скачать книгу бесплатно
Все бы отдала, лишь бы нарушить эту комбинацию. И надо бы предупредить Митьку обо всем, не бросать его, наивного, вот так, с размаху. Но он все повторяет «Зырь!», «Каково!», «Оливки!»
Тоже смотрю на поля и понимаю, что не нужно ему это. У него будет своя история.
– Главное, про «убыбку» не забывай, – говорю я митькиному полупрофилю.
– Мне это проще всего, – клоульничает он в ответ.
Через десять минут бусик тормозит прямо у таблички с названием города. Вся превращаюсь в ледяную скульптуру. Сейчас нас будут «передавать».
– Раццуолло, – читаю вслух, чтобы услышать свой голос, но слышу себя словно из-под сидения.
Ирина выходит, открывает дверь и называет две фамилии. Моей нет, митькиной тоже. Девочки выходят. Вижу их головы через стекло, обе темноволосые и какие-то… разные. У одной конский хвост, другая – с кудрявой карешкой. Ирина ведет их за бусик. Не оборачиваюсь, не хочу знать, кто там у них. Мне недолго осталось, но пока можно хоть сколько поожидать лучшего.
Смотрю вперед, там мост. В Раццуолло, значит, река есть. А там и до моря недалеко, думаю я свои отвлекающие мысли.
– Пенья, – снова читаю вслух название с таблички перед мостом.
Голос уже ближе, где-то под подмышкой.
Речка течет вдоль дороги от самого знака и уходит резко влево там, где высаживается Митька. Когда Ирина назвала его фамилию, я совсем растерялась: как-то неуклюже повернулась и задела его рукой, потом зацепилась за стоящую в проходе сумку и упала коленом на что-то твердое, в довершение – ругнулась, хотя я вообще не такая.
– Пока, – промямлил Митька.
Я смотрела, как он тащит свой баул по проходу, и молила-просила себе хорошую семью или чтобы где-нибудь разверзлось и все застыло бы вот так, когда я могу еще дотянуться до митькиной спины. Но все ползло ровно не туда, затягивалось и закольцовывалось, как и должно было. Митьку забрали, я осталась последней. Даже речка и та утекала от меня куда-то в противоположную сторону. Следующая остановка – моя новая итальянская семья.
День нового дома
Дом приемной семьи был последним на улице ДаВинчи. Белые фасады, два этажа, лестница и два окна – дом состоял из таких блоков, похожих на дома чернобыльских переселенцев, в одном из которых несколько лет жила баба Маша. Я посмотрела на окна второго этажа – на меня тоже посмотрели. Это была Руби.
– Ciao! – выкрикнула она и скрылась.
– Это твоя хозяйка, – уточнила Ирина, – скоро увидимся, пока.
Когда я зашла внутрь, дом замер. Я наоборот – ожила.
– Уау, – разом выдохнула я десять часов дороги прямо в белые стены.
– Е? – переспросила Руби.
– Бьютифул, белла, красьива, – перевела я свое «здравствуйте» на все известные мне языки.
– Ааа, – поняла Руби, – кесинемольтопьювольчеинонмире[4 - Непереводимый набор слов, которые героиня не понимает.], – пояснила она и показала на стену над камином с пригвожденными к ней тарелками.
– Си-си, – не поняла я, но решила согласиться.
Дом услышал мой голос и тоже согласился – принять меня на этот месяц. Мне резко расхотелось становиться своей, даже гостьей. Я захотела обратно, сразу, моментально. Дом молчал. А я бормотала уговаривала себя, что
нам придется смириться друг с другом,
и не нужно мне телека на полстены,
и этого кресла с накидкой в розочки,
если только этот журнальчик там, на низком столике слева.
На обложке девушка в голой грудью. Ей хорошо, это видно по запрокинутой голове и баночке с кремом в руке. Обязательно узнаю, как он пахнет, и стану такой же, голой и довольной. Я протянула к журналу руку, но только в мыслях.
Руби отодвинула стул и показала на бежевую седушку с виноградным орнаментом. Сама присела на тот, что напротив.
– Но, – чуть громче, чем требовалось, ответила я и потерла спину.
Она, пожав плечами, встала.
