скачать книгу бесплатно
– Богачей. Посмотрите на него! Рубашка, небось, на заказ сшита?
– Я не могу понять, у нас проблемы?
– Уж точно, – сказал мужик, вышедший из подсобки. Был ли он механиком? Не знаю. Но его руки были в мазуте, а на лице смешались копоть и пот. – Проваливай отсюда, пока цел и здоров.
– Мне надо заправить машину и купить поесть.
– Проваливай, говорю.
– Обслужите меня, и я уйду. Ссоры мне не к чему.
Механик подошел к прилавку и скинул еду на пол, а кассир хищно улыбнулась. Я тяжело выдохнул и даже не дернулся, когда механик угрожающе расправил плечи. Мне было не до этого. Моя мать умирала.
Я ударил лишь один раз. Как в тех дурацких поговорках. Один раз, прямо в нос. Уж не знаю, вложил ли я в удар всю свою силу, но души там было предостаточно. Лицо механика на миг исказилось, а следом по его щекам прошла волна от удара. Нос смялся, хрящ хрустнул. Он сначала отошел на два шага, но затем его ноги запутались, и механик с позором приземлился на задницу.
Я растер костяшки на руке, поднял продукты и потребовал свой бензин, но тут меня настиг ответный удар в челюсть, а затем слабый толчок в нос. Полилась кровь.
– Нравится драться, а? – спросил механик, разведя руки. – Любишь это чертово чувство восторга, а, городской?
– Да что же ты пристал?
Уверен, механик не ожидал от человека в брюках резкого удара в живот. Поэтому не буду хвастаться, что с ноги впечатал его в стеклянную стену, да так, что та рассыпалась фонтаном из мелких осколков.
– Бензин, быстро! – крикнул я кассиру. Она замахала руками и пробила тридцать литров.
Я забрал еду, не заплатив, и заметил, как кассир взяла телефон и начала набирать номер. Уверен, что номер короткий и весьма неприятный. Встреча с полицией мне была ни к чему.
По дороге к машине я убедился, что камер нигде нет, и что из магазина не видно моей кареты, хотя на всякий случай открыл багажник и достал пару тряпок, которыми закрыл номера. Я заправился на полную и сел за руль.
– Что там случилось? – спросила мама.
– Ничего.
– Это что, кровь?
Я дотронулся до верхней губы. Действительно, из носа еще текла кровь, загадив всю рубашку, а на левой щеке пульсировал синяк.
– Небольшая потасовка, – сказал я и завел машину. Мы тронулись с места.
– Не расскажешь?
– Говорю же, все нормально.
– Не лезть, да?
– Угу.
Мы ехали долго и ровно. Я открыл окно и высунул наружу руку, в машине стало совсем жарко. Моя рубашка вся промокла от пота. Кажется, мама наслаждалась поездкой. Она тоже открыла окно и чуть опустила сидение, подставив лицо прохладному ветру. Такая спокойная. Почему она такая спокойная?
– Если я попрошу тебя об услуге, ты мне ее окажешь? – спросила мама.
– Да, конечно. Разумеется. Что необходимо?
– Не сейчас. Но пообещай, что сделаешь все, о чем я могу попросить.
– Я не могу этого пообещать. Разве это честно?
– А разве я тебя обманывала?
– Да. Постоянно.
– Ты путаешь ложь с заботой. – Мама посмотрела на меня. – Ты обещаешь мне?
– Ладно, – сказал я и махнул рукой, не выдержав ее взгляда. – Без проблем. Обещаю.
Маму это успокоило. Я и не заметил, как она уснула, да так крепко, что проспала остаток пути. Я знал шоссе, по которому мы колесили, ездил как-то по работе в командировку, но сейчас дорога изменилась. Поворот на запад куда-то исчез, остался лишь на восток. Да и заканчивалась дорога странно, я точно помню, что она еще долго вела на север, а тут словно обрыв. Словно кто-то решил снести асфальт, а на его могиле возвести целый сад из тысячелистников. И как только мы приехали к этому саду, мама проснулась.
– Здесь, – сказала она. – Останови здесь.
Я подчинился. Мама вышла из машины. В сумерках, по пояс в цветах да со спины я ее точно не узнавал. Кто эта женщина? Кожа на ее руках сверкает под заходящим солнцем, короткие волосы едва заметно, но шевелятся под ветром. Кто она? Мне было неважно. Я следовал за ней.
Цветы щекотали мои ладони. Я чувствовал их легкий запах. Никогда раньше не чувствовал, а вот сейчас… И солнце это. Светит из-за облаков настолько тонких, что они больше похожи на дым. Скользкий дым. Белая полоса света, придавленная тьмой неба.
– Ты видишь ее? – спросила мама. – Видишь богиню?
– Я вижу цветы.
