Избранное

скачать книгу бесплатно


От безысходности показываю удостоверение члена Международного Союза литераторов и журналистов и докладываю, что еду из Лондона в редакцию московского уважаемого журнала на ответственное мероприятие.

– А нам какое до этого дело? – усмехнулся старший по званию.

– Лично вам никакого, – спокойно отвечаю. – Только из-за этого может упасть имидж погранично-таможенной службы, да и Латвии в целом. Пресса всё-таки, напишут про это.

Пограничники меняют тон, начинают куда-то звонить на тягучем, совершенно непонятном мне языке, несмотря на то что я свободно владею схожим литовским. И чудо свершается. Пропускают-таки!

Латыши-бензовозы, прознав про такое дело, напряглись похлеще пограничников. Краткосрочные поездки в Россию для них хлеб насущный: выскакивают порожняком к ближайшей бензоколонке, заливают доверху бензобак и дополнительно разрешённую канистру, там же прикупают ещё что-то легкопереводимое в валюту – водку, сигареты… и на всех парах обратно в Латвию. А если удастся продать очередь в первой десятке «всего лишь» за пятьдесят евро, и того лучше… И так каждый день!

Мои чистосердечные извинения, с шутками и прибаутками, быстро успокаивают бензовозов. Они почти все из Латгалии*, поэтому на весёлую русскую речь реагируют тоже весело и непринуждённо.

Дорога по Псковской и Тверской областям узкая и во многих местах весьма неровная – середина выпуклая, края окрошены, всюду бугорки, ямки, шероховатости, россыпи щебня, так и норовящие подскочить под колёсами встречного транспорта и угодить в лобовое стекло.

В некоторых местах, правда, проскакивают хорошо отремонтированные участки, да ещё кое-где продолжается ремонт – это радует глаз, но затрудняет движение и пощипывает нервы. Одно только скрашивает нудную ночную поездку, заставшую меня на середине пути – трасса не особо извилистая и автомобилей на ней совсем мало.

Качает, болтает, подбрасывает, но летишь практически без помех и в Московской области налетаешь на приличный, почти европейского уровня автобусник, который скоро перерастает в настоящий автобан. С облегчением выкрикиваю: «Наконец-то! Теперь легче будет!»

Да не тут-то было! На кольцевой случайно замечаю позади себя подозрительный BMW. Приклеился как хвост и будто чего-то ожидает. На всякий случай меняю полосу – он тоже меняет. Моё подозрение усиливается. Я снова, как бы невзначай, меняю полосу. И он меняет. Включаю аварийные огни, ухожу в середину кольцевой, чтобы не прижали, начинаю тормозить…, даю понять: я догадался! Позади мгновенно прочитали сообщение. Слева и справа тотчас уходят вперёд, увеличивая скорость, два абсолютно одинаковых чёрных BMW – о втором я даже не подозревал, – и приклеиваются впереди к какому-то тёмному автомобилю. Разглядеть марку и номера в ночи не удаётся. Они на большой скорости скрываются из виду…

С сожалением вздыхаю: «Заметит ли тот, впереди, погоню? И увернётся ли от подставы?..» Я тоже начинаю ускорять движение и в очередной раз убеждаюсь, что это великолепное средство для снятия стресса. Постепенно успокаиваюсь и ловлю себя на мысли: «Не похож я, видимо, на британца. Иначе, не приклеились бы, паразиты! И когда только найдут на них действенную управу?..»

От Москвы на юг ситуация другая. Дорога хорошая, широкая, с разделительными ограждениями, отличными разметками и подсветками. Видно, что страна активно и успешно готовится к Олимпиаде.

Проблема на этой дороге иная. Чем дальше к югу, тем больше людей в форме. Вскоре начинает преследовать навязчивая мысль: «На охоту они вышли, что ли?..»

Как только заприметят чужие номера, водителю тотчас обеспечена душещипательная беседа – это в том случае, если совсем не к чему придраться. И всё-то им любопытно. И почему у британцев сзади жёлтые номера? И почему такое маленькое водительское удостоверение? И почему технический паспорт на листе бумаги? А могли бы сами знать по долгу службы. Или, на худой конец, любопытства ради и не цеплялись бы с неприличными провокационными вопросами: где и за сколько купил? Зато сразу чувствуется: домой приехал. Только из-за этого на время можно забыть все неурядицы. Запах Родины дороже всего!

