скачать книгу бесплатно
– А чего тут странного. «Смерть», судя по всему, по аналогии с «чёрной смертью», а «серая» с намёком на серое вещество. Для этого у них мозгов хватает.
Альберт был инфицирован также как и Карл. Правда в их крови по счастью содержался только один штамм, который вынуждает доставать из своих шкафов все скелеты и делать это перед кем попало. Но в отличие от Карла у Альберта не было никаких домашних угроз в лице жены или детей, которые могли бы стать жертвами его патологической склонности к чрезмерной правде. В пятьдесят два года Альберт уже не задумывался о семье и полностью посвящал себя науке. Отсутствие каких-либо обязательств перед какой-нибудь женщиной и свобода в выборе половых партнёрш делала его жизнь сносной. Альберт регулярно менял любовниц, стараясь не зацикливаться на какой-то конкретной, как он сам говорил: «от греха подальше». Несмотря на инфицирование, по возвращении из экспедиции он не стал ограничивать себя в интимных потребностях. Но кое в чём он всё-таки изменил в своих привычках – он наотрез отказался признавать контрацептивы, и тому были конкретные причины, а точнее цели, которые Альберт преследовал. Дело в том, что его всегда одолевало неимоверное любопытство знать, какие секреты хранят люди, в чём «серая смерть» изрядно помогала. На втором свидании он узнавал много интересного от своих пассий, которые рассказывали ему о том, во сколько лет и как они потеряли девственность, которая из них довольна сексом, а какая – нет. Но самое главное, что Альберт узнавал – кто замужем, а кто нет. Мысль о том, что он перепихнулся с замужней женщиной его забавляла, а порой только одна такая мысль производила на него эффект сильнее виагры. Так с момента возвращения из Антарктиды Альберт узнал, что в среднем по статистике к измене склонны больше замужних женщин, чем свободных. Из десяти вступающих в свободные половые связи женщин больше половины являются замужними. Это статистика, которую подтверждает домашний траходром Альберта Фроста. Правда он понимал, что эта его регулярная смена любовниц без применения предохранителей превращается в русскую рулетку, причём с каждой новой любовницей риски подцепить венерический сюрприз возрастают. И вот, недавно теория нашла отражение в реальности, в результате чего Альберт вынужден был обратиться в чужую клинику в качестве пациента.
Ввиду особенностей вируса, который сидел в их крови, Альберту и Карлу пришлось не по собственной воле отказаться от кредиток, что называется от греха подальше. Помимо прочего возникла практическая необходимость менять пароли от своих профилей на разных сайтах. Они создавали новый пароль, который состоял не менее чем из двадцати букв и цифр, расположенных в хаотичном порядке без какой-либо системности, чтобы было невозможно запомнить, после чего записывали пароли на листок и прятали его в надёжное место. От греха подальше. И так со всей личной информацией. Это была единственная гарантия того, что важные данные не будут озвучены в компании с теми людьми, которым знать об этом нужно в последнюю очередь.
Карлу приходилось хуже всего. Он изо всех сил сдерживал себя, чтоб не сходить налево, потому что знал, что теперь жена обо всём узнает, и что самое скверное, он сам же себя и спалит по собственной воле.
– Нус, – произнёс Альберт, после чего перекрестился и начал разбавлять образцы собственной крови с новым образцом антидота – с Богом.
Несколькими месяцами раннее.
Над Уругваем возвышалось палящее солнце, покрывая его просторы зноем. А ещё по просторам Уругвая бродила «серая смерть». Она заглядывала в квартиры, дома, номера дешёвых мотелей, подсобки, общественные туалеты и задние сидения автомобилей. Житель Монтевидео Рамон Моралес твёрдо верил, что прошлую ночь он никогда не забудет. Он бы никогда не поверил, что матерящаяся в постели женщина может так сильно его возбуждать. Рамон редко следил за новостями, равно как и раздвинувшая перед ним ноги Паулина. Да и по местным массмедиа о «серой смерти» мало что рассказывали, так как в Южной Америке она только набирала обороты. Поэтому Рамон даже и не подозревал, что он уже одиннадцать часов носил в собственной крови новую мутацию «серой смерти».
