Мой враг – королева

Артур Дадли заявлял, что теперь он знает тайну своего рождения, так как Саузерн признался ему.

История эта была известна по всей стране, но никто всерьез ей не верил, а королева с Лейстером ее игнорировали. При угрозе испанцев люди не придавали таким тайнам большого значения.

В том году я видела мужа еще меньше, чем прежде. Королева назначила его генералом-лейтенантом войск в знак совершенного к нему доверия.

Флот под командованием лорда Говарда Эффингэма при помощи Дрейка, Хоккинса и Фробишера – всех самых блестящих моряков – был дислоцирован в Плимут, где ожидалась атака испанцев. Там находилась армия в восемь тысяч солдат, рвущихся в бой. Не было в стране ни мужчины, ни женщины, исключая католиков-предателей, которые не были бы настроены спасти Англию от Испании и Инквизиции.

Мы жили национальной гордостью и решимостью, мы все изменились в то время. Не себя выдвигали – страну, которую решили во что бы то ни стало отстоять. Как ни странно, даже я – такая себялюбивая женщина – готова была умереть ради спасения Англии.

В редких случаях, когда мы с Лейстером виделись, мы разговаривали о победе. Мы должны были победить. Наша Англия должна была принадлежать королеве, сколь Господь ни продлил бы ее век.

Время было опасное, но славное. Всюду господствовала решимость и вера; какая-то сверхъестественная сила внушила нам, что если мы верим – то победим.

Елизавету никогда так не любили, как в это время. Сити было поручено обеспечить на защиту страны пять тысяч человек и пятнадцать кораблей, в ответ было выделено десять тысяч человек и тридцать кораблей.

Мы испытывали и страх испанского нашествия, и гордость за страну, но последнее было так сильно, что мы знали – оно победит страх.

Лейстер говорил о королеве в экзальтации, и странно, но я не чувствовала ревности.

– Она великолепна, – говорил он. – Она непобедима. Видела бы ты ее: она выразила желание поехать на побережье, чтобы, когда войска Пармы ступят на английскую землю, она сама могла встретить их. Я сказал, что не допущу этого. Она может поехать в Тилбери и там сказать перед войсками речь. Я напомнил, что властью своего военного чина запрещаю ей ехать на побережье.

– А она послушалась тебя? – спросила я.

– Ко мне присоединились другие, – отвечал Лейстер. Странно, но я была рада, что они вместе. Возможно, в те дни ее славы, когда она показала и своему народу, и своим врагам, что она – великая королева, я перестала воспринимать ее как женщину и соперницу за любимого мужчину, тогда она представлялась мне как мать своего народа, Елизавета Великая, и даже я почитала ее.

Что случилось дальше, известно: как она поехала в Тилбери; и сказала речь, которая вошла в историю, как она ехала среди солдат, облаченная в стальные доспехи, а паж, следовавший рядом, держал ее шлем; как она сказала солдатам, что у нее тело слабой женщины, но душа и сердце короля, Короля Англии.

Да, она, действительно, была великой. Я признаю это. Она любила Англию и, возможно, то была единственная ее истинная любовь. Ради Англии она пожертвовала семейной жизнью, которая могла бы быть у нее с Робертом, и я не могу поверить, чтобы она этого не желала. Она была верной женщиной, за королевским достоинством скрывалось любящее сердце, за образом фривольной кокетки – мудрый политик.

История этой славной победы известна: как маленькие английские корабли, такие юркие из-за своих размеров, сновали между огромными и малоподвижными кораблями Армады; как они поджигали огнем пушек паруса и сеяли всюду гибель и ужас; как громадная Армада, прозванная Непобедимой, была погублена у наших берегов; как несчастные испанцы тонули либо были выброшены на берег, где им вряд ли оказывалось гостеприимство; и как некоторые уцелевшие возвращались в позоре поражения к своему хозяину.

Какое ликование прошло по всей стране! Везде устраивались фейерверки, пели песни, танцевали и поздравляли друг друга.

Англия была спасена. Юлий Цезарь некогда изрек: «Пришел, увидел, победил». Испанцы пришли, увидели и уплыли. Эта шутка была очень популярна, однако я полагаю, что английские моряки могли бы вычеканить медаль в знак того, что предприятие успеха было вдохновлено женщиной – Dux Femina Facti. Англия никогда не забудет, чем она обязана Дрейку, Хоккинсу, Фробишеру, Рейли, Говарду Эффингэму, так же, как Берли и Лейстеру. Однако Она была центральной фигурой этой победы – Глорианой, как назвал ее поэт Спенсер.

