве. Поэтому дебютную книгу Александра Христофорова можно назвать постсоветским «Карточным домиком». Выборы, медиа, пиар, деньги, должности, предательства, секс, убийства – все ради власти.
Мишель Фуко однажды заметил, что война вовсе не продолжение политики другими средствами; скорее политика – это другое агрегатное состояние войны. Эта книга как раз о том, как политика превращается в войну.
Александр Христофоров
Политическое животное
Этот текст – не документальная хроника, а все совпадения имен и событий лучше считать случайными. В то же время, если вы в чем-то твердо убеждены – то автор горячо поддержит вас, спорить не станет и подтвердит, что именно так все и случилось. К главному герою не относитесь строго: да, порой он неправ, эгоистичен, предается порокам и во многом максималист, зато принципиален и верит в людей. И еще: когда он произносит слово «детка», он немного прищуривает левый глаз, копируя какого-то киногероя – похоже, говорить так всерьез ему кажется несколько пошлым.
© А. Христофоров, 2020
© ИД «Флюид ФриФлай», 2020
© П. Лосев, оформление, 2020
Север и Юг
Три года назад я напоил ее так, что мы делали это прямо на песке. Четыре (пять?) коктейлей, и по темной лестнице мы скатились на ночной пляж.
– Ты, наверное, хороший любовник?
– Хороший, очень хороший, – сказал я. Она насмешливо покачала головой (рыжие волосы взметнулись над зелеными глазами).
– Да, и похоже, оч-ч-чень скромный!
– Нет, не скромный, потому и хороший.
И она снова смеялась. Море шелестело волнами и отдавало нам свое тепло, песок попадал в рот, в уши и туда, куда ему ну точно не стоило попадать.
– Мам, я сегодня буду поздно, я пью с мужчиной моей мечты. Да, мам, все хорошо. Обязательно мам, я наберу. – Она звучно хлопнула «лягушкой» и обернулась ко мне: – Знаешь, я уже полгода сижу на гормонах и могу заниматься сексом, не боясь забеременеть.
У нее была несчастливая любовь. То есть если любовь бывает – это уже счастье, просто расставание было тяжелым. Она ничего не ела, не хотела ходить в душ и делать прически. Хотите сбросить лишний вес – влюбляйтесь и страдайте. Она теряла килограмм за килограммом, и ее перевели на принудительное питание. Гормоны, капельницы, мать носит в туалет и ванную. Через полгода она открыла глаза и поняла, что вновь хочет жить. Перед тем, как я все это узнал, я увидел ее фото в интернете – у нее были потрясающие зеленые глаза, густые, рыжие, как в школе, волосы и уже совсем не школьная женская фигура.
…Если такие, как она, бросают вызов, обязательно нужно победить. Или рассмешить. Хотя это и есть победа – она засмеялась.
– Нет, не скромный, потому и хороший!
– Да, ты похож на мужчину моей мечты!
Мы скатились на ночной пляж по темной лестнице, нас захватила суета объятий.
– Не останавливайся, – попросила она.
Мы еще долго лежали на песке, перевернувшись на спину и широко раскинув руки. Каждый думал о своем. Нам было хорошо так – вместе и в то же время наедине с собой. Оказалось, что все ее мысленное усилие было направлено на наш допинг.
– Какой, ты говоришь, рецепт? Водка, апельсиновый сок и персиковый ликер?
– Да, водка, апельсиновый сок и персиковый ликер. «Секс на пляже».
– Да, детка, это секс, и он действительно на пляже! – звонко захохотала она.
Я засмеялся, посмотрел на лунную дорожку и встал. Вода была теплой, я вытянул руки и оттолкнулся ото дна. В тот раз она действительно не забеременела.
Дела складывались неудачно, деньги, заработанные в столице, давно закончились, и мне приходилось опять искать жилье. Я больше не мог оплачивать прекрасную комнату с видом на собор и соседкой-художницей с сотней длинных косичек. Не знаю, что привлекало меня сильнее – вечерний бой курантов или задушевные разговоры со служительницей кисти и холста за стаканом пенящегося сидра. В любом случае я не мог заплатить за полгода вперед, как требовал того хозяин. Поэтому я собирал свои пожитки, а художница восседала посреди комнаты, на свалке из брюк, книг и других мужских вещей. Она любила мороженое в вафельных стаканчиках, и мою прощальную вечеринку «сделала» бутылка сидра и шоколадный рожок. Мороженое капало на неровный паркет, она ловко слизывала сладкое с пальцев и болтала ногами.