И тогда тарелки на стенах чуть заметно покачнулись. Вперед-назад. Они знали это слово, такое короткое и непобедимое. Они бы хотели ответить так же, но как и я были приговорены к этим стенам до лучших времен, в которые даже я верила.
Я подошла к застекленной дверце шкафа с фигурками на полках. Слезы уже неслись по своим руслам, готовые размазать картинки за стеклом. Я пялилась на них невидящими глазами. Там были пейзажи и фотографии в рамках с опять розами и семья фарфоровых псов с бровками-аля-дисней, стеклянные подсвечники и вязанные крючком салфетки (я тоже так умею, если что). На полках жило чужое прошлое, мне сюда никогда не попасть.
Руби стояла за моей спиной, я стояла спиной к ней и не знала, какое из моих лиц сейчас повернется к ней. Я потеряла с ними связь и видела только тьму внутри.
Снаружи, тем временем, светило июльское солнце. Льняные шторки на окнах что-то шептали, но я не понимала их язык, но чувствовала дуновение этих слов. Они хотели как лучше, хотели хорошего для меня. Я попятилась.
– Vieni qua[5 - Иди сюда.], – потянула меня за руку Руби.
И я поддалась, но не поворачивала головы и так и шла за ней, словно мышцу на шее свело. Такая болевая поза.
– Opa, – она постучала носком о ступеньку.
Я посмотрела вниз. В шее что-то хрустнуло. Две ступеньки. Руби отпустила мою руку и повернула за угол. Нас ждала лестница на второй этаж. Господи, меня ждут еще комнаты, а я уже не хочу идти дальше. Вперед, Кэт. И пока, гостиная не-моего дома. Я зашагала наверх. Второй этаж как второй шанс, и, возможно, в этот раз мне повезет.
Хлюп-блюб! Пенопластовые шлепки играют музыку моих шагов. Наверху все по-другому, никаких дребезжащих тарелок и признаков-призраков прошлого. Два белые двери справа, одна – напротив. Раз, два – Руби проходит их и открывает третью. Рядом – ванная комната.
– Toilette[6 - Туалет!]! – восклицает она и сразу два унитаза угрожают мне своими открытыми пастями. – Е?
– Нэ, – быстрее отвечаю на тарабарском, подтверждая свои намерения шагом назад.
Унитазы по-прежнему пялятся на меня. Не дождетесь, думаю я, к счастью, не вслух, соображу, как разобраться с нуждой. Вы пока поскучайте, ребятки. Когда Руби закрыла дверь, в кране что-то засвистело. Наверное туалетная досада.
Руби поворачивает меня на девяносто градусов и закрывает ладонями глаза. Зеркальные нейроны проделывают тоже самое с моими. Пусть моя комната будет белой или хотя бы с окном.
Руби нажимает на ручку и..
– Tralalala! – голосит она.
Не могу удержать веки на месте и открываю глаза, когда дверь еще не успевает распахнуться полностью. Мой новый спальный мир сантиметр за сантиметром обнажает себя. Он белый и солнечный. Мне не может так повезти, а-а-а! Елки-палки, горелые тарталеты, да я в раю. Я смотрю под ноги и ступаю, перешагивая невидимый порог – привычка из детства.
Подхожу к окну и улетаю ровненько туда, где у меня был свой дом. Мне было четыре года, когда он появился. Папа внес меня на руках в серые стены на высоте неба, и я обалдела. Он входил в каждую комнату и говорил: «Вот это детская. И спальня. А это – зааал!»
А потом поставил меня на ноги и сказал, что я могу ходить везде.
Я и хотела ходить везде, но каждый раз падала. Перед каждой комнатой шлепалась на коленки и вползала в нее. Потом поднималась и ходила до окна и обратно и иногда наискосок.
Чтобы выйти, снова падала на коленки. Мама не видела этого чуда. Она громко разговаривала с кем-то в подъезде. Эхо летело через пролеты с первого на шестой этаж. Я слышала, дверь была открыта счастью.
А папа видел и спросил:
– Зачем ты падаешь?
Не помню, чтобы ответила ему. Вряд ли знала. Зато помню, как папа засмеялся и хотел насмешить маму, но она еще не успела подняться к нам, под облака.