Это было Ее победа. Королева – есть Англия.

КОНЧИНА ЛЕЙСТЕРА

Прежде всего и более чем о ком-либо, я должен помнить о моей дорогой и доброй королеве, избранником который я был перед Богом и которая была для меня самой милостивой и щедрой госпожой.

Завещание Лейстера

Я находилась в Уэнстеде, когда вернулся Лейстер. Сначала я даже не поняла, насколько он болен. Ему придавал силы его триумф. Никогда до этого он не был в таком почете. Королева не могла выносить долгой разлуки с ним, но на этот раз она отпустила его, опасаясь за его здоровье. Обычно он не приезжал в Бакстон в это время года, но сейчас она решила, что ему следует отправиться туда без промедления.

И вот я снова увидела его. Каким старым показался он мне, когда снял свои роскошные одеяния! Он располнел, и его молодость осталось далеко позади. Его нельзя было поставить ни в какое сравнение с Кристофером, и я поняла, что не хочу больше видеть этого старика в своей постели, хотя он и носит титул графа Лейстера.

Но королева, кажется, еще не устала осыпать его своими милостями. Она собиралась сделать его лордом – наместником Англии и Ирландии. Это наделило бы его такой властью, какой не обладал еще никто из ее приближенных, все это выглядело так, как будто она не хотела больше жонглировать своей властью над ним, а желала, наконец, разделить с ним корону или по крайней мере была очень близка к этому.

Некоторым придворным показалось, что такой поворот дел весьма реален, и он был полон ярости из-за того, что Берли, Уолсингэм и Хэттон обратились к королеве и просили ее не поступать столь неосмотрительно.

– Но это все равно произойдет, – говорил мне Роберт, а глаза его, некогда ясные и сверкающие, теперь были отекшими и воспаленными. – Подожди. Это обязательно свершится.

Потом он обо всем догадался.

Возможно, это произошло оттого, что он перестал теперь слишком много думать о государственных делах, возможно, из-за болезни – а он был очень болен, гораздо сильнее, чем в прошлые годы, когда его мучили приступы подагры и лихорадки – но вдруг он стал необычно догадливым. Вполне вероятно, что я излучала некую ауру, как это часто бывает с женщинами, когда они влюблены – а ведь я любила Кристофера Блаунта, но совсем не так, как любила когда-то Лейстера. Я знала, что ничего подобного уже не будет в моей жизни. Но моя любовь к Кристоферу была как бабье лето. Я не чувствовала себя еще слишком старой для любви. Я выглядела очень молодо для своих сорока восьми лет. Мой любовник был на двадцать лет моложе меня, но я не чувствовала разницы в возрасте. Я только сейчас поняла, как юна я была, когда судьба свела меня с Лейстером. Теперь он был больным, стареющим мужчиной, а я не обладала тем даром верности и преданности, которым обладала королева. Кроме того, ведь он так грубо пренебрегал мною ради нее. Меня удивляло, что она, видя, каким он стал, все еще любит его. Это была еще одна, удивительная для меня, грань ее экстраординарной натуры.

Он увидел меня с Кристофером. Не могу сказать, чем мы себя выдали. Может быть, взглядами, которыми мы обменивались друг с другом, или нечаянным прикосновением рук. А может, он заметил какую-то невидимую искру, промелькнувшую между нами, или способен был слышать наш тихий шепот. К тому же наши враги всегда распространяли немало сплетен, при этом обо мне говорили ничуть не меньше, чем о нем.

Во всяком случае, в нашей спальне он сказал мне:

– А ты, оказывается, питаешь нежные чувства к моему шталмейстеру.

Я не была уверена, что он обо всем догадался, и, чтобы выиграть время, переспросила:

– О!… К кому? К Кристоферу Блаунту?

– К кому же еще? Вы влюблены друг в друга?

– Кристофер Блаунт, – проговорила я с осторожностью. – Да, он знает толк в лошадях…

– Кажется, и в женщинах.

– Ты так думаешь? Ты, наверно, слышал, что его брат и Эссекс дрались на дуэли. Действительно, из-за женщины – королевы с шахматной доски, она была из золота и с финифтью…

– Я говорю не о его брате, а о нем самом. Тебе лучше признаться, потому что я уже все знаю.

