скачать книгу бесплатно
Добравшись до места назначения, Конни включила свет, опустила Арло на пол и направилась к холодильнику. Она умирала от голода.
В пабе они с Зази разделили на двоих порцию начос под сырным соусом. Молодая аспирантка, уроженка Техаса, громко насмехалась над пародией на настоящие кукурузные чипсы. И тем не менее закуска была с удовольствием съедена до последнего кусочка. Пусть и отвратительно, зато как сытно! И вот, спустя короткое время… ладно, может, и не слишком короткое… Конни снова готова слопать слона!
Ладонь профессора опустилась на ручку холодильника, а взгляд – на закрепленный на дверце магнитно-маркерный планшет, помогающий вести учет расходов на хозяйственные нужды и не забывать оплачивать ежемесячные счета. Конни обратила внимание на свежую надпись. Зажав конец косы между носом и верхней губой, она прочитала:
«Звонила Грейс. Просила перезвонить как можно скорее. Даже если поздно».
И чуть ниже заглавными буквами:
«ЕЩЕ ГРЕЙС СЧИТАЕТ, ЧТО ТЕБЕ НЕ ПОМЕШАЛО БЫ КУПИТЬ ТЕЛЕФОН».
– Ты видел это, приятель? – Конни огляделась в поисках Арло, но тот уже куда-то исчез.
В холодильнике нашлись хлеб, майонез, немного горчицы и тонко нарезанная ветчина, которая вроде была еще ничего. Конни отыскала возле раковины чистую тарелку и принялась собирать бутерброд.
Она сильно сомневалась, что мама хочет сказать ей что-то действительно важное и срочное. Как-то Грейс Гудвин набирала номер дочери шесть раз подряд, настойчиво оставляя голосовые сообщения. Конни не на шутку обеспокоилась и перезвонила матери на пятнадцатиминутном перерыве между занятиями, чтобы выяснить, что же такое стряслось. Оказалось, у мамы погибли помидоры и она попросту сильно расстроилась.
– Помидоры? – изумилась тогда Конни. – Боже, мама! Помидоры?
– Негибридный сорт! – невозмутимо ответила Грейс, словно это оправдывало поднятый ею переполох.
Грейс растила Конни в одиночку в одном из захудалых фермерских домов Конкорда, в духе анархо-синдикализма[9 - Анархо-синдикализм – направление в анархизме, в основе которого лежит идея о том, что только революционные организации трудящихся, базирующиеся на принципах взаимопомощи и коллективного самоуправления, должны и могут способствовать построению нового, действительно справедливого общества.]. Конни не была уверена, что мать знакома с данным термином, но это и не важно. Когда дочь повзрослела, Грейс, повинуясь зову сердца, отправилась в административный центр Нью-Мексико – в город Санта-Фе. Там она чистила ауру, выращивала суккуленты и активно возмущалась, что Конни не желает познавать себя. Несколько лет подряд мать и дочь обменивались короткими фразами по телефону. Точнее, Конни высказывалась кратко, а Грейс могла часами рассуждать на возвышенные темы, которые мало интересовали ее образованную дочь-рационалистку. Позже, после того самого кошмарного лета, когда Мэннинг Чилтон разрушил все планы Конни, Грейс внезапно смотала удочки и переселилась на Восток. Сейчас она проживала на Северном побережье Массачусетса в доме своего детства, откуда до Кембриджа было около часа езды. Близко, но как будто бы и далеко.
Конни утопила лезвие ножа в бутерброде, аккуратно разрезая его на две половины. По-видимому, пора наведаться к Грейс с визитом.
Стена, отделявшая кухню от спальни, была отделана старой штукатуркой с добавлением конского волоса для прочности. Она потемнела и пошла буграми, ведь ремонта этот дом не видел уже долгие годы. Там, за обшарпанной перегородкой, спал разочарованным сном еще один обитатель этого скромного жилья.
Да, завтра определенно нужно навестить Грейс.