Получив диплом экономиста, Рамон Моралес ценой неимоверных усилий взял под залог немалый кредит и занялся разведением скота в масштабах целой фермы. Отбив первый кредит, он взял весь имеющийся капитал, оформил ещё один кредит и купил всё необходимое оборудование, создав собственную компанию по переработке мусора. Старания и риски не оказались напрасными, так как через полгода существования фирма Рамона поставляла экологически чистое сырьё в сорок одну компанию на территории Уругвая, Бразилии, Аргентины и Парагвая, а спустя ещё год и семь месяцев Рамон открыл новый цех по производству пластиковой и картонной тары. Рентабельность оказалась сумасшедшая и теперь его капитал состоял из сельскохозяйственной компании, мусороперерабатывающего завода с вторичным производством тары, два рыболовецких судна, один ресторан и сеть пиццерий из двухсот двадцати пяти торговых точек на территории Уругвая. За последние два года Рамон приобрёл два с половиной процента акций страховой компании, зарегистрированной в Сингапуре и контрольный пакет акций завода по производству кисломолочных продуктов в Манаусе. В тридцать два года Рамон был обладателем четырёхкомнатной квартиры в центре столицы и загородного особняка с жилой площадью в триста семнадцать квадратов. Автопарк насчитывал две машины бизнес-класса, два джипа, три спорткара и один гиперкар. Но главной гордостью Рамона была Пенелопа. Её соблазнительные изгибы и грациозные формы не поддавались никаким описаниям. Справедливости ради стоит отметить, что Пенелопа не могла не выглядеть сногсшибательно, ведь Рамон вложил в её внешность астрономические бабки. Он демонстративно перед всеми хвастался тем, что имеет её. Но больше всего он восторгался её красными как вишня и выпуклыми как арбузы парусами. Палуба была столь просторной, что можно было устраивать настоящую вакханалию. Длина Пенелопы составляла тридцать два метра, о чём часто в присутствии гостей упоминал Рамон, добавляя при этом:
– Кто после этого скажет, что размер не имеет значения?
Весь выходной Рамон провёл в своём особняке и поздним вечером решил развеяться. Он уселся в свой чёрный «бугатти», вдавил педаль в пол и ощутил весь кайф вечернего ветерка, врывающегося через окно. Лишь оказавшись в центре города, Рамон обнаружил, что он не взял с собой сигареты и припарковался возле ближайшего магазина.
Это был обыкновенный ничем не выделяющийся на фоне других супермаркет. Но Рамону так не показалось. Он бродил между рядами и испытывал странное ощущение. Он посмотрел на сковороду с антипригарным покрытием и испытал чрезвычайно сильное желание. Через секунду его взгляд замер на ковше из хромированной стали и подумал, что он не может жить без этого ковша. Пройдя через два ряда, Рамон задался вопросом, с каких это пор он начал тащиться от муки высшего сорта. Он не понимал, почему его так притягивает килограммовая пачка сахарной пудры, но в этот момент он не представлял своей жизни без неё. На какой бы товар он не взглянул, всюду его одолевала тяга овладеть этой вещью.
Но до кассы Рамон дошёл лишь с пачкой сигарет в руках. Он оплатил покупку и встал в паре метров от кассы. Он продолжал стоять до тех пор, пока девушка в соседней очереди не оплатила покупку, после чего направилась к выходу. Рамон тронулся почти вровень с ней, но с небольшим запозданием в доли секунды. Когда девушка миновала антенны, фиксирующие неоплаченные товары, датчики сработали незамедлительно. Тут же следом за ней мимо антенн нырнул и Рамон. Он изо всех сил старался сохранять невозмутимый вид, а оказавшись на улице, его не покидали мысли о том, как долго охранники будут искать жвачку, которую он подбросил девушке в сумочку пока заговаривал ей зубы в отделе бакалеи.
Рамон уселся за руль и начал опустошать свои карманы. Среди награбленного были два шоколадных батончика, шариковая ручка, ластик, спиннер, две батарейки, мини-банан и пачка презервативов. Да, он мог бы за всё это заплатить в тысячекратном размере. Но ему было хорошо от той мысли, что он обладает этим именно по той причине, что за это не пришлось платить. Рамон не мог нарадоваться своему успеху и отправился в ночной клуб, куда он уже опаздывал. Благо в ночном клубе нет никаких датчиков, поэтому забрать со стола рюмку и вынести из здания для Рамона особых проблем не представляло. Домой Рамон ехал в компании Мануэллы.
Мануэлле было ровно тридцать с двухнедельным хвостиком. Она проработала юристом в компании Рамона три с половиной года, после чего ушла в декрет. Несмотря на возраст, в правовых вопросах Мануэлла была как рыба в воде, включая международное право. Этому обстоятельству Рамон придавал особое значение, так как он изначально хотел сформировать квалифицированный персонал, но чтобы все должности занимали сотрудники как можно моложе. Он был твёрдо убеждён, что молодые специалисты куда более прорывные и преисполнены свежих взглядов и идей. Мануэлла была одной из таких и её квалификация не вызывала никаких сомнений. К тому же она всегда покидала офис намного позже конца рабочего дня. Правда Рамон не знал об одной детали, а именно, что Мануэллу так засасывала работа, что она крайне редко посматривала на часы, а об окончании рабочего дня она чаще всего узнавала по наступающим сумеркам, когда ненароком смотрела в окно, копаясь в документах. На днях стало известно, что тот, кто её обрюхатил, взял свои слова обратно и не планирует давать обещания в духе «пока смерть не разлучит нас». Ввиду таких обстоятельств ей пришлось вернуться на ПМЖ к родителям. Для самой Мануэллы вся эта история оказалась скверной лишь из-за того, что этот кобель обещал ей кольцо на пальце когда родится ребёнок, чтобы пережить двойную радость, а как только роды состоялись, спустя месяц вместо кольца на пальце Мануэлла получила просто палец.