Тогда он сказал:
– Тебе больше нечего бояться. Здесь нет порогов.
И я посмотрела на пол. Точно! Между комнатами больше не было этих невидимых детскому глазу возвышенностей! Этих эверестов, дважды выкорчевавших мне ногти из правого большого пальца. Теперь у меня не было препятствий, чтобы входить в любые двери. Мне больше не нужно было падать, не нужно бояться, а потом плакать и забывать, а потом снова падать!
Вот почему когда папа ушел, я начала спотыкаться на ровном месте. И именно тогда ногти на ногах стали чернеть сами собой.
И мама к тому же умерла.
Руби с размаха открывает шкаф. Для меня там есть полка и ряд вешалок. В углу, обтянутые пластиком, чьи-то вещи.
– Questa ? la tua stanza, – поясняет Руби. – Mio figlio Maksimiliano arriva stasera. Parla un inglese perfetto[7 - Мой сын Максимилиано приедет сегодня вечером. Он идеально говорит на английском.].
– Я тоже инглезе, – пытаюсь радоваться я.
– Va bene, – отвечает Руби, – il tuo opuscolo, vocabolario[8 - Хорошо, ваш … буклет, словарь.].
А, она уже знает про волшебные распечатки, три листа итальянских фраз с транскрипциями и переводами. Их Лёля распечатала, а Ирина выдала всем в бусике.
«Скажете Катиной тете спасибо, – заявила Ирина, – она выбрала шрифт покрупнее, чтобы глаза не уставали, и сделала двусторонними, чтобы деревце спасти».
Я прям здорово про себя посмеялась. Вот так значит в этот раз нас программа спасает. Как, ну как можно ограничиться тридцатью предложениями, особенно в незнакомой семье? Митька наоборот обрадовался и стал перебирать листы туда-сюда-обратно в поисках, наверное, сокращенного варианта.
– Никогда это не запомню, – выдал он мне, прочитав по транскрипции числа от одного до десяти.
– А у меня вот что есть, – и я достала из рюкзака краешек своего разговорника. – Сто тридцать страниц, – уточнила я.
– Подготовленная, – вздохнул Митька.
Тертая, хотела ответить я, но промолчала ради митькиного спокойствия. Приятно думать, что кто-то признал твою продуманность и считает это плюсом. Разговорник я никому больше не покажу, с ним я как с личным переводчиком. Хоть что-то должно пойти иначе в этот раз. Нет, в этот раз все должно быть по-другому.
– Это мое protestari, – прошептала я Митьке. – Понимать больше – говорить меньше.
Достаю распечатки из рюкзака и протягиваю ей. Руби слишком быстро находит в них нужное. И это не «Добро пожаловать», а «Какой у тебя день цикла?».
Прошу листок, ищу это предложение и пытаюсь вспомнить все известные мне из биологии циклы: превращение гусеницы в бабочку, куколки в осу, личинки в блоху.
Вот оно: «… ciclo»[9 - Цикл.].
– А, cycle, periods?[10 - А, цикл, менструации?] – выдыхаю я и только потом понимаю, что Руби рано радуется, если думает, что я пущу ее за кулисы.
– Но, – отвечаю я.
– No?
Не верит? Вот тут я бы хотела соврать по привычке, которую прилепила на меня Лёля и гороскоп, но не могу. А вообще-то – мне запросто строить из себя не себя.
– Но, я маленькая, – и я приседаю, чтобы показать, что я еще не созрела для циклов.
– Opa, meglio cos?, – верит мне Руби и складывает распечатки на тумбочку у кровати, – riposa[11 - Опа, тем лучше, отдыхай.].
Киваю, и Руби уходит. Впереди столько всего, а я все кручу в голове, что зря я сюда приехала. Что я вообще хотела исправить? Еще и этот Максимильяно. Вдруг он меня заранее ненавидит за свою комнату?