Конни откусила бутерброд и принялась пережевывать. От вкуса мяса во рту на нее накатил приступ отвращения, она метнулась к раковине и выплюнула его. Открыв кран, Конни подставила разомкнутые губы под струю. Вода была приятной, охлажденной в замерзших трубах. Интересно, как там Грейс в своем старинном доме? Доме, построенном задолго до открытия электрического тока и изобретения водопровода. Проведенный там водопровод был сравним с внезапно отросшей третьей рукой у человека – непрошенный, озадачивающий, вроде бы полезный, но какой-то чужеродный. Временами создавалось впечатление, будто дом пытался отторгнуть благо цивилизации, словно занозу.
Да. Конни обязательно навестит Грейс. На этих выходных.
Она выбросила объедки в мусорное ведро и покинула кухню. Добравшись до погруженной во мрак и тишину спальни, Конни стянула блузку и сбросила на пол юбку. Поднимет ее завтра. Сейчас она слишком измотана. После сегодняшнего экзамена, тревожных мыслей о книге и известия о звонке Грейс у Конни гудела голова.
– Как все прошло? – спросил заспанный мужской голос, как только Конни нырнула под одеяло.
– Я думала, ты спишь, – пробормотала она тихонько.
Сэм Хартли был верхолазом, который буквально спустился в жизнь аспирантки Конни на страховочном канате, привязанном к стропилу реставрируемой молельни. Ее жизнь поделилась на две части: «до» Сэма и «после». Сэм придумывал для Конни смешные прозвища, рассказывал глупые шуточки и отбирал у нее одеяло. Очень много времени Сэм проводил в ожидании. В ожидании, когда закроется библиотека и отпустит уставшую и загруженную раздумьями Конни домой. В ожидании окончания промежуточной аттестации. В ожидании, когда она допишет книгу… Конни нравилось возвращаться туда, где ее ждали. В свою тихую гавань. В некотором смысле, Сэм был для нее целым миром – целой вселенной воспоминаний и эмоций, заключенной в оболочку уставшего от жизни бывшего панка тридцати с лишним лет, который пытался выпросить в Salem Five Cents Bank небольшой кредит, дабы купить очередной грузовик и нанять нескольких такелажников. Вселенная Конни зевнула и потянулась.
– Я и спал, – ответил Сэм. – Или вроде того. Сколько сейчас времени?
– Уже поздно, – вздохнула Конни, медленно подползая ближе к нему.
Ей удавалось разглядеть лишь очертания его носа, ровного и красивого, несмотря на давний перелом. Короткие волосы растрепались во время сна и торчали во все стороны. Иногда Конни тосковала по временам, когда они были длинными.
– Она сдала? – поинтересовался Сэм усталым голосом.
– Да, и блестяще.
Конни нащупала на заросшей волосами груди Сэма место под ключицей, где грудные мышцы образовывали выпуклость и, разместив на нем щеку, обвила рукой талию любимого. Однако грудь его осталась напряженной. Как и подбородок. Напряжение ощущалось во всем теле мужчины.
– Сэм? – мягко обратилась к нему Конни. К сожалению, его лица она не видела.
Внутри стены что-то зашуршало – наверное, мышь.
– Могла бы и позвонить, – наконец ответил Сэм.
Желудок Конни скрутило от мерзкого сочетания несвежего бутерброда, начос и чувства вины.
– Я просто не…
– Ты никогда не предупреждаешь.
Две опустошенные пивные бутылки подсказывали, что Сэм ждал очень долго. Часа три как минимум.
Конни села. Сэм откинулся на подушки, прислоненные к изголовью кровати.
– Это – моя работа, – ответила Конни.
В мыслях это оправдание казалось ей весьма убедительным, но при произнесении вслух обретало довольно жалкую форму.
– Я знаю. – Сэм с досадой опустил руки на одеяло.
Конни захотелось дотронуться до него.
– Вышло дольше, чем я рассчитывала.
– Как и всегда, – отметил он.
Не зло. Просто констатируя факт.
– Я не могла… У меня не было возможности позвонить. Я не заходила в кабинет.
– Будь у тебя мобильный, таких проблем бы не возникало, – произнес Сэм тоном человека, у которого заканчивались аргументы.
Конни не знала, что еще сказать. Разумеется, она понимала его обеспокоенность. Три часа задержки – это весьма прилично. Но работа для нее была первостепенна. И как Сэм не сознает, что огромная часть преподавательской деятельности выходит за рамки привычного словосочетания «рабочие обязанности»?