Вечером она оставила ребёнка родителям и отправилась в клуб, что стало для неё большой психологической разгрузкой после того, как она долгое время была ограничена в личной свободе ввиду беременности. Встретившись с Рамоном в клубе, она попросила взять её раньше срока, о котором был уговор. Так она надеялась отвлечься от нахлынувшей хандры. Рамон охотно согласился, после чего у него возникло ощущение, что Мануэлла заметно перебрала, хотя и выпила она недостаточно для того, чтобы потерять трезвый ум. Но такие мысли у Рамона возникали, потому что пока его руки держали руль, её рука легла на его пах.
– Эй, ты чего?
Мануэлла откинула голову на спинку сидения и издала негромкий, но очень звонкий смех, который в её слегка поддатом состоянии немного походил на злорадный. Она ответила:
– Как? Хочу тебя отблагодарить – с этими словами Мануэлла продолжила гладить рукой у Рамона между ног.
Сам Рамон не до конца понимал, как ему реагировать на происходящее. Ему нравилась Мануэлла как женщина с первого дня, но ему всегда удавалось держать их отношения в рамках служебных или даже дружеских, но дальше дело никогда не заходило. Он старался напоминать себе о том, что она выпила и сейчас навеселе, а наутро, когда протрезвеет, может дать своим действиям совсем другую оценку. Справедливости ради стоит отметить, что сам Рамон тоже отнюдь не воздерживался от спиртного в клубе, так что настроение у них было приподнятое в равной степени и мысли о служебной этике не смогли удержаться в его мозгу дольше, чем на пару минут.
Он заметил, что с момента их последней встречи её грудь заметно выросла. Об этом говорили и бугорки, которые выпирали над декольте тёмно-синего платья, и особенно сильный эффект они оказывали, когда Мануэлла вдыхала полной грудью.
– Так куда сейчас сворачивать? – задумчивым тоном спросил Рамон, продолжая мимолётом поглядывать на её грудь.
– Откуда мне знать где ты живёшь – томно проронила Мануэлла, расправляя свои длинные чёрные волосы.
Её рука на паху Рамона стала работать настолько активнее, что в один момент его нога рефлекторно вздрогнула и вдавила педаль газа чуть глубже, после чего стрелка на спидометре подскочила аж до ста сорока пяти километров. По счастью ближайший автомобиль находился на такой дистанции, что его фары едва просматривались в виде слабых крошечных красных огоньков.
Превозмогая порыв небывалой похоти и вожделения грядущих потрясений на простынях, Рамону всё же удалось сквозь ночной мрак доехать до дома без происшествий, обезопасив свой гиперкар от повреждений, которые он мог нанести в состоянии сексуального опьянения. А вот что касается опьянения классического, то алкоголь оказал исключительно положительное воздействие, так как он лишь помог обоим расслабиться в достаточной степени, чтобы спокойно приступить к недетскому занятию, от которого дети просто возникают.
Как и следовало ожидать, холмы и бугры Мануэллы обеспечили потрясения, причём порою в буквальном смысле, когда Рамон от души шлёпал по ягодицам, либо грудь Мануэлы стремилась в лобовое столкновение с его лицом. Процесс превзошёл все ожидания. Её нагота оказалась намного привлекательнее, чем мог представить себе Рамон, а её стоны и извивающиеся движения рождали в голове самые порочные образы, о которых стыдно говорить даже в обществе отъявленных извращенцев.
Очнувшись ближе к полудню, Мануэлла чувствовала себя превосходно. Она пребывала в здравом уме и прекрасно помнила всё, что происходило с ней в этой самой комнате. И от этого ей на душе становилось лишь теплее. От нахлынувшей депрессии не осталось и следа, как и воспоминаний об отце её ребёнка. Со стороны могло показаться, что Мануэлла просто как следует потрахалась и поэтому хорошенько прочистила мозги от лишних мыслей. Но это было не совсем так. Её настроение было на подъёме, но она испытывала какое-то странное ощущение. Мануэлла понимала, что ей всё равно чего-то не хватало, и чем тщательнее она оглядывала спальню Рамона, тем сильнее становилось это чувство. Пока она подтягивалась, разразившись широкой улыбкой, Рамон всё ещё спал. Мануэлла решила не будить его и заказала такси. Но перед этим положила глаз на бритвенный станок в ванной комнате, статуэтку в форме ангелочка в гостиной, перочинный нож на кухне и крем для обуви в прихожей. Уместив это всё в своей сумочке, Мануэлла отправилась долой, испытывая чувство, близкое к какому-то нездоровому экстазу.