Вечер никак не наступал. Солнце приковало себя к небу и стекало по шее каплями пота. Я спряталась за кровать, пришлось сесть на пол и соорудить тенек, выставив подушечное заграждение. В комнате не было зеркала, зато обнаружился… музыкальный центр! Он блестел своими серебристыми доспехами, отражая лето. Руби накрыла его салфеткой, явно чтобы я не лазила. В тумбочке под ним оказалась целая гора дисков. Но из музыки там были только диски с песнями из Евровидения последних десяти лет и несколько – с саундтреками к фильмам. Максимильяно оказался любителем Мадонны – диски с ее синглом «Dont cry for me Argentina» в трех разных обложках сверкали царапинами и отпечатками пальцев.
Я придвинулась поближе и начала нажимать на кнопки сверху вниз. В основном не происходило ничего, дисковод въезжал-выезжал и иногда кряхтел от команд, которые не мог совершить. На экране высвечивались то слова, то цифры. Я поставила самый заезженный мадоннин диск. Она просила меня не плакать, но слезы знают свои тропинки. Суперслабость в действии, открывайте зонты.
Хочу домой, домой, домой, жаловалась я Мадонне. И она услышала меня, застряв между словами припева, щелкая и заикаясь. Я прошлась по кнопкам, чтобы ее утихомирить, и не заметила, в какой момент все окончательно нарушилось. Дисковод замолчал, а на экране замигали цифры, которые еще долго будут сниться мне – 23.33. Я отодвинулась назад, к кровати, но зачем-то протянула руку и дотронулась до агрегата. Сработал закон страха – когда хочется потрогать то, чего боишься – Эдик мне рассказывал. Дисплей оказался горяченным, минута – и точно взорвется. Первая мысль – засыпать его землей, если что. Но ни одного вазона в комнате не было. Словно кукла на веревочках, я подорвалась с пола и принялась двигать тумбу, на которой стоял источник повышенной опасности. Его провода уходили точно в стену безо всякой розетки. Максимильяно, ты что же электрик-экспериментатор?
Стену мне долбить нечем, но на всякий случай я подергала за провод – вдруг стена это оптическая иллюзия – но ничего не разверзлось, розетка не проявилась, а я так и осталась полной дурой, в первый же день сломавшей единственный проводник в музыкальную вселенную. Я еще раз нажала все кнопки подряд, но ничего не изменилось. Тогда я перевернула рубину вышитую салфетку так, чтобы ее край закрывал зеленые цифры. И снова вспомнился умный совет из французской книжки:
«если не обращать внимания на проблему, она может быть как-нибудь сама собой рассосется»[12 - Строки из книги «Умник» Мари-Од Мюрай.].
Осталось закрыть глаза и задернуть шторку. Готово! За мной трюк повторило солнце, моргнув своим жарким глазом и завесившись деревьями на горизонте.
Я вылезла из своего импровизированного домика и, чтобы совсем уж забыться, стала перебирать вещи, которые висели в шкафу. Какой он, этот сын, подумала я, когда дошла до белого халата, повар что ли? Но Максимильяно был не поваром. Он оказался Максом, худым и бородатым медбратом «Врачей без границ» в футболке и шортах. Везет мне на медиков.
– Maksimilianoооо! – заорала Руби, точно хотела вернуть солнце обратно.
«Бипбипбибибип», – просигналил клаксон в ответ.
Я выглянула в окно. Наконец он приехал, тот, который «парла инглезе». Мой первый англоязычный собеседник. Пока Руби не разразилась очередным криком, зазывая меня, я достала из рюкзака новенький блокнот с далматинцами (я вообще-то не фанатка, это на прошлый день рождения подарили, впридачу к настоящей собаке). Я только и успела написать «Четверг» в самой-себе-хроники, как:
– Katerina!
– Сиии, – пропела я и, бросив блокнот, брякнула дверной ручкой, мол, иду уже.
Главное, чтобы Руби как можно дольше не заходила в комнату. Хватит сегодня с нее на сегодня секретов обо мне.
– My name is…[13 - Меня зовут…] – смотрю на парня, он ждет, – Кэт.
– Like cat?[14 - Как кот?]
Вот блин, а я и не подумала.
– Yes, like cat, only with a capital letter[15 - Да, как кот, только с большой буквы.].
– Well, okey, – говорит он. – If you're like a cat, then I'm like… maximum, Max, Maksimiliano[16 - Что же, хорошо. Если ты как кот, то я как максимум, Макс, Максимильяно.].