2

Я искренне люблю свою Родину и каждый год посещаю её, чего бы мне это ни стоило. Это моё кредо. Мне необходимо поговорить с мамой, побывать на могиле отца, испить родниковой водицы из глубинного колодца, выбитого родительскими руками, съесть плод с фруктовых деревьев, посаженных родительскими руками, и хорошо выспаться в отчем доме, сработанном родительскими руками. Мне также необходимо встретиться с друзьями детства и юношества и зарядиться от них живой, доброй энергией. А Родина встречает и провожает меня порой своеобразно. Всё начинается с паспортного стола. Мне туда, собственно, не обязательно. Мама должна написать заявление, что согласна приютить родного сына в родном доме на недельку-другую.

Принимают нас всегда добродушно, терпеливо разъясняют частенько меняющиеся правила регистрации, интересуются зарубежными новостями. Но в этот раз как-то не заладилось – старший инспектор, обычно принимающая нас, была, к сожалению, в отпуске.

Заходим в кабинет. В кабинете сидят рядышком за одним столом молоденькая девушка и парень. Увлечённо шепчутся.

Докладываем:

– Прибыли, – дескать, – на регистрацию.

– Подождите десять минут, сами позовём, – нехотя буркнула девушка, едва взглянув на нас.

Проходит десять минут. Затем ещё десять… пятнадцать… двадцать… тридцать… Никто не зовёт. Набираюсь нахальства, вежливо спрашиваю:

– Не примут ли, Христа ради, а то бабушке по хозяйству пора хлопотать?

В ответ удивлённые взгляды:

– А что вам надо?

– Регистрация, что же ещё!

– А это не к нам. Это в соседний кабинет, к начальнику.

– Ёлки-палки! – расстроился я. – Столько времени истратили понапрасну!

Заходим в соседний кабинет – за столом крепко сбитый, чуть более полутораметровый, бесконечно важный капитан. Даже некоторый страх охватил. Мимолётом бросаю взгляд на стену, увешанную грамотами, и успокаиваюсь: «Всё в порядке. Люди вон сколько наград получили за хорошую работу!»

Капитан не обращает внимания на приветствие, строго требует документы. Медленно листает паспорт. Важничает.

Я тем временем успеваю ещё раз взглянуть на стену с грамотами – это, оказывается, личные награды капитана по стрельбе из пистолета, зачем-то вывешенные в паспортном столе. Для устрашения, что ли?..

«Всё, – думаю, – не избежать канители».

Так и есть. Начальник темнеет лицом, приподнимается с места, с каким-то затаённым смыслом начинает усложнять ситуацию.

– Где болтался три дня?! Почему вчера не прибыл на регистрацию?!

– Так во второй половине дня приехал, ближе к вечеру.

– А паспортный стол до восьми открыт! – всё суровеет и суровеет капитан.

Мама в панике. Закон ей в данном случае непонятен. Плачет:

– Да как же это?.. Родному дитю нельзя приехать в родной дом к родной матери?..

Мне вынужденно приходится перенимать инициативу.

– Извините, – говорю капитану, теряя некоторую вежливость, – паспортный стол, может, до восьми открыт для уборки помещений или ещё каких-то мероприятий, но лично вы принимаете до шестнадцати ноль-ноль. Я человек наблюдательный, заметил табличку на дверях. И в законах маленько разбираюсь. Зарегистрироваться необходимо в течение трёх суток по прибытии в конечный пункт, а не с момента пересечения границы. Это написано на обратной стороне иммиграционной карты. А раз начальник этого не знает, мне придётся обратиться к более высокому руководству…

Чрезвычайно суровый начальник утихает, без лишних слов выполняет свои обязанности и попутно интересуется дружеским тоном маркой моего автомобиля.

– И зачем ему это? – удивляюсь я в коридоре.

– Так он же бывший инспектор ГИБДД, своим даст знать, – с сочувствием шепнул пожилой сердобольный казак, всё слышавший через приоткрытую дверь, – и от моего сердца сразу отлегло.

– Ах вот в чём дело! Что с них, с инспекторов, – говорю, – спросишь. Такая у них психология.

– Ну да, – охотно согласился казак, – такая у них психология.

– Не бери ты всё близко к сердцу. Напиши очередную хуторскую байку и сразу повеселеешь, – советует мне мой близкий друг, прекрасный поэт, человек с хорошим чувством юмора Алексей Алексеевич. – Кстати, хочешь расскажу смешную историю про твоего земляка Воротникова?.. – изучающе посмотрел он на меня и, не дожидаясь ответа, начал:

– Сидит как-то вечерком Воротников с женой своей Марьей у телевизора. Тихо, мирно, чаёк попивают. И тут, ни с того ни с сего, страшный-престрашный грохот за стеной. Светопреставление прямо. Стена лопается, шкаф с посудой валится на пол, стёкла из окон сыпятся… Жена завывает, по комнате мечется как угорелая. «Караул!..» – кричит. А Воротников как ни в чём не бывало чаёк попивает в кресле и спокойненько, тихим баском говорит: «Марусенька, солнышко, в шкафу недопитая бутылочка стояла, посмотри, пожалуйста, – не пролилась ли водочка?..»