Ровно через неделю частный самолёт Рамона Моралеса приземлялся в аэропорту Монреаля, куда он прибыл по приглашению своего делового партнёра по имени Эдвард Нэш, владеющего активами почти на семьсот миллионов долларов. Ему принадлежал завод по производству зубных щёток, у которого был контракт с компанией Рамона на поставку пластикового сырья. В тридцать восемь лет Эдвард прекратил офисную работу, предпочитая оставаться владельцем, сбросив тем самым всю возню на менеджеров. Последние пару лет Эдвард начал работать над своим телом, желая стать обладателем огромных бицепсов и кубиков на животе. Кое-каких результатов добиться ему удалось, а именно нарастить мышечную массу, правда все эти мышцы пока ещё скрывались под небольшим слоем жировых отложений, объём которых так и не сократился. Но оттого Эдвард менее привлекательным не становился ввиду своего влияния в определённых кругах. Но ещё задолго до этого он начал интересоваться куда более привлекательным увлечением. Это началось в тот момент, когда Эдвард в компании друзей полетел отдыхать за океан и объездил половину всей Европы менее чем за месяц. Основательный сдвиг в его вкусовых предпочтениях произошёл тогда, когда он куролесил в таких странах как Германия, Нидерланды, Дания, Швеция, Польша, Чехия. Но кварталы красных фонарей в списке впечатливших мест стояли далеко не на первом месте. Неподдельный интерес у Эдварда Нэша вызывали те места, которые невозможно было найти ни в одном путеводителе.
И вот вернувшись домой, он услышал самый очевидный вопрос, который в этом случае могла задать жена:
– Нашёл объекты для инвестиций?
Ответ Эдварда оказался вполне смелым, но и в тоже время отбрасывал какие-либо подозрения со стороны благоверной:
– Есть несколько мест. В следующем месяце полечу ещё. Кое в чём ещё следует разобраться чуть подробнее.
Короче говоря, через два дня Эдвард купил особняк в пригороде Монреаля и через три недели он был полностью переоборудован и подготовлен для приёма членов закрытого клуба оргий. Теперь у Эдварда была своя Европа прямо под боком.
Ему так и не удалось узнать каким именно образом, но через восемь месяцев его жена всё-таки узнала об этом дворце приватной порнухи и подала на развод. Благо на тот момент состояние Эдварда было в разы меньше, а детей они так и не успели завести, посему и тот кусок, который смогла оттяпать жёнушка в результате бракоразводного процесса, оказался не столь велик, а по нынешним меркам так и вовсе сущие копейки. С тех пор выбор между собственным капиталом и супружескими кандалами для Эдварда Нэша больше не стоял.
Это был последний будничный день, так что все гости могли предаваться плотским утехам, не заморачиваясь о том, что завтра им надо вставать пораньше. Собственно, эту деталь Эдвард учитывал, когда планировал капитальный ремонт и обставлял интерьер. Для этого он замуровал изнутри все окна, разместил повсюду приглушённое освещение и убрал из дома все часы. Таким образом, оказываясь внутри, гости забывали о времени как таковом и не замечали смену времени суток. В этом смысле особняк оргий Эдварда напоминал казино, где руководство заведения делает всё возможное для того, чтобы посетители не замечали, как проходит время и застревали внутри как можно дольше.
Прошло чуть больше часа с того момента, как вся компания из тридцати восьми человек была в сборе. Некоторые уже потели полным ходом. Стоны и шлепки доносились из каждой комнаты.
А тем временем Эдвард Нэш, Рамон Моралес и Люсьен Фарси никуда не спешили. Раздевшись догола, они сидели в дружном полукруге из трёх красных кожаных кресел с журнальным столиком посередине, на котором находились настольная лампа с миниатюрным розовым абажуром, распечатанная бутылка горячительного и забитая до краёв презервативами ваза. Это была часть гостиной, а если быть точнее, то угол гостиной. Стены в этой части особняка скрывались под слоем нежно-фиолетового оттенка. Пол был устелен ламинатом с древесным градиентом. В руке каждого лежало по стакану виски со льдом, из глубин гостевого зала доносилась тихая медленная расслабляющая музыка.