– Ну и куда ты теперь? Поедешь обратно, в столицу?
На днях у нее купили картину, и в ее голову даже не могла закрасться мысль о том, что у меня не было ни копейки – только под парадным стояла машина, ее я занял на несколько дней у товарища, чтобы перевезти вещи или даже ночевать, если окажусь без крыши над головой. Ну а куда везти вещи – я еще не решил, но точно знал, что по дороге туда я заеду к Феликсу. Он уже несколько месяцев хотел заполучить мой среднеформатный «Роллейфлекс». По бросовой, конечно, цене.
– А ты бу-у-удешь заходить в го-о-ости? – капризно протянула она.
– Да, Мона Лиза, улыбнись – и не успеешь оглянуться, стану пред тобой, как лист перед травой!
Мы крепко обнялись, и через ее плечо на стене напротив входа в комнату я увидел снимок широкого заснеженного проспекта – блики зимнего солнца мерцали на замерзшей мостовой, и машины плотным потоком ползли по своим делам. Я чмокнул ее в щеку, и общая дверь щелкнула за моей спиной, я спустился по винтовой лестнице во двор.
В машине был полный бак, и я подумал, что, в общем-то, мог бы доехать и до столицы. Едва ли мне было нужно туда, но возможность сорваться давала иллюзию свободы. Впрочем, я и в самом деле был свободен, и даже слишком: ни работы, ни жилья, ни женщины, которая меня по-настоящему ждет. Завибрировал телефон, я поднял трубку.
– Дорогой, пошарь в карманах, мои трусики не остались где-то у тебя?
– Нет, детка, в моих карманах только песок.
– Знаешь, я слышала, тебе негде жить, я нашла прекрасный вариант! – заявила она. Честно говоря, такая житейская практичность нисколько не вязалась с ее легкомыслием и желанием сваливать бытовые сложности на мужчин.
– И что за вариант?
– Отдельная квартира, морской район, одна комната, ремонт, триста за месяц! – Презентацию она провела с чувством и расстановкой. Я прикинул, что свой «Роллей» отдам за пять сотен, не меньше, на первый месяц хватит, дальше решим. По крайней мере, сегодня я уже буду знать, где оставить вещи.
– Да, дорогая, что я должен делать?
– Запиши номер, дашь человеку задаток, он вручит тебе ключ!
Я запомнил номер телефона и договорился о встрече. Оказалось, все серьезно – агент, база адресов в любом районе. Я решил даже не устраивать «смотрины» – пусть интерьер квартиры окажется сюрпризом. После этого я позвонил другому человеку.
– Какие дела, Феликс? – поигрывая ключами от машины, спросил я.
– Решился! – торжественно заключил он.
Я отдал «Роллей» и несколько роликов пленки за пять сотен и по узким улочкам помчал на условленное место. Ровно к назначенному часу подошел невысокий человек с папкой в руках и спросил, от кого я. Мой ответ удовлетворил его, он спрятал деньги в свой мятый костюм и открыл папку.
– Подпишите здесь, вот ваши ключи. – Из мятого костюма человек извлек мятый конверт. В нем и в самом деле был ключ, на бирке был написан адрес, номер 7Б.
– Благодарю, – сказал я мятому человеку и немного успокоился.
Еще когда я повернул на означенную улицу, нехорошее предчувствие кольнуло меня. Номера, написанного на ключе, не было. Шестой, седьмой, восьмой – были. А седьмого «Б» – не было. «А» – тоже. Я все-таки набрал номер «агента», но телефон был отключен. Я набрал ее.
– Я так и знала, что ты будешь звонить! Скажи, когда быть у тебя в новом доме и цвет белья!
– Подожди, детка, скажи, где ты взяла номер своего агента.