– А что ты знаешь?

– А то, что он твой любовник.

Я пожала плечами и запальчиво возразила:

– Разве я виновата, что он восхищается мною и не скрывает этого!

– Если ты пустила его в свою постель, то виновата!

– Ты просто наслушался сплетен!

– Думаю, что это правда.

Он больно сжал мою руку, но я не дрогнула и с вызовом посмотрела ему в глаза.

– Милорд, не соблаговолите ли вы пристальнее вглядеться в свою собственную жизнь, прежде чем копаться в моей.

– Ты моя жена, – сказал он. – И то, чем ты занимаешься в нашей постели, очень даже меня касается.

– А то, чем ты занимаешься в чужих постелях, тоже меня касается!

– Ну, это ты брось, – осекся он. – Давай не будем отклоняться от истины. Я уехал… Я не сопровождаю королеву…

– Твою добрую, милостивую госпожу…

– Она госпожа для всех нас.

– Но в одном, особом случае, она – твоя.

– Но ты же знаешь, что между нами никогда не было интимных отношений.

– Артур Дадли мог бы рассказать о другом…

– Он мог бы много порассказать! – возмутился Роберт. – Но когда он заявляет, что он – сын Елизаветы и мой, то это самая большая и бесстыдная его ложь.

– А мне кажется, в это можно поверить. Он в гневе оттолкнул меня.

– Прекрати увертываться! Ты и Блаунт – любовники! Ведь так? Так?

– Я брошенная жена, – проговорила я.

– Будем считать, что ты ответила на мой вопрос. Не думай, что я это забуду. И не думай, что мне можно изменять безнаказанно. Я заставлю вас ответить за нанесенное мне оскорбление – и тебя, и его.

– Я и так уже расплачиваюсь за то, что вышла за тебя замуж. Королева, во всяком случае, с тех пор не принимает меня.

– И это ты называешь расплатой! Скоро тебе придется платить по более крупному счету!

Он стоял передо мной величественный и грозный, самый могущественный человек в стране. Зловещие слова, которые я когда-то читала и слышала о нем, замелькали перед моими глазами, убийца, отравитель… А если это правда? Я вспомнила о людях, которые вдруг умирали в самое удобное для него время. Было ли это простым совпадением?

Он любил меня. Когда-то я, действительно, много значила для него. Возможно, и сейчас он все еще меня любит. Он всегда приезжал ко мне, когда мог. Мы очень подходили друг другу физически. Когда-то мы были прекрасной парой. Но моя любовь к нему прошла, я «выросла» из нее, как из детской одежды.

И вот теперь он узнал, что у меня есть любовник. Желает ли он меня по-прежнему, я не знала. Он стал слаб и сам чувствовал свой возраст. Я думала, что он сейчас просто хотел отдыха и покоя. Но смотрел он на меня с лютой ненавистью – не сможет он простить мне измены.

Я вдруг поверила, что даже во время своих долгих отсутствий он не изменял мне. Он сопровождал королеву и был в ее свите, когда вернулся из Нидерландов, но я помню, как он желал тогда, чтобы я всегда была рядом, и следил, чтобы я всегда была одета не хуже королевы.

Да, я когда-то имела над ним власть, ибо он любил меня. Я была ему нужна. Он был очень привязан к своей жене – ровно настолько, насколько ему позволяла королева.

И вот я предала его. Я завела любовника и выбрала для этого человека низкого положения, слугу. Он никому не простил бы измены – изменить ему и избежать наказания было невозможно. Одно средство мне представлялось надежным: вести себя так, как будто моя измена – способ отомстить ему.

Должна ли я предупредить Кристофера? Нет, не стоит. Он может испугаться. Он ничего не должен подозревать. Я хорошо знаю характер Лейстера, а Кристофер – нет. Я знаю, как надо действовать, убеждала я себя.

– Я от многого отказался ради тебя, – медленно проговорил он.

– От Дуглас Шеффилд – это ты имеешь в виду? – спросила я, стараясь прикрыть испытываемый мною страх наигранной дерзостью.

– Ты знаешь, как мало она значила для меня. Я женился на тебе, не побоявшись ярости королевы.

– И она направила ее против меня. Не тебе бы этим гордиться.

– Но разве я мог быть уверен, что со мной ничего не случится? И все же я женился на тебе.