Люсьен активно болтал и в выражениях себя не сдерживал. Но его новый жаргонизм со знаком «18+» здесь не казался чем-то неуместным. Члены этого общества имели настолько тесные связи, насколько это было возможно и ничего зазорного в сквернословии не видели. Резкую смену манеры речи было невозможно обнаружить ещё и по той причине, что для Люсьена это всего лишь третье участие в оргии, на которые он вырывался только в отпуск. Поэтому мало кто из присутствующих доподлинно знал об истинной манере общения Люсьена кроме Эдварда, который посчитал, что так на его друга повлиял новый ремонт в духе «Студии 54[2 - Всемирно известный ночной клуб, прославившийся легендарными вечеринками, жёстким фейсконтролем, беспорядочными половыми сношениями и непомерным употреблением наркотиков.]».
– Восемнадцать пунктов – возмутительным тоном произнёс Эдвард, рассказывая о падении котировок акций сети швейных фабрик, полный пакет которой он выкупил в прошлом году. – Вы только представьте, восемнадцать пунктов за одну неделю. Когда активы уже ничего не стоили, я выкупил их за сущие гроши, через шесть месяцев фирма погасила все долги и вышла в ноль, а ещё через три удалось получить заказы больше чем на год вперёд, и если всё пойдёт по плану, то я получу выхлоп ещё до того, как истечёт календарный год. Да я эту компанию из такой жопы вытащил…
Но все эти восхвалённые речи вызывали большие сомнения у Рамона.
– И сколько ты вложил?
– За весь пакет акций я отдал…
– Да нет же – прервал Рамон. – Я об уставном капитале. На какую сумму ты покрыл долги из своего кармана?
Эдвард старательно изобразил удивление, что у него получалось неубедительно.
– Что значит из своего кармана? Я заплатил только за саму компанию, а долги по кредитам и фонду заработной платы гасил постепенно из прибыли.
Рамон взмахнул рукой и недоверчиво произнёс:
– Ай, да хватит заливать. Тоже мне антикризисный менеджер.
Эдвард наклонился чуть вперёд, поставил полупустой стакан на стол и начал говорить чуть более серьёзным тоном:
– Давай кое-что уточним. Ты хочешь сказать, что я трепач?
Рамон сделал последний глоток из своего стакан, пафосно опустил его на лакированный подлокотник кресла и ответил, широко разведя колени:
– Да. Давай уточним. Я сказал, что ты хочешь выставить себя слишком крутым. А я говорю, что любой капиталист с головой на плечах при покупке убыточного предприятия, имея возможность погасить долги за свой счёт, он погасит эти самые долги, чтобы избавиться от всех сдерживающих рост негативных факторов, за счёт чего компания практически с первого дня начинает работать в плюс, а окупаемость вложенных средств становится вопросом времени. Но нет, ты пытаешься выставить себя каким-то финансовым экстремалом, который придумал уникальный рецепт как выводить убыточный объект из ямы.
– А, девочки, хоре петушиться – проронил Люсьен.
– А мне кажется ты просто считаешь, что у меня мозгов не хватит чтобы…
В этот момент подошли Камилла, Сабрина и Регина двадцати девяти, тридцати пяти и тридцати двух лет. Первой стала рыжеволосая Камилла с модифицированной до четвёртого размера грудью. Она села на колени Рамону и начала лезть языком ему в рот.
– Да-да, я тебя слушаю, – сказал Рамон, начиная ласкать Камиллу со всех сторон, а последнее слово он сказал с интонацией небывалого сексуального возбуждения, когда девушка принялась гладить его самый главный и чувствительный орган – продолжа-а-ай…
Сабрина олицетворяла собой настоящий коктейль генов разных сортов. В ней сочеталась кровь итальянцев, немцев, японцев, мексиканцев, кубинцев и пуэрториканцев. По части тела, как и с лицом, ей ничего не следовало менять. Природа всё сделала сама. Она опустилась на колени перед Люсьеном и предпочла не медлить с делом, когда рассмотрела двадцать два сантиметра у него между ног.
– Так вот… – не унимался Эдвард, в то время как Рамон уже восемь секунд как положил с прибором на его речь, предвкушая момент, когда он вгонит собственный прибор в Камиллу. Но и сам Эдвард не долго ещё парился по поводу спора, потому что Регина была мастером спорта по спортивной гимнастике, что позволяло ей встать на руки, распахнув в шпагате влагалище перед лицом Эдварда и предложить ему шестьдесят девятую. Единственной частью тела, оставшейся у Регины в первозданном виде, было её смазливое личико. Волосы она регулярно красила в разные тона блондинистого. О том что сиськи сделанные говорили слишком чёткие контуры между растянутой на силиконе кожей и той частью кожи, которая окружала упругие холмы. А вот ягодицы Регины были самый свежак – прошло всего пару недель, как от шрамов не осталось никаких следов.