– Ммм. – Я прямо почувствовал, как она надула губки. – Тебе не нравится квартира?
– Квартира ничего, – соврал я.
– Номер нашла в бесплатной газете, в почтовом ящике по пятницам. Я поняла – когда освободишься, набирай. Я помогу убрать! Целую! – И, не дожидаясь ответа, положила трубку.
Найти квартиру за двести было сложной задачей. Просто невозможной задачей. Я зашел в ближайшее заведение с интернетом и заказал пива. После часа поисков по городскому форуму мое внимание привлекла пользователь Клякса. Судя по многочисленным темам, она располагала пятью – семью квартирами, которые сдавала всем желающим. Самым приемлемым вариантом был центр города, улица с булыжником, двести пятьдесят за месяц. Если считать мое пиво и легкий перекус, то не хватало уже почти шестидесяти. Я позвонил – трубку сняли сразу и произнесли что-то неразборчиво.
– Здравствуйте, вы сдаете квартиру? – спросил я и услышал крики и ругань.
– Да, есть квартира, но перезвоните позже, – ответил взволнованный женский голос, и разговор оборвался. Я заказал еще пива. Вот теперь не хватало ровно шестидесяти. Что-то подсказывало мне, что нужно позвонить еще раз. Я набрал тот же номер.
– Алло, – сказала Клякса.
– У вас все в порядке? – спросил я.
– А кто это? – все так же взволнованно спросила она.
– Я только что звонил вам по поводу квартиры. У вас в порядке? Такие звуки, будто вы ведете репортаж из горячей точки.
Спустя пару минут я уже выяснил, что Клякса – счастливый обладатель огромной, старой, совсем не женской машины. Клякса оставила ее на той самой улице с булыжником, и дорожная инспекция посчитала, что драндулет мешает движению. А крики и ругань на фоне – попытки Кляксы забрать машину со штрафплощадки.
– Сейчас буду, – сказал я.
– Хорошо, – удивленно протянула она.
Клякса оказалась невысокой женщиной лет тридцати пяти без гроша в кармане. Чтоб забрать машину со штрафплощадки, нужны были деньги. Ровно сто девяносто. Из будочки охранника я вышел с ключом в руках и передал его Кляксе.
– Вы… Вы хотели снять квартиру? – спросила моя новая знакомая.
– Да. Мне спать негде, – улыбнулся я.
– У меня сейчас есть ключи от квартиры – я как раз убирала там, когда забрали мой драндулет. Сколько вы потратили? Я не уверена, что эта квартира подойдет вам. – Клякса достала длинный ключ и протянула его мне. – Может, вы сначала посмотрите, квартира не слишком хороша…
– Знаете, не в моем положении перебирать. – И я забрал ключ. На нем не было никаких бирок, но адрес я нашел быстро.
Булыжник, темная подворотня и разбитые светильники привели меня во двор, где, казалось, обитали только голуби и заброшенный фургон. По скрипучей лестнице я поднялся на террасу, идущую вдоль двора. Терраса привела в темный коридор, и я подошел ко второй двери. Замок открылся легко, я включил свет. Нагнул голову и вошел. Наверное, эта квартира и в самом деле не слишком подходила мне – кривой пол, туалет от кухни отделяет ширма, почти нет света. Слышу, о чем говорят соседи. Я принес из машины кое-какие вещи, расстелил свой плед на диване и свалился спать.
Проснулся я в шесть утра от воркования и шарканья голубей по карнизу. Оказалось, что стекла в окнах разбиты, было слышно все, что происходит на улице. Я лежал и слушал, как просыпается город – шины шуршали по булыжнику. Одна машина, две… Зубной пасты не было, воды в кране тоже. Зазвонил телефон.
– Алло, я знаю, что рано, но по пути на работу могу заехать к тебе. Скажешь точный адрес?
Я сказал. Оказывается, она уже была в дороге, и спустя полчаса моя новая квартира наполнилась запахом мятной зубной пасты, горячих булочек и легких духов.