– А не мой ли отец заставил тебя это сделать, вспомни-ка!

– Да я сам очень хотел жениться на тебе. Я никого не любил так, как любил тебя.

– А затем ты без конца бросал меня.

– Только ради королевы. Я рассмеялась:

– Нас трое, Роберт – две женщины и один мужчина. И никакой разницы нет в том, что одна из нас королева.

– Нет, вся разница именно в этом. Я никогда не был ее любовником.

– Она не пускала тебя в свою постель. Я это знаю. Но все же ты ее любовник, а она твоя любовница, по-другому это не назовешь. Поэтому тебе не следует становиться судьей над другими.

Он схватил меня за плечи, его глаза пылали гневом и мне показалось, что он сейчас убьет меня. Но в глазах его было и отчаяние. Хотела бы я разглядеть, что там было еще. Похоже, он на что-то решился, я поняла.

– Завтра утром мы уезжаем, – вдруг сказал он.

– Куда же мы отправимся? Насмешливая улыбка искривила его губы:

– В Кенилворт.

– Мы…? – запинаясь, произнесла я.

– Ты и я, и твой любовник в числе прочей челяди.

– Я думала, ты приехал лечиться, принимать ванны.

– Потом, – ответил он. – Сначала в Кенилворт.

– А почему бы сейчас же не начать принимать ванны? Ведь для этого и послала сюда тебя твоя госпожа. Могу тебе сказать, что выглядишь ты не лучшим образом… ты очень болен.

– Да, я это чувствую, – проговорил он. – Но сначала я хочу отправиться с тобой в Кенилворт.

И он вышел.

Я была напугана. Я увидела его взгляд, когда он говорил о Кенилворте. Почему Кенилворт? Место, где мы встретились и страстно любили друг друга, где мы назначали друг другу тайные свидания, где ему так захотелось жениться на мне, даже с риском вызвать гнев королевы.

– Кенилворт, – произнес он, и зловещая улыбка искривила его рот. Я поняла, что какой-то жестокий план зародился в его голове. Что он собирался сделать со мной в Кенилворте?

Я легла в постель, и мне приснилась Эми Робсарт. Я лежала в постели, а кто-то подглядывал за мной из темных углов комнаты. Какие-то люди на цыпочках молча крались к постели… Какие-то голоса шептали мне: «Камнор Плейс… Кенилворт…»

Я проснулась, дрожа от страха, и все мои обостренные чувства убедили меня, что Роберт задумал какую-то ужасную месть.

На следующий день мы выехали в Кенилворт. Я ехала верхом, рядом с мужем, и, поглядывая на него украдкой, видела, как бледны его щеки, испещренные сеткой красных жилок. Его элегантный плотный воротник, его бархатный камзол, его шляпа с развевающимся пером не могли скрыть изменений, нанесенных ему болезнью. Несомненно, это был очень больной человек. Ему было почти шестьдесят, и он прожил весьма беспокойную жизнь, совсем не берег себя от всего того, что в свете почитается за проявления мужской доблести. И это сейчас дало себя знать.

Я сказала:

– Милорд, нам следует незамедлительно отправиться в Бакстон, ваше состояние таково, что целебные ванны вам просто необходимы.

– Мы едем в Кенилворт, – резко возразил он.

Но мы не доехали до Кенилворта. День приближался к концу, и я увидела, что Роберт с трудом держится в седле. Мы остановились в Райкотте, в доме семьи Норрис. Там он слег в постель на несколько дней. Я ухаживала за ним. О Кристофере Блаунте он не упоминал. Однако он написал письмо королеве, и мне хотелось узнать, сообщил ли он ей о моей неверности и, если сообщил, какое произведет на нее впечатление это известие. Я была уверена, что оно приведет королеву в ярость, ибо хотя она была и против нашего брака, но то, что я предпочла другого мужчину ее любимому Лейстеру, она воспримет как измену ей самой.

Я решилась прочесть письмо прежде, чем оно будет отправлено. Там не было ничего, кроме торжественных заверений в любви и преданности его обожаемой королеве. Я помню это письмо, вот оно слово в слово.