Через пару часов дом Эдварда уже являл собой дикий лес в брачный сезон. Сношались все и без разбора. В каждом углу, на каждом диване и кровати, на кухонном столе, у окна, на балконе, перед камином.
– Тебе нравится? – спрашивал Люсьен, продолжая удовлетворять раком сорокалетнюю Лолу. Она являла собой типичный образ женщины, которая как вино – с годами становится только лучше. Если у одних женщин формы были красивые, у других привлекательные, у третьих сексапильные, то у Лолы они были самые возбуждающие. Ещё с порога она предстала в красной блузке с настолько глубоким декольте, что её груди пятого размера едва ли ни наполовину выпячивали наружу, а когда она ходила, то при таких габаритах даже малейшая тряска была категорически противопоказана, потому что сейсмическая активность давала о себе знать. Раздевшись, Лола показал всем, что соски у неё такие же впечатляющие, как и сферический полигон. Но те, кто занялся с ней сексом, открыли для себя кое-что ещё. Войдя в неё, Люсьен понял, что там у Лолы не щель, а настоящий кратер, который может вместить в себя ещё несколько снарядов.
Её лицо передавало искренний восторг, хотя из её рта крайне редко вырывались стоны, которые говорили бы об этом. Люсьен продолжал двигаться, наблюдая то за сотрясающимися ягодицами, то за раскачивающимися длинными волосами зрелой блондинки. Не дождавшись ответа, Люсьен повторил вопрос, но на этот раз чуть повысил голос:
– Я спросил «тебе нравится», сучка!?
Стоя на полу на четвереньках, Лола выразила гримасу недоумения и проронила сквозь учащённое дыхание, не поворачивая головы:
– Чего?
– Ты всё прекрасно слышала, шлюха! – в дерзкой манере отозвался Люсьен.
Лола поправила рукой спадающие на лицо волосы, а затем предупредила недовольным голосом:
– Ты там в роль вживайся, но палку не перегибай.
Что-что, а ту палку, которой Люсьен работал, уж точно перегнуть невозможно. Люсьен посмотрел на правую руку Лолы, где рассмотрел обручальное кольцо.
– Нравится изменять своему благоверному, да? Любишь раздвигать ноги перед всеми кобелями?
Сам того не ожидая, от этих слов Люсьен возбудился ещё сильнее. Не переставая погружаться в Лолу, он наклонился, взял обеими ладонями её огромные расплывающиеся груди и, зажмурив глаза, ускорился, проронив:
– Нравится наставлять ему рога!? Тогда получай, СТЕРВА!
Не успела Лола ответить на его оскорбления, как Люсьен задвигался так быстро, что Лола начала громко стонать, а через десять секунд это уже больше напоминало крики и происходящее скорее было похоже на изнасилование. Лола ещё долго кричала в такт шлепкам её ягодиц с бёдрами Люсьена.
Рамону Моралесу и Люсьену Фарси отводились особые роли. Все женщины, которые вступили с ними в половые связи, подцепили то, что не вылечит ни один венеролог. На пару они удовлетворили и обогатили одиннадцать женщин, которые в свою очередь передали «привет» двенадцати другим мужикам, а те… Но из всей этой толпы особым экземпляром стала Сабрина, так как закончив с Люсьеном, через несколько часов она начала сношаться с Рамоном, отправив экспресс-рейсом взрывоопасную посылку в Монтевидео, откуда за одиннадцать дней взрывная волна беспорядочных половых связей донесёт комплект из двух психических сдвигов до границы Уругвая с Аргентиной, а оттуда в течение трёх недель «серая смерть» будет насчитывать восемьдесят два случая инфицирования по всей Южной Америке двумя штаммами и сто тридцать четыре случая инфицирования одним штаммом.
Спустя двое суток, когда все участники оргии разъехались, Эдвард обратил внимание, что он перестал контролировать свою речь. Как бы он того не хотел, а сквернословие вылетало из уст само собой. Но главное удивление его ожидало, когда выяснилось, что из его трахального особняка исчезли ваза династии Мин и искусная копия Фаберже. Это из того, что он заметил. А помимо этого ещё два хрустальных стакана, семь инкрустированных бокалов, четырнадцать вешалок, весь остаток кубинских сигар вместе с гильотиной, две зажигалки, три запечатанных вискаря, две бутылки шампанского, одна бутылка белого, одна красного полусладкого и шестьдесят девять презервативов. Последнее было весьма символично.