Сэм ждал, не сводя с Конни глаз. Он избавился от кольца в носу уже много лет назад. Без него и с короткой стрижкой Сэм выглядел старше. Остепенившимся и измотанным жизнью. Морщины вокруг карих глаз становились все глубже. Он уже был мужчиной, а не молодым парнишкой, пусть и с этнической татуировкой на плече.
И Конни этого мужчину разочаровывала.
– Ну, мы вроде как ничего особенного не планировали… – Конни понимала, что оправдание звучало так себе.
– Это не важно, – парировал Сэм.
Даже на этот раз он не разозлился, а был спокоен. Пугающе спокоен.
– Так в чем же дело? – Конни повысила голос чуть больше, чем хотела. – Ты ведь знаешь, я не могу поступать так, как мне хочется. Мне приходится поддерживать хорошие отношения со старшими по рангу. И идти на уступки, когда меня об этом просят. Джанин или Гарольд могут написать что угодно в моем портфолио. Оценивается каждый мой шаг! – Она нервно сжала в пальцах простыню.
Сэм закрыл глаза.
– Да, знаю, Корнелл[10 - Корнеллский университет – один из крупнейших и известнейших университетов США.], – устало прохрипел он.
Это было одним из прозвищ Конни, их старой шуткой. Сэм называл так возлюбленную, когда она становилась до невозможности важной и занудной. Правда, такое случалось практически каждый день.
– Думаю, мне просто хочется…
Речь Сэма прервали звуки шаркающих по полу лап готовящегося отойти ко сну питомца.
– Хочется чего? – спросила Конни, боясь услышать ответ.
Сэм выжидающе на нее посмотрел, а затем сполз под одеяло и отвернулся.
– Да ничего, – буркнул он.
Конни продолжала сидеть. И что же Сэм хотел предложить? В его профессии все было предельно просто. На работе он скоблил и перекрашивал шпили, а приходя домой, обо всем забывал. Для Конни же работа не прекращалась никогда. Она постоянно думала – то об организации учебного процесса, то о маячащих на горизонте дедлайнах, то о статьях для научных журналов, то о написании книги. Проклятой книги, что нависла над ней Дамокловым мечом.
– Сэм? – Конни старалась не выдавать испуга.
– Мне вставать через пять часов, – проворчал тот в подушку.
Конни осторожно улеглась рядом. Ее переплетенные пальцы покоились на животе, а взгляд буравил потолок. Вскоре дыхание Сэма стало тихим и размеренным. На полу посапывал Арло. Тени комнаты сначала сгустились, а затем чуть рассеялись и посерели. А Конни долго разглядывала ионики[11 - Ионики (в архитектуре) – орнамент из яйцеобразных форм, обычно отделенных друг от друга острыми стрелками или продолговатыми подобиями листочков, имеющих форму, заимствованную из водяной флоры.] и лишь перед самым рассветом наконец погрузилась в беспокойный сон.
3
Марблхед. Массачусетс
Начало февраля
2000
Конни свернула на мощеную улочку маленького городишка Наант, и ее «вольво» протестующе задребезжал. Снизив скорость, она переключилась на пониженную передачу, и утомленный автомобиль продолжил путь вопреки своему желанию. За последние несколько лет корпус старенького седана, словно сыпью, покрылся ржавыми пятнами, а кондиционер окончательно издох еще летом. Глядишь, вскоре Конни придется катить машину, отталкиваясь ногами от земли, прямо как мультяшному персонажу Фреду Флинтстоуну. Конечно, Конни осознавала, что от ее автомобиля проку мало. Он находился на ремонте практически постоянно. А надо сказать, обслуживание «вольво» здорово било по карману. Радовало лишь, что до автомастерской было рукой подать. К тому же нескончаемый ремонт избавлял владелицу от ожесточенной ежедневной борьбы за парковочные места Гарвардского парка. Как правило, «вольво» был припаркован на эстакаде в сервисе.
На заднем сиденье кто-то тихонько заскулил, и Конни перевела взгляд на зеркало заднего вида. С губы Арло свисала тонкая струйка слюны, что на фоне его пестрого окраса казалась зеленоватой.
– Потерпи чуть-чуть, мой сладкий. Осталось немного, – успокоила хозяйка любимого питомца.
Пес стоически причмокнул и, потянувшись носом к приопущенному окну, с наслаждением вдохнул свежий океанский бриз.