– Она – цветы. Она – ветер. Воздух, что ты вдыхаешь. Я – богиня. Она вокруг, она внутри. – Мама легла на землю, идеально ровно примяв цветы. – А теперь моя просьба. Оставь меня здесь. Оставь одну. Навсегда.
– Ну уж нет.
– Просто еще одно мертвое тело в земле Богини. Это правильно.
– Нет-нет, мы сейчас же уедем отсюда.
– Дурачок, ты так ничего и не понял. Ты пообещал мне. Пообещал.
– Плевать, нет. Это неправильно, неестественно.
– Вот уж нет. Это – самое естественное из всего, что ты встречал. И ты пообещал мне. Скажешь, что соврал своей матери? Соврал мне?
– Я… Нет.
– Вот и хорошо. Оставь меня.
Я взглянул на полосу света на небе. Может, она в чем-то и была права. Что может быть естественнее?
– Я никогда не говорил тебе…
– Я знаю. Ты меня любишь.
– Люблю.
И я ушел. Сел в машину, провернул ключ, развернул руль. Машина покладисто подчинилась. Она везла меня домой, туда, куда я ей приказывал. Приказывал педалями и рулем. Я был ее хозяином. Она была моей. Ей было больно, когда я с яростью ударил ее. Бедная разразилась протяжным гудком, но все же не возмутилась, когда я резко развернулся и поехал обратно на поле тысячелистников.
Я искал маму. Долго искал. Та полоса света давно исчезла, прежде чем я обнаружил себя посреди поля тысячелистников. Наверное, глупое зрелище. Мужчина в брюках и мокрой от пота рубашке стоит посреди дикой природы и оглядывается, пытаясь понять, где он. Я не видел своей машины. Не видел дороги. И не видел матери.
Я развел руки и закричал, что было сил. Закрыл глаза и просто орал, как гребанный сумасшедший. Без перерыва. Кричал, пока горло не село. Пока я не превратился в обмякшего, плачущего, грязного щенка посреди цветов, жалеющего себя и всю свою жизнь. Бесполезный кусок плоти, в котором по какой-то причине еще течет кровь.
Уж не знаю, каким чудом я нашел дорогу к машине. Малышка ждала меня ровно там, где я ее оставил. Я провел рукой по рулю, ощутив приятную прохладу, завел двигатель и выжал максимум. Ехал ли я домой? Не уверен. Больше похоже, что я ехал в то место, которое раньше называл домом.
Бумажный кораблик
Примечание
Этот текст не был создан с целью кого-то оскорбить, унизить или еще Бог весть что. Я просто хотел рассказать историю, которая приключилась со мной в конце 2021-го года, когда я-таки собрался с силами и переехал в Санкт-Петербург. Так что все события, рассказанные в этой истории, – чистая правда, хоть и, возможно, слегка преувеличенная. Все совпадения с реальными людьми не случайны, а имена не выдуманы.
Друзья и близкие, надеюсь, вы не обидитесь, когда прочтете эту повесть. Все-таки, я люблю вас, какими бы невыносимыми вы порой не были. Я сам-то еще тот подарок, верно?
Желаю вам приятной прогулки по моему воспаленному сознанию. В добрый путь.
I
Из-за красных тяжелых штор, обтянутых плотным дымом сигарет и сигар, шумя и ругаясь на сцену вышла группа музыкантов. Вокалиста не было, лишь инструменталисты. Саксофонисты, трубачи, пара барабанщиков и гитарист. Удивительно, но среди них затесался игрок на бонго, а гитарист тащил бонжо. В джазовом-то клубе.
– Считаю, что пора дать жару, – сказал гитарист в микрофон со странным, европейским акцентом и абсолютно железным тоном. – Okay, раз-два-три, let’s go.
Вступили кричащие трубы с бешенным темпом. Парень с бонго бил по коже разными частями ладони, широко улыбаясь гитаристу, а тот умело держал ритм. Все музыканты покачивались в такт, а один из двух саксофонистов вдруг вышел в центр сцены, будто это была его минута славы, и изогнулся как гавайская танцовщица, запрокинув голову.
– Неплохо, – сказал я, сжав сигарету в зубах и повернувшись к спутнице. Та, похоже, мое мнение не разделяла, но мне она уже наскучила, так что ее комфорт стал меньшей из моих забот.
Не поймите неправильно, девушка не была плохой. Вполне себе приятной внешности дама, если не сказать «леди». Слегка пухлые щечки, милая улыбка, прямые светлые волосы, блондинистые, но близко к серому. В общем, о таких обычно не говорят «на любителя», но и «красотками» называют редко. Мне понравилась.