Восемь ночей подряд сорокаоднолетний Кларенс Хастлер просыпался по десять раз от мучавшей его бессонницы. На шестой день он не выдержал и обратился к своему лечащему врачу. После некоторого обследования доктор сказал, что никаких отклонений в организме не наблюдается и причина носит скорее психологический характер. Но чтобы не глотать лишнюю химию, для начала врач порекомендовал Кларенсу уделять больше времени физической активности. Прошлым вечером Кларенс прислушался к совету доктора и посетил дом терпимости, благодаря чему всю ночь проспал как убитый. Он чувствовал себя настолько превосходно, что даже передумал варить кофе, как он делал это каждое утро перед уходом на работу. Впервые за долгое время он не думал о своей стерве, которая после развода оттяпала ровно половину и забрала детей. Выйдя на улицу, Кларенс вдруг подумал, насколько сильно могут радовать душу чистое небо и зелёная трава. В его мозг закрались весьма необычные мысли. Он подумал о том, что раз на улице нет дождя, то чем не повод радоваться жизни. Кларенсу давно не было так хорошо. Он выглядел по-настоящему счастливым.
Надо бы почаще куролесить со шлюхами – подумал Кларенс сидя за рулём, когда загорелся красный. Кто бы мог подумать, что можно так просто избавиться хандры.
Он прибыл на работу на семь минут раньше обычного. Чтобы убить время до начала совещания, Кларенс всё же решил выпить кофе и отправился в кафетерий. Там ему подали напиток в чашке с блюдцем, после чего он разместился за свободным столиком. Потянувшись за сахаром в стиках, рука Кларенса зависла над посудой. Он взял один сахар. Потом ещё один. Третий. И так продолжалось до тех пор, пока двадцать девять стиков с сахаром не оказались во внутреннем кармане пиджака Кларенса, а тридцатый растворился в его чашке. На душе стало также сладко, как и в чашке с кофе.
– Ну как оно? – спросил Брендан Гроссман.
Они работали вместе уже второй год. Брендан был почти во всём схож с Кларенсом за исключением семейного положения и незаурядной привычки следить за своей причёской. Он не покидал своей квартиры не обработав шевелюру гелем. Но мало того, Брендан ещё и всё время носил при себе расчёску, которой разравнивал причёску каждые полчаса. Вот и теперь, сев за стол напротив Кларенса с чашкой чая, он достал расчёску и провёл ею, выпрямляя волосы назад.
– Пойдёт. А на твоём фронте?
– Посмотрим. Если к концу дня шефа никто не грохнет, то будет шикарно.
Спустя полчаса начальник Кларенса озвучивал план на день.
– Итак. Через двадцать семь минут запланирован визит австрийского канцлера. Сколько продлится беседа, увы никто не знает. После переговоров будет приём вице-президента, затем предстоит серия телефонных звонков и брифинг. Но это по плану. Если вся история не завершится до одиннадцати, то брифинг отменяем, потому что «Первый» должен покинуть резиденцию до полудня…
Стоя позади, Кларенс заметил торчащий край расчёски из заднего кармана брюк Брендана. Стараясь сохранять беззаботный вид, он зажал кончик расчёски указательным и большим пальцами и аккуратно начал тянуть, а когда расчёска уже легла во внутренний карман его пиджака, Кларенс испытал небывалый эмоциональный подъём.
После собрания Кларенс и Брендан сопроводили начальника в покои хозяина Белого дома. На подступах к порогу Брендан потянулся к заднему карману и обнаружил, что расчёски нет. Он был не растерян, но озадачен. Во всяком случае в тот момент ему было уже не до охраны первого лица.
Пока начальник охраны докладывал президенту об обстановке и планах в ближайшие часы, внимание Кларенса приковала чёрная плоская шкатулка параметрами восемьдесят миллиметров на девять и на двадцать пять. На шкатулке присутствовал девятизначный кодовый замок. Кларенс знал, что эту штукенцию президент всегда носит с собой, поэтому было невозможно не положить на неё глаз. Шкатулка стояла на небольшом столике под светильником с кремовым торшером. Кларенс присмотрелся к тому, насколько оживлённо что-то обсуждали начальник с президентом и начал медленно подкрадываться к шкатулке.
Иди к папочке.
Шаг за шагом, сантиметр за сантиметром Кларенс приближался к цели.
Ещё чуть-чуть.
Его рука уже зависла над столиком и при первом же касании Кларенсу так и захотелось крикнуть:
О да! Ка-а-а-айф!
Спустя полминуты они выводили президента в коридор, направляясь на встречу с канцлером Австрии. Однако все планы полетели к чертям, потому что президент тем утром посеял пусковые коды ядерных ракет.
А тем временем нормы речи в современном обществе менялись по мере распространения вируса по просторам Земли обетованной. Но это было лишь полбеды, потому что теперь весь мир рискует не только стать грубым и неотёсанным, но и оказаться во власти клептоманов.