– Ну, до вечера. Будем убирать здесь. – Она провела пальцем по полке шкафа и демонстративно вытянула его в мою сторону. На пальце осталась пыль. – До вечера! – Она чмокнула меня в нос, и я почувствовал, как пахнут ее волосы. Хлопнула дверь, а я остался сидеть на диване – допивал кофе и жевал последнюю булочку.
Художнице повезло – один денежный мешок решил издать каталог ее работ. Это означало, во-первых, повышение ее статуса, а значит, и стоимости картин, поскольку журнал распространялся по библиотекам и полотна становились «каталожными», во-вторых, именно она решала, кто выполнит этот внушительный заказ на фотосъемку картин, верстку каталога и его печать. Победа в ее личном конкурсе на лучшего фотографа по умолчанию была за мной. Поэтому я уже битый час переставлял свет по комнате, поправлял картины и нажимал кнопки. Она лежала на подоконнике и, положив голову на сложенные руки, мечтательно смотрела на невысокий собор под хмурым небом. «Бамм-бамм-бамм-бамм», – сказал собор.
– Четыре, – сказала художница.
Я почувствовал себя дома. Несколько ночей в квартире на булыжниково-голубиной улице еще не позволили мне отвыкнуть от этих звуков и запахов. Я машинально мотал пленку и нажимал на спуск.
– И как тебе в новой квартире?
Тогда пришлось рассказать ей о своих бытовых сложностях и о том, что совершенно невозможно принимать гостей. Она вскинула брови кверху, но ничего не сказала.
Еще до того, как началась верстка каталога, окна и стены моей новой булыжниковой квартиры были затянуты и завешаны репродукциями картин. Я сотни раз видел эти работы вживую, переставлял их, помогал развешивать в выставочных залах – даже в моей комнате был небольшой склад из ее картин. И хотя на смену звукам собора пришли голубиные разговоры, я будто оставался там же – почему-то я упорно цеплялся за это жилье. Именно туда я приехал из надоевшей столицы с ее пылью, машинами и метро…
В столице шла к концу зима – и уже уверенно пришла весна в город у моря. Все мои мысли были о пляже и тепле, и мне казалось, что именно поэтому светило яркое солнце. Вместе с оператором я ползал по заледеневшему тротуару широкого проспекта – нам нужна была низкая точка, чтобы «взять» крупный план шин, идущих по свежему снегу. Я снимал сюжет для утреннего эфира пятницы – «что делать женщине, если у машины пробито колесо». Сегодня был четверг, вечером в студии – монтаж, а в кармане – билет на пятничный автобус, и уже ранним вечером пятницы я планировал быть в весне. Выходные в родном городе у моря – и снова в зиму.
– Давай возьмем еще вот блик на солнышке, – сказал оператор. Я уважал его академическое образование, позволяющее совершать чудеса на съемках, и злился из-за его же обстоятельной медлительности, без которой это было невозможно. Я достал свою «Практику» и, чтоб не скучать, сделал несколько кадров.
– Все, тебе должно хватить, – небрежно сказал он, – без интервью минут семь, не больше!
Здесь надо пояснить, что он очень гордился своей способностью снимать без «мусора». Так называемая «монтажная» съемка, позволяющая положить «на линейку» все подряд, как снято, и отсутствие испорченных кадров делали монтаж очень быстрым. «Так что напрасно я нервничаю, пусть возится – смонтируем быстро, – подумал я. – А в шесть утра на автобус и в весну!»
Мы ехали в студию, с пассажирского места я рассматривал спальные районы, освещенные зимним солнцем. Но скоро я увижу совсем другие пейзажи: об отъезде я договорился с редактором еще в начале недели. В студию домчали за десять минут – обеденные пробки в этом направлении были «в нашу пользу», и я отправился в буфет поесть.
Все места были заняты: новостийщики держались своей группкой, программщики приветственно помахали и сдвинулись, позволяя присесть: в новостях конкуренция высокая, а вот авторы программ настроены друг к другу благожелательней, делить нам нечего. До поры до времени, конечно. Я хлебал горячий суп и слушал разговоры о выборной кампании одного из национально-озабоченных политиков. Часть национально-озабоченной группы авторов рьяно и люто поддерживала все мысли, высказанные этим «деятелем» в своем последнем выступлении.