«Я должен нижайше просить прощения у Вашего Величества за то, что Ваш покорный старый слуга (в слове «покорный» он поставил по точке в центре каждой буквы «о» так, что получились как бы два глаза – этим он хотел напомнить королеве о том прозвище, каким она его наградила когда-то) осмеливается обеспокоить Вас этим посланием единственно с тем, чтобы узнать, как себя чувствует моя милостивейшая госпожа и нашла ли она облегчение от тех страданий, которые мучили ее последнее время, ибо для меня это наиважнейшая вещь в этом мире и я неустанно молюсь за ее здоровье и долгие лета. Что касается Вашего покорного раба, то я продолжаю принимать рекомендованные Вами лекарства и нахожу, что они помогают мне более всего, чем я до сих пор лечился. Надеюсь, что лечебные ванны меня совершенно излечат. Неустанно моля Бога хранить Ваше Величество, с нижайшим почтением целую Ваши ноги. Из Вашего старого владения Райкотт, куда я прибыл в четверг утром, обращается к Вам самый верный и почтительнейший слуга Вашего Величества.

Р. Лейстер»

В добавленном к письму постскриптуме он благодарил ее за присланный ему подарок, который он захватил с собою в Райкотт.

Нет, ни слова там не было о моем дурном поведении. А написать ей из Райкотта он решил потому, что это было их памятное место, где когда-то они часто останавливались. В здешнем парке они ездили верхом и охотились, здесь, в большом доме, они пировали, пили вино и играли в любовников.

Я решила, что имела полное право завести себе любовника. Разве мой муж не был любовником королевы все эти годы!

Я послала за Кристофером, и мы встретились в небольших покоях, изолированных от остального дома.

– Он все знает, – сказала я Кристоферу.

Тот и сам уже догадался об этом. Он сказал, что его это не волнует, но это была просто бравада – у него поджилки тряслись.

– И как ты думаешь, что он теперь предпримет? – спросил Кристофер с деланным безразличием.

– Еще не знаю, но я слежу за ним. Будь осторожен. Старайся никогда не оставаться один. Он может подослать убийц, они могут подстерегать тебя повсюду.

– Я буду наготове, – пообещал Кристофер.

– Думаю, в первую очередь он отомстит мне, – сказала я. Кристофер от моих слов чуть не умер со страха, что доставило мне немалое удовольствие.

Мы покинули Райкотт и отправились дальше через графство Оксфорд. Теперь мы были уже недалеко от Камнор Плейс. Казалось, что некий решающий момент уже близок.

– Мы остановимся на ночь в нашем доме в Корнбюри, – сказала я Лейстеру. – Ты еще не настолько окреп, чтобы двигаться дальше.

Он согласился.

Это было темное и мрачное место – просто дом лесничего, построенный в глухом лесу. С помощью слуг он вошел в отделанную деревянными панелями комнату и буквально повалился на постель.

Я сказала сопровождающим, что мы должны задержаться в Корнбюри до тех пор, пока граф не окрепнет настолько, чтобы продолжить путешествие. Он нуждался в длительном отдыхе, так как даже сравнительно недолгий путь от Райкотта до Корнбюри совершенно измучил его.

Он согласился, что ему следует отдохнуть, и скоро погрузился в глубокий сон.

Я села возле его постели. Я вовсе не притворялась обеспокоенной, меня, действительно, беспокоило желание узнать, что же он задумал. По его обычной манере изображать полное равнодушие я догадалась, что он затеял нечто такое, что должно поразить меня.

Какая-то гнетущая атмосфера царила в доме. Я не могла отдыхать. Я боялась теней, прятавшихся по темным углам. Листья на деревьях уже начали желтеть – наступил сентябрь. Ветер срывал их с деревьев и устилал ими землю в лесу. Я смотрела в окно на деревья и слушала, как ветер завывает в их ветвях. Испытывала ли Эми такое же чувство тревоги в свои последние дни в Камнор Плейс?

Третьего сентября ярко засияло солнце, и Роберт несколько взбодрился. После полудня он позвал меня и сообщил, что на следующий день мы продолжим наше путешествие, если ему не станет хуже. Он сказал также, что мы должны прекратить наши ссоры и прийти ко взаимопониманию. «Мы всегда были очень близки, – сказал он, – и не стоит нам разрывать наши отношения, пока мы живы».

Эти слова почему-то прозвучали зловеще, и глаза его горели лихорадочным блеском.

Однако он почувствовал себя уже настолько лучше, что захотел есть, или он просто внушил себе, что после еды его силы еще более окрепнут и тогда уж он вполне сможет продолжить поездку.