Я вздрагиваю от смеха, но Алексей Алексеевич останавливает мой порыв вытянутой вперёд рукой.

– А в это время как раз заглянул в трещину в стене насмерть перепуганный шоферишка, врезавшийся в дом, и, заикаясь от испуга, спрашивает: «Не подскажут ли хозяева, как проехать в райцентр?»

– А это мимо шкафа. И нигде не сворачивай, – отвечает Воротников.

Я забываю про всё на свете. Хохочу до слёз.

3

На следующий день еду в областной центр на автобусе. На своём автомобиле накатался вволю – не хочется то и дело останавливаться и долго объясняться.

Сажусь на последнее сиденье, достаю бутылочку холодной минеральной воды, которую в несносную степную жару хочется осушить немедленно, до последней капельки. Делаю глоток, другой… и взгляд падает на табличку впереди – рядом с водителем:

Семечки, орехи, бананы употреблять с кожурой, напитки – с бутылками, конфеты – с фантиками.

«Любой юморист включил бы такое объявление в свой концерт», – мелькает мысль. Желание выпить воду до последней капельки сразу исчезает. Закручиваю бутылочку, прячу в дипломат.

На обратном пути снова заезжаю к Алексею Алексеевичу по его официальному приглашению. За шашлыками и рюмочкой красного марочного вина приходим к обоюдному мнению: вчерашних баек про Воротникова явно недостаточно для полноценного рассказа.

– Так и быть, подарю тебе ещё одну смешную историю, – проявляет Алексей Алексеевич полное гостеприимство. – Про фронтовика Кайду.

– Про фронтовика?.. – настораживаюсь я.

– Да ты не сомневайся, – успокаивает меня Алексей Алексеевич. – Тот фронтовик ушлый был, с юмором воевал. А уж рассказывать как умел!..

– Ладно, – соглашаюсь я. – Можно и про Кайду послушать для общего счёта.

– Переправляемся мы с другом Колькой через Днепр, – начинает рассказывать Алексей Алексеевич от имени фронтовика то ли по фамилии Кайда, то ли по прозвищу. – А немцы лупят из пушек и пулемётов страсть как, аж вода кипит! Нам, конечно, хоть бы что, корягой какой-то прикрылись и на всех парах вперёд. Вот-вот берег. А тут как назло самолёты немецкие налетели, бомбы швыряют пачками. Но ничего – уворачиваемся, форсируем. А они всё здоровее и здоровее бомбы кидают. Слава богу, наши истребители подоспели. Отогнали. И один из них, напоследок, низочко так над водой пролетел и чирк меня кончиком крыла за плечо, аж клок ваты вырвал из телогрейки. Задрал я голову, а там сам главнокомандующий.

«Здорово, Кайда! Как держишься дружище?»

«Здравия желаю, товарищ Сталин! – ору в ответ. – В атаку щас пойду!»

«Молодец! – говорит. – Действуй как Чапаев!»

Пулей вылетаем мы с Колькой на берег и в штыковую атаку! А тут снаряд прямо в ноги бах!.. Очнулись в каком-то сарайчике. В щели глянули – немцев кругом, не счесть. Тысячи!.. В плен, значит, попали из-за контузии.

На другое утро приходит к нам здоровенный, как слон, офицер, и говорит: «Кайда, иди к генералу на допрос!» А я, не будь дураком, Кольку первым послал – он пару лет в школу ходил.

Как чесанул им Колька на допросе на чистейшем немецком, куда там фашистам до такого! Зауважал нас сразу генерал, уборщиками определил на аэродром.

Похватали мы с Колькой мётлы и давай шуровать по взлётной полосе. Столб пыли подняли, заглядываем в один из самолётов – а там всё простенько, как в полуторке.* Решили мы оглядеться и дёру дать. А тут немцы, как назло, на обед стали звать. Но мы ни в какую. «Дело прежде всего, – говорим. – Дометём до конца взлётную полосу, а потом уже и пообедаем». Покрутили фрицы в удивлении головами, посмеялись, одобрительно похлопали нас по спинам и ушли. А мы прыг в ближайший самолёт, я сразу за руль и по всем газам. Жму и слышу в шлемофоне испуганную немецкую речь: «Ахтунг! Ахтунг! В воздухе Кайда!»* Оглянулся я, а следом мчится целая эскадрилья «Мессершмидтов». Я газу – и они газу! Я в сторону – и они в сторону! Я вверх-вниз – и они вверх-вниз! Не отстают гады! Что делать?.. Не знаю! И тут-таки догадался, залетаю в самую большую тучу и резко по тормозам: «Бац!» А эти дурачки мимо пронеслись. Нам потом главнокомандующий лично вручил ордена за угнанный самолёт…

Мой Чернобыль

(правдивый очерк)*

У меня был свой Чернобыль.