«Вольво» непрестанно покачивался, следуя вдоль неровной прибрежной дороги. Справа под покровом туч раскатывались размеренные волны серо-стального зимнего океана, который дышал на берег, словно пребывающее в спячке животное. Конни слегка приоткрыла и свое окно. Воздух был солоноватым, немного терпким и холодным. Судя по низко нависающим тучам, в любую секунду повалит снег.
Конни слышала будильник Сэма, который прозвенел ни свет ни заря – в пять утра, но лишь накрылась одеялом с головой и в ту же секунду провалилась обратно в сон. Сегодня же суббота, а значит, занятий нет.
Проснувшись несколькими часами позже, она не учуяла аромата кофе и не обнаружила ни одной записки, отчего ее желудок скрутился в узел.
Глянув на запись, извещавшую о звонке Грейс, которая советовала дочери обзавестись мобильным, Конни обратилась к путающемуся в ее ногах созданию:
– Почему бы нам не поехать прямо сейчас?
Она набросала на планшете послание, где объясняла, куда отправилась, и пририсовала рядом пронзенное стрелой сердечко. Затем, собрав в охапку Арло и сумку с работами аспирантов, вышла за дверь.
Конни не виделась с Грейс с самого Рождества. Для матери это было длинным периодом пребывания на берегу океана в одиночестве. Без пробок до Марблхеда можно добраться за час, но для Большого Бостона такая удача – редкость. Тем не менее зимним субботним днем дела с загруженностью на дорогах обстояли весьма неплохо. Конни оказалась в Свампскотте уже через сорок пять минут после того, как завела изможденный двигатель «вольво».
Почему Сэм не может… или не хочет понять, какой напряженной жизнью она живет? А ведь пока Конни писала диссертацию в аспирантуре, он терпимо относился к ее постоянной занятости. Она тогда расшатала свои биоритмы в пух и прах. Бывало, ложилась лишь в девять утра и спала до трех дня. Когда Конни находилась в поиске работы, Сэм поддерживал ее и даже не думал жаловаться. Даже составил ей компанию в поездке на ежегодную конференцию, проводимую Американской исторической ассоциацией в Нью-Йорке – городе, что вызывал приступ тошноты как у Конни, так и у Сэма. Он ждал в баре отеля Хилтон, пока Конни пройдет первое собеседование, которое пришлось проводить в номере, сидя прямо на кроватях. Конечно, ей тогда отказали. Как чаще всего и случается в начале карьеры.
Сэм, не колеблясь, заявил, что где бы Конни ни нашла работу, он поедет с ней. Не жаловался, когда она выбрала для жизни «зеленого монстра» лишь потому, что тот располагался в непосредственной близости от гарвардской мемориальной библиотеки Уайденера. Для Конни это было важно, ведь сейчас она переводила свою диссертацию в формат книги. Сэму же это сулило одни неудобства. Большинство его клиентов проживали в часе езды от Кембриджа – на Северном побережье.
Конни сильнее вцепилась в руль, поскольку «вольво» покатился вниз с невысокой горы, минуя кучу поросших плющом вершей для ловли омаров. На горизонте уже маячил Марблхед.
Арло выглянул в окно, опершись на него лапами, и гавкнул.
Они проехали по тихому городскому центру – мимо китайской забегаловки, салона видеопроката и кафе-мороженого. На электронном табло банка отображалась температура: «4 °C». Не закоченеешь, но довольно холодно. Холодно и влажно. По ощущениям даже холоднее, чем в морозные дни.
Сэм разозлился, что Конни не позвонила. Его можно понять. И все же это больше походило на прикрытие какой-то настоящей причины. И Конни знала эту причину. Просто не хотела признавать.
Она включила поворотник, и «вольво» свернул на узкую гравийную дорожку, именуемую Милк-стрит, по бокам которой располагались дома, что мало изменились за последние четыре сотни лет.
Милк-стрит извивалась, уводя «вольво» все дальше вглубь полуострова. Застройка становилась все менее плотной. Дорога внезапно оборвалась и перетекла в еще более узкую тропу, усыпанную по обеим сторонам старыми устричными раковинами. В это время года лес был серым, устланным прошлогодней опавшей листвой и сухими ветками.