– И ты все-таки не собираешься как можно скорее приступить к лечебным ваннам? – спросила я.

Он внимательно посмотрел на меня и проговорил:

– Видно будет.

Он ел прямо в спальне, так как был еще слишком слаб, чтобы спуститься в столовую. Потом он сказал, что у него есть очень хорошее вино, и он хочет, чтобы мы вместе его попробовали.

Все мои чувства разом встрепенулись. Его слова прозвучали в моем мозгу, как сигнал смертельной опасности. Во всей стране не было человека более искушенного в приготовлении ядов, чем доктор Джулио, личный лекарь графа, и он усердно служил своему хозяину.

Я не должна пить это вино.

Но возможно, у графа и не было намерения отравить меня. Он вполне мог выбрать другой способ отмщения, а не смерть. Он мог запереть меня в Кенилворте и держать там в вечном заточении, сообщив всем, что я лишилась разума, и это было бы для меня хуже внезапной смерти. Но все же мне следовало быть осторожной.

Я вошла к нему в опочивальню. На столе стоял кувшин с вином, рядом три кубка. Один кубок был наполнен вином, два другие – пусты. Он лежал, откинувшись на подушки, лицо его покраснело, и я поняла, что он уже выпил больше, чем следовало бы.

– Так это вино мне надо попробовать? – спросила я. Он открыл глаза и кивнул. Я поднесла кубок к губам, но не отпила ни капли. Слишком уж глупо это было бы.

– Хорошее вино, – проговорила я.

– Я знал, что оно тебе понравится.

Мне показалось, что в его голосе прозвучало злобное торжество. Поставив кубок на стол, я подошла к его постели.

– Роберт, ты очень болен, – повторила я. – Тебе следовало бы сложить с себя хотя бы некоторые из твоих обязанностей. Ты и так сделал слишком много.

– Королева никогда не согласится на это, – заметил он.

– Но она же проявляет заботу о твоем здоровье.

– Да, она всегда проявляет заботу, – улыбнулся он. В его голосе прозвучала нежность, и меня внезапно охватила волна ненависти к этим двум стареющим любовникам, любовь которых продолжалась без конца, и сейчас уже старые и покрытые морщинами, они все еще прославляли ее – или притворялись…?

Какое право имеет женатый мужчина так откровенно восхищаться не своей женой, а другой женщиной, даже если эта другая женщина – королева Англии?!

Без сомнения, я имела право на роман с Кристофером.

Он закрыл глаза. Я подошла к столу и, встав спиной к постели, перелила вино, которое я боялась пить, в другой кубок. Именно из этого кубка обычно пил Роберт – это был подарок королевы. Затем я снова вернулась к его постели.

– Я очень плохо себя чувствую, – проговорил он.

– Ты слишком много ел.

– Она тоже всегда говорила, чтобы я ел поменьше.

– Наверно, она права. Отдохни. Пить хочешь? Он кивнул.

– Хочешь, я налью тебе немного вина? – спросила я.

– Да, налей. Кувшин на столе, и там же мой кубок.

Я подошла к столу. Мои руки дрожали, когда я подняла кувшин и налила вино в тот кубок, в котором недавно находилось вино, предназначенное мне. Что с тобой? – уговаривала я себя. Если он не собирался причинить никакого вреда, то будет все в порядке и ни с кем ничего не случится. Если же… Тогда ты тоже ни в чем не виновата.

Я подошла с кубком к его постели, и когда я уже протягивала его Роберту, вошел паж, Уилли Хейнес.

Я сказала ему:

– Господина мучит жажда. Принеси еще вина. Оно ему может понадобиться.

Паж вышел, когда Лейстер уже допивал свой кубок.

Следующий день я помню очень ясно, хотя прошло уже столько лет. Четвертое сентября – лето еще не ушло, легкую осеннюю свежесть воздуха солнце прогнало уже к десяти часам утра.

Лейстер сказал, что в этот день мы отправимся дальше. Когда служанки помогали мне одеться в дорожное платье, дверь распахнул Уилли Хейнес, бледный и дрожащий. «Граф лежит неподвижно, – произнес паж, – и вид у него какой-то странный, не умер ли он?»

Опасения пажа были не напрасны. В это утро в доме лесничего в Корнбюри могущественный граф Лейстер тихо покинул этот мир.

Так он умер, мой Роберт, ее Роберт… Я была потрясена.