Весной 1986 года я был на побывке в родных краях – на Верхнем Дону. В конце апреля среди казаков прошёл слух о взрыве на атомной электростанции на Украине. Верить людской молве не хотелось, да пришлось. Вскоре по степям заколесили мобильные группы со специальными приборами по выявлению уровня радиации в грунте и атмосфере.

Отпуск как раз закончился. Я вернулся в Литву. В то время я стал курсантом Вильнюсского военного училища МВД СССР и на какое-то время забыл в учебной суете о случившемся. Однако чернобыльская тема вскоре снова всплыла. Об этом шепотком заговорили между собой в коридорах и курилках преподаватели и даже упомянули, что весь состав училища могут направить в район Чернобыльской АЭС на охрану общественного порядка.

И это случилось. Все курсанты были направлены на полное – очень тщательное медицинское обследование. И тут у многих сдали нервы. У кого-то неожиданно появились мудрёные болезни, у кого-то травмы рук и ног, а кто-то откровенно отказался. Начальник училища сразу всех образумил, доложив на общем собрании, что симулянты и отказники будут не допущены к государственным экзаменам и в результате лишатся дипломов юристов-правоведов и воинских званий лейтенанта, которые должны были стать реальными всего лишь через полгода, да ещё, вдобавок, со всех будут вычтены деньги, вложенные государством на наше обучение. И даже грозил возбуждением уголовных дел. Все сразу угомонились и пошли на обследование к приехавшим прямо в училище врачам. Слишком много стояло на кону: часть из нас уже были женаты и имели детей либо ждали их появления, а другая часть активно примерялась связать себя, буквально в ближайшее время, «Узами Гименея», так как знали, что многие попадут по распределению в северные, малообжитые районы нашей тогда ещё не развалившейся на части необъятной родины – а там незамужних девушек, как говорится, днём с огнём… Благо торопились и засидевшиеся в незамужестве девушки, почувствовав свой час.

Несмотря на жёсткий контроль со стороны руководства, несколько курсантиков умудрились-таки прикупить какие-то справки о болезнях. В основном это были местные кадры – жители Литвы. В каждой группе, в обязательном порядке, были два-три местных кадра. Если они даже не набирали на экзаменах достаточного количества баллов (а конкурс был вполне приличный), их всё равно принимали. И они, будучи местными, находили какие-то лазейки: у кого-то отец был в дружбе с отцом знаменитого в то время на всю страну и даже на весь мир баскетболиста Сабониса, у кого-то отец был знаменитым портным и шил костюмы* власть имущим, а у кого-то, видимо, просто были деньги. Большинство закавказцев, которых в училище было не так уж и много, тоже умудрились как-то отвертеться от командировки. Но братья славяне – русские, украинцы и белорусы, сопровождаемые татарами и северокавказцами – адыгейцами, дагестанцами, осетинами, чеченцами, ингушами… – загремели практически полным составом в места чернобыльские, радиационные.

Везли нас поездом Вильнюс – Гомель. Из Гомеля, до баз дислокации в белорусских городках Хойники и Брагин, – автобусами. Я попал в Хойники. Нам сразу нацепили на грудь именные датчики, чтобы впоследствии знать, кто сколько получил микрорентген, и расквартировали в местной районной школе, классы которой были оборудованы под жилые помещения. На службу ходили парами. День дежурства – сутки выходной, ночь дежурства – двое суток выходной. Службу несли в пустых сёлах Полесья – напротив атомной электростанции. Перед заступлением на службу каждому выдавали две бутылки минеральной воды, привезённой извне, чаю из общего котла в собственный термос, из воды, привезённой извне, сухой паёк, привезённый извне, портативную рацию, штык-нож, фонарик – и в путь. Автобус шёл полукольцом – от Припяти до Припяти. Останавливался только в сёлах, расположенных друг от друга на расстоянии примерно 7–8 километров. Каждое следующее дежурство – в следующем селе. Делалось это потому, что уровень заражения в зоне отселения был разным. Перемещаясь, мы прошли все точки на полукольце и получили одинаковое количество радиации. При въезде в центр села дежурный офицер выкрикивал его название и две фамилии. Автобус на пару секунд приостанавливался, из него выпрыгивали два курсанта и молча шли по пустынной, безмолвной улице к специально оборудованному под наблюдательный пост дому. Одна из комнат дома была обеззаражена, в ней находились стол, два табурета, керосиновая лампа «летучая мышь» и исправная печка.