5. Незащищённые права потребителя
Доктор Альберт Фрост и доктор Карл Грин проводили испытания семьдесят второго образца. Результат оказался относительно успешным. Действие препарата продолжалось лишь два часа. Но и это уже было хоть каким-то продвижением в деле. Так считал доктор Фрост. Доктор Грин тем временем настраивался на очередной скандал по возвращении домой, так как понимал, что при первой же возможности его развязанный «серой смертью» язык расскажет супруге об очередной связи на стороне. По счастью для Карла тот день с доктором Фростом они провели в лаборатории не зря. Ему требовалось всего лишь взять с собой несколько доз и делать инъекции каждые два часа.
Но как бы там ни было, словесных разборок дома избежать всё равно не получилось, потому что у миссис Грин, в отличие от мужа, антидота в наличии не было. Поэтому практически с порога Карл узнал о том, что его безумно ревнивая Эмма дала себя трахнуть, причём соседу по лестничной площадке, причём посреди белого дня, да ещё и прямо на кухонном столе. В этом пороке Эмма созналась, когда начала рассказывать Карлу о том, как ей хотелось бы поменять их кухонный стол, а именно взять точно такой же как и у соседей, который настолько качественный, что не издал ни единого скрипа даже за все те полчаса, которые она с соседом раскачивались на столешнице.
Тем же вечером дело было в Амстердаме. Подошёл к концу последний рабочий день на неделе и сорокачетырёхлетний Франк Стам вздохнул с облегчением. Работа частного психиатра доставляла ему неподдельный интерес, однако ближе к концу рабочей недели его мозг кипел, а тело доходило до состояния, которое можно описать как нечто среднее между бревном и овощем. Вне работы он всё равно сохранял сущность психиатра и во время знакомства с новыми людьми Франка занимал процесс наблюдения за собеседниками, за ходом мысли, ловля на лжи, он старался оценивать внешний вид, жесты и мимику, исходя из чего затем составлял психологический портрет, а после тщательного знакомства спустя некоторое время сравнивал собственные выводы с реальными чертами психотипа. Последние годы его особенно сильно стала интересовать специфика речи. Всякий раз во время диалога с кем бы то ни было Франк старался подстраивать свою лексику под манеру речи собеседника, пытаясь разговаривать на таком же языке.
Внешне Франк вполне соответствовал своему возрасту, а на фоне значительной части своих реальных ровесников казался ещё моложе. Несмотря на изматывающую работу, в силу своей профессии он прекрасно знал, как можно зарядиться энергией и разрядиться от скопившегося негатива. Тот факт, что это был конец рабочей недели, давал веские основания для душевного подъёма и поэтому Франк Стам с непреодолимым чувством глубокого энтузиазма поспешил после работы прямо в направлении квартала красных фонарей. Этому решению способствовал ещё и тот факт, что жена Франка, работавшая медсестрой, заступала в ночную смену, а единственный сын был на международных соревнованиях по велогонкам среди студентов, которые проходили в Польше.
Де Валлен[3 - Самый крупный и известный квартал красных фонарей в Амстердаме.] находился в десяти минутах езды от рабочего офиса Франка. Автомобиль он оставил на общественной парковке недалеко от китайского квартала, решив немного прогуляться пешком и прочувствовать атмосферу. Ещё на подступах к кварталу было заметно как сгущается толпа. В тёмное время суток частично оживлёнными становились и те улицы, которые примыкали к Де Валлену. Ближе к самому кварталу красных фонарей невооружённым глазом было заметно, как замедляются шаги прохожих. Порой создавалось ощущение, что улица встала, уподобляясь автомобильной пробке.
Яркие огни квартала просматривались ещё задолго до того, как люди достигали его просторов. Всюду исходило броское свечение вывесок, которые имели разные оттенки розового и красного. Пройдя чуть вглубь Де Валлен, Франк, как и все прохожие, оказался окружён множеством витрин размером с человеческий рост, за которыми просматривались эротично извивающиеся в розовом свете тела проституток с возбуждающими формами и в сексапильном белье. Всюду царили вожделение и голод, разврат и похоть. Вся улица была пропитана каким-то особым запахом. Это был запах секса.
Во многих торговых точках были расставлены кабинки, которые арендовались проститутками для обслуживания клиентов. Расценки начинались от сотни евро за десятиминутный орал и выше. Цена за пятнадцать минут классического спаривания стартовала от двух сотен, причём плата увеличивалась по регрессивной шкале – чем больше времени покупает клиент, тем дешевле выходит минута.
Но Франк Стам был настроен решительно и намеревался оторваться на широкую ногу. Поэтому он выискивал взглядом контору серьёзного уровня.