«Вольво» остановился в месте, которое любому другому человеку показалось бы обычной опушкой леса, заросшего ольхой, ясенем и вроде бы американским вязом. Конни положила руки на руль и вгляделась в запотевшее от дыхания окно, стараясь различить среди зарослей дом бабушки. Кованые ворота, увитые ветвями, удалось разглядеть лишь спустя пару минут. Над коричневым куполом из запутанных голых лоз виднелись очертания невероятно старого дымохода.
– Приехали, – сказала Конни, выбираясь из авто.
Арло соскочил с заднего сиденья и уже спустя мгновение обнюхивал ворота, размахивая хвостом. Дверь автомобиля захлопнулась, издав ржавый скрип. Конни перекинула сумку через плечо, сунула руки в карманы джинсов и направилась к дому бабушки.
Последние годы в этой отшельнической резиденции проживала Грейс, однако перед ней до самой смерти тут жила ее мать, София, и Конни с детства привыкла называть хижину на Милк-стрит бабушкиным домом. Грейс выросла здесь, но, когда Конни была маленькой, они редко выбирались из конкордской коммуны в это захолустье Новой Англии. Должно быть, между Грейс и Софией возникали недопонимания, как происходит сейчас с Грейс и Конни. Конни и не узнала бы, что дом до сих пор находится в их собственности, если бы Грейс не попросила ее выставить его на продажу тем самым летом. Летом, когда Конни повстречала Сэма и потеряла научного руководителя. Летом, когда ее жизнь поделилась на «до» и «после».
Оглядываясь назад, Конни назвала бы то лето «летом странностей». С того момента, когда ее жизнь переменилась, как по щелчку, прошло уже десять лет. Во все это было трудно поверить. И еще сложнее объяснить. Когда все устаканилось, Конни вернулась к тому, что называется «нормальной жизнью». Как раз в этот период – период усердной работы, дружбы с Лиз, Кембриджа и паба «У Абнера» – она познакомилась с Сэмом. Его забота, удивительные карие глаза и ночи близости являлись доказательствами того, что случившееся летом 1991 года произошло по-настоящему. Если бы не присутствие Сэма рядом, Конни бы притворилась, что тогда она испытывала галлюцинации, вызванные тяжелым потрясением и гипоксией.
Когда осенью 1991 года Конни благополучно вернулась в Кембридж, чтобы продолжить учебу в аспирантуре и дописывать диссертацию, Грейс резко передумала продавать бабушкин дом. Собрав свои травы, книги о рейки[12 - Вид нетрадиционной восточной медицины.] и целебных кристаллах, она покинула Санта-Фе и направилась в семейное имение. Отмыв окна от грязи, мать засеяла сад цветами и чудесно зажила в месте, способном очистить чакры и карму любого. На самом деле оказалось, что любителей подобной жизни куда больше, чем Конни предполагала.
Арло пробрался сквозь прутья изгороди, и Конни услышала женский голос:
– Ах, кто это у нас здесь такой! А хозяйку с собой привел?
Конни взялась за ржавую задвижку.
– Привет, мама!
Сад за живой изгородью хоть пребывал в зимней спячке, выглядел весьма ухоженно. Извилистая тропка, выложенная каменными плитами, вела до двери дома. По обе ее стороны высились посеревшие от холода кустики шалфея, тимьяна, розмарина и лаванды. Вместо зеленой травы из земли торчали стебли многолетних растений и разлагающиеся останки однолетних. Стебли спаржи шелестели на ветру, а вдалеке, у самого дома, ждали наступления весны засохшая помидорная ботва, корявые корни белладонны, белены и гвоздик. Над головой переплетались виноградные лозы, затеняя территорию сада. Странно, но воздух внутри был не таким ледяным, как снаружи.
Под ольхой, в очках для чтения, огромных ботинках LL Bean и шерстяном пончо, стояла на цыпочках Грейс Гудвин и тянулась к птичьей клетке, чтобы заложить в нее корм.
– Здравствуй, дорогая! – воскликнула она, закрепила кормушку на прутьях клетки, обтерла ладони о джинсы и через ряды стеблей направилась к каменной тропке. – Как доехала? Ужасно, наверное?
Конни двинулась к Грейс через сонный сад и заключила ее в неловкие объятия.