– Те, кому не нравится – могут и уехать, – рассуждала светловолосая девчушка. Она специализировалась на добрых сюжетах о больных собаках и покинутых сиротах, «давила слезу», как говорила она сама. Девушка была совсем юной, и от этого такие речи казались еще жестче.
– Да как же ты, тебе же сколько лет, как ты можешь так говорить! – горячился краснолицый оператор лет пятидесяти, который забрел сюда случайно, – обычно операторы обедали в своем кругу. Девушка продолжала доказывать, что все идеи политика верны, мужчина нервничал и спорил.
Я уже знал все доводы и этапы этой надоевшей дискуссии и торопился доесть кашу с мясом до того момента, когда страну начнут делить на две части – вообще, наш телеканал занимал не самое последнее место в пропаганде националистических настроений.
– Да будет вам! Идем вечером в «Джунгли»! – сказал кто-то.
Оказалось, вечерний монтаж назначен большинству журналистов, и в баре решили собираться по мере освобождения каждого участника попойки. Монтаж мне назначили на пять, я планировал управиться минут за сорок и хорошенько отметить свою поездку, пусть даже и буду трястись в автобусе с похмельем. Я доел и отправился в ньюс-рум – в помещении было несколько человек, они работали над пятничным эфиром. Коллега напротив уже успел приехать со съемки и корпел над своим сюжетом.
– Хэллоу! – сказал мой визави и опустил взгляд в монитор. Я «разбудил» компьютер и сорвался по клавишам в галоп – еще по дороге я все продумал, а кое-что даже записал в блокнот. Через кабинет стрелой промчалась редактор проекта.
– Всем привет! Что у нас с пятничным эфиром? Все успевают? Как гости в студию – все будут, никто не сквозит? Что зоопарк, записали ветеринара? Как там «женский» сюжет? Перебивки готовы? – И, не слушая ответов координатора, семенившей за ней, хлопнула дверью в свой «аквариум». Из-за стекла я видел, как она обсуждает с помощником завтрашнюю передачу. А впрочем, что еще им обсуждать… Я дописал текст, отправил на почту и через стекло махнул ей рукой. Она сразу придвинулась ближе к компьютеру и наморщила лоб. Спустя семь минут она махнула мне рукой – «Зайди». Если бы просто нужно было внести правки в сюжет, она бы не просила, чтоб я подошел. Я открыл дверь.
– Слушай, сюжет идет, все правки отметила, а монтаж перенесем на завтра, на утро. Отдохнешь завтра без сюжета, а я тебе поставлю съемку, как скажешь, – прищурив глаза, сказала она. Это уже был далеко не первый раз, когда мне вот так, с бухты-барахты приходилось менять планы по отъезду домой. Но сейчас…
– Послушай, если я не смонтирую сегодня сюжет, завтра уеду в любом случае. Уволюсь. – В общем-то, я не шутил.
– Да, я знаю, я помню, что мы договаривались. Но на первую часть…
Оказалось, монтаж расставили в следующем приоритете – мой коллега напротив, потом ее подруга-журналистка, вечно занятая сюжетами об одном и том же поэте. Так бывало уже не раз, и я знал причину.
– Я уезжаю утром. Если сегодня смонтируются все твои озабоченные языковыми проблемами, а я не успею – оставлю материалы на монтаже. Разберешься. Я в «Джунглях».
Я вышел от нее, взял из ящика стола большую кассету и распечатал текст сюжета. В лифте – популярные исполнители, по коридору носятся журналисты с такими же кассетами. Я зашел в кабинку начитки, и в наушниках зашипело. Звукорежиссер махнул: «Пишем». Я читал и часто сбивался, он неудовлетворенно качал головой, отматывал назад, чтоб я услышал темп речи, и записывал с нужного места (кто-то решил, что центральное телевидение будет вещать на языке, неродном для большей части страны – в том числе и для меня). В голове крутился разговор с редактором. Сама по себе она была неплохой девчонкой, но боялась пойти против «этих», а их активно поддерживало руководство канала, они ходили в любимчиках. Естественно, редактор дорожила своим местом и не хотела вызывать огонь на себя, в то же время понимая все эти интриги.