Но скучна, меры нет. Только и говорит, что о собаках своих. Я люблю собак, биглей так особенно, но два часа говорить про мопсов? Увольте. Я ей про Бергмана, она мне про Муню свою. Я ей про Мисиму, она мне про то, как Моника с игрушками возится. Ну вот что это за диалог, простите?
– Хочешь фокус покажу? – спросил я и достал счастливую монету с изображением филина. – Мне ее дядя подарил. Смотри.
Я прокатил монету между пальцев, взмахнул рукой и серебристый круг метала исчез. Потом я наклонился к девушке и достал монету из-за ее уха. Банально? Ну так я только учусь.
– Мне домой пора, – сказала девушка с уставшей улыбкой.
Я повернулся к ней, затягиваясь сигаретой. Удивительно, но слишком уж хорошо она вписывалась в местный антураж. Зеленое платье с крупным белым горошком и широким воротником, подпоясанное все такой же белой лентой, а сверху светло-бежевый кардиган. Одета будто певичка из пятидесятых, но в хорошем смысле. А вот все не то.
– Вызову тебе такси, – сказал я и потянулся к карману за телефоном, но она остановила меня.
– Не нужно. Я сама.
Мы даже толком не попрощались. Не нужно гадать на кофейной гуще, второго свидания не будет. Ну и пусть. Она ушла, я остался за столиком один. Ну, если не считать стакана с виски, в котором растаял весь лед.
Я попросил счет, оставил, пожалуй, слишком щедрые чаевые, учитывая уровень сервиса и остаток на собственном счету, и направился к музыкантам. Они как раз заканчивали играть. Завидев меня, паренька в коричневом пиджаке на одной пуговице, свободной трехцветной водолазке, бежевых джинсах и светлых массивных кроссовках, группа как один подняли брови. Мол, что нужно-то?
– Вы давно играете? – спросил я.
– Вчера начали, – усмехнулся парень с бонго. – Что хотел?
– Я ищу музыкантов, – пояснил я, достал визитку и передал ее гитаристу. Помимо моего имени, Евгений Холмуратов, на ней красочно выделялись слова «вокалист», «музыкальное образование» и несколько специфических терминов вроде «альт», «октава» и «мультиинтрументалист». – Хочу собрать группу.
– Мы не даем концерты с вокалистами, – сказал гитарист. – Нормально никто не поет.
– Даже Дэвид Боуи?
– Даже Фредди, мать его, Меркьюри. Все стремятся перекричать инструмент, будто вокал важнее всего.
– А что нужно сделать?
– Сделать? Понять. Понять, что голос – такой же инструмент, как тромбон или баян.
– С этим вопросов не возникнет.
– Знаешь, – гитарист постучал моей визиткой по ладони, будто держал горсть кокаина и его нужно было разбить на дорожки, – кажется, ты парень скромный, так что я не сразу выкину твою визитку. А сможешь спеть что-нибудь? – Я вопросительно поднял бровь. – Ну, что тебе нравится, то и спой.
– She was a catch; we were a match. I was the that would fire up her snatch… – протянул я, специально добавляя хрипоты голосу.
– О, Кейв. Здорово, – оценил саксофонист. – Если поешь Кейва, человек ты культурный.
– Поешь неплохо, – оценил гитарист, закуривая. – Выступал?
– С переменным успехом.
Собеседник провел рукой по идеально уложенным назад черным волосам и кивнул, будто сделал для себя какие-то выводы.
– Я позвоню, если нам понадобится вокалист.
– Ну разумеется, – кивнул я и затушил сигарету в хрустальной пепельнице.
Выйдя на улицу, я мысленно поприветствовал город. Вот-вот наступит поздняя осень, за ней зима, и Санкт-Петербург превратится в гнилую, беззубую, холодную и липкую дыру в полу заброшенного деревенского сарая. Но сейчас, когда еще солнце светит да люди с улыбками ходят, я понимаю, что не зря переехал в этот город. Психолог сказала, что я сбежал. Пусть так.
– То, что ты описываешь, – говорила она после моей десятиминутной тирады, – похоже на свободу.
– Но ведь свобода – это хорошо? Почему я себя чувствую паршиво?
– Есть мысли?
Конечно, есть. Я не знаю, что делать с этой свободой.
Курить на улице – удовольствие особое. В помещении оно тоже неплохо, конечно, но на свежем воздухе с никотином ты вдыхаешь запах города со всем тем дерьмом, что хранится в каменных джунглях, а выдыхаешь проблемы. Как бы потихоньку растворяешься вокруг. Еще круче курить в машине на переднем пассажирском сидении, но в такси-то не покуришь.
Не заметив, как пришел домой, я разделся, смыл грязь джазового бара, сделал маску для лица и лег на матрас. Снова закурил прямо в постели. Подруга, у которой я снимаю студию в двадцати минутах от Парнаса, запретила курить в доме, но она ведь не узнает